| После этого хвастовский полковник, целуя икону, объявил Мазепину посланцу, что он уже никак не хочет оставаться больше в Польской державе, потому что поляки дали ему себя знать; татары уже трижды присылали к нему звать его на свою сторону; но он, кроме царского величества, никуда не мыслит. Мазепа писал ко Льву Кирилловичу Нарышкину, что Палея надобно монаршескою милостию обнадежить и жалованьем потешить, а он человек явственно рыцарский и воинских людей у него три тысячи. Ему отвечали: Палея не принимать; но, чтобы не отпустить его к татарам, царские величества тайным обычаем посылают ему бархату доброго десять аршин, два сорока соболей по 80 рублей сорок. В России остерегались нарушить договор с Польшею; но в Польше не остерегались заводить смуту в Малороссии, не остерегались и явно сноситься с крымским ханом об отдельном мире. В Вене также мало думали о союзнице России, только в Варшаве австрийский резидент не упускал случая внушать русскому резиденту, что царям нельзя ждать ничего доброго от поляков. Это заставил и русское правительсто войти в сношения с Крымом сначала посредством Мазепы, который от себя послал сказать хану Саадат-Гирею, что если он хочет мира, то пусть отправляет послов в Москву. Саадат прислал гонца с объявлением, что желает мира на прежних условиях. Но в Москве и начали войну именно для того, чтоб избавиться от этих прежних условий, избавиться от посылки разменной казны, попросту дани. В начале 1692 года в Крым поехал гонец, подьячий Айтемиров, с требованием уничтожения этого условия со стороны Крыма и возвращения св. мест грекам со стороны Турции. Ближние люди нового хана Сафат-Гирея, который сменил Саадата, спросили Айтемирова: «Гроб божий когда и кому отдан? В мирное ли время у Московского государства с Турским или после разрыва?» Айтемиров отвечал, что гроб господень года с два как отдан французским монахам. «Как же, – возразили татары, – отнять у французов за то, что французский король подал помощь султану против цесаря? Взять у французов и отдать грекам, а французы на турок будут воевать: тогда Москва турскому султану поможет ли? Прежде никогда с московской стороны в договоре о гробе господне не бывало; а теперь начато об этом вновь, неведомо для чего». |
| До нашего времени не дошли древние оборонительные сооружения. Они, судя по дозорным донесениям, сгнили к 1638 г. без остатка, или же от них сохранились только следы. Реконструкция 1638 года проводилась с мая по сентябрь в спешном порядке в связи с ожидаемым вторжением крымского хана Сафат-Гирея. При всей ценности письменных источников, в них чаще всего идет речь лишь об отдельных сооружениях, причем ряд замыслов не всегда был воплощен или же изменялся во время работ, а сохранившиеся и используемые старые сооружения чаще всего в донесениях не упоминались. Кроме того, идентифицировать дошедшие до нас следы фортификационных сооружений с данными письменных источников оказалось затруднительным потому, что деревянные части не сохранились, а указанные ориентиры и их названия уже утрачены навсегда. Мало того, не всегда из старинных источников можно понять, какими саженями и верстами, в какой последовательности, от какой точки велось измерение и строилась размерная цепь. Измерения велись, в основном, по горизонтальной плоскости, и поэтому отметки высот сооружений чаще всего остаются неизвестными. Отсюда по росписям довольно трудно установить положение важных для реконструкции деталей, а высоту сооружений иногда можно узнать приблизительно лишь по количеству уложенных венцов. И тем не менее, используя в совокупности содержащуюся в росписях укреплений информацию, можно в целом представить характер и состав сооружений, возводимых на дорогах обеих сторон засеки. Наиболее типичным для больших дорог являлась постановка на пути городка со стенами из стоячего острога (из вертикально установленного