| Вообще же вопрос о защитниках на этом процессе далеко не прост. Литератор Александр Иосифович Нежный в повести «Плач по Вениамину» пишет: «Гурович и Равич противостояли Красикову и Смирнову. Два русских хотели Вениамина и Новицкого убить, а два еврея стремились их спасти». Весьма рискованное умозаключение... И дело не только в том, что саму защиту Якова Самуиловича Гуровича назвать блистательной затруднительно. Вел ее Яков Самуилович вяло и несмело. Некоторая активность появлялась в его действиях только, когда дело касалось «еврейского» вопроса. Так, например, Гурович изобличил В.Д. Красницкого в связах с черносотенцами. Основную же заслугу Русской Церкви Яков Самуилович видел в той позиции, которую заняла она в деле Бейлиса. – Русское духовенство, – говорил он на Процессе, – плоть от плоти и кость от кости русского народа. Красиков ни единым звуком не обмолвился об огромной заслуге духовенства в области народного образования, что духовенство самоотверженно служило делу образования. В дни процесса Бейлиса именно духовенство было против процесса. Эксперты свящ. А. Глаголев и проф. Духовной академии Троицкий решительно отвергли употребление евреями христианской крови. Я – еврей, счастлив и горд засвидетельствовать, что еврейство всего мира питает уважение к русскому духовенству и всегда будет благодарно последнему за позицию, занятую русским духовенством в деле Бейлиса... Все это, разумеется, не значит, что будь на месте Гуровича другой защитник, что-то изменилось бы. Увы... Приговор митрополиту Вениамину был вынесен еще до начала процесса. Сам же процесс был лишь спектаклем, где все роли, и Гуровича в том числе, были расписаны заранее. И именно с этой точки зрения и должны мы оценивать его призывы, прозвучавшие на процессе. «Граждане члены Революционного Трибунала! – взывал Яков Самуилович. – Повторяю: я вас ни о чем не прошу. Это бесполезно. Но я говорю, что вашему спокойствию я нахожу противовес в спокойствии вот этого человека в белом клобуке, которого я защищаю. И он спокоен. |
| В частях бывшей Российской империи, вошедших в состав Второй Речи Посполитой, в отличие от советской России, продолжали действовать духовные учебные заведения. Хотя их было очень мало и польское правительство надеялось их использовать в своих интересах. В ближайшей к Белоруссии – Виленской духовной семинарии – Сергий Новицкий и смог продолжить свое духовное образование. В католическом государстве, захватившем православные земли с православным населением, семинарское образование можно было получить в Волынской семинарии (в Кременце) и Вильно (нынешний Вильнюс). Здесь проходило подготовку духовенство для Украины, Белоруссии и Литвы. Город Вильно был старинным центром православия, столицей Великого княжества Литовского – первоначально русского и православного государства, соединившегося в результате междинастического брака с католической Польшей. Сергий Новицкий избрал местом своего образования Виленскую духовную семинарию. Программу богословских классов семинарии он осваивал с 1922 по 1924 год. И окончил семинарию по первому разряду. В то время в Польше протекали непростые церковно-политические процессы. Среди архиереев шли споры о статусе русской православной иерархии в Польском государстве. В результате споров сторонников сохранения связи с Московским патриархатом и автокефалистов, стремящихся к полной автокефалии Православия в Польше, при поддержке светских властей победили автокефалисты, которые провозгласили в 1923 году автокефалию и, не урегулировав вопрос отношений с Матерью-церковью, удовлетворились «Томосом» о даровании автокефалии со стороны Константинопольского патриархата в 1924 году. Данные политические процессы в будущем оказались чреваты многими бедами для православного населения, поскольку Польское католическое государство никогда в истории не проявляло дружественных намерений по отношению к православному народу. Православное население оказалось в сложной ситуации. Шла явная тенденция и желание окатоличить православных. Но рядом был еще более страшный пример насаждения безбожия на советских территориях Белоруссии и Украины. |
| «Общий лозунг, передаваемый из центра на ушко архиереям, а от тех священникам: «Тише, незаметнее, спокойнее…» 178 . Начиная с 1950 года сокращается численность духовенства (в основном связанная с тем, что на место выбывших по возрасту или здоровью власти запрещали рукополагать новых). Сокращается и число приходов, что показывает приводимая ниже таблица. Таблица 1 179 Количество священнослужителей и приходов в Русской Православной Церкви в 1950–1954 гг. Год Число действующих приходов Количество священнослужителей Уже в 1948 году со страниц «Журнала Московской Патриархии» исчезает сообщения о строительстве церквей. Но и до этого, как пишет Д.В. Поспеловский, ему встретились сообщения о строительстве всего пяти церквей, хотя имелись многочисленные сообщения о ремонте, восстановлении и открытии вновь уже существующих церквей. Большинство церквей были получены верующими в разрушенном виде и восстанавливались исключительно за счёт религиозных общин 180 . Несмотря на ужесточение атеистической пропаганды середины 50-х гг., в одном отношении это время было для Церкви самым благоприятным за весь советский период истории России: вначале по амнистии, а потом и через реабилитации стали выпускать на волю священнослужителей, узников лагерей еще с довоенных лет, и тех, кто был арестован после войны за службу в храмах по разрешению оккупационных властей, или как «повторник», или по клеветническим доносам. 