| Ницше (говорю о писателе-идеологе, не о немом страдальце) — артист, эстет, язычник; его самая значительная книга: — «Воля к власти»; самая большая мысль: — «сверхчеловек», самые страстные чувства: восторг от самодовлеющей замкнутой личности и презрение к массам. Его неправда и его правизна в том, что он может оставаться прав лишь до тех пор, пока он трагичен, одинок и непонятен. Всякая попытка популяризации — его уничтожает. Ницше, разгаданный Шпенглером и превращенный в настольную книгу для Стиннесов и «расистов», утверждающих, что Германия не победила потому, что она изменила Вотану в пользу Христа, — ужасен своею черною реакционностью. Совсем иное Вл. Соловьев: — поэт, общественник и христианин. Не «Воля к власти», а «Оправдание добра» — его самая большая мысль и забота. Аристократизм одинокой личности никогда не был его кумиром и ближних он никогда не ощущал «массой». Его правда и его «левизна» в том, что он не для немногих, а для всех, что упрощать его миросозерцание совсем не значит его искажать, что никакими усилиями из его писаний не сделать настольной книги не только для Маркова П., но и для Струве. Эту глубокую внутреннюю «левизну» Вл. Соловьева сам Н. А. Бердяев прекрасно понимал, когда совсем в духе Соловьева писал, что «религиозное начало личной свободы и личной любви должно быть соединено с правдою социализма», в котором есть объективная справедливость, отблеск вечной правды, обязательной для каждого существа. Эти «признания», о которых Н. А. Бердяеву напомнил в своей статье М. В. Вишняк, бесконечно далеки от тех гневных, несправедливых проклятий по адресу демократов и социалистов, от тех заносчивых ощущений личности, аристократизма и белой кости, которыми пламенеет «философия неравенства». Сравнивая Бердяева 1906 года с Бердяевым 1923 года, нельзя не чувствовать, что в некоторых отношениях он определенно эволюционировал от Соловьева к Ницше, сдвинулся слева направо, и что его аполитизм не так аполитичен, как это ему самому кажется. Да и трудно человеку, воспитанному в традициях русской общественной мысли, искренне верить в возможность беспримесного аполитизма, слишком уж долго и тесно соседствовал наш отечественный аполитизм с весьма правой политикой. |
| Долго сдерживаемая энергия словно выплескивается вовне, растекаясь в различных направлениях. Характерно, что Федотов-публицист, озабоченный судьбой России, начинает говорить прежде всего о церкви в России, о православии в мире 11 . Первые его очерки по истории русской культуры, опубликованные под псевдонимом Е. Богданов 12 , сразу привлекли внимание остротой мысли, широтой эрудиции, самостоятельностью суждений и художественной выразительностью 13 . Взгляды Федотова не совпадали ни с одной идеологией сложившихся или складывавшихся эмигрантских группировок. Многие не принимали его оценок, многое отвергали в его идеях, но все признавали высокие литературные достоинства федотовских статей. Этим объясняется то, что Федотова печатали журналы, которые не могли считать его «своим». Показательны отношения Федотова с редакцией «Современных записок» 14 ,этого крупнейшего «толстого " журнала русского зарубежья. «Современные записки» унаследовали Федотова от «Верст» вместе с новым термином «пореволюционный». Многолетние и многотрудные отношения с «демократической» редакцией «Современных записок» очень показательны для судьбы Федотова-публициста. Впервые в этом журнале о нем услышали от профессора П. М. Бицилли, который в письме из Софии сообщил, что в Париж приехал талантливый историк средних веков профессор Петроградского университета Г. П. Федотов . Знакомство же с ним состоялось по первым публикациям в «Верстах». Не заметить Федотова было невозможно, сравнить с кем-то трудно. Парадоксальностью и афористичностью стиля он напоминал