ряда дубовых бревен). Чаще всего наиболее протяженная сторона городка с верхними и нижними боями для усиления плотности огня располагалась поперек дороги, которая проходила через проездную башню с двумя створными воротами, из которой через двор, мощенный бревнами, путь вел к выездным створным воротам, устроенным в стоячем остроге или в подобной же башне, и далее шел в глубь засеки. Внутри крепости, в башнях и по трем стенам, располагались в два яруса боевые площадки с перилами и лестницами для стрелков и раскаты для пушек, а на вершине шатра находилась крытая дозорная площадка, увенчанная малым шатром. По углам с «полской» стороны острожка ставились тем же стоячим острогом круглые отводные башни с верхними и нижними боями, обеспечивавшие широкий сектор огня. В крепости чаще всего устраивался колодец или же имелся резервуар, наполняемый подведенным с русской стороны ручьем, там же нередко стояла изба с клетью, а в углу располагался погреб для пороха и огневого припаса. Защитники и привлеченное население заранее складывали на боевых площадках камни для метания и заостренные колья, а под шатром башни и реже по стенам устраивались обломы-карнизы из 6–10 венцов с открытым низом для поражения врага сверху. В некоторых случаях по стенам крепости над обломами ставилась тесовая кровля для защиты от непогоды. |
| Стал он просить отца отпустить его в чистое поле, в широкое раздолье, по Руси привольной поездить, до синего моря добраться, в лесах поохотиться. Отпустил его отец, дал ему коня богатырского, саблю, копьё острое да лук со стрелами. Стал Алёша коня седлать, стал приговаривать: - Служи мне верно, богатырский конь. Не оставь меня ни мёртвым, ни раненым серым волкам на растерзание, чёрным воронам на расклевание, врагам на поругание! Где б мы ни были, домой привези! Обрядил он своего коня по-княжески. Седло черкасское, подпруга шелковая, узда золочёная. Позвал Алёша с собой любимого друга Екима Ивановича и поутру в субботу из дому выехал искать себе богатырской славы. Вот едут верные друзья плечо в плечо, стремя в стремя, по сторонам поглядывают. Никого в степи не видно-ни богатыря, с кем бы силой помериться, ни зверя, чтоб поохотиться. Раскинулась под солнцем русская степь без конца, без края, и шороха в ней не слыхать, в небе птицы не видать. Вдруг видит Алёша - лежит на кургане камень, а на камне что-то написано. Говорит Алёша Екиму Ивановичу; - Ну-ка, Екимушка, прочитай, что на камне написано. Ты хорошо грамотный, а я грамоте не обучен и читать не могу. Соскочил Еким с коня, стал на камне надпись разбирать - Вот, Алёшенька, что на камне написано: правая дорога ведёт к Чернигову, левая дорога в Киев, к князю Владимиру, а прямо дорога - к синему морю, к тихим заводям. - Куда же нам, Еким, путь держать? - К синему морю ехать далеко, к Чернигову ехать незачем: там калачницы хорошие. Съешь один калач - другой захочется, съешь другой - на перину завалишься, не сыскать нам там богатырской славы. А поедем мы к князю Владимиру, может, он нас в свою дружину возьмёт. - Ну, так завернём, Еким, на левый путь. Завернули молодцы коней и поехали по дороге к Киеву. Доехали они до берега Сафат-реки, поставили белый шатёр. Алёша с коня соскочил, в шатёр вошёл, лёг на зелёную траву и заснул крепким сном. А Еким коней расседлал, напоил, прогулял, стреножил и в луга пустил, только тогда отдыхать пошёл. |
