| Н.С. Демкова предлагает «широкую» датировку «Слова о полку Игореве» – осень 1188 - май 1196 гг. – обладающую, по ее мнению, «достаточно бесспорным основанием», и «узкую» – после июля 1194 г. – до мая 1196 г. «Какие же конкретные датирующие данные мы можем извлечь из авторского текста «Слова»? – задает вопрос исследовательница и далее отвечает на него. – В начале «Слова» князь Игорь назван «нынешним» (умер в 1202 г.), в конце «Слова» читаются «слава» и «здравица» в честь трех князей – участников похода 1185 г. – Игоря, Всеволода и Владимира. Несомненно, что эти слова автора обращены к живым, здравствующим князьям, уже вернувшимся из половецкого плена на Русь (намек на возвращение Владимира содержится и в диалоге Гзы и Кончака ). Известно, что Всеволод Святославич умер в мае 1196 г., Владимир Игоревич вернулся на Русь осенью 1188 г. Отсюда следует, что границы написания «Слова» - осень 1188 г. – май 1196 г.» . Но поскольку в концовке «Слова» нет «славы» киевскому князю Святославу Всеволодовичу, то Н.С.Демкова предполагает, «что «Слово» было написано уже после смерти Святослава Всеволодовича (князь умер в конце июля 1194 г.)». При этом исследовательница очень тонко анализирует сон Святослава, в котором чувствуется «иносказательное напоминание автора о недавней смерти самого великого князя» . Помимо названных конкретных датирующих деталей определить время создания «Слова» исследовательнице помогает сложившаяся на момент его написания “политическая ситуация” и повод, вызвавший к жизни «Слово». По мнению Н.С. Демковой, в «Слове» отражена историческая обстановка 1194-1196 гг., характеризующаяся новым резким обострением вражды после смерти Святослава Всеволодовича двух княжеских родов: Мономаховичей (Всеволода Суздальского, Рюрика и Давыда Ростиславичей) и Ольговичей (Ярослава Всеволодовича Черниговского, Игоря и Всеволода Святославичей). «Кажется, – замечает Н.С. Демкова, – есть основания видеть в ситуации этих лет исторический фон и непосредственный повод для создания «Слова о полку Игореве». «Слово» было создано в защиту черниговских Ольговичей, оно напоминало о недавнем княжении на Киевском столе одного из Ольговичей – Святослава, было направлено против определенной политической линии Всеволода Суздальского. Пафос «Слова» заключается в том, чтобы направить силы князей на борьбу с половецкой опасностью. Высший критерий оценки для автора – благо Русской земли и ее “ратаев”» . |
| Скачать epub pdf 53. Владимир II Всеволодович, прозванием Мономах, великий князь киевский сын Всеволода I Ярославича, великого князя киевского, от брака с греческой царевной, «мономахиней», достоверно неизвестной по имени (см. 30). Родился в Киеве в 1053 г.; 13-летним ребенком уже ходил из Переяслава (Полтавского), удела его отца, к Ростову в 1066 г.; из Смоленска посылался отцом к Владимиру-Волынскому и Бресту в 1068 г.; опять ходил к Владимиру в 1069 г.; получил в удел от дяди своего Святослава II Ярославича, великого князя киевского, Смоленск в 1073 г.; по приказанию того же дяди ходил с сыном его Олегом (см. 154) через Чехию (Богемию) за Глогау (в нынешней Селезни) против немецкого императора Генриха IV в 1075 г.; по приказанию другого дяди, Изяслава I Ярославича, великого князя киевского, дважды ходил на Полоцк в 1077 г.; вместе с отцом и дядей осаждал Чернигов и был в бою на Нежатиной ниве 3 октября 1078 г.; по вокняжении отца в Киеве посажен на столе черниговском, опустошил владения полоцкие, бился на р. Десне с половцами в 1079 г.; смирил торков в 1080 г.; ходил на вятичей в 1082 г.; преследовал Ростиславичей, князей-изгоев (безместных), отогнал за Хороль половцев, взял «изъездом» (внезапно) Всеславов Полоцк, не оставя там «ни челядина, ни скотины», в 1083 