| Эти то забытые рукописи немало, в настоящее время, послужили на пользу науки о Востоке. В деле обнародования и обработки богатого собрания нитрийских рукописей в Лондоне больше всех потрудился Вильям Кюртон, человек необыкновенного прилежания и замечательно деятельный. Кюртон, с 1884 года помощник библиотекаря в Бодлеевской библиотеке в Оксфорде, в 1837 году приглашен был в Британский музей для разбора книг и рукописей на восточных языках. Впоследствии, сделавшись капелланом королевы и Вестминстерским каноником, Кюртон не покидал своих работ и неутомимо трудился до самой смерти, в 1864 году. Сначала Кюртон занимался арабской литературой, но с 1841 и 1843 года, когда первые сирские манускрипты Нитрийского монастыря перешли в ведение Британского музея, он с замечательной ревностью обратился к изучению сирского языка и литературы; он классифицировал и приводил в порядок рукописи, бесчисленные фрагменты и разодранные листы, чтобы составить каталог сокровищ. Но этим не удовольствовался его деятельный дух. В течение целых двадцати лет, с 1845 до смерти, Кюртон ревностно занимался изданием в свет сирских текстов, изучаемых рукописей, сопровождая издания переводами, примечаниями и рассуждениями. Рассмотрим отдельные сирские документы, изданные Кюртоном. Самое древнее историческое лицо, сочинениями которого занимался он, был Игнатий. С Игнатия и начнем перечисление авторов, над которыми работал неутомимый англичанин; к тому же над Игнатием Кюртон трудился раньше, чем над другими авторами сирской коллекции. Именно в 1845 году явилось в свет издание The ancient syriac version of the Fpistles of st. Ignatius, где Кюртон поместил послания Игнатия к Поликарпу, Эфесянам и Римлянам, на основании двух нитрийских рукописей (к которым в 1847 году присоединилась еще третья). Издатель был убежден, что в сирских посланиях Игнатия найдено подлинное зерно посланий Игнатия и, что четыре остальные послания того же мужа, так называемой, краткой редакции, подложны. По этому вопросу возникли ученые споры. |
| В воскресенье нас отпускали гулять — по трое, и мы должны были записывать свои имена, как в танцевальную программку, на листе бумаги, который вывешивался у двери в раздевалку. Такое деление наверняка имело моральную подоплеку, хотя мне непонятно какую, особенно сейчас, когда я вспоминаю, как ловко изображали «Корону императора» одновременно три девицы в гаванском борделе времен Батисты. Трое — компания не менее подозрительная, чем двое. Впрочем, может быть, наши учителя цинично полагали, что один из трех всегда доносчик? Когда я учился в первом классе, моим воспитателем в пансионе был мистер Герберт, старый седовласый холостяк. У него была внушительных размеров сестра, которая заботилась о нем намного лучше, чем об учениках. В добавление к мучительной неразберихе моих внутришкольных отношений он приходился мне крестным отцом и совместно с огромным подагрическим полковником Уилсоном, из дома 11, хранившим ночной горшок в серванте, был связан со мной таинственными узами с момента моего рождения. Мистер Герберт к числу циников не принадлежал. Это был наивный, маленький, белый кролик, которым правила его сестра, смуглая Констанция. Наверное, он очень любил птиц, потому что стал позднее личным секретарем лорда Грея, когда бывший министр доживал свой век в полной слепоте. Мое единственное воспоминание о нем связано с первым днем занятий, когда, исполняя обязанности цензора, мистер Герберт в классе «Сент–Джона» проверял, какие книги мы привезли с собой из дома. Опасность заключалась в источнике, то есть в доме, где жили ненадежные, нарушившие безбрачие родители. Все, что было в школьной библиотеке, читать позволялось, даже зажигательные белые стихи сэра Льюиса Морриса, из которых я чуть позже узнал о плотской любви Елены Прекрасной и Клеопатры. Пути цензуры неисповедимы. В пятидесятые годы меня вызвали в Вестминстерское аббатство к кардиналу Гриффину, и я узнал, что Святейшая канцелярия наложила запрет на мой роман «Сила и слава», опубликованный десятью годами раньше, и что кардинал Пиццардо требует, чтобы я его переделал. |