| Все трое, указанные пророку Илии помазанники, должны были выступить на истребление идолопоклонников Ваала. Обстоятельства позволили Илии исполнить только последнее из этих поручений, именно помазание Елисея, которому он предоставил исполнить остальные. Оставив Хорив, Илия в послушание божественному повелению отправился вверх по Иорданской долине, которая легче всего могла укрыть его от посторонних глаз. Его собственная одинокость, быть может, пробудила в нем желание иметь какого-нибудь спутника, так как он теперь становился стар, и такой спутник был дан ему. В Авел-Мехоле, более широкой части Иорданской долины, верстах в пятнадцати к югу от Вефсана, жил один местный судия, Сафат, человек, который, как показывала самая его должность, занимал почетное положение в обществе. Подобно своим соседям, он занимался обработкой своей земли, и его сын Елисей, во время прихода Илии, как раз занимался пашней. В его распоряжении находилось двенадцать пар волов, и Елисей теперь уже пахал на двенадцатой паре, причем остальные или отдыхали, или находились в руках его рабов. Илия, по-видимому, был по другую сторону реки, но перешел через реку и направился к нему. Подойдя к Елисею, он набросил на него свою мантию, что было общепризнанным знаком призвания на пророческую должность в качестве пророческого сына или ученика. Елисей, пораженный такою неожиданностью, немного заколебался в принятии этого призвания, но Илия вполне чувствовал искренность той просьбы, с которою обратился к нему Елисей, потому что он не отказал в ней. По его взгляду, человек, положивший свою руку на орало и оглядывавшийся назад, конечно непригоден был для царства Божия; но это изречение неприменимо было к делу Елисея, колебание которого было совершенно искреннего свойства. Оставив волов, Елисей побежал за удалявшимся от него Илией и сказал: «позволь мне поцеловать отца моего и мать мою, и я пойду за тобою». «Пойди», отвечал ему Илия, «и приходи назад», добавил он: «то, что я сделал тебе, не противоречит исполнению сыновних обязанностей: но помни, что ты уже посвящен Богу». Возвратившись поэтому на время домой, он поспешно простился с своими родителями. Затем, по возвращении на поле, он принес ту пару волов, на которой пахал, в жертву благодарения и посвящения Тому, служителем которого он теперь был избран, и, сделав прощальный пир для работавших с ним людей, он встал, пошел за Илиею, и с этого времени стал постоянно служить ему. Глава 30. Илия и виноградник Навуфея |
| У путешественников 1817 года, Ирби и Мэнглеса, упоминается большая группа дольменов на пути от ед-Дамия (одна из иорданских переправ) до ес-Сальта, в количестве не менее 27 экземпляров кавказского дольменного типа, в виде закрытых камер, с круглыми пробоинами или окошечками в одной из стенок. Подобные же мимолетные указания на существование дольменов в данной области встречаются у герцога Льюиня 463 , у Олифанта 464 и друг. Но из этих указаний очевидно только то, что средний Галаад нуждается еще в систематическом исследовании его мегалитов. Тем не менее приводим выше для образца один из дольменов, находящихся на 135 странице первого тома вышеупомянутого сочинения герцога Льюиня, открытых на южном берегу вади-Зерка (Яббок), на холме Ал-Сафат (см. рис. стр. 177). Следующая обследованная группа мегалитических памятников находится в окрестности города Аммана, при верховьях реки Яббока, сопровождаемой этими памятниками и на всем своем течении до впадения в Иордан. При городе Амман мегалитов сохранилось не много, но они важны по своим значительным размерам и по историческому значению своей местности. Самый важный из сохранившихся здесь памятников, один из крупнейших между всеми заиорданскими мегалитами, лежит одиноко в 25 минутах на юго-запад от нынешнего Аммана. Особенного имени ныне он не имеет и нынешним новым поселенцам Аммана вовсе не известен; на большой английской карте он обозначен точкою, на возвышении между хирбет Аисге и Руджм ел-Мисдар. Это – дольмен, не имеющий, однако ж, вида стола от неправильного, сильно наклоненного, положения верхнего камня. Почти вовсе необделанный, камень этот имеет до 13 футов длины на 11 фут. широты и 2 фут. толщины и приподнят с земли только одною западною стороною, где ему служат подпорами два стоячих, также необделанных, камня 8–6 фут. высоты. С восточной же стороны камень упирается на натуральную местную скалу, и только два небольших булыжника подложены там, где камень не достигает грунта по своей неровности. Верхняя поверхность этого полуподнятого камня разделана чашами и желобками; в центре же его выдолблена большая чаша, около 2 футов в диаметре и нескольких дюймов глубины. |