Ф. Степуна, которого уже знала русская эмиграция. Однако политическое credo историка настораживало своей неопределенностью: «Богданов-Федотов начал с того, что сосчитался со всеми: с народниками и марксистами, реакционерами и антибольшевиками-демократами, с русским народом и интеллигенцией» 15 . За всей этой тотальной критикой русской идеологии проступал христианский идеал, но окутанный неким туманом «пореволюционного сознания». Редакция «Современных записок» отнеслась к Федотову двойственно. Если И. И. Фондаминский сразу же принял бесспорный талант и эрудицию Федотова, то у других членов редакции он вызывал серьезные опасения. М. В. Вишняк позднее вспоминает: «...Взгляды Богданова, не одна какая-либо идея, а вся его социально-политическая «система» была чужда нам, а частью враждебна – совсем не нашего «духа» 16 . Редакция осторожно решила «попробовать» Федотова в статье на литературную тему. Так, в 32-й книге «Современных записок» под псевдонимом Е. Богданов появился тематический комментарий к циклу стихов А. Блока «На поле Куликовом». С тех пор с почти постоянной периодичностью стали печататься в «Современных записках» важнейшие публицистические работы Федотова, доставляя много тревог и хлопот сотрудникам редакции, вызывая у них смущение и возмущение. |
| Действительно, в природоописаниях сохранившихся частей второго тома поэмы угадываются знания, приобретенные Гоголем в результате работы над книгой Палласа. Так, на страницах поэмы встречается обилие наименований растительного и животного мира средней полосы России, в противоположность их условности в первом томе. Примеров можно привести множество: " когда дорога понеслась узким оврагом в чаще огромного заглохнувшего леса и он увидел вверху, внизу, над собой и под собой трехсотлетние дубы,...вперемежку с пихтой, вязом и осокором, перераставшим вершину тополя " ; " рощи берез, осин и ольх " ; " дуб, ель, лесная груша, клен, вишняк и терновник, чилига и рябина, опутанная хмелем " и т.п. В отличие от первого тома " Мертвых душ " , второй том насыщен разнообразием птичьего мира России: " во ржи бьет перепел, в траве дергает дергун, над ним урчат и чиликают... коноплянки,... трелит жаворонок... Откликается вся в звуки превратившаяся окрестность " . Этот иллюстративный ряд можно продолжить. Интерес Гоголя к географии был вполне закономерен, отвечал его духовным запросам. Писатель с молодых лет начинает путешествовать, а в сочетании с занятиями географией (Гоголь изучал труды не только отечественных, но и зарубежных географов) эта органическая потребность души пробудила в нем впоследствии осознанное желание " проездиться " по России. Уже в период написания первого тома " Мертвых душ " писателя интересовали проблемы хозяйственных и нравственных взаимоотношений помещиков и крестьян. Однако к рубежу 1850-х годов отмечается повышенный интерес Гоголя к проблемам сельского хозяйства. К этому времени относятся сделанные им заметки по этнографии и сельскому хозяйству, свидетельствующие о качественном изменении знаний писателя о механизмах развития природы. Знакомства Гоголя с существующими этнографическими и сельскохозяйственными сведениями того времени отразились во втором томе " Мертвых душ " . Если первый том поэмы был насыщен условными деталями крестьянского быта, то во втором - находим конкретные реалии не только быта, но и сельскохозяйственной деятельности крестьян: почва, засуха, удобрения, скотные дворы, подготовка семян, заступ, соха, борона, посевы, покосы, жатвы, озимые, - эти многие другие специальные понятия наполняют художественный текст. |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 16 голосов: 4.3 из 5) Ветер из глубин Большинство средней интеллигенции всех времен и всех народов склонно мыслить готовыми формулами, штампами, этикетками на