| — Никак не могу выкинуть из головы, — сказал Хлюп, когда все уже было кончено и он стоял, неутешный, прислонившись этой самой головой к церковной двери, — никак не могу выкинуть из моей горемычной головы, что я не всегда старался катать для нее как следует, не работал изо всех сил, и теперь просто сердце разрывается, как подумаю об этом. Его преподобие Фрэнк Милви, утешая Хлюпа, разъяснил ему, что даже лучшие из нас более или менее отстают в выполнении долга, так сказать, работая за своими катками, — а некоторые из нас даже и очень отстают, — и что все мы нерадивые, слабые, ненадежные слуги. — Она была не такая, сэр, — возразил Хлюп, весьма огорченный этим подобием утешения и даже обиженный за свою покойную благодетельницу. — Будем говорить только за себя, сэр. Всякое дело она всегда делала как следует. И обо мне она как следует заботилась, и о питомцах тоже, и о себе самой позаботилась, да и обо всем, что ни возьмите, заботилась как надо. Ах, миссис Хигден, миссис Хигден! Такая вы были женщина, такая мать и такая работница, даже на миллион одной такой не сыщется! С этими прочувствованными словами Хлюп отошел от церковной двери и, уронив свою горемычную голову на могилу Бетти в углу кладбища, заплакал навзрыд, в одиночку. — Ее могила не кажется такой бедной, когда на ней видишь эту нехитрую фигуру, — сказал Фрэнк Милви, проводя рукой по глазам. — Богаче, я думаю, чем если б ее украшали все статуи Вестминстерского аббатства . Хлюпа не стали тревожить, и все вышли за калитку кладбища, оставив его одного. Сюда уже доносился шум водяного колеса бумажной фабрики, словно смягчавший картину ясного зимнего дня. Они приехали совсем недавно, и Лиззи Хэксем теперь рассказала им то немногое, что оставалось добавить к письму, в котором она спрашивала, как ей поступить, приложив к нему письмо Роксмита. Лиззи оставалось рассказать только о том, как она услышала стон, и что произошло после этого, и как она получила разрешение поставить гроб с телом в чистой и пустой кладовой при фабрике, откуда они только что проводили покойницу на кладбище, и как свято была исполнена ее последняя просьба. |
| Вечером того же туманного дня, когда желтая ставня «Пабси и Ко» была уже спущена после дневных трудов, еврей Райя опять вышел на улицу. Но на этот раз с ним не было мешка и шел он не по делам своего патрона. Перейдя Лондонский мост, он вернулся на правый берег Темзы по Вестминстерскому мосту и так, сквозь туман, прибрел к дверям кукольной швеи. Мисс Рен ждала его. Он увидел ее в окно, при свете едва тлеющего огня, — старательно присыпанного мокрой золой, чтобы угля хватило надолго и сгорело поменьше, пока ее нет дома, — она сидела в шляпе, дожидаясь его. Стук в окно вывел ее из задумчивости, и она пошла отворить ему дверь, опираясь при ходьбе на маленький костыль. — Добрый вечер, крестная! — сказала мисс Дженни Рен. Старик улыбнулся и подал ей руку, на которую она оперлась. — Не зайдете ли погреться, крестная? — спросила Дженни. — Если ты готова, то не зайду, милая моя Золушка. — Отлично! — в восхищении вскричала мисс Рен. — Какой же вы умница! Если бы в этом заведении давали награды (а мы держим только выкройки), то вы получили бы большую серебряную медаль за то, что сразу меня поняли. С этими словами мисс Рен вынула ключ из дверной скважины и положила его в карман, потом заботливо прихлопнула дверь и, пока оба они стояли на крыльце, попробовала, заперта ли она. Удостоверившись, что ее жилище остается в сохранности, она положила руку на локоть старика, а другой хотела было опереться на костыль. Но ключ был орудием таких гигантских размеров, что Райя предложил нести его. — Нет, нет, нет! Я сама его понесу, — не согласилась мисс Рен. — Я ведь, знаете ли, ужасно кривобокая, а если положу ключ в карман, то это поможет кораблю выпрямиться. Сказать вам по секрету, крестная, я нарочно сделала карман с той стороны, что повыше. И они пустились в путь сквозь туман. — Да, крестная, это с вашей стороны очень умно, что вы меня поняли, — продолжала мисс Рен с большим одобрением. — Но, знаете ли, вы очень похожи на фею — крестную из детских книжек с картинками. Вы так не похожи на других людей, и кажется, что вы только сию минуту превратились в старика для какой-то доброй цели. Ага! — воскликнула мисс Дженни, заглядывая в глаза старику. — Я узнаю вас, крестная, под этой бородой! |
