| И она начала снова: — Любопытно, не провалюсь ли я прямо сквозь землю? Как смешно было бы появиться среди людей, ходящих вниз головами! Мне кажется, их зовут антипатиями… (Теперь она, возможно, была даже довольна, что ее ни кто не слышит, так как последнее слово звучало не совсем правильно.) Но мне придется спросить их: как называется ваша страна? Будьте любезны, мадам! Здесь Новая Зеландия или Австралия?.. (И, говоря так, она попыталась сделать реверанс— вообразите: реверансы в воздухе! Не находите ли вы, что сумели бы проделать это?) Что за невежественная маленькая девочка, подумают они обо мне! Нет, никаким образом не следует спрашивать: может быть, название страны где-нибудь написано. Вниз, вниз, вниз… Так как там больше нечем было заняться, то Алиса вновь принялась разговаривать сама с собой: — Могу себе представить, как сильно Дина будет скучать без меня вечером (Дина была кошка.) Надеюсь, вспомнят о блюдце молока для нее, когда сядут пить чай. Дина, моя дорогая, я хотела бы, чтобы ты была тут, внизу, со мной! Жаль, здесь нет мышей, но ты могла бы поймать в воздухе летучую мышь (она очень похожа на обыкновенную мышь, ты знаешь) или на стене — сороконожку. Но интересно: ест ли кошка сороконожку? И Алиса, почти засыпая, начала повторять про себя сонным голосом: — Ест ли кошка сороконожку? Ест ли кошка сороконожку? — И иногда: — Ест ли сороконожка кошку? (Потому что, видите ли, раз она не могла ответить ни на тот, ни на другой вопрос, ей было все равно, какой из них задавать.) Она почувствовала, что задремала, и ей стало сниться, что она гуляет, взяв за лапку Дину, и говорит ей очень серьезно: «Теперь, Дина, скажи правду: ела ли ты когда-нибудь летучих мышей или сороконожек?..» Как вдруг неожиданно — бух! бух! — она упала на кучу валежника и сухих листьев, и падение прекратилось. Алиса ничуть не ушиблась и в один миг вскочила на ноги. Она посмотрела вверх, но над головой было совершенно темно. Перед ней оказался другой длинный ход, и Белый Кролик, быстро мчась вдоль него, все еще виднелся вдалеке. Нельзя было терять ни секунды. Алиса понеслась вперед, словно ветер, и как раз вовремя, чтобы услышать, как Белый Кролик сказал, скрываясь за углом: |
| Небо символизирует непостижимую область бытия Божия. Вот почему то, что Св. Библия называет твердью небесной, верующий человек воспринимает с религиозным трепетом и как – то таинственно. Небо как жилище Божие представляется человеку расположенным над видимым небом. Царство Небесное – вверху, ад – внизу по отношению к поверхности Земли. Хотя и известно, что потусторонний мир расположен и рядом с нами, и в нас самих, и бесконечно далеко от нас, и пронизывает он всю Вселенную, и находится вне Вселенной, тем не менее, когда речь заходит о Рае, верующий человек поднимает свой взор вверх, при мысли же об аде его взор поникает. Но эти направления «вверх» и «вниз» не имеют отношения к определению положения Земли как планеты. Ведь Рай и ад – это миры совершенно иного измерения, и ничто, заимствованное из видимого мира, не приемлемо для постижения того, что лежит за пределами физического» бытия. И тем не менее, светлая и темная области духовного мира не представимы понятнее и лучше для наших чувств, чем Рай – вверху, а ад – внизу. Допустим, некий человек совсем ничего не знает о строении звездного неба и не ведает о том. что представляют собою недра Земли. Мироздание ему представляется так: вверху над ним – Господь и спасение. внизу – пропасть вечной погибели. Так вот, этот «невежда» понимает смысл своего бытия и свое место во Вселенной неизмеримо выше и глубже, чем профессор, изучивший просторы Вселенной и глубины Земли, но не знающий той истины, что составляет смысл жизни нашего «невежды». Поскольку обители Рая и пропасть ада изображаются в Св. Библии и в другой церковной литературе на языке образов и иносказаний, то не совсем здраво поступают те критики и отрицатели Св. Библии и христианства, которые усматривают в библейском изображении обителей Неба и преисподней противоречия с астрономией, географией, геологией. Христианину следует дорожить всеми священными символами и образами, которые предоставляет нам богодухновенная письменность для изображения духовного мира. И не следует бояться прослыть невеждой, устремляя свой взор ввысь к Богу, даже если око наше при этом узрит движущийся искусственный спутник Земли. Никакой спутник и никакой космонавт не достигнут Неба, где обитает Бог. И тот, кто утверждает, что в телескоп и микроскоп он не видит Бога, похож на рентгенолога. заявляющего, что с помощью своего аппарата он не может обнаружить любовь в сердце человека. |
