| Момент был воистину потрясающий и незабываемый. Всем была ясна огромная нравственная мощь этого человека, который в такую минуту, забывая о себе, думает только о несчастье других и стремится им помочь... Среди наступившей за заключительными словами митрополита благоговейной тишины раздался голос председателя, голос, в котором как будто прозвучала какая-то доселе ему не обычная мягкая нота: «Вы всё говорили о других; трибуналу желательно знать, что же вы скажете о самом себе?» Митрополит, который уже сел, вновь приподнялся и, с некоторым недоумением посмотрев на председателя, тихо, но отчётливо сказал: «О себе? Что ж я могу вам о себе ещё сказать? Разве лишь одно... Я не знаю, что вы мне объявите в вашем приговоре – жизнь или смерть, но что бы вы в нём ни провозгласили – я с одинаковым благоговением обращу свои очи горе, возложу на себя крестное знамение (при этом митрополит широко перекрестился) и скажу: слава Тебе, Господи Боже, за всё!»... Таково было «последнее слово» митрополита Вениамина. Передать настроение, охватившее публику, – невозможно. Иное легче пережить, чем описать. Трибунал сделал перерыв. Затем объяснения подсудимых продолжались. Проф. Ю. П. Новицкий был очень краток. Он указал, что привлечение его к делу объясняется лишь тем, что он состоял председателем правления о-ва объед. прав, приходов. В приписываемых же ему деяниях он совершенно неповинен. Но если сов. власти нужна в этом деле жертва, он готов без ропота встретить смерть, прося лишь о том, чтобы сов. власть этим и ограничилась и пощадила остальных привлечённых. И. М. Ковшаров заявил, что он знает, какая участь его ожидает. Если он давал объяснения в свою защиту, то только ради того, чтобы закрепить в общественном сознании, что он умирает невинным. Сильное впечатление произвело последнее слово архимандрита Сергия. Он нарисовал картину аскетической жизни монаха и указал на то, что, отрешившись от всех переживаний и треволнений внешнего мира, отдавши себя целиком религиозному созерцанию и молитве, он одной лишь слабой физической нитью остался привязан к сей жизни. «Неужели же, – сказал он, – трибунал думает, что разрыв и этой последней нити может быть для меня страшен? Делайте своё дело. Я жалею вас и молюсь о вас»... |
| Владыка нес свой крест в исправительно-трудовом лагере, где работы по добыче золота выполняли большей частью в открытых забоях. Хотя и это оставляло по физическим законам немного шансов выжить в тех условиях. Но Владыка хорошо знал, что жизнь каждого человека в Руках Божиих. Благородство и человеческий образ в таких условиях, как правило, сохраняли лишь религиозные люди. Даже Варлам Шаламов, автор «Колымских рассказов», с юности отвернувшийся от веры своего отца-православного священника и ставший троцкистом, признавал это. В своем программном эссе «Что я видел и понял в лагере» Шаламов пишет: «Увидел, что единственная группа людей, которая держалась хоть чуть-чуть по-человечески в голоде и надругательствах, - это религиозники…» В отличие от остальных заключенных, верующие люди не стремились найти способ уклониться от работ (за исключением некоторых сектантов, принципиальное не желавших трудиться на богоборческую власть). Они не искали путей для попадания в больницы или на облегченные работы. Испытания колымского лагеря принимали безропотно, как ниспосланные Богом. Больница, действительно была спасительным островком, дававшим надежду на жизнь. В годы войны начальство лагеря было заинтересовано в сохранении жизни заключенных, потому не препятствовало работе врачей, их инициативам. Сильно ослабленные авитаминозом и истощенные люди (дистрофики) направлялись в больницы или оздоровительные пункты. Туда попадали в результате травм, обморожений, простуд, инфекционных заболеваний. Больным давался отдых, лекарства, витаминные травяные настои и усиленное питание (как средство лечения). Врач Н.В.Савоева, известная тем, что спасла писателей В.Шаламова и Е.Гинзбург, отмечала в своих воспоминаниях: «Речь шла о жизни и судьбе людей, брошенных в колымский лагерный ад, в своем большинстве оклеветанных, измордованных, вечно голодных и навсегда перепуганных… Сюда присылали с приисков и лесоповалов таких больных, с которыми не в силах были справиться…» «Мы оба стояли уже одной ногой на дне ледяной колымской могилы, когда лагерная медицина пришла нам на помощь, оживила и оставила в своих рядах»; - вспоминал, выживший благодаря больнице Б.Н.Лесняк. |