аптекарских пузырьках. Интеллигенция античных Афин оперировала репликами Перикла или Фемистокла, интеллигенция современного Лондона – рецептурой «Таймса»… Так было, так есть, так будет, и в периоды спокойного, эволюционного развития общественной жизни такой метод вполне нормален и прогрессивен. Но он непригоден в острые динамические моменты истории. Тогда среднему интеллигенту приходится срывать привычные этикетки с пузырьков своей мозговой аптеки, наново анализировать их содержимое – «переоценивать ценности». К сожалению, именно в такое время живем мы, и нам, средним русским интеллигентам по «эту» и по «ту» сторону приходится выполнять тяжелую работу пересмотра, «чистки»… прежде всего «чистки» самих себя, своего прошлого и настоящего. Яркий представитель такого фармацевтически-рецептуарного мышления г. Вишняк , как то безапелляционно заявил, что в российском прошлом до появления Радищева вообще не было интеллигенции. Иначе говоря, огромный национальный организм России тысячу лет жил и стремительно развивался, не имея своего мыслительного аппарата, так сказать, «плыви, мой челн, по воле волн». Эта этикетка из мозговой аптеки г. Вишняка не нова. Ею пользовалась в течение полутораста лет и пользуется до сих пор антинациональная часть средней и низовой русской интеллигенции, именно она подлежит пересмотру в первую очередь. Есть ли на самом деле свое национальное прошлое у нее, у средней русской интеллигенции? Для познания «верхов» прошлого нашей национальной мысли мы имеем много литературных документов: трактат о государстве – «Завещание Владимира Мономаха », призыв к национальному единству в «Слове о полку Игореве», послания Сергия Радонежского, острую полемику публицистов Грозного и Курбского, иосифлян и заволжских старцев и т. д. Но это – «верхи» и «имена», а о прослойке между ними и народными массами повествуют ныне документы: переписи, окладные листы, сметы, росписи, челобитные и т. д. Они малоизвестны современному среднему интеллигенту, и рецептурщики типа Вишняка обычно их игнорируют. |
| Илья Глазунов заставлял думать сердцем В своих работах он создавал мир боли, переживаний за то, что происходит на земле 10 июля, 2017 В своих работах он создавал мир боли, переживаний за то, что происходит на земле Скончавшегося вчера народного художника СССР Илью Сергеевича Глазунова вспоминает его ученица, художник Мария Вишняк. Фото: pravoslavie.ru Прошло более 30 лет с тех пор, как я окончила мастерскую Ильи Сергеевича в Московском государственном академическом художественном институте им. В. И. Сурикова в 1984 году. И все эти годы я наблюдала, как он менял мир вокруг. Каждое дерево узнается по плодам, а плоды, оставленные Ильей Сергеевичем, велики. Мне кажется, что его деятельность сродни бережной кропотливой работе по сохранению языка. Тот, кто радеет о родном языке — бережно к нему относится, сохраняя все его традиции, самые главные и базовые основы, смысловое ядро. Так делал и Илья Сергеевич для сохранения ключевого, основополагающего в изобразительном искусстве. На наших глазах ушли из жизни наши любимые художники, которые несли в своем творчестве частички светлого реализма – например, Алексей Михайлович Грицай, Дмитрий Дмитриевич Жилинский. Вместе с ними ушла эпоха рисовальщиков. А рисование — это значит мышление. И вот оно, это самое мышление, абсолютно исчезло. Остались люди, которые неплохо пишут этюды, хорошо чувствуют природу. Но ведь художник должен мыслить рукой. Илья Сергеевич сделал все, чтобы возобновить и возродить это, самое главное. Русское художественное мышление является через реализм. Я и сама люблю импрессионистов, декоративное искусство, но это все прекрасные ветви. А ствол русского искусства — реалистическое восприятие мира. То, что сделал Илья Сергеевич – колоссально. Его делом можно назвать возвращение России ее изобразительного языка. И, конечно, он создал Российскую академию живописи, ваяния и зодчества, выучил столько поколений людей, которые там работают и продолжают им установленные традиции. Думаю, что с Божьей помощью все это сохранится, останется. |