| Не могу довольно Вам высказать все, что исполняло моё сердце при зрелище сего новозаветного моря галилейского, вокруг коего совершилась большая часть событий Евангельских. – Я вспоминал и моё первое вступление в святую землю, за 19 лет пред тем, с южных пределов из пустыни египетской, и те чувства, которые тогда меня волновали. Теперь уже в зрелом возрасте, хотя и не с столь свежими мечтами, а вступал определительнее в святую землю, потому что предо мною была её заветная черта – Иордан и мост Иакова Патриарха. Голубая лента Иордана открылась нам, наконец, между двух озёр, им соединяемых, и развалины хана и крепости на обоих берегах. Я спустился к реке, и вкусил её священные воды прежде, нежели переступил грань обетованную. Ночлег наш на берегу святой реки достоин был патриархальных времён Иакова, потому что приютом нам служила тесная хижина мытарей, при границе палестинской, или сборщиков податей. Около нас расположился кругом огней целый караван богомольцев дамасских, в одно время с нами шедший во Иерусалим, и мимо нас потянулся другой караван верблюдов в Дамаск, правда с ношами не времён патриархальных, – это был порох, на 80 верблюдах посылаемый из Акры в Дамаск, и нас беспрестанно тревожили шумные всадники, заходившие к нам в хижину, которую принимали за кофейню. Беспокойство умножилось, когда ещё бежали от них три пленника, ведомые ими в Дамаск, и звук оружия слышался всю ночь около нас, но тиха и отрадна была самая ночь, оглашаемая шумом вод иорданских. Несколько раз я вставал, чтобы с моста любоваться его течением и течением звёзд. Море Галилейское, Тквериада, Назарет и путь к Иерусалиму После моста Иаковля, другое библейское воспоминание, близкое отеческому сердцу Иакова, представилось нам на пути к Тивериаде, это был сухой кладезь Иосифа, куда бросили его братья; и хотя не льзя поручиться за верность предания, оно казалось нам однако уместным, по соседству моста Израилева. Обширные развалины замка ограждали сей кладезь, и тут расходятся дороги в оба еврейские города Сафат и Тивериаду. |
| К этим дорогим документам моего прошедшего я присоединил еще два: книгу в большую четвертку и брошюру в восьмую долю листа. Книга содержит в себе «Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. Москва 1818 г. Ее читал Цесаревич и отметил карандашом nota-bene следующие стихи, в которых какое-нибудь изречение остановило на себе его внимание, а именно: 1) из былины о Потоке Михаиле Ивановиче: »до люби я молодца пожалую», стр. 216; «по его по щаски (т.е. счастки) великия», стр. 216; «заскрыпели полосы булатныя», стр. 217; «провещится ему лебедь белая», стр. 217; 2) из былины о Добрыне Никитиче: «купатися на Сафат-реку», стр. 346; «пойдешь ты, Добрыня, на Израй на реку», стр. 346; «надевал на себя шляпу земли греческой», стр. 346; «свою он любимую тетушку, тоя-то Марью Дивовну», стр. 349; 3) из былины о поездке Ильи Муромца с Добрынею: «а втапоры Илья Муромец Иванович глядючи на свое чадо милое», стр. 363; «поклонитися о праву руку до сырой земли; он по роду тебе батюшка, старой козак», стр. 264, и проч. Брошюра содержит в себе скорбный помянник, приобретенный мною позже, в Ницце, 9 мая 1875 года, под заглавием: «Chapelle commémorative de S.A.I, le Grand-Duc Césarewitch Nicolas Alexandrowitch, à Nice». Из этого сцепления фактов из различных эпох, которые теперь сливаются для меня в одно нераздельное целое, я должен высвободить ваше внимание и остановить его на том, как в Царском Селе проводил я лето 1860 г. Для подкрепления здоровья Цесаревичу следовало купаться