| 12 . М. Quain сообщил, в Вестминстерском медицинском обществе, следующий факт, поразительным образом доказывающий влияние невольного внимания: «один господин, бывший свидетелем всех тех страданий, которые приходилось испытывать одному из его друзей вследствие сужения пищевода, настолько перечувствовал впечатлений этого рода, что, по истечении некоторого времени, и сам начал испытывать, подобно своему другу, стеснение при глотании. В конце концов, он умер от спазматического сужения пищевода только потому, что ему пришлось думать о страдании другого» 248 . Д-р Durand сообщает 249 опыт, произведённый над одной группой больных в госпитале, который доказывает, что желудок может выбросить своё содержимое под влиянием чисто психического момента. Этим больным назначали безразличное вещество из сахарной воды. Затем обнаружили большое беспокойство, утверждая, что, по недосмотру, произошла ошибка, что вместо сиропа дали рвотное. Кто знаком с влиянием воображений, легко может предвидеть, каков был результат. У из этих больных сделалась рвота. Неизвестно, сколько из остальных страдало тошнотой. Нельзя, однако, поощрять обманы подобного рода; нужно даже пожалеть, что для такого опыта столько лиц пострадали без пользы для себя 250 . 13 . Влияние представлений на слюнные железы настолько замечательно, что его часто приводят в пример. Известно, что достаточно одной лишь мысли о пище, чтобы вызвать деятельность этих желёз. Желая добыть слюну в достаточном количестве для своих опытов, Eberle живо представлял себе кислые плоды. 14 . Опыты, сделанные над людьми и животными, страдавшими желудочными фистулами, доказывают, что представление о пище увеличивает выделение желудочного сока. 15 . Что касается отделений печени, то здесь можно упомянуть о головной боли особого рода, называемой «желчной», которая появляется от слишком большой усидчивости при занятиях. Все те, кто много занимается, знакомы с первым периодом этого рода цефалгии. D-r Latham из Кембриджа в своих мемуарах под заглавием: «Clinical lectures on nervous or sick-headaches» 251 пишет, что он встречал многих с таким нездоровьем, довольно значительным для того, чтобы вызвать необходимость лечения, как у мужчин, так и у женщин. |
| Вопросы об отношении Св. Писания и Св. Предания, о церкви, о таинствах, о священстве, продолжают разделять англикан на два противоположных направления. Третье направление, которое, собственно говоря, вовсе не интересуется таким или иным решением этих вопросов, причисляется к той же английской церкви, к какой принадлежат и первые два. Клерджимэну обычно приходится балансировать между различными школами мысли, а это, конечно, нелегко, если их нельзя сьютить. Жизнь и история англиканства подобны колебанию маятника. В настоящее время размах этого маятника касается римско-католической средневековой схоластики с одной стороны и новейшей немецкой „высшей критики“ – с другой. Одни из англикан теперь рады были бы сблизиться с нашей православной церковью, другие – как напр. каноник Вестминстерского собора Хэнсон – деятельно работают над сближением с нонконформистами. Это ли не противоположности? Нет никакого сомнения, что „the unhappy divisions (несчастные разделения), сказывающиеся зрелищем борьбы и траты энергии из-за мелочей, лежат великим бременем на англиканском духовенстве 337 . Реформация явилась слишком короткой по- —379— стелью, чтобы на ней можно было протянуться и успокоиться. Формы её уже окаменели, и их боятся ломать по той простой причине, что никто не знает, к чему приведёт пересмотр принципов, завешённых ею. Тем временем на практике существует целая градация „особенностей“ в учении и культе. В 5-х. Наконец бывают случаи, когда распространённость среди английского общества результатов отрицательной критики Библии ставит затруднения для желающих вступить в духовный сан. Иные доходят до того, что называют посвящение – интеллектуальным самоубийством. Но это, конечно, абсурд. Если бы никто не принимал ничего на веру и не руководился бы в своих поступках верой, пока не убедился бы в правоте своего мнения или своего поступка, то не только посвящение в духовный сан, но и всякое человеческое действие должно бы считаться изменой совести. Принятие духовного сана, настолько же интеллектуальное самоубийство, насколько нравственный закон – стеснение свободы или христианское самоотречение – потеря индивидуальности. |