| Однако крупнейшую расовую группу христианского населения Южной Африки по-прежнему образовывали белые выходцы из Европы. В 1875 г. на потомков европейцев приходилось примерно 60% адептов христианства : например, в Капской колонии — регионе Южной Африки с наиболее многочисленным христианским населением — они составляли 62% местных христиан . Однако в дальнейшем ситуация стала меняться в пользу черного и цветного населения. В 1904 г. белые жители составляли немногим более половины южноафриканских христиан (1 млн человек), коренные африканцы (банту и койкои) — треть (около 680 тыс.), цветные — почти 15% (менее 300 тыс.). Самой высокой доля коренного населения среди христиан была в Оранжевом Свободном Государстве (41%) и Капской колонии (более 38%), а его численность — в Капской колонии (518 тыс.) . Однако если цветные в своем большинстве были христианами, то коренные африканцы преимущественно исповедовали традиционные религии. Таким образом, главной задачей, которая стояла перед христианскими церквями, была активизация миссионерства среди коренного черного населения, и ситуация в мире и самой Южной Африке этому благоприятствовала. Распространение христианства в Южной Африке в период существования Южно-Африканского Союза: африканские независимые и пятидесятнические церкви В 1902 г., после победы британцев во Второй англо-бурской войне, независимые бурские республики Оранжевое Свободное Государство и Южно-Африканская Республика (Трансвааль) были интегрированы в Британскую империю. В 1910 г. между английской колониальной администрацией и лидерами буров, которые не могли смириться со своим поражением, был достигнут компромисс — создание доминиона Южно-Африканский Союз (ЮАС), объединившего в своем составе британские колонии (Капскую и Наталь) и бывшие бурские республики. Статус доминиона давал возможность пользоваться широкой автономией в составе Британской империи, а бурским партиям — играть ключевую роль в его политической жизни. В 1931 г. британский парламент принял Вестминстерский статут, закрепивший за ЮАС статус фактически независимого государства в составе Содружества наций, связанного с Великобританией династической унией . |
| Ученик, целуя розгу должен был приговаривать: Ach, du meine liebe Ruthe, Du thust mir viel zu Gute (Schmidt). В настоящее время телесные наказания в немецких школах также в большом ходу, хотя разумеется и не в таких диких формах, как было в старину. До очень недавнего времени в Германии и правительство и общество находили телесные наказания необходимыми, с чем были согласны и многие тамошние педагоги. Рассматривая в 1862 году проект устава наших общеобразовательных заведений, они находили предполагавшееся в нем безусловное запрещение телесных наказаний «мерою слишком смелою». Такое же убеждение в пользе и необходимости телесных наказаний существует и в Англии, где секут розгами не только учеников народных школ и частных училищ, но даже и воспитанников таких аристократических учебно-воспитательных заведений, как Итонская и Вестминстерская школы. У нас древне-русское воспитание также отличалось крайне суровым характером. Вот какие начала лежали в основании древнерусской педагогики: «Казни сына своего от юности его и покоит тя на старость твою... не ослабляй бия младенца: аще бо жезлом биеши его, не умрет, но здрав будет; ты бо, бия его по телу, душу его избавлявши от смерти. Дщерь ли имаши: положи на ню грозу свою». (Домострой). Такие начала господствовали в нашем воспитании не только в древний, допетровский период нашей истории, но и в новейшее даже сравнительно очень недалекое время. Впрочем в последний период, замечательный значительным смягчением нравов и распространением более гуманных воззрений на вещи, такая строгость воспитания, доходящая до жестокости, стала уходить в область отживших традиций. – В частности телесные наказания не должны быть практикуемы во 1-х потому, что употребление их находится в прямом противоречии с целью воспитания. Воспитание стремится возвысить человека над чувственными побуждениями, пробудить и развить в нем духовную жизнь. Не заключается ли поэтому прямого препятствия к достижению этой цели в телесных наказаниях, которые телесную боль делают самым сильным и высшим мотивом деятельности человека? Не справедливо думают, что средствами чисто духовными нельзя еще действовать на дитя, что будто в нем на первых порах нет ничего духовного, что оно управляется в своей деятельности чисто животными ощущениями боли и удовольствия. |