в море, и для того отправился он в Либаву со своею свитою, в которой были граф С. Г. Строганову флигель-адъютант Рихтер, Ф. А. Оом и лейб-медик Шестов. Эта санитарная поездка решительно не удалась. В течение июля месяца, проведенного государем наследником в Либаве, было пасмурно и холодно; море хмурилось и бурлило. Большую часть времени приходилось проводить у себя в комнатах, читать и беседовать. Граф передавал мне, что Цесаревич взял с собою мои лекции и по вечерам иногда читал вслух своим спутникам с профессорскою интонащею и с внушительными паузами, будто с кафедры университетской аудитории. «И как это было хорошо, – говорит граф, – совсем по-студенчески. Студенты любят изображать из себя своих преподавателей и мечтать об ожидающей их профессуре». |
| (Два часа мы тащились до Рамы и два часа я досадовал на турецкое правительство, которое вовсе не заботится об устройстве дорог). От Иерусалима до Рамы вся дорога усыпана камешками, камнями и утыкана скалистыми пластами. Тяжело лошади, тяжело и всаднику, потому что надобно держаться на стременах и зорко управлять лошадью, дабы она не споткнулась и не расшибла своего седока. На всей этой дороге нет ничего замечательного. Деревня Сафат весьма обыкновенна. Вероятно она есть тот Суф, о котором упоминается во 2-й книге Царств, IX, 5. Напротив нее островерхий холм и следующий за ним подобный же холм, носящий название Телл ел-фул, заставляют предполагать на них селение; ужели пирамидальные вершники их суть кучи камней, наметанных на важных (знаменитых мертвецов) преступников? Но что это за селения? Верно, в них не случилось ничего важного, и потому они не отмечены в Библии . Сие приземистое здание имеет небольшой, четвероугольный непокровенный двор, нисколько углубленный против уровня задвория. Он выстлан каменными плитами и обнесен стенками. У самого входа в сей двор роскошно растет старая раскорячившаяся шелковица (с) и своею тенью прохлаждает любопытного путника, который приехал сюда вопросить старые камни: чей Прах они покрывают. На дворе ничего нет, кроме двух глубоких цистерн (b, b) и малой ниши в левой стене (а). Замечательно, что и в Гаваоне двор мечети походит на сей двор. Он ведет в усыпальницу, в которой и поныне виден один надмогильный памятник. Усыпальница состоит из двух отделений, означенных на плохом рисунке моем (я не умею рисовать) под буквами Е. F. Одно отделение построено в виде четвероугольника с восьмью низменными арками, кои поддергивались девятью колоннами. Колонны поставлены в три ряда, и на них- то утверждены своды, а подле стен – арки, так что о каждые две колонны, стоящие у стен, опирается арка. Были ли открыты эти арки или нет, – это решить трудно; теперь они кой-как заделаны. Мне кажется, что они были глухие, а не пролетные, потому что евреи никогда не делали открытых могильных памятников. |
| А для чего я странствую так долго? Может быть, для того, чтобы подобно пчеле принести прекрасный мед в родной улей. Я пчелка Божия, а Россия – мой улей. 22 Февраля , Вторник. В течение всей ночи лил ливмя дождь. Пробило 9 часов утра; выглянуло солнце из-за облаков, бегущих с запада на восток. «Доколе не утихнет ветер, дотоле не перестанет и дождь, говорят здешние жители. У нас ветер есть настоящий барометр. Он всегда приносит нам дожди». В 15 минут 12-го часа пал град с дождем величиною с глаз рыбы, напр. щуки большой или судака. Дождь то перестанет, то опять польет. Лишь только успел дописать слово польет, перестал дождь. 1844 г. С 23 Февраля по 13 Марта. Поездка по Галилее 23 Февраля , Середа. – К ночи затих ветер. Полная луна ярко светила на голубом небе. По безветрию судил я, что будет хорошая погода. Суждение оказалось верно. Прекрасное утро предвещало хороший день, и вот в 12 часов я выехал из Иерусалима с добрым и любезным о. Григорием, с.