| Подобный, если не тот же самый, адрес подписан был 33 французскими епископами, между которыми указывали на архиепископов парижского, реймсского, дижонского, санского, альбийского и авиньонского, – 27 американцами и, между прочим, архиепископами Сент-Луи, Нью-Йорка, Галифакса и Цинциннати, – 23 восточными не-латинского обряда, всеми португальцами, некоторыми итальянцами и, между прочим, архиепископами миланским и туринским, – двумя ирландцами и двумя англичанами. Многие из епископов, по разным причинам не подписавшиеся под адрес, формально заявили, однако ж, что они будут вотировать против непогрешимости; напр. кардинал Матье, безансонский архиепископ. Нужно заметить, что большая часть прелатов, подписавшихся под этими адресами, падает на значительные католические населения. Диоцезы парижский, кельнский и венский обнимают собой свыше 2 миллионов душ каждый; диоцез бреславский – 2 миллиона 500 тысяч, т.е. столько же, сколько старинная Папская область, которую на соборе представляли 143 епископа. Обобщая это замечание, можно сказать, что партия прелатов, выступивших с оппозицией против непогрешимости, имела за собой более двух третей всего католического мира, если держаться числа, и громадное большинство, если иметь в виду их нравственное значение. Замечание это нисколько не ослабляется в своей силе тем возражением поборников непогрешимости, что на их стороне стояли на соборе вестминстерский архиепископ, бельгийский примас (архиепископ мехельнский), швейцарский епископат и все апостольские викарии, «имеющие в своем заведывании три четверти будущего христианского мира, который войдет в состав церкви не позже столетия»... 8 . Выступившие с оппозицией против сторонников непогрешимости епископы были поддержаны и вне собора представителями свободного мнения Германии, Англии и Франции. Энергичнее, чем где-либо, оппозиция встретила поддержку в Германии 9 . Лишь только стала известной здесь петиция об определении непогрешимости, против нее выступил известный Деллингер, декан богословского факультета мюнхенского университета, и подверг ее беспощадному контролю своей громадной эрудиции. |
| При обычных обстоятельствах эта дорога привела бы его к какой-нибудь маленькой таверне или кабачку; таков был его обычный путь. Но Ньюмен был слишком взволнован и обеспокоен, чтобы прибегнуть даже к этому средству, и после долгих печальных и гнетущих размышлений пошел прямо домой. Случилось так, что в этот день мисс Морлина Кенуигс получила приглашение сесть завтра на пароход у Вестминстерского моста и отправиться на Ил-Пай-Айленд у Туикенхема — угощаться холодными закусками, пивом, наливками, креветками и танцевать на вольном воздухе под музыку бродячих музыкантов, доставленных туда для этой цели; пароход был специально нанят для удобства многочисленных учеников учителем танцев с обширными связями, а ученики оценили старания учителя танцев, купив — и заставив своих друзей сделать то же самое — множество голубых билетов, дающих право участвовать в экскурсии. Из этих голубых билетов один был преподнесен тщеславной соседкой мисс Морлине Кенуигс с предложением присоединиться к ее дочерям. И миссис Кенуигс, правильно рассудив, что честь семьи зависит от того, чтобы за такое короткое время придать мисс Морлине наиболее ослепительный вид и доказать учителю танцев, что существуют и другие учителя танцев, кроме него, а всем присутствующим отцам и матерям — что не только их дети, но и дети других