| В первые дни Февральской революции он все еще был готов к компромиссу с властью. Не желая, чтобы начинавшиеся события превратились в народную революцию, Маклаков предлагал обратившимся к нему за советом царским министрам Н.Н. Покровскому и А.А. Риттиху следующий «рецепт»: добиться немедленной отставки правительства, сформировать новый кабинет, опираясь на Думу, назначить премьером генерала М.В. Алексеева . «Торопитесь, говорил он, это уже последняя ставка» . Но события развивались слишком стремительно, и программа Маклакова уже мало кого могла удовлетворить. В дни Февральской революции В.А. Маклаков был назначен комиссаром Временного комитета Государственной думы в Министерстве юстиции, однако обещанного ему поста министра юстиции не получил он достался А.Ф. Керенскому. Некоторое время Маклаков возглавлял юридическое совещание при Временном правительстве, но вскоре уступил этот пост другому кадету Ф.Ф. Кокошкину. В отличие от многих своих однопартийцев, находившихся в эйфории от «завоеванной свободы», В.А. Маклаков довольно быстро увидел темные стороны революции и стал призывать к ее обузданию. Он пришел к мнению, что Россия «оказалась недостойной той свободы, которую она завоевала». Не щадил он и своих соратников по борьбе, которых предупреждал, что «будут прокляты народом те, кто своим участием дал ход революции, привел государство и народ к анархии и поражению» . «Маклаков, писал эмигрантский автор М. Вишняк , сыграл свою (и немалую) роль в предшествовавших Февральской революции событиях. Но как только революция произошла, он немедленно, буквально на следующий день, третьего марта, отвернулся от нее, стал к ней в оппозицию...» Много лет спустя он напишет в воспоминаниях: «...Ход катастрофы 17 г. отразил (...) неопытность русской общественности. В феврале 1917 г. революции могло и не быть. Отречение не революция. Государь не ограничился одним отречением. Он сопроводил его актами, которые тогдашний конституционный строй улучшали в том смысле, которого давно добивалась общественность; он передал престол Михаилу, заповедал преемнику управлять в нерушимом единении с представительством, принести в этом присягу; сам задним числом назначил главою правительства лицо по указанию представителей Государственной думы. |
| 14 Перед людьми легче быть правдивым. – Пастор заблуждается: Бога обмануть нельзя, а человека – действительно легко, тем паче это приносит «пользу». Перед людьми не сложно казаться правдивым, тогда как в отношении Бога – бессмысленно. 15 ...для великих дел нечто из другой комедии. – Герой романа «Шагреневая кожа» (1831), входящего в эпопею «Человеческая комедия», говорит: «Я был жертвою чрезмерного честолюбия, я полагал, что рождён для великих дел» (Балъзак О. Собр. соч. Т. 13. М., 1955. С. 78). 16 ...у меня есть маленькая дачка шёлковый хлыст. – Относить это к автору – по меньшей мере, преувеличение: «Была у него и дача-избушка в селе Крёкшино С крошечным окном она стояла, покосившись, на краю выгона и утопала в навозе. Внутри закоптелые брёвна и заплесневевшее одеяло на нарах. Грязь и вонь» (Вишняк. С. 168). Взявшись в сокрушении сердца унижать себя, Свенцицкий, как и подобает христианину, обличает не только греховные свои поступки, но и помыслы (ср.: Мф. 23:12; 5:28 ). И кто без греха, пусть первый бросит в него камень. 17 ...года полтора назад... – Следовательно, между первым действием, где говорится, что Торику 10 месяцев, и вторым проходит около полугода. 