| 1860, декабрь — в «Круглом годе» начинают печататься «Большие надежды». 1861, август — завершается публикация «Больших надежд»; октябрь — новое турне по Англии с чтениями. 1862 — чтения продолжаются. 1863, январь — благотворительные чтения в Париже. 1864, май — первый выпуск романа «Наш общий друг». 1865, ноябрь — последний выпуск романа «Наш общий друг»; июнь — поездка на отдых во Францию. 1867, апрель—июнь — новое турне с чтениями. 1867, ноябрь — вторая поездка в Америку с чтением лекций; повесть «В тупике», написанная в соавторстве с У. Коллинзом, печатается в рождественском номере «Круглого года». 1868, май — возвращение в Англию. 1869, октябрь — начало работы над «Тайной Эдвина Друда». 1870, 9 июня — смерть Диккенса (похоронен в Вестминстерском аббатстве); август—сентябрь — публикация незавершенного романа «Тайна Эдвина Друда». notes Примечания 1 Содержание, которое вкладывает англоязычная критика в понятие «реализм», значительно отличается от принятого в русском и советском литературоведении. Согласно большинству англоязычных словарей литературоведческих терминов, под «реализмом» подразумевается стремление к буквальному копированию действительности; при этом «реализм» часто выступает как синоним «натурализма». 2 Джордж Гиссинг (1857—1903) — английский писатель, представитель натурализма; в своей монографии «Чарльз Диккенс» (1898) обвиняет Диккенса в пристрастии к романтическим эффектам и преувеличениям, причем критерием правдивости для Гиссинга оказывается поверхностное жизнеподобие. Гиссинг подвергает сомнению и демократизм Диккенса, считая его сторонником классового неравенства. 3 Конец века (франц.). 4 …в битвах Коббета больше веселья, чем в усладах Уолтера Пэйтера — Честертон противопоставляет проникнутые социальным критицизмом сочинения английского историка и публициста У. Коббета (1762—1835) и далекие от социальной злободневности, проникнутые идеями эстетизма очерки английского писателя Уолтера Пэйтера (Патера, 1839—1894). 5 Доктор Джонсон — Сэмюел Джонсон (1709—1784), писатель, критик и лексикограф, один из крупнейших представителей английского Просвещения. |
| « Пять лет назад правительство Януковича открыло огонь по проевропейским демонстрантам на Майдане в Киеве. 100 украинцев — „небесная сотня“ — были убиты, потому что присоединились к акции протеста, призывающей их правительство работать над вступлением в ЕС # Евромайдан». 28 января 2019 года в Киеве прошел круглый стол, посвященный выборам и российской «дезинформации». Организаторами мероприятия были Комитет избирателей Украины и Вестминстерский фонд демократии Шотландской национальной партии. Более того, Шотландская национальная партия призвала Россию « уважать независимость Украины». Таким образом, мы имеем дело с национальным симулякром. Левацкая Шотландская национальная партия, выступающая за приём в Шотландии цветных мигрантов, является объединением евроатлантических русофобов. Их целью является отделение Шотландии с целью превращения её в прислугу ЕС и НАТО с агрессивно-русофобской внешней политикой по прибалтийскому образцу. Подтверждением этого является то, что шотландские сепаратисты поддержали антироссийскую истерию из-за дела Скрипаля, а также осуждают своего бывшего лидера Алекса Салмонда за то, что он ведет передачу на российском канале Russia Today. Эта антироссийская злоба не случайна. Шотландские националисты культурно и идеологически не имеют ничего общего с шотландской культурой, в чем они похожи на «свидомых украинцев». Их антироссийский союз также объясняется тем, что свою идентичность они выстраивают на ненависти к « злым москалям/англичанам». Об этом пишут сами британцы , раскрывающие упрощенно-предвзятый взгляд шотландских сепаратистов на взаимоотношения Уинстона Черчилля с шотландцами: « И все же Шотландия в партнерстве с Англией с 1707 года построила Британскую империю. На каком-то этапе шотландцы составляли треть всех имперских губернаторов. Шотландцы предоставляли огромное количество торговцев, администраторов и пионеров, которые забирали значительную долю имперской добычи. Чрезвычайное влияние шотландцев почти на всех уровнях Империи делает сегодняшний „острый случай культурной амнезии“ еще более загадочным… Шотландское образование никогда не исправляло общественный дисбаланс и уделяло непропорционально большое внимание эпизодическим войнам с Англией во главе с Уильямом Уоллесом и Робертом Брюсом. Империи в лучшем случае уделяется поверхностное внимание, несмотря на центральную роль Шотландии. Например, Данди был „Джутополисом“ империи (речь идет о шотландском городе Данди, где проживало большое количество джутовых баронов — П. М. ). Черчилль, долгое время считавшийся общепринятым наряду с юнионизмом, впал в немилость и теперь считается злодеем — как и само Соединенное Королевство». |