родителей могут быть обучены элегантным манерам, — миссис Кенуигс дважды падала в обморок, подавленная грандиозностью своих приготовлений. Но, подкрепленная решимостью оправдать семейную репутацию или погибнуть, она все еще трудилась не покладая рук, когда Ньюмен Ногс вернулся домой. Гофрируя воротничок, обшивая оборками панталончики, отделывая платьице и, между прочим, падая в обморок и снова приходя в чувство, миссис Кенуигс была слишком занята и потому всего полчаса назад заметила, что льняные косички мисс Морлины, так сказать, отбились от рук и если не поручить ее заботам искусного парикмахера, то ей никак не восторжествовать над дочерьми всех остальных родителей, а что-либо меньшее, чем грандиозное торжество, было равносильно поражению. Это открытие повергло миссис Кенуигс в отчаяние, так как парикмахер жил за три квартала и по дороге к нему было восемь опасных перекрестков. Морлину нельзя было отпустить туда одну, даже если бы такой шаг отвечал всем правилам приличия, в чем миссис Кенуигс сомневалась; мистер Кенуигс еще не вернулся с работы, и отвести ее было некому. И вот миссис Кенуигс сначала шлепнула мисс Кенуигс как виновницу ее раздражения, а затем залилась слезами. |
| Духовные лица иногда, впрочем, не особенно стеснялись правами своего сана. По свидетельству вопросов 1253 г., иногда диаконы не задумывались совершать таинства, как напр.: покаяния, на что право предоставлено лишь священникам. К довершению характеристики отношения духовенства к его обязанностям, каноны соборов Лондонского 1125 г., Вестминстерского 1175 г., Лондонского 1268 г. и вопросы 1253 г. свидетельствуют, что таинства и другие требы совершались духовными лицами небрежно и сопровождались постоянно вымогательствами денег 128 . К XVI веку в положении английского духовенства не произошло, по-видимому, никакой перемены к лучшему. В конвокации 1513 года, декан Колет произнёс речь, в которой доказывал необходимость немедленной реформы клира. Он требовал, между прочим, чтобы производился строгий порядок при назначении на церковные должности, чтобы уничтожена была нонрезиденция 129 и т. д. одним словом, чтобы устранены были злоупотребления, господствовавшие в духовенстве ещё в XII и ХШ веках. Что в этом случае Колет был выразителем убеждения, разделявшегося в то время многими, это доказывается тем, что архиепископы Мортон, Уоргэм и Уользи 130 пытались даже осуществить желаемую реформу духовенства, хотя их попытки и не привели ни к чему. Не даром наконец и Фокс, еп. Уинчестерский, выражая своё сочувствие попытке Уользи, писал ему, что реформа духовенства будет приятна народу, так как он желает её уже давно 131 . Материальные средства, какими пользовалось духовенство Англии, оказывали на неё сильное деморализующее влияние. Получая громадный доход с своих поземельных владений и, кроме того, пользуясь ещё десятинами и другими постоянными взносами от своих пасомых, духовенство Англии было несомненно богатейшим из всех сословий. Но не все члены клира имели одинаковую долю в богатствах. Напротив, эти богатства распределялись с чрезвычайною неравномерностью. Годовой доход простого приходского священника был весьма ограниченных размеров. При Генрихе V было постановлено, чтобы родовое жалованье такого священника было не более 5 лив. |
| Из канонов соборов Лондонского 1102 г. и Вестминстерского 1175 г. можно видеть, что духовные лица с некоторым пренебрежением относились к своему званию и потому старались, чтобы их внешность как можно менее давала другим возможности угадать в них лиц духовных. Они скрывали свою тонзуру, нося для этого длинные волосы, а в костюме не соблюдали того приличия, которое требовало их званием. Вопросы 1253 года свидетельствуют, что такие вольности допускались духовенством и в XIII веке 136 . С течением времени духовные лица все более и более обращают внимание на свою внешность, при чем часто, если позволяют средства, доходят и до