| Прячась от кого-то, кто по пятам крался за мной и заглядывал через плечо, я пробирался в конец сада, где на высоком валу стоял плетень, а за плетнем далеко вниз разбегались поля, леса и скрытые мраком поселки. Высокие, мрачно-молчаливые липы расступались передо мною, – и между их толстыми черными стволами, в расселины плетня, в просветы между листьями я видел нечто страшное и необыкновенное, от чего беспокойной жутью наполнялось мое сердце и мелкой дрожью подергивались ноги. Я видел небо, но не темное, спокойное небо ночей, а розовое, какого никогда не бывает ни днем ни ночью. Могучие липы стояли серьезно и молчаливо и, как люди, чего-то ждали, а небо неестественно розовело, и багряными судорогами пробегали по небу зловещие отсветы горящей внизу земли. Медленно всплывали и уходили вверх клубящиеся столбы, и в том, что они были так безмолвны, когда внизу все скрежетало, так неторопливы и величавы, когда внизу все металось, – была загадка и та же страшная неестественность, как и в розовой окраске неба. Точно опомнившись, высокие липы все сразу начинали переговариваться вершинами и так же внезапно умолкали, надолго застывая в угрюмом ожидании. Становилось тихо, как на дне пропасти. Далеко за собой я чувствовал насторожившийся дом, полный испуганных людей, вокруг меня сторожко толпились липы, а впереди безмолвно колыхалось красно-розовое небо, какого не бывает ни днем, ни ночью. И оттого, что я видел его не все целиком, а только в просветы между деревьями, становилось еще страшнее и непонятнее. II Была ночь, и я беспокойно дремал, когда в мое ухо вошел тупой и отрывистый звук, как будто шедший из-под пола, вошел и застыл в мозгу, как круглый камень. За ним ворвался другой, такой же короткий и тяжелый, и голове сделалось тяжело и больно, словно густыми каплями на нее падал расплавленный свинец. Капли буравили и прожигали мозг; их становилось все больше, и скоро частым дождем отрывистых, стремительных звуков они наполнили мою голову. – Бам! Бам! Бам! – издалека выбрасывал кто-то высокий, сильный и нетерпеливый. |
| Головоломки, гирлянда Мёбиуса и химический опыт. Как провести для детей научную вечеринку на каникулах И заодно самим вспомнить, что такое кислота, щелочь и соль 4 января, 2022 И заодно самим вспомнить, что такое кислота, щелочь и соль Математика и химия могут быть увлекательнее блокбастера. Ментор международной олимпиады Яна Полянских рассказала «Правмиру», как вместе с детьми поразмышлять над геометрической головоломкой, устроить «Крокодил наоборот» с фигурами из клеток и замерить уровень Ph вашего любимого шампуня. Фигуры из клеток Яна Полянских. Фото: vogazeta.ru Больше всего я люблю геометрические игры и головоломки, поскольку они развивают логическое мышление, учат думать и анализировать. Задание. Построить фигуру из клеточек на листочке бумаги и, не показывая ее другому игроку, устно объяснить, как она выглядит и как ее, не видя, нарисовать. Игра развивает пространственное воображение. Нужно представить, как фигура повернута. Мы лучше ориентируемся на бумаге, когда противник объясняет, сколько клеток нужно отступить или какова длина и ширина. Опять же эта игра здорово развивает умение грамотно формулировать свои мысли. Оказывается, что какую-то простую команду, например, «внизу или справа» можно интерпретировать по-разному. Ты вообще не ожидаешь, что внизу находится клеточка, или твой товарищ рисует вообще не там, где ты предполагал. И «внизу» для него значит совсем не то, что и для тебя. Это тоже интересный опыт для ребенка. С чего начать. Довольно сложно дать сразу абстрактное творческое задание. Можно, например, начать с чего-то более конкретного. Например, взять фигуру в виде буквы Т, которая состоит из пяти клеток. Я думаю, что вы можете представить, что три клеточки мы располагаем горизонтально и от центральной клеточки вниз уходят еще две клеточки по вертикали. Теперь мы можем предложить ребенку составить какую-то конструкцию из трех или четырех, или, может быть, пяти таких фигурок, и попробовать родителю описать, как ее построить. Может ли родитель ее изобразить? Или, например, не мама с папой, а друг. |