г.; отнял у Ростиславичей Владимир-Волынский и возвратил его Ярополку Изяславичу летом 1084 г.; по удалении того же Ярополка, друга Мономахова, в Польшу, захватил его город Луцк с семьей и имуществом беглеца в 1085 г.; но успел примирить Ярополка со своим отцом в 1086 г. и послал сына своего, Мстислава, на стол новгородский, покинутый Святополком II Изяславичем, в 1088 г.; уступив по смерти отца стол киевский этому же Святополку как старейшему князю, бился с половцами на р. Студне под Киевом, тут потерял единственного брата своего Ростислава, князя переяславского, и, осажденный Олегом в Чернигове, без кровопролития удалился в Переяслав в 1093 г.; отсюда вместе с великим князем Святополком II ходил громить «вежи» (станы) половецкие и на Святославичей, князей черниговских, к Смоленску в 1095 г.; снова утвердился в Чернигове, отнятом у Олега, в 1096 г.; за вероломное ослепление Василька, князя теребовльского (см. 50), после любечского съезда князей в 1097 г. начальствовал осадою Киева, но, упрошенный мачехой своей, не отнял его у Святополка в 1098 г.; |
| На протяжении ряда лет были обновлены или сооружены укрепления в Суздале , Владимире , Переяславле Залесском , Москве , Дмитрове , Городце-Радилове на Волге и в других городах Северо-Восточной Руси, а также в родовой " отчине " Всеволода Юрьевича - Городце (Городке) на р. Остёр , на территории Переяславского княжества. После смерти киевского кн. Святослава Всеволодовича в Южной Руси в 1194 - 1196 годы за обладание Киевской землей развернулась борьба между Рюриком и Давидом Ростиславичами, с одной стороны, и князьями черниговской ветви (Ольговичами) - с другой. Всеволод Юрьевич, к тому времени прочно утвердивший свое влияние в Рязанской земле (что в итоге привело к созданию независимой от Чернигова Муромской и Рязанской епархии во главе с еп. Арсением в кон. 1190-х годов), старался активно участвовать в этой борьбе. Его признавали " старейшим в Володимере племени " , т. е. среди потомков Владимира Мономаха (был единственным здравствующим из его внуков). Это давало ему возможность покровительствовать Ростиславичам и в то же время пытаться играть роль арбитра в их противостоянии с Ольговичами. В 1196 году Всеволод Юрьевич женил сына - блгв. кн. Константина Всеволодовича - на дочери белгородского кн. Мстислава (Бориса), племянника Рюрика и Давида, а затем на стороне последних вмешался в войну напрямую, совершив поход на Черниговскую землю. В результате усобицы Киев остался за Рюриком, но Ольговичи не отказались от претензий на него в будущем. Владимирскому князю удалось добиться от Рюрика передачи себе городов Торческа , Корсуни , Богуславля , Треполя и Канева , которые ранее киевский князь обещал отдать своему зятю Роману Мстиславичу . Всеволод Юрьевич послал в эти города посадников, а Торческ отдал зятю Ростиславу Рюриковичу . Это расстроило отношения Рюрика с Романом, который примкнул к черниговским князьям. Между тем узнав позднее (все в том же 1196), что Всеволод Юрьевич заключил мир с Ольговичами без его ведома, правитель Киева вернул себе эти города. Борьба за киевский стол вновь обострилась в 1202 - 1205 годы, когда против Рюрика, заключившего союз с черниговскими Ольговичами, выступил владимиро-волынский и галицкий кн. Роман Мстиславич . Всеволод Юрьевич склонялся к союзу с последним, но, как и в 1190-х годах, старался открыто не втягиваться в усобицу и сохранять роль арбитра. В 1205 году, после гибели Романа, борьбу за Киев и Галич повели Рюрик и сын Святослава Всеволодовича черниговский кн. Всеволод Чермный . В этой ситуации, потерпев неудачу в борьбе с Ольговичами за Галич, сын Всеволода Юрьевича Ярослав под угрозой военной силы был вынужден оставить княжение в Переяславле Русском и вернуться к отцу. |