роскоши. Джон Стратфорд, архиепископ Кэнтерберийский, в своих наставлениях, изданных в 1342 г., говорит, что духовные лица, как напр., ректоры и пребендарии, гнушаются своей тонзурой и носят чрезмерно длинные волосы; что их костюм делает их похожими скорее на военных, чем на служителей церкви. Они носят короткие и узкие камзолы с рукавами опушенными шёлковою материей и такими широкими, что рука обнажается до самого локтя. Они украшают свои пальцы перстнями и надевают на себя пояса, украшенные драгоценными камнями. На бедре они привешивают ножи, наподобие мечей, и вообще по своей внешности почти ничем не отличаются от мирян 137 . В 1362 году, Йоркские соборные викарии разгуливали по городу в коротких, разукрашенных туниках, с порами и кинжалами. Виклеф, или, быть может, кто–нибудь из его последователей, говоря о высшем духовенстве, замечает, что пышностью своей обстановки, роскошью своих златотканых одеяний и богатством оружия, они превосходят графов и не имеют равными себе никого, кроме короля; что у них целые шкафы наполнены драгоценными мехами и платьем 138 . В 1487 году, на провинциальном соборе в Лондоне некоторым из Лондонского духовенства сделан был формальный выговор за то, что они подражают мирянам в одежде. Архиепископ Мортон издал по этому поводу от себя пастырское послание, из которого видно, что духовные лица того времени длинными волосами прикрывали свою тонзуру, носили плащи и распашные камзолы из шёлковых материй, украшались вышитыми поясами и ходили по улицам, вооружённые мечами и кинжалами 139 . |
| Ничего заслуживающего особого упоминания за время путешествия не случилось. Мистер Даулер рассказывал различные анекдоты, иллюстрирующие его собственную удаль и неустрашимость, и обращался к миссис Даулер за подтверждением своих слов; миссис Даулер неизменно сообщала, в виде приложения, какой-нибудь замечательный факт или обстоятельство, которые были забыты мистером Даулером или пропущены им из скромности; эти добавления, в каждом отдельном случае, должны были доказать, что мистер Даулер был еще большим молодцом, чем он сам себя изображал. Мистер Пиквик и мистер Уинкль слушали с большим восторгом, а в промежутках беседовали с миссис Даулер, весьма приятной и очаровательной особой. Итак, благодаря рассказам мистера Даулера, чарам миссис Даулер, добродушию мистера Пиквика и умению слушать мистера Уинкля пассажиры в карете коротали время самым дружественным образом. Наружные пассажиры вели себя так, как всегда ведут себя наружные пассажиры. Они были очень беззаботны и болтливы после каждой остановки, и очень хмуры и сонливы на полпути, и снова очень веселы и оживленны перед остановкой. Один молодой джентльмен в резиновом плаще курил все время сигары; другой молодой джентльмен, облаченный в пародию на пальто, закуривал их в огромном количестве и, чувствуя себя явно не по себе после второй затяжки, выбрасывал их, когда ему казалось, что никто на него не смотрит. Третий молодой человек, который интересовался скотоводством, сидел на козлах, а сзади помещался пожилой джентльмен, хорошо знакомый с сельским хозяйством. Постоянно сменялись рабочие блузы и белые куртки, которые получали от кондуктора предложение «подвезти» их и знали каждую лошадь и каждого конюха на этой дороге и в стороне от нее. Обед по полкроны с едока был бы дешев, если бы умеренное количество едоков могло поглотить его во время краткой остановки. В семь часов пополудни мистер Пиквик со своими друзьями и мистер Даулер с супругой разошлись по своим комнатам в гостинице «Белый Олень» против Большой галереи минеральных вод Бата, где лакеев можно принять по костюму за учеников Вестминстерской школы, если бы они не нарушали иллюзии тем, что держат себя гораздо учтивее. |