| Он заговорил… но и без перевода было понятно, что Тараки говорит что-то совсем случайное, необязательное… Все вздрогнули, когда внизу загремели выстрелы. Тараки схватился рукой за подоконник и широко отдернул штору. Резидент тоже вскочил и быстро прошагал к окну. Закинув руку своего адъютанта себе на шею, Амин тащил его к джипу. Озираясь и тяжело дыша, привалил тело, кое-как открыл дверь. Затолкнул Вазира на переднее сиденье. Захлопнул. Обежал джип. Вскочил за руль. Двигатель шумно завелся. Джип с визгом сдал задом, сорвался с места и уехал, скрывшись за деревьями парка. Тараки повернулся от окна и по-стариковски прошаркал к своему стулу. Он сел, уставившись в стол, и что-то невнятно пробормотал. Резидент посмотрел на посла. Посол сделал такое движение шеей, будто ему стал жать воротник. — Это конец, — перевел Рахматуллаев. Неожиданно начавшаяся внизу стрельба так же неожиданно стихла. Выхватив пистолеты, охранники стояли по бокам от золоченых дверей. Когда они начали открываться, Плетнев сбежал вниз, любую секунду ожидая нападения. Рузаев и Мосяков поспешно вышли из комнаты и двинулись к лестнице. Голубков замыкал движение группы. Плетнев первым вышел на крыльцо, огляделся. Внизу на ступенях, подплыв кровью, лежали двое убитых. Можно было следовать к машинам. Посол, морщась и прижимаясь к стенке, осторожно переступил тела. Мосяков, переступая, задел один из трупов ногой, но, кажется, не обратил на это внимания. Предобеденные хлопоты Повар Шерстнев выключил газ под кастрюлей, снял крышку и с удовольствием повел носом. Душистый пар, в котором запах корицы и кардамона мешался с десятком иных пряностей, волнующим облаком слоился под высоким потолком. Холодные бока разнокалиберной утвари, сверкавшей на стальных стеллажах в практически бестеневом, как в операционной, свете многочисленных люминесцентных ламп, слегка запотели. — Да уж, горе только рака красит, — ритуально пробормотал Шерстнев, откинул сварившихся членистоногих на дуршлаг, обдал холодной водой, отставил и, пока с них стекали последние капли, заглянул в другую кастрюлю. |
| И самый ропот, последнее утешение несчастного, был воспрещён ему в сем страшном жилище. Каменная лестница вела к сему окну; ныне она не существует, и отвесная крутизна делает его недосягаемым. Но чего не может произвести любопытство? Пастухи, бедные обитатели сих мест, изобрели для выгод своих опасный способ возносить туда путешественников. Вероятно, что Англичане, первые проложили туда дорогу, ибо меня не переставали называть: Mylord Inglese, Eccelenza, когда я согласился на таковое путешествие. Вот как производится сие вознесение: – несколько человек, став на краю настоящей поверхности земли, бросают сверху вниз длинный канат, прикрепив у себя конечность оного к дереву. Находящиеся внизу, привязывают спущенный конец верёвки к толстой палке, по самой средине её. Любопытный садится на сию палку, имея натянутый уже канат промеж ног, и держась за него руками; тогда даётся знак находящимся на верху людям, кои начинают тянуть, – и вы с ужасом отделяетесь от земли выше и выше, ударяясь иногда об скалы и обвиняя себя в безрассудности, тогда уже, когда достигли страшной высоты; но всего опаснее та минута, когда, поравнявшись с помянутым окном, вы теряетесь в изыскании средств, как пристать туда, боясь сойти с своей палки или оступиться. Обыкновенно пособляет в сем опасном случае, заранее вознесшийся туда провожатый. Согласитесь, что ступив в сию нору и лишась каната, положение ваше делается весьма затруднительным на такой высоте, с зияющею под вами пропастью; – тогда судьба ваша совершенно зависит от господ пастухов, весьма дикой наружности. Они обыкновенно торгуются в плате за их труд прежде, – но я бы советовал им тогда только заговорить о цене, когда путешественник находится уже в верхней пещере; какую капитуляцию не подписал бы он тогда? В сей верхней пещере есть с боку отверстие, чрез которое доходят снизу звуки. Обыкновенно пастухи выстреливают тогда внизу из пистолета, и ужасный гром потрясает все фибры ваши; но ещё удивительнее, что разорванный внизу лист бумаги производит наверху шум, подобный обрушившейся глыбе земли. Я присовокупил имя своё к именам отважных или безрассудных, испещряющих стены уже несколько столетий – и не без опасности свершил своё сошествие. |