| — В Покровке?! — обрадовалась Лена. — Вот насчет названия точно сказать не могу. Но, вероятнее всего, ваше село тогда было какой-нибудь Дубравкой или Березовкой. Покровским или, как ты говоришь, Покровкой оно могло называться только лет через сто пятьдесят после чеканки этой монеты. Ведь праздник Покрова особо стал отмечаться на Руси с середины двенадцатого века, — ответил Владимир Всеволодович и протянул Лене превращенную в образок монету. — И что же, теперь мне ее нельзя носить? — чуть не плача, взглянула на него та. — Почему? Можно! — улыбнулся ей академик. — Это уже реликвия нашей Родины, и тем более, если батюшка освятил ее и благословил на ношение… Он как-то разом весь собрался, зачем-то одернул пиджак и торжественно произнес: — Ну, а теперь приступим к самому главному! Где она, наша грамота? Ваня, заиграв на губах марш, взял лежавшую в самом центре стола большую коробку из-под обуви, открыл ее и, со словами: «Вот!», протянул Владимиру Всеволодовичу грамоту. Тот бережно, словно новорожденного ребенка, принял ее на свои ладони, еще осторожнее опустил на стол, склонился над ней… затем, словно не веря своим глазам, принялся рассматривать через увеличительное стекло и, наконец, взглянул на Ваню ничего не понимающими глазами: — Ч-что это?.. — Как что? — важно отозвался тот. — Грамота Мономаха. Та самая… — Вы… так… полагаете?.. — Владимир Всеволодович… — встав с дивана, подал голос Стас. Но академик только отмахнулся от него: — Позвольте, вы обещали мне подлинную грамоту Мономаха, а показываете какую-то — да, искусно, да старательно сделанную, но, простите меня — подделку! — Как подделку? — бросился к столу Ваня. — Да я ее сам, вот этими руками из-под камня вынул! Может, вы скажете, что и печать не настоящая? — Нет, печать самая, что ни на есть, подлинная. Но грамота, извините меня, — чистая липа! На ней даже печать есть! — Вот, видите! — снова восторжествовал Ваня, и в его глазах загорелись подозрительные огоньки: а не сговорился ли уже по телефону этот академик со Стасом, чтобы таким образом лишить его грамоты или сбить на нее цену? |
| — Ну как, друзья мои, не утомил я вас столь пространной лекцией? — Что вы! Нет! — за всех ответила Лена и поспешила добавить: — Тем более что мы уже и пришли! 3 Ваня был подавлен. Ошеломлен. Уничтожен… Владимир Всеволодович один за другим перебирал разложенные Ваней на столе старинные предметы и детально объяснял, что это такое и каково их назначение. — Да, — то и дело приговаривал он. — Тут вся, если так можно выразиться, материальная история вашего села. Семнадцатый, восемнадцатый, девятнадцатый век… Но много и от древней Руси. Вот смотрите — это пуговица от одежды явно богатого человека времени Мономаха. Эта — с одежды простолюдина… Это — часть засапожного ножа… А это… — он показал небольшой черный обломок и с благоговением поцеловал его: — Фрагмент креста-энколпиона. Это такой крест, полый внутри, в который вкладывали частичку святых мощей или какую-нибудь святыню и потом носили у себя на груди. — Это что же, выходит, он от покойника? — со страхом покосилась на частичку креста Лена. — Нет! И не пугайся ты так — у Бога ведь все живы! — успокаивающе улыбнулся ей академик. — К тому же такие кресты не клали в гроб, а прикрепляли к кресту над могилой, а еще чаще передавали из поколения в поколение, как реликвию. Сначала они были исключительно византийской работы. Но к этому… — он вгляделся в увеличительное стекло, — конечно же, явно приложил руку русский мастер! И он тоже — явно домонгольского времени. Так же, как и эта стрела… ключ… бусинка… Ваня просто сгорал от нетерпения. Стас, съежившись, сидел на диване. А академик все не спешил. Видно было, что он даже тут, по привычке собирал всю информацию, чтобы сделать точный вывод по грамоте. Или просто оттягивал тот самый момент, который может быть лишь один раз в жизни ученого и который будет потом согревать его своим воспоминанием всю жизнь. Последней из лежавших на столе предметов он взял печать и, мельком оглядев ее, сказал: — Все верно, тут никаких двух мнений — это печать Владимира Всеволодовича Мономаха… — Как! Он тоже, то есть вы тоже — Владимир Всеволодович? То есть, вы с Мономахом тезки? — удивилась Лена. |