| «Сентиментальное путешествие» написано в нарочито-фрагментарной форме, многие эпизоды не имеют конца. «в иные пределы» — «Гамлет», I, 4. 2 Гуд Томас (1799—1845) — английский поэт времен чартизма, автор знаменитой «Песни о рубашке» и других произведений, в которых изображается жестокая эксплуатация рабочих. 3 Хоть я и старик… — Роман Диккенса «Лавка древностей» начал печататься в четвертом номере еженедельного журнала «Часы мистера Хамфри», который Диккенс издавал с апреля 1840 года. Согласно первоначальному замыслу история Нелли и ее дедушки должна была быть рассказана от лица мистера Хамфри, однако с четвертой главы Диккенс отказался от этого намеренья. 4 … в приходе св. Мартина — то есть в самом центре Лондона. 5 Ковент-Гарденский рынок — большой овощной рынок в центре Лондона; находится на территории бывшего монастырского сада. 6 Сити — центральный деловой район Лондона. 7 ...поведав нам нараспев, что в горах его сердце, доныне он там и что для свершения доблестных, героических деяний ему не хватает только арабского коня… — Речь Дика почти вся построена на цитатах из популярных стихотворений, нередко неточных и «приспособленных к случаю». Все эти цитаты перемешаны с плодами собственного «поэтического творчестна» Дика. В данном случае использована строка, которой открывается известное стихотворение Роберта Бернса (1759—1796) «Мое сердце в горах», и строка из стихотворения английской писательницы Каролины Нортон (1808—1877) «Прощание араба со своим скакуном». 8 …юные воспитанники Итона и Вестминстера… — то есть учащиеся двух самых привилегированных средних учебных заведений Англии. Вестминстерский колледж, расположенный в Лондоне, был основан королевой Елизаветой в 1560 году для детей знати. Итонский колледж (находится в окрестностях Лондона) основан в 1440 году. Доступ в эту школу еще более ограничен, чем в Вестминстер. 9 Королевское общество — английская академия наук, основанная в 1662 году как организация ученых, ставивших себе целью экспериментальную работу для «совершенствования познаний о натуральных объектах, а также всех полезных искусств, мануфактур, механической практики, машин и изобретений». |
| – А вы нормальный? – Да. Я стопроцентно здоров. Генри. Приходится быть здоровым на моей работе. Я регулярно прохожу тщательный медицинский осмотр. – Где? В ЦРУ? – Все шутите. Генри. Неужели вы поверили этой сумасшедшей девчонке? Он впал в грустное молчание – видимо, опять задумался о дочери – и, наклонившись вперед, оперся подбородком на руку. Островок, напоминающий гигантского аллигатора, плыл нам навстречу, вытянув морду. Бледно-зеленые рыбачьи лодки двигались вниз по течению гораздо быстрее, чем наши машины тащили нас против потока, – они проносились мимо, как маленькие гоночные автомобили. Каждого рыбака окружали деревянные поплавки, из которых торчали удочки. От большой реки ответвлялись речки, они пропадали в сером тумане, широкие, шире, чем Темза у Вестминстерского моста, но не вели никуда. Он спросил: – Так она вправду называет себя Тули? – Да, Тули. – Значит, иногда вспоминает про меня? – Интонация была вопросительной, но в голосе звучала надежда. 3 Два дня спустя мы прибыли в Формосу. Воздух был так же влажен, как и во все предыдущие дни. Жара разбивалась о кожу, словно пузырьки воды о ее поверхность. Еще прошлой ночью мы ушли с великой Параны около Корриентеса и теперь плыли по реке Парагвай. На другом берегу, всего в пятидесяти ярдах от аргентинской Формосы, лежала другая страна, пропитанная влагой, пустынная. Представитель импорта-экспорта сошел на берег в своем темном костюме, неся в руке новенький чемодан. Он шел торопливыми шагами, поглядывая на часы, точно кролик из «Алисы в Стране чудес». Город был и в самом деле словно создан для контрабандистов – стоило только переправиться через реку. На парагвайском берегу я разглядел какую-то развалюху, свинью и маленькую девочку. Мне надоело гулять по палубе, и я тоже сошел на берег. Было воскресенье, и поглазеть на судно собралась целая толпа. Воздух был напоен запахом цветущих апельсинов, но больше ничего приятного в Формосе не было. Имелся один