18 Сидит в глубокой задумчивости. – Ср. пушкинскую ремарку: «Председатель остаётся, погружённый в глубокую задумчивость» («Пир во время чумы», 1830). 19 ...вы украли... – Судя по документам из архива Эрна (ОР РГБ. Ф. 348, к. 3, ед. хр. 8), осенью 1907 Свенцицкий присвоил деньги из кассы трудовой общины собственников еженедельника «Век», членом которой состоял. Поскольку 1 ноября 1907 был уволен из ИМУ «ввиду невзноса платы за полугодие» (ЦИАМ. Ф. 418, оп. 317, д. 999), деньги действительно могли пойти на содержание ребёнка. Ср. запись Эрна от 20 августа 1908: «Он говорил обо всём прошлогоднем и сообщил мне один факт, который многое объясняет и извиняет» (ВГ. Письмо 99). 20 ...мы не остановимся... чтобы вас совсем стереть с лица земли!.. – Заправлявший в «лучших» традициях партийной морали судилищем осени 1908 Булгаков до конца своих дней не простил Свенцицкого. Более того, постарался стереть память о нём, умолчав в воспоминаниях о 3,5 годах близкого знакомства и общей борьбы. Только обетом молчания объяснимо отсутствие в мемуарах Ельчанинова и Бердяева имени одного из главных героев религиозно-философской жизни того времени. Как и прочие, Эрн никогда с тех пор не упоминал бывшего друга в своих работах. Забыв заповедь Спасителя о прощении ( Мф. 18:21–22 ; Лк. 17:4 ), никто из них не помог заблудившемуся брату в самый тяжкий момент его жизни. Бог им судья. |
| Русский народ не такое уж быдло, как готовы изображать иностранные участники гражданской войны в России. Одно существование Ижевско-Воткинского фронта опровергает само по себе «непреложный факт», который открыла впоследствии некоторая часть эмигрантской демократической публицистики, а именно: «народ этой войны упорно не принимал» [Вишняк М. – «Сов. Зап.». X, с. 474]. Сознательное меньшинство среди повстанцев стойко выдержало испытание, до конца выполнив клятву, о которой говорит тот же рабочий Уповалов, – не положить оружия в борьбе с большевицкой деспотией до тех пор, пока в России не взойдёт солнце свободы [«Заря», 1923, 4]. Мы встретимся с ними в Сибири – это были лучшие части колчаковского войска, соединившиеся с Сибирской армией ген. Пепеляева и эвакуировавшиеся вместе с частью населения (20 тыс.) с родины. Под руководством Каппеля они прошли всю Сибирь – сделали свой «ледяной поход». Без достаточного основания все заслуги по организации и руководству этим уральским движением деятели Комуча приписывают себе. Восставшими была формально признана власть образовавшегося прикамского Комитета У.С. 330 . Всё движение отнюдь не было связано с агитацией эсеров и возникло в значительной степени наперекор официальной позиции с.-д. Движение носило совершенно самобытный характер. Возникло оно в союзе фронтовиков, где существовала нелегальная «офицерская» организация во главе с кап. Юрьевым («монархистом» – по квалификации с.-р. Ракитникова. Гутман называет его соц.-демократом). Получилось красивое содружество ко дню восстания 8 августа. 200 офицеров, работавших на заводах (в большинстве, по-видимому, принадлежавших к местному рабочему и крестьянскому населению), организовали армию. Крестьяне дали хлеб и обмундирование. Рабочие были то у станка, то временно уходили на фронт [Уповалов]. Примкнули к организации и эсеры, и отчасти меньшевики. Непосредственного отношения к деятельности каких-либо партийных организаций не имело и августовское восстание в Красноуфимском уез. Пермской губ., а равно и партизанские отряды в Осинском и Мензелинском уездах 331 . |