| Сочинено было сказание, будто Владимир Всеволодович Мономах, желая поискать себе славы прежних русских князей, послал своё войско на греческую империю, чтобы оно пленило грады и веси, – будто император греческий Константин Мономах (умерший за 60 лет до занятия Владимиром великокняжеского престола), желая купить мир у Владимира, прислал ему царский венец (с другими регалиями), чтобы он был венчан им от посланных трёх епископов, – будто Владимир Всеволодович, сам венчавшийся царским венцом, заповедал не делать этого последующим великим князьям, дабы удельные князья не воевали с ними из зависти и не погубили государства, и будто он передал венец своему младшему сыну Юрию Долгорукому для хранения из рода в род, пока Бог не воздвигнет царя, истинного самодержца, в государстве русском. См. у Карамзина к т. II примечание 220. Что касается до происхождения наших князей от Августа Кесаря, то воспользовались литовским сказанием, будто первый государь Пруссии Прус, был брат Августа Кесаря, и начали выводить Рюрика из Пруссии, выдавая его за потомка Прусова (Степенная книга I, 7 и 78 fin.). Что сказание о Владимире Мономахе и новая генеалогия Рюрика сочинены не позднее Василия Ивановича, см. редакции сказания о Владимире, в которой есть и о происхождении Рюрика от Пруса, в Описании сборников Публичной Библиотеки А. Ф. Бычкова, лист 95 (cfr у Карамзина ibid.). Девяносто-однолетний автор сказания называет себя Спиридоном-Саввой и не без вероятности может быть принимаем за митрополита Спиридона Сатану, о котором говорили мы выше (так называемая шапка Мономаха известна по духовным завещаниям великих князей с Ивана Даниловича Калиты. Иван Давилович просто называет её золотой шапкой, т. е. без прибавления, что она Мономахова.– Вивлиофика I, 50. На Дмитрия Ивановича при его венчании на великое княжение, 4 Февраля 1498 года, она возложена была уже как шапка Мономахова, – Собрание государственных грамот и договоров II 27. Наконец, к ней сочинено было и наше сказание. О прочих регалиях, будто бы присланных Константином Мономахом Владимиру Мономаху , сравнивай духовные завещания великих князей в том же томе Вивлиофики и в Собрании Государственных Грамот т. I). |
| — Но Вань, она же тогда навсегда покинет Россию! — простонала Лена. — Ну и что? — оборвал ее Ваня. — Зато там больше дадут. И потом, может, кто из наших покупателей-меценатов найдется! Нет, надо звонить твоему академику и как можно скорее! Какой там его номер? — Не скажу! — решительно отказал Стас. — Ну и не надо! Он и так в памяти моего телефона остался!.. Точно — вот он! Итак, наби-ираем… — Стой! — срываясь с места, закричал Стас. Но Ваня уже успел нажать кнопку вызова. — Дай хоть я ему для начала пару слов скажу! — попытался вырвать телефон из рук друга Стас, но тот увернулся и зачастил в трубку: — Владимир Всеволодович? Здравствуйте! Это я — Ваня. Друг Стаса… Владимир Всеволодович! Я нашел эту грамоту! Да нет, нет, никакой ошибки! Вот она, у меня в руках!! Для абсолютной точности своих слов, он схватил грамоту, словно академик мог его видеть и, держа ее в руке, прислушался к тому, о чем спрашивал у него академик: — Что — есть ли титры? Это, что ли, как буквы перед началом фильма? Нет… таких нет… — растерялся Ваня и тут же с