длинный проспект, усаженный апельсиновыми деревьями и еще какими-то, с розовыми цветами. Впоследствии я узнал, что они называются «лапачо». Поперечные улицы уходили в стороны на несколько ярдов и очень быстро терялись в скудной дикой природе, сотканной из грязи и кустарника. Все, что относилось к управлению, коммерции, юстиции или развлечениям, помещалось на проспекте: туристская гостиница из серого бетона на самом берегу, которая так и осталась недостроенной – да и где они были, эти туристы? – лавчонки, торгующие кока-колой; кинотеатр, где шел итальянский вестерн; две парикмахерские; гараж с одной покореженной машиной; кантина [винный погребок (исп.)]. Единственным неодноэтажным зданием на всем проспекте была гостиница; единственное старинное и красивое здание на всем проспекте оказалось, при ближайшем рассмотрении, тюрьмой. По всей длине проспекта выстроились фонтаны, но они не действовали. |
| 471 Фидий (нач. V в. – ок. 432 до Р.Х.), знаменитый древнегреческий скульптор, друг Перикла, реконструировавший афинский Акрополь. Созданные им статуи богов служили образцом для всего античного искусства. 472 Пракситель (ок. 390 – ок. 330 до Р.Х.), древнегреческий скульптор, преемник Фидия, работавший также в Афинах. Ему принадлежат знаменитые статуи «Афродита Книдская», «Отдыхающий сатир» и др. 473 Пан, в древнегреческой мифологии божество стад, лесов и полей, представитель олимпийского пантеона. Родился бородатым, обросшим шерстью и с козлиными ногами. Мать его ужаснулась, но богов-олимпийцев его вид развеселил, и они назвали его Паном, что означает «понравившийся всем». Питал пристрастие к вину и увеселениям в обществе женщин, для чего подстерегал и преследовал нимф, а они боялись его: так одна из них от страха перед Паном превратилась в свирель. Он наводил ужас не только на свою мать и нимф, но и на всех смертных. В раннем христианстве Пан считался «бесом полуденным». 474 Байрон (1788–1824) дважды был в Афинах, где селился поблизости от Акрополя. Когда англичане откалывали от античных построек фрагменты скульптур и вывозили их из Афин в Британский музей вместе с древними статуями, Байрон был в числе осуждавших этот вандализм. Видевшим великолепные портреты Байрона трудно понять, почему святитель Николай называет его дегенерировавшим. Но вспомним, что в век Байрона искусство было далеко от реализма. К тому же у Байрона была особая страсть к портретной мистификации, поскольку внешность была самым слабым его местом: он был на редкость некрасив. Хромота Байрона была врожденной и всю жизнь причиняла ему много страданий не только физических, но и душевных. К невозможности передвигаться, как все люди, добавлялось другое: с самого детства «его почти уродливая полнота, необыкновенно толстое лицо и заплывшие жиром глаза вызывали смех и отчасти даже отвращение» (Александров Н.Н. Джордж Байрон/Боккаччо. Бомарше. Беранже. Байрон. Бальзак: Биогр. повествования. Челябинск, 1998. С. 291 [Жизнь замечат. людей. Биогр. б-ка Ф. Павленкова: В 39 т. Т. 26]). Байрон всю жизнь занимался своей внешностью: измерял окружность талии и боролся с ожирением с помощью голода, эпсомской соли (слабительное) и раствора опиума, каковые вместе с многолетними дикими утехами вконец подорвали его здоровье. Портреты были для него своеобразной компенсацией затраченных усилий. Но его нравственный облик был куда отвратительнее внешности: Байрон был поистине исчадием ада. В Англии, хорошо знавшей это свое «национальное достояние», не возникло не только литературного движения под названием «байронизм», но даже сколько-нибудь заметных последователей Байрона. «На родине его произведения считались нечестивыми... отцы смотрели на него чуть ли не как на антихриста и окрестили литературную школу, которую он основал, “сатанинской”. Когда останки “самого знаменитого англичанина XIX века”... прибыли в Лондон, их не пустили в Вестминстерское аббатство» (там же, с. 344–345). |
|
|