| 129 «...Я никогда не забуду, – вспоминал А.Добровольский, – одну прекрасную пару: Евгению Александровну и Степана Павловича Галицких. Уже пожилые, они обладали такими нравственными достоинствами, что общение с ними было всегда полезно и радостно. Евгения Александровна сама была поэтессой, очень любила литературу, была ревностной посетительницей литературно-художественного кружка, дружила со многими крупными писателями, как, например, с Вячеславом Ивановым. Евгения Александровна была необыкновенно добрый, хороший и глубоко верующий человек. Когда я стал уже своим на Маросейке и в разговоре с Евгенией Александровной упоминал о Батюшке, она всегда очень оживлялась и начинала вспоминать: “А вы знаете, Александр Александрович, что отец Алексей венчал нас со Степой...” Батюшку она глубоко ценила, любила и почитала. Она умерла в 1925 году, в начале февраля. Весть о ее смерти пришла на Маросейку во время всенощной. Я стоял, как всегда, на своем месте, около столика с книгами, у окна, рядом с Евдокией Ефимовной Вишняк. Услыхав о смерти Евгении Александровны, Евдокия Ефимовна перекрестилась и сказала с твердым убеждением: “Ну, за Евгению Александровну нечего безпокоиться. Туда, куда пошла ее душа, там, где она сейчас, уже здесь ей все было знакомо”» (А.Добровольский. «1917–1918 годы»). С.П.Галицкий был видным московским хирургом. 130 Иван Алексеевич Белоусов (1863–1930) – поэт, прозаик, переводчик, один из руководителей «Суриковского кружка», участник «сред» Н.Д.Телешева (см. прим.17). 134 Леонид Александрович Барабейчик (1889–1976) – пианист, профессор Музыкально-драматического училища Московского филармонического общества. 135 Исай Александрович Добровейн (1891–1953) – пианист, композитор, дирижер, профессор Московской консерватории, дирижер Большого театра в Москве. 140 Александр Кондратьевич Гольдебаев (1863–1924; псевдоним, наст, фамилия – Семенов) – прозаик и журналист. 141 Ольга Эрастовна Озаровская (1874–1935) – артистка, исполнительница народных сказок, преподавательница художественного чтения, собирательница фольклора. |
| А бывало и наоборот: Олег сам от издания готов был отказаться. Он написал книгу «Ту граду быть», об истории московских улиц. Мы были в Коктебеле. Получаем «чистые листы» — это последняя корректура, в которую уже нельзя вносить никакую правку. И вдруг Олег читает: «Я счастлив ходить по тем камням, на которые ступала нога Ленина». Он тотчас поехал в аэропорт. Были там билеты, нет ли — но он добился, чтобы его посадили на ближайший рейс. Пришел в издательство и сказал: «Рассыпайте набор. Вы что, не знаете моей судьбы?». Ну, сняли они эту фразу. Вишняк М.В. Олег Васильевич Волков.1986 год — Маргарита Сергеевна, ныне покойный литературный критик Вадим Кожинов утверждал, что якобы незадолго до смерти Олег Васильевич сказал ему следующее: «Я по-прежнему не принимаю и ненавижу коммунизм, но я с ужасом думаю, что теперь будет с Россией. Она слишком уязвимая и хрупкая страна, ей нужна была эта броня в виде СССР». — Если и была именно так — в чем я сомневаюсь — произнесена эта фраза, то в нее, конечно, был вложен иной смысл. Не тот, который грезится национал-социалистам. Сильная Россия — да! Он с болью воспринимал развал страны, но Олег Васильевич очень четко различал понятия «Родина» и «Советский Союз». Развал-то стал как раз результатом семидесяти лет советчины, при царях страна не разваливалась, а прирастала… Да, Сталин держал границы государства, но какой ценой? Это и слепому ясно. Конечно, легко, когда человек уже ушел, посмертно зачислять его в ряды «своих». Понятно, что национал-большевики хотели бы считать Олега Васильевича своим единомышленником. Но не получится. Олег всю жизнь был монархистом. В таком возрасте не меняют убеждений. И в той же тургеневской анкете, которую он заполнил незадолго до смерти, на вопрос: «Кого вы больше всего ненавидите из исторических деятелей?» — ответил: «Ленина — Сталина — Гитлера». — Как Олег Васильевич познакомился со святителем Лукой? — После второго соловецкого сидения Олега сослали в Архангельск. Ему там удалось хоть кое-как, но устроиться: нашел работу, снимал угол. |
|
|