| Но Яковченко с такой же настойчивостью и упорством спрашивает снова и снова, без видимых признаков утомления, тогда как длительность допроса одного и того же лица, нередко в течение целого заседания, видимо, сильно утомляла подсудимых. Окончив допрос, Яковченко передавал подсудимого своим членам, а затем сторонам и в дальнейшее судебное следствие не вмешивался и только иногда заявлял подсудимому: – Когда говорите, обращайтесь лицом к Революционному Трибуналу. Остальные члены трибунала вели допрос также в спокойном, ровном тоне. Их участие в допросе подсудимых первой категории было довольно значительным, но затем они допрашивали мало или совсем не допрашивали. Общий тон спокойствия среди членов трибунала тем сильнее подчеркивался темпераментностью, несдерживаемой горячностью и нервностью представителя общественного обвинения Смирнова, хотя и он иногда с утрированным спокойствием «ловил» обвиняемых в противоречиях с показаниями на предварительном следствии. Часто ведет допрос в тоне нескрываемой иронии, особенно когда допрашиваемый с «высшим образованием»: – Ведь вы, кажется, человек грамотный, к тому же с высшим образованием, должны были читать, что подписываете. «Высшее образование» в устах этого представителя общественного обвинения звучит как обстоятельство, усугубляющее вину подсудимого, и он в своей обвинительной речи, в которой чувствовался страстный митинговый оратор, дал этому обстоятельству соответствующее объяснение. Иногда иронизирует и другой общественный обвинитель – Драницын. При допросах лиц духовного звания он часто вызывает их на вопросы канонического свойства. Вообще канонам на процессе уделялось большое внимание, а также вопросам морали и вопросам старого уголовного права, и подсудимые – профессор уголовного права Новицкий и бывший присяжный поверенный Ковшаров иногда ставились в положение экспертов. Остальные два общественных обвинителя – Красиков и Крастин – вели допрос в спокойном тоне. За несколько минут до выхода трибунала конвой выводил подсудимых. |
| Изоляционистское крыло К. д. в нач. 60-х гг. XX в. было представлено ок. 200 религ. общинами, к-рые советской статистикой были отнесены к группам ИПЦ и ИПХ. В 1959-1961 гг. Ин-т истории АН СССР организовал экспедиции в Центр. Черноземье для изучения существовавших там с 20-х гг. ХХ в. общин ИПХ. Среди «истинно православных» было обнаружено деление на «духовников» (ок. 30%), считавших возможным перевоплощение Бога в человека, и «книжников» (ок. 70%), верных основным канонам правосл. Церкви. Общины ИПХ в это время сохранялись в Центр. Черноземье и соседних областях Украины; на юге РСФСР - в Ростовской обл., Краснодарском и Ставропольском краях; в Ср. и В. Поволжье, а также на юге Зап. Сибири. К сер. 70-х гг. XX в. в стране насчитывалось не более 130 нелегальных общин ИПХ, которые объединяли порядка 2,5 тыс. чел. Примерно половина общин концентрировалась в Центр. Черноземье. Исследования, проведенные в 1970-1973 гг. и в нач. 80-х гг. XX в., выявили раскол ИПХ на неск. толков и постепенный спад их деятельности, наблюдавшийся еще с сер. 60-х гг. XX в. В изоляционистских общинах в это время шел быстрый процесс уменьшения численности из-за практиковавшегося безбрачия и старения членов групп. Последние открытые выступления общин ИПХ произошли в 1981 г. в связи с обменом паспортов. Появлялись и новые нелегальные общины, относившие себя (чаще всего самозванно) к различным традициям церковной оппозиции. Оформились неск. имевших иерархическое руководство группировок. Самую большую «иерархию» создал проживавший в Краснодарском крае бывш. заштатный свящ. «схимитрополит» Геннадий Секач, которого «рукоположил» «катакомбный епископ Серафим» - ставший известным еще до войны самозванец Михаил Поздеев. Вместе со своим заместителем «митрополитом» Ф. Гуменниковым Г. Секач совершил более 10 «епископских хиротоний». Общины голынцев возглавлял объявивший себя «архиепископом» Антонием свящ. Тихон Голынский-Михайловский, к-рый утверждал, что в 1939 г. в лагере он был тайно хиротонисан группой заключенных архиереев и назначен главой ИПЦ. К андреевской преемственности относили себя «епископы» Димитрий Локотков в Тюменской обл. и Феодосий Бахметьев в Горьковской обл. История этих и других катакомбных групп 70-х гг. XX в.- алфеевцев, викентьевцев, климентовцев, пафнутьевцев, евсевиан и др.- не вполне ясна и сомнительно документирована. Самозваных «архиереев» обычно признавали только их сторонники. Значительным авторитетом в К. д. в это время пользовались иеромонахи Гурий (Павлов), возглавлявший тайные общины в Чувашии, в прошлом соратник оппозиционного еп. Нектария (Трезвинского) , и Лазарь (Журбенко) , тайно рукоположенный во иерея (по др. сведениям - во диакона) Иркутским еп. Вениамином (Новицким) , а с нач. 70-х гг. XX в. перешедший на нелегальное положение. |