| Тоже особенность такая для человека, который живет в викторианскую эпоху. Возьму время чуть более раннее, назову еще пару странных моментов биографии Диккенса, которые очень не соответствуют его собственным романам. Это его странные отношения с Мэри Хогарт, сестрой своей жены, она жила рядом с ними, она довольно рано умерла, причем смерть Мэри Хогарт становится для Диккенса настоящим ударом, потому что он не свою жену, а именно сестру жены считает неким своим идеалом, некой музой своей и так переживает об ее смерти, что постоянно повторяет эту фразу похоронить его в свое время в могиле Мэри Хогарт. Так не произойдет в конце концов. Более того, Диккенса будет хоронить очень много народу, его похоронят в Вестминстерском аббатстве, придут тысячи народу, но не придет на похороны ни его жена, с которой он развелся, ни Эллен Тернан, с которой он долгое время жил. Связь с Мэри Хогарт, которая продлилась недолго, я о ней должен сказать, потому что она повлияла на все творчество Диккенса. В самых возвышенных женских образах, в самых удивительно чистых женских образах скорее всего Мэри Хогарт присутствует. Это прототип многих идеальных героинь Чарльза Диккенса. Почему я говорю, что это какое-то большое столкновение не только с творчеством Чарльза Диккенса, но и с его эпохой. Чарльз Диккенс живет в Викторианскую эпоху. А викторианская эпоха – это невероятно интересное время. Королева Виктория пришла к власти в первой половине XIX века, а покинула она этот свет, уже был XX. Больше 60 лет длилась эпоха королевы Виктории. Конечно, в этой викторианской эпохе есть свои этапы на культурном уровне тоже. Но мы можем выделить какие-то узловые важные моменты в этическом и эстетическом смысле, которые составляют контекст творчества Чарльза Диккенса. Дело в том, что королева Виктория не только успешно управляла огромной державой. А Великобритания была действительно огромной державой. Ей принадлежали земли и в Азии, и в Америке, там вся Индия была Британской колонией, Канада. Остатки этого имперского мышления сохраняются до сих пор в Британской культуре, даже на уровне каких-то рудиментов. |
| Динамичное, живое представление о Предании, которое я нашел в Православной Церкви, со временем становилось для меня все более значимым и ценным. Я все яснее видел, что живая связь, о которой свидетельствовало Православие, отсутствовала в родной для меня Англиканской Церкви. На латинском Западе эта связь была ослаблена или даже разорвана еще в Средние века. Если даже, как начиная с XVI в. и по сей день думают многие англикане, английская Реформация была попыткой вернуться к Церкви Вселенских Соборов и ранних Отцов, то насколько она удалась? О «православности» Англиканской Церкви в лучшем случае можно лишь догадываться, но это скорее стремление и смутная надежда, чем видимая реальность и практика церковной жизни. Я всегда был искренне признателен своему англиканскому воспитанию и никогда не отрекался от той церковной среды, в которой впервые узнал во Христе своего Спасителя. Я всегда с радостью вспоминаю, как величественны и великолепны были те торжественные богослужения, а особенно – большие процессии со свечами и хоругвями после литургии в праздник св. Эдуарда Исповедника, в которых я участвовал еще ребенком, когда учился в школе Вестминстерского аббатства. Наконец, я искренне рад тому, что в школьные и студенческие годы подружился с членами Ордена св. Франциска – отцом Элджи Робертсоном, отцом Гардианом и его юным послушником братом Питером. Именно английские францисканцы помогли мне увидеть значение миссионерства в христианской жизни и понять ценность исповеди. Я всегда считал свой переход в Православие наиболее полным осуществлением всего лучшего, что дал мне духовный опыт англиканства, подтверждением, а не отказом от него. Вместе с тем, при всей любви и благодарности, оставаясь честным, не могу умолчать о том, что беспокоило меня тогда, в пятидесятых, а теперь беспокоит еще больше – о приводящей в недоумение пестроте воззрений и практик, которые непонятным образом уживаются внутри Англиканской Церкви. Меня очень тревожило (и тревожит), насколько по-разному англо-католики и евангельская ветвь англиканства трактуют столь важные вероучительные принципы как присутствие Христа в Евхаристии и общение святых. Следует ли почитать Святые Дары как истинное Тело и Кровь Спасителя? Можем ли мы молиться за усопших и просить о заступничестве Богородицу и святых? Все это отнюдь не частности, о которых можно бы «договориться», но вопросы, от разрешения которых во многом будет зависеть наша жизнь во Христе. Могу ли я оставаться в церковной общине, которая соглашается на подобные разногласия? |
|
|