облегчением выдохнул: — А-а — титлы! Это такие, словно червячки над буквами? Есть! Есть! И слово Володимеръ, как я уже говорил, имеется. Что-что? — переспросил он и, словно солдат, вытянулся по стойке смирно: — Есть немедленно положить грамоту Мономаха на стол и даже не дышать в ее сторону! Академик сказал еще что-то, и Ваня уже деловито, с довольным видом ответил: — Ага! Ага! Понял! Хорошо! Встречаем… Он захлопнул крышку телефона и победно взглянул на Стаса: — Все! Завтра утром приедет! — Да ты хоть понимаешь, что натворил?! — набросился на него Стас. — Нужно немедленно все исправить… — он торопливо набрал академика по своему телефону, прислушался, и рука его беспомощно опустилась: — Номер недоступен. Он — отключился… — Еще бы! — подтвердил Ваня. — Нашлась грамота самого Мономаха! Разумеется, он тут же бросил все свои другие дела и скорее помчался на поезд. Потирая ладони, он принялся ходить вокруг стола, на котором лежала грамота и повторять: |
| С честью похоронив брата в Киево-Софийской церкви, Всеволод занял и престол его, и все волости, отдал Чернигов Мономаху, Владимир Волынский – сыну Изяславову Ярополку, а Новгород – сыну же Изяславу Святополку; но не думал снабдить уделами племянников своих: Давида, Романа, Олега и Ярослава Святославичей и, следовательно, не мог рассчитывать на мирное расположение этих князей-изгоев. Из них Роман, не далее как в 1079 г., привёл в полтавские пределы половцев и хазаров, которые, однако, заключили мир с Всеволодом и Мономахом, стоявшими у Переяславля и в Обров, и на возвратном пути восвояси зарезали самого Романа, брата же его, Олега выгнали из Тмутаракани и препроводили в Царьград, откуда византийское правительство сослало Олега на остров Родос. Успокоенный с этой стороны, Всеволод немедленно отправил в Тмутаракань посадника своего Ратибора и ждал, чем кончится поход Мономаха, «о двою конь» погнавшегося с черниговцами за Всеславом Полоцким, который, пользуясь событиями на юге, сжёг Маномахов Смоленск. Поход Мономаха кончился опустошением владения Всеволодовых до Лукомля и Логожска; после чего Мономах, мстя половцам, выжегшим Стародуб, зимой того же года «изымал» на Десне князей Асадука с Сауком, а на другой день разбил за Новгородом-Северским полчище Белкаттина и в следующем 1080 г. смирил возмутившихся торков, ещё при Изяславе расстеленных по городам переяславским 25 . Зимой 1082 Мономах ходил войной на предводителя вятичей Ходота; в начале 1083 г. безуспешно преследовал Ростиславичей до самого Микулина, в нынешней Галиции; весной того же года явился в Броды, на свидание к Ярополку Изяславичу, угрожаемому Ростиславичами; летом отогнал за Хороль половцев, взявших Горошин; осенью отправился с черниговцами и половцами к Полоцку, который взял изъездом, не оставив там ни челядина, ни скотины 26 , и в самом начале 1084 г. снова был в Бродах, готовый помогать Ярополку, изгнанному Ростиславичами из Владимира-Волынского. Эти Ростиславичи были: Рюрик, Володарь и Василько, сыновья князя-изгоя Ростислава Владимировича, некогда удалившегося в Тмутаракань (1064 г.) и там отравленного котопаном курсунским (1066), за что корсуняне побили котопана камнями. |
| Только авторитет самого доблестного воина среди внуков Ярослава Мудрого мог преодолеть инерцию мышления подавляющего большинства военной аристократии и среди них самого великого князя Святополка Изяславича. Для решения этого архиважного вопроса в обстановке максимальной секретности правители Киева и Переяславля в марте 1103 г. удалились в Долобск - княжескую охотничью ставку на левой, луговой стороне Днепра, отрезанную от столицы разливом. Источники ярко, почти с протокольной точностью повествуют о том, как на совещании, проходившем в охотничьем шатре, Владимиру