| Но недолго пришлось быть в недоумении. Скоро начался суд, продолжавшийся почти целый месяц – с 10 июня по 5 июля (по нов.ст.) 1922 г. Исход его известен. Этот месяц суда был в высшей степени тяжел морально. Июль 1928 г., дача, деревня Черново . Воспоминания " смертника " Пояснение С 10 июня по 5 июля (нов.ст.) 1922 г. в Ленинграде происходил громкий процесс “церковников” во главе с митрополитом Вениамином. Судили до ста человек, главным образом – священников, но были и миряне – мужчины и женщины. Судили в военном трибунале по делу о неотдаче церковных ценностей в пользу голодающих Поволжья, но по статье 62й Уголовного Кодекса, обвиняя в контрреволюции – “в содействии международной буржуазии в целях низвержения Советской власти”. Обвиняемые были присуждены к различным наказаниям. Между прочим десять человек были присуждены к расстрелу, а именно: митрополит Вениамин, еп. Венедикт, Ковшаров, архимандрит Сергий (Шеин) – из профессоров правоведения и член Государственной думы, Ю.П. Новицкий, прот.Л.К. Богоявленский, бывший настоятель кафедрального Исаакиевского собора, прот.Н.К. Чуков, бывший настоятель Казанского собора, Николай Александрович Елачич, бывший секретарь Государственного совета, Димитрий Флорович Огнев, бывший сенатор последнего времени, и я, Чельцов Михаил Павлович, бывший настоятель Троицкого Измайловского собора и председатель Петроградского Епархиального совета. Главным основанием для суда и осуждения было выдвинуто то, что вышепоименованные лица были членами Правления Общества приходских советов Ленинграда, т.е. входили в организацию хотя существовавшую легально, но обратившую свою работу в деле отдачи церковных ценностей будто бы во вред Советской власти. Меня все время трактовали тоже как члена Правления, хотя всем, и судьям в том числе, хорошо было известно, что членом Правления я не был и все время стоял в открытой оппозиции сему Правлению; приплели же меня, как близкого по своей общецерковной работе к митрополиту и видного протоиерея. После произнесения приговора, нашими защитниками была послана в Москву кассация на приговор, оставленная Москвой без последствий, а нашими родными посланы ходатаи в Москву во ВЦИК с просьбами о нашем помиловании. Ездила туда и моя дочь, семнадцатилетняя девочка Аня, с одной моей знакомой дамой – бывшей начальницей одной женской гимназии, где я был долгое время законоучителем. Ответ из Москвы пришел только в начале августа, а нам был объявлен 14 августа. Все это время, т.е. с 5 июля по 14 августа – эти сорок дней мы находились как “смертники” в ожидании известий из Москвы, окончательно решающих наше дело: расстрелять нас или нет. |
| Известны случаи столкновения с Комиссией по изъятию ценностей, с милицией. Во многих случаях были пострадавшие. Суд счел, что беспорядки носили организованный характер, руководило ими Правление Общества православных приходов, которое, в свою очередь, действовало под руководством митрополита. А ведь в своем обращении к Петроградской пастве митрополит призывал сохранять доброту и человеколюбие, категорически запрещал проявлять любое насилие и проливать кровь около храма, где приносится Бескровная Жертва. На основании этих обвинений подсудимые были привлечены к ответственности по ст. ст. 62 и 119 нового УК, предусматривающие применение высшей меры наказания. Кроме Митрополита, были осуждены на смертную казнь еще девять человек. Шестерых из них помиловали, остальные трое приняли смерть рядом с Владыкой Вениамином. Их имена: архимандрит Сергий Шеин, бывший член Государственной Думы, фракции националистов; Иван Михайлович Ковшаров, юрисконсульт Александро-Невской Лавры и член Правления Общества православных приходов; Юрий Павлович Новицкий, профессор, юрист, председатель Правления. 17 июня осужденному митрополиту было дано последнее слово. Владыка поднялся со скамьи. «Народ судит меня во второй раз. Первый раз я предстал перед народным судом пять лет тому назад, когда в Петрограде происходили выборы митрополита. Тогда собралось несколько тысяч рабочих и крестьян – тех, которые послали вас сюда судить меня. Несмотря на то, что я не был официальным кандидатом и не был угоден ни правительственным, ни высшим церковным кругам, они избрали меня. После этого я все время работал при Советской власти, причем всюду, куда я ни являлся, куда ни приезжал, вначале власть меня встречала подозрительно, но когда узнавала, отношения резко менялись. Теперь меня судят во второй раз представители народа. Я ни в чем не виноват перед теми рабочими, которые вас, судьи, послали судить меня. Каков бы ни был ваш приговор, я буду знать, что он вынесен не вами, а идет от Господа Бога, и что бы со мной ни случилось, я скажу: «Слава Богу за всё»». |