-петербургским мещанином Семеном 281 и одним слепцом Григорием 282 , государственным крестьянином Пермской губернии. При нас было двое слуг, Иван да Михаил, и четыре вооруженных проводника. Каждый из нас, выезжая из Яффских ворот, творил святую молитву и осенял себя крестным знамением. Дорога опасна, а жизнь каждому мила. Между опасностью и любовью к жизни религия становилась как ангел-помощник и утешитель. Дорога к Неаполису от Иерусалима до самой Рамаллы была грязна и камениста. Первая деревня Сафат, малая, недалеко от Иерусалима, осталась влево в близком расстоянии от дороги. По проезде сей деревни, налево, представляются взору путника деревни: неби-Самуил (древняя Массифа) на возвышении горы, несколько похожей на Елеон тройственною выпуклостью, из коих на средней видны здания с высоким минаретом, и внизу бет-Ханина – большая деревня. Это последнее селение скоро скрылось из виду; но неби-Самуил, как пророк Самуил не оставлял своего народа вниманием, не покидал нас. Лишь только взглянешь налево или оглянешься назад, как тут и видна эта деревня. Далее, в 3 или в 2½ часах пути, направо, на вершине горы, стоят развалины Рамы (никто в них не живет. Запустение, – вот судьба строгого пророка Самуила, который родился в этой Раме). Я смотрел в зрительную трубу на эти развалины: ничего особенного не являют они из себя. Была тут деревня, похожая на другие, и более ничего. Против Рамы, по левой стороне дороги, видны развалины не малые. Я заметил и насчитал шесть уцелевших покоев в виде арок SHAPE MERGEFORMAT |
| Среди многочисленных увлечений Сулакадзева особое место занимал интерес к воздухоплаванию и его истории. Фрагменты дневника фальсификатора, дошедшие до нас, наполнены выписками из газет и журналов начала XIX в. о воздушных полетах в разных странах и в разные времена. Видимо, в какой–то момент Сулакадзев решил систематизировать накопленные им факты, создать если не специальный труд, то своеобразный справочник о всех известных ему полетах. Так возникла рукопись «О воздушном летании в России с 906 лета по Р.Х.», присоединенная им к другому аналогичному по характеру сведений и форме труду – «Хождения или путешествия россиян в разные страны света». 401 К реализации своего замысла Сулакадзев подошел со свойственным ему размахом. К «воздушным летаниям» он отнес даже данные фольклорных записей Сборника Кирши Данилова, например о полете Змея Тугариновича. Старательно штудируя публикации древнерусских источников, он выписывал из них все, что хотя бы в малейшей степени имело отношение к полетам – будь то сказание, легендарные сюжеты или реальные факты, имевшие место в прошлом. В рукописи есть данные о попытках воздушных полетов в России в XVIII в., извлеченные Сулакадзевым из дел рязанской воеводской канцелярии, а также ссылки на записки его деда Боголепова. Аккуратно написанная, с минимальным числом поправок, рукопись Сулакадзева производит впечатление вполне добросовестного свода таких свидетельств. Благодаря наличию ссылок на использованные при ее подготовке материалы можно легко проверить каждый приводимый Сулакадзевым факт о воздушных полетах в России. Исключение составляют лишь дела Рязанской воеводской канцелярии и ныне неизвестные записки Боголепова. Приведем несколько образцов таких записей Сулакадзева. «992 года Тугарин Змеевич вышиною 3–х сажен, умел палить огнем. У Сафат реки замочило Тугарину крылья бумажные (?!). Падает Тугарин со поднебеси. – Древние российские стихотворения, 1804 г.»; «1724 года в селе Пехлеце Рязанской провинции: приказчик Перемышлева фабрики Островков вздумал летать по воздуху. Сделал крылья из бычачьих пузырей, но не полетел... Из записок Боголепова»; «1745 года из Москвы шел какой–то Карачевец и делал змеи бумажные на шестинах, и прикрепил к петле. Под него сделал седалку и поднялся, но его стало кружить, и он упал, ушиб ногу и более не поднимался. Из записок Боголепова». 402 |
|
|