Всеволодовичу пришлось использовать все свое красноречие, чтобы убедить Святополка Киевского и его дружину в правильности избранного замысла[ 2 ]. Аргументация Мономаха оказалась безупречной, и вскоре войско семи сильнейших русских князей выступило в поход. Помимо Святополка и Владимира, которые наверняка вели все наличные силы киевщины и переяславщины, упомянут Давыд Святославич, располагавший лишь половиной черниговских сил (его брат Олег отказался участвовать). Обращает на себя внимание участие полоцкого князя Давыда Всеславича. Кроме них участие в походе приняли племянник Святополка Вячеслав Ярополчич, княживший в это время в Турово-Пинской земле и внук Игоря Ярославича Мстислав, который, возможно, в это время правил в Смоленске или Владимире Волынском. Упомянут также Ярополк Владимирович, второй сын Мономаха, как, вероятно, уже имевший самостоятельную дружину. В поход выступили как на конях, по берегу Днепра, так и в лодьях (пехота), спустившись ниже порогов, до Хортицы. Уже 4 апреля 1103 года на р.Сутине (Молочная), в четырех переходах от места высадки, русские нанесли половцам неслыханное поражение. Исход битвы в значительной мере был предрешен успешными действиями русской " сторожи " - древнего аналога головной походной заставы. Ей удалось " устеречь " вражескую разведку во главе с самым храбрым и опытным из половецких вождей Алтунопой и истребить ее целиком. В результате " ослепления " противника гигантские массы половцев, двигавшиеся огромным фронтом, как казалось русским, подобно лесу ( " акь борове " ), к моменту столкновения оказались застигнуты врасплох, не перестроившись своевременно в боевой порядок, и побежали вспять еще до столкновения. |
| Все эти соображения, и преимущественно последнее, не могли не представиться умному Мономаху, который, едва ли быв прошен киевлянами остаться у них княжить, как думают Татищев и Соловьёв 29 , сумел, на этот раз, угомонить своё честолюбие и тем явил пример похвального самообладания. Конечно, киевляне ничего не выигрывали, принимая на свой стол жестокого, корыстолюбивого и властолюбивого Святополка, не имевшего к тому же ни ума, ни твёрдости; но киевляне вовсе не были знакомы с характером своего нового князя, которому, впоследствии, всегда бы предпочли не только Мономаха но кого угодно, тем более, что они не очень-то уважали княжеское родовое старшинство 30 . Таким образом, Святополк II Изяславич был признан вел. кн. киевским и не замедлил обнаружить своё тупоумие, приказав бросить в тюрьму половецких послов, прибывших к нему с мирными предложениями. Само собой разумеется что половцы не заставили дожидаться себя и в мае того же 1093 г. обступили Торческ, – нынешнее село Торчицы, на берегу Торчи, впадающей в Рось. Видя, что дело плохо, Святополк спешил вывести 800 отроков своих и бессмысленно хотел броситься с ними на полчища половецкие, но был остановлен людьми рассудительными, которые говорили ему: «аще бы пристроил и 8 тысяч, не лихо то есть; наша земля оскудела есть от рати и от продаж; но послися к брату своему Володимеру, дабы ти помогл» 31 . Ближайшим из всех князей к театру возникавшей войны был, действительно, Владимир Мономах , пользовавшийся кроме того, громкой известностью сокрушителя половцев, бить которых составляло, так сказать, его специальность, существенно-полезную тогдашнему распорядку русской земли. Зная это, Святополк послушался благоразумного совета и послал за помощью к Владимиру, который, вследствие такого призыва, не только сам выступил из Чернигова к Киеву, но велел спешить сюда же и брату своему Ростиславу, княжившему в Переяславле. У Михайловского монастыря Мономах встретился и соединился со Святополком, и тут тотчас же обнаружилось разногласие союзников. |
|
|