| И я бы никогда не решился написать, что в эти дни новомученики Петроградские были счастливы, если бы этих слов не написал сам владыка Вениамин в своем предсмертном письме: «Я радостен и покоен, как всегда. Христос – наша жизнь, свет и покой. С Ним всегда и везде хорошо»... Великие слова... Две тысячи лет назад сказаны они, но каждый раз они потрясают нас, как будто эта великая истина открывается нам впервые... § 6. «Радостно и спокойно» ощущал себя в эти дни и Юрий Петрович Новицкий. В литературе, посвященной Петроградскому процессу над церковниками, укрепился миф не то что бы о недостойном поведении Юрия Петровича Новицкого, но о некоем слабодушии его. Из книги в книгу кочует описание, как плакал Юрий Петрович перед расстрелом, горюя о судьбе своей малолетней дочери-сироты, как просил он передать ей на память свои часы и прядь волос... Нет нужды доказывать, что все эти подробности последних минут земной жизни святого чистейшей воды легенда, основанная на неведомо кем распушенных слухах. К сожалению, невозможно сейчас установить не только то, как происходила казнь, но и где она происходила. Расстрел святых был произведен в обстановке такой глубокой секретности, что во всем двадцати семитомном деле, определившем их судьбу, мне не удалось найти ни единой бумажки, которая бы документировала последние минуты их жизни. Зато с определенной уверенностью можно утверждать, что свои часы Юрий Петрович никак не мог попросить передать дочери. Часы у Юрия Петровича, как свидетельствует тюремная справка, были изъяты еще 30 апреля и никакому возвращению не подлежали, поскольку осужден был Юрий Петрович на расстрел с конфискацией имущества... Более того... Все известные нам документальные свидетельства о Юрии Петровиче Новицком после оглашения ему смертного приговора говорят о необыкновенном самообладании, об удивительной силе духа этого человека. Как мы уже говорили, протоиерей Михаил Чельцов к Обществу православных приходов «находился и лично и принципиально во враждебном настроении», поскольку общество это содействовало закрытию Епархиального совета, коего Чельцов был председатель. Это неприязненное отношение к обществу он, похоже, переносил и на его председателя. |
| Обратим внимание, что идея устроить встречу с митрополитом возникла в ходе беседы Егорова с Введенским. Усвоив эту идею, как собственную, Егоров энергично принялся хлопотать над ее претворением в жизнь. Юрий Петрович Новицкий с благословения митрополита Вениамина на встречу согласился. «Предупредив об этом митрополита, я 30 или 31 марта (31 – Н. К.) пришел к протоиерею Введенскому с просьбой поговорить в исполкоме, чтобы тем или иным образом успокоить приходскую жизнь, – рассказывал он на допросе у следователя. – Введенский обещал свое содействие. О его обещании я тогда же уведомил митрополита» 86 . § 3. Сейчас, почти столетие спустя, воссоздавая события 1922 года, то и дело ловишь себя на ощущении, что митрополитом Вениамином и Юрием Новицким была совершена какая-то ошибка. Кажется, что если бы вот тут повел он себя гибче или, наоборот, менее доверчиво, если бы здесь выступил сдержанней, а тут решительней, вот тогда-то... И тут же обрываешь эти нелепые и несуразные мысли... И не только потому, что у истории нет сослагательного наклонения... Не только потому, что в отличие от нас митрополит Вениамин был святым и видел то, что недоступно нам... Нет... Все наши предположения ошибочны потому, что основываются на существовании причинно-следственной связи между событиями. Однако, если приглядеться внимательней, то нетрудно увидеть, что последующие события во всей истории с изъятием церковных ценностей не вытекают из предыдущих, а пристраиваются в полном соответствии с планами задумавших это действо режиссеров. Голод в Поволжье не являлся причиной изъятия, он служил лишь маскировкой задуманной акции... Неизбежные инциденты, происходившие при изъятии, не были организованы духовенством и не могли служить причиной репрессий... В напоре злой, сатанинской силы смешивались причины и поводы, следствия и выводы, рвалась причинно-следственная связь и, кажется, деформировалось само время. Оно уже не текло естественно и необратимо, а закручивалось, то меняя свое направление, то останавливаясь совсем. |