| «Во имя Бога милосердого, да будет благословен день и час сей. Хвала Господу всех тварей, Царю судного дня. Хвала Владыке добродеющему всем на земле, имеющим дыхание, и на том свете вознаграждающему добрых и карающему злых… Тебе мы служим, к Тебе прибегаем за помощью, настави нас на путь правый, угодный Тебе, отклони от нас всё злое. Избави нас от соблазнов шайтана. Да будет так, да будет так, да будет так!» Старик теперь опустился на колени. Окончив намаз, старик строго посмотрел на стоявших внизу в благоговении Селтанет и Аслан-Коз. — Если бы вы не болтали внизу лишнего, — не опаздывали бы к молитве… Недаром наша пословица говорит: где соберутся две девушки, — там три зла, потому что между ними всегда шайтан! Он дождался, когда зелёная чалма муллы исчезла с башни, заменявшей здесь минарет, и зорко начал вглядываться в глубину долин, откуда туман уж подымался вверх по утёсам и склонам гор. Сакля старого Гассана стояла у края аула — там, где защитниками его были построены про всякий случай каменные стены с зубцами. За ними — пропасть, по другую сторону которой далеко-далеко одно за другим раскидывались ущелья, и долины, и Бог весть где — в воздухе, у самого небосклона, голубел похожий на мираж Каспий. Когда отец Селтанет устал смотреть вдаль, внимание его вызвал шум на узких улицах аула. Путь по ним шёл ступенями, то вверх, то вниз. Они змеились во все стороны, то огибая выступы скалы, то минуя трещину, дна которой было не видно, переплетались узлами, запутывались в лабиринты и распадались на другие но всякий раз так, чтобы любое место их можно было обстреливать, по крайней мере из трёх или четырёх пунктов сразу. Часто поперёк такой теснины между саклями торчала башня, опиравшаяся на их кровли и кое-как выложенная из дикого камня. Перегораживая улицу, она давала возможность нескольким удальцам, засевшим в неё, бить на выбор вверх или вниз всех, кто неосторожно забрался бы в эту западню. Проход для народа был под башней, а её бойницы грозно смотрели во все стороны. Самые сакли лезгинского аула были выстроены так, что всякая при необходимости могла обратиться в крепость. |
| — Ваша честь. Я всегда говорил, что человека нужно любить больше, чем кошек и канареек. Можно шить собакам тапочки и спать с ними в обнимку, но при этом ни разу не пойти к больному родственнику в больницу. Это неправильно. — А эти, как их там? Ну, эти? — Гомосексуализм — страшный грех. Он как магнит тянет на себя наказание от Бога. Если угодно, я говорю об этом в целях национальной безопасности. — Ха-ха-ха! Греческий приблуда окопался в нашей стране и переживает о ее безопасности! — Судья подошел к священнику вплотную и сверху вниз презрительно посмотрел на него. — Я вижу вас насквозь и ненавижу вас. Я ненавижу ваш церковный запах, вашу нелепую одежду, вашу бороду, ваши проповеди, хоть я их и не слышал. Я ненавижу законы нашей страны, запрещающие мне отвертеть вам, как цыпленку, вашу упертую башку! Священник не изменился в лице, только опустил голову и закрыл глаза. Судья два раза сжал и разжал тугие кулаки и отошел к окну. Ему хотелось одним ударом справа (а он это умел) сломать этого тщедушного эмигранта. Но он был судьей, а не тюремным надсмотрщиком, поэтому кровь пульсировала у него в висках и не находила выхода. Солнце спряталось за крышу соседнего небоскреба. На улице стало чуть свежее. Судья открыл окно и, не оборачиваясь, сказал: — Вы заплатите очередной штраф. Но это — в последний раз. Еще одна жалоба, и я закрою ваш эмигрантский клоповник, а вас на год посажу в тюрьму за злостное противление закону. Идите. Священник вышел и неслышно закрыл за собою дверь. — Сволочь, — сквозь зубы процедил Бульдог. Секретарша испуганно покосилась на его мясистый затылок. Судья открыл шире окно и посмотрел вниз. Люди с высоты тридцатого этажа казались маленькими, как муравьи. Зажглись фонари. Сновали туда-сюда машины. — Гляди, гляди! — Судья что-то увидел внизу и подозвал к себе секретаршу. Та выглянула из окна. Внизу по тротуару ползла ленточка людей в одежде одинакового цвета. Они что-то пели и бренчали не то колокольчиками, не то тарелками. «Кришна, Кришна… Харе, харе…»— слабо доносилось снизу. |
| Вскоре зарево пожара осталось далеко внизу — красное мерцание на черном фоне. Орлы подымались все выше широкими плавными кругами. Никогда Бильбо не забыть этого полета. Он крепко вцепился в щиколотки Дори и стонал: «Руки, мои руки!», а Дори кричал: «Ноги, мои ноги!». У Бильбо всегда кружилась от высоты голова. Ему делалось дурно, если он заглядывал вниз с края небольшого обрыва; он недолюбливал приставные лестницы, не говоря уже о деревьях (до сих пор ему не приходилось спасаться от волков). Можете вообразить, как кружилась у него голова теперь, когда он взглядывал вниз и видел под собой темную землю да кое-где поблескиванье лунного света на горной породе или на поверхности ручья, пересекавшего равнину. Вершины гор все приближались — каменные острия, торчащие вверх из черноты. Может, там внизу и стояло лето, но тут было очень холодно. Бильбо закрыл глаза и прикинул — долго ли еще продержится. Он представил себе, что произойдет, если он отпустит руки. Его замутило. Как раз когда силы покидали его, полет закончился. Бильбо разжал пальцы и со стоном упал на твердую площадку. Он лежал и радовался, что не сгорел в пожаре, и боялся свалиться с узкого выступа в черный провал. В голове у него все путалось после ужасных событий последних трех дней, а также от голода. Неожиданно он услышал собственный голос : — Теперь я знаю, каково куску бекона, когда вилка снимет его со сковородки и положит назад на полку. — Нет, не знаешь! — возразил ему голос Дори. — Сало все равно рано или поздно опять попадет на сковородку, и ему это известно. А мы, смею надеяться, не попадем. И потом, орлы не вилки! — И скалы не опилки! Ой! — произнес Бильбо, садясь, и с беспокойством посмотрел на орла, который примостился неподалеку. Интересно, какую еще он болтал чепуху и не обиделся ли орел. Не следует обижать орлов, если ты всего лишь маленький хоббит и лежишь ночью в горном орлином гнезде. Но орел точил клюв о камень, отряхивал перья и не обратил на его слова никакого внимания. Вскоре подлетел другой орел. |
| Прошли солдаты с версту. Только что-то огней не видно. Те, что поближе к Кожину, стали шуметь: — Где твои костры? Соврал! — Вижу! Вижу! — по-прежнему кричит Кожин и тычет пальцем вперед. Всматриваются солдаты — ничего не видят. Не видят, а все же идут. Кто его знает, может, и вправду Кожин такой глазастый. Прошли еще около версты. А все же костров не видно. И снова стали роптать солдаты: — Не пойдем дальше! — Не верьте ему! — Братцы! — кричит Кожин. — Вижу. Ей-богу, вижу! Теперь уже совсем недалеко. Теперь рядом. Вон как полыхают, — и снова тычет пальцем вперед. Бранятся, ропщут солдаты, а все же идут. Тропа огибала какой-то выступ. Завернули солдаты за скалу и вдруг внизу, совсем рядом, сквозь метель и непогоду и впрямь заблестели огни. Остановились солдаты, не верят своим глазам. — Видишь? — переспрашивают друг у друга. — Вижу! — Ай да Кожин. Ай да молодец. Ай да глазастый! — кричат солдаты. Ура Кожину! Сорвались солдаты с мест и рысцой вниз к кострам, к теплу. Притащили и носилки с Иваном. — К огню его, к огню, — кричат. — Пусть отогревается. Заслужил! Всех выручил! Осветило пламя Иваново лицо. Глянули солдаты и замерли. Лицо обожжено. Брови спалены. А на месте глаз… — Братцы, да он же слепой! — прошептал кто-то. Смотрят солдаты. Там, где глаза, у Кожина пусто. Выбило вчера в арьергардном бою французской гранатой глаза солдатские. " Разрешите пострадать... " Преодолели герои горы. Впереди открылась долина. Сгрудились солдаты на скалах, смотрят вниз. Там, внизу, долгожданный конец похода. — Ура! — закричали солдаты. Однако рано радовались герои. Оборвалась у самых солдатских ног козья тропа. Подойдешь к краю обрыва — голова кружится. Выделил Суворов отряды. Облазили те округу — нет спуска в долину. Задумался Суворов, собрал генералов и офицеров на военный совет. А солдаты остались над пропастью и тоже решают. — Надо назад, — говорит один. — Куда же тебе назад? — возражает второй. — Надо вперед. — Ну, а куда вперед? Солдат задумался. — Туда, — показал пальцем в долину. |
|
|