| Комната 3. Один иконостас с семью иконами, пять портретов, одна полочка с тремя статуэтками, один комод с бельем, две кровати металлических, один стол, одно кресло мягкое, одни весы, один портрет с фотографией патриарха. Коридор. Один шкаф платяной, одно рваное дамское пальто, одно мужское, поношенное, одни брюки, две шторы, одно трюмо» 129 . Вещи осужденных делили между своими людьми. Архимандрита Сергия вместе с митрополитом Вениамином, Новицким и Ковшаровым расстреляли в воскресенье, а уже в четверг, 17 августа, прибежал в Трибунал член Петросовета И.З. Преображенский и принес заявление: «В настоящее время проживающий по Троицкой улице, д. 3 и не имеющий никакой квартирной обстановки. Прошу председателя Ревтрибунала предоставить мне как нуждающемуся мебели из распечатанной квартиры гражданина Шеина, так как он ликвидирован з Петрограда, а мебель находится в вашем распоряжении» 130 . Сосед члена Петросовета И. З. Преображенского, военмор Иван Климович был скромнее: «Заявление. Прошу не отказать в выдаче для моего пользования один платяной шкаф за минимальную плату из квартиры Шеина. 18 августа 1922» 131 . Просили вещи архимандрита Сергия для проведения лотерей Наробраза, для личных надобностей членов трибунала... Однако наиболее отвратительно делили вещи Юрия Петровича Новицкого. «1922 года Июля 14 дня. Протокол. В квартире 30 по Биржевой улице. При чем выяснилось – квартира 30 состоит из пяти комнат. Занята и числится за гражданкой Брянчаниновой. Из упомянутого числа комнат осужденный Новицкий с дочерью занимали одну комнату в качестве жильцов. Описано следующее: диван красного дерева, к нему два кресла и три стула, пять золоченых стульев, два мягких стула, четыре маленьких столика, зеркало, восемь картин в золоченых рамках, одна настольная лампа, один книжный шкаф с книгами, опечатанный печатью ревтрибунала, кроме того описаны находящиеся в пользовании Новицкого (свидетельство управдома и дочери Новицкого) и принадлежащие гр. Брянчаниновой письменный стол и кожаный диван. По заявлению управдома и по сведениям дочери Новицкого гр-ка Брянчанинова выехала в Москву» 132 . |
| Новицкий и И.М. Ковшаров были расстреляны. Подводя итоги кампании по изъятию церковных ценностей, следует отметить, что надежды руководителей РКП(б) на лёгкое обогащение не оправдались и в малой степени. Все расчёты относительно сотен миллионов или даже миллиардов золотых рублей, о которых писал В. Ленин, оказались мифом. Несмотря на непрерывное подстёгивание местных властей Л. Троцким, лично заинтересованным в этой акции, так как определённая часть добытых сумм должна была пойти на нужды возглавляемой им Красной армии, во многих регионах операции проводились очень неохотно. Так, 4 Мая руководящий орган партии с горечью постановил: «Заслушав сообщение о ходе кампании по изъятию ценностей, политбюро констатирует крайнюю медлительность и вялость ее проведения и ставит это на вид всем ее участникам». 253 Всего же, согласно ведомости ЦК Последгола от 1 Ноября 1922 года оказалось собрано, помимо 964 антикварных вещей, церковных драгоценностей на 4 651 тысячу золотых рублей. Причём, более четверти из них осталось на местах, поскольку губернские власти также желали иметь «на чёрный день» свой резервный фонд. 254 Таким образом, в центр поступило лишь около трёх с половиной миллионов золотых рублей, из которых действительно на нужды голодающих едва ли пошла небольшая часть. Сохранилось немало доказательств активного вмешательства государства во внутрицерковные дела, Одним из них является письмо Л.Д. Троцкого членам политбюро ЦК РКП(б) от 14 Мая 1922 года, полностью одобренное Лениным: «Сейчас, однако, главная политическая задача состоит в том, чтобы сменовеховское духовенство не оказалось терроризированным старой церковной иерархией. Отделение Церкви от государства, нами раз навсегда проведённое, вовсе не означает безразличия государства к тому, что творится в Церкви как в материально-общественной организации...». 255 Наиболее активно властями использовалась группа так называемого «прогрессивного» духовенства Петрограда, «прославившаяся» предательским поведением в деле митрополита Вениамина. |
|
|