7 декабря 1955 г. архиепископу Мануилу дали справку об освобождении из заключения. В бушлате, с котомкой за плечами, он поездом доехал до Куйбышева, оттуда – самолетом в Москву. Патриарх Алексий I принял его и вскоре назначил на Чебоксарскую кафедру. Митрополит Нестор (Анисимов) был освобожден на исходе 1955 г. и по приезде в Москву принят Святейшим Патриархом Алекием I с исключительной теплотой и заботой, 18 июля 1956 г. он был назначен на Новосибирскую кафедру. В 1955 г. освободили арестованного в 1944 г. и осужденного на 12 лет лишения свободы епископа Вениамина (Новицкого). Лагерный срок он отбывал в самых страшных колымских лагерях, где его избивали, сломали позвоночник, в 55 лет он выглядел глубоким старцем, сгорбленным, без единого волоса на голове. |
| Церковная оппозиция Московской Патриархии на территории Советского Союза к тому времени не имела архиереев. Пережившие войну архипастыри, не признававшие власть Московской Патриархии, не создали иерархии и постепенно покинули этот мир. Взамен умерших архиереев законного поставления в «катакомбной» среде стали появляться различные мошенники. Так, например, в некоторых общинах приобрел популярность провокатор и агент НКВД Серафим Поздеев, заявлявший, что был рукоположен самим патриархом Тихоном. Естественно, доказать факт хиротонии Поздеев не мог. Его преемником стал Геннадий Секач, уверявший, что Поздеев перед смертью рукоположил его. В 1980-м гг. одним из известных катакомбных лидеров был иеромонах Антоний (Голынский-Михайловский) , который действовал в качестве архиерея, хотя его апостольское преемство крайне сомнительно. Некоторые оппозиционные общины возглавлялись лицами, имевшими только священническую хиротонию. По мнению A.JI.Бerлoba, катакомбное движение во второй половине XX в. потеряло свое значение по ряду причин, прежде всего из-за подрыва социальной основы села за счет укрупнения колхозов, а также из-за урбанизации. Катакомбное движение стало постепенно мельчать и деградировать. Часть оппозиционных общин вошла в общение со старообрядцами-бегунами, некоторые группы сблизились с иоаннитами. Чтобы воспрепятствовать деградации оппозиционного катакомбного движения, некоторые общины решили обратиться к Русской Зарубежной Церкви для поставления архиерея. Зарубежный Синод решил неканонично поставить для России одного из церковных оппозиционеров – архимандрита Лазаря (Журбенко), получившего священническую хиротонию от епископа Московской Патриархии Вениамина (Новицкого), но впоследствии присоединившегося к катакомбному движению. Поскольку направить в Россию двух иерархов для архиерейской хиротонии Лазаря (Журбенко) было невозможно, Зарубежный Синод допустил совершение над ним таинства одним епископом. Однако и одному архиерею пробраться через «железный занавес» было невозможно. |
| 2 . Причащения без исповеди; 3 . Отмены поминовения на сугубой ектении на литургии; 4 . Упорядочения сборов на нужды храмов; 5 . Регистрации прихожан и согласования приходских уставов с действующим законодательством»... Сведения эти несомненно были чрезвычайно интересными и, перечитывая протоколы допросов Новицкого, невольно досадуешь на следователя, что он ограничился сухим перечислением тем, поднятых Новицким. Хотя с другой стороны понятно, что сам Нестеров, оформляя протоколы допросов, тоже испытывал сильную досаду. Ответы Юрия Петровича не давали ни малейшей зацепки для связи деятельности общества с инцидентами, имевшими место при изъятии церковных ценностей. § 4. Как мы видели, хотя и готов был товарищ Зиновьев с беспощадной решительностью, безусловно ни перед чем не останавливаясь, провести изъятие и расстрелять по этому поводу хоть всех представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства, но удар ушел в пустоту, затопить город кровью не удалось, директивы товарищей Ленина и Троцкого в Петрограде остались неисполненными. И когда знакомишься с протоколами допросов арестованных весной 1922 года членов общества православных приходов, видишь, что с большевистской точки зрения общество, возглавляемое Юрием Петровичем Новицким, разумеется, совершило преступление. Оно, по сути дела, сорвало выполнение директивы Ленина – Троицкого... Следователь Губревтрибунала Ф. П. Нестеров не раз, должно быть, пожалел о том, что ушли в прошлое времена революционной законности, когда урицкие и дзержинские приговаривали русских людей к расстрелу, руководствуясь исключительно одной только революционной целесообразностью. Теперь, хотя и очевидна была вина арестованных, но надо было хоть как-то обосновать ее, а с обоснованием получалось плохо. Тем более, что и свидетели отнюдь не спешили перекладывать свою «вину» на чужие плечи. «1922 года мая 18 дня. Я, следователь Петрогубревтрибунала Нестеров Ф. П., допросил митрополита Вениамина, который, будучи предупрежден об ответственности за дачу ложных показаний, объяснил»… |
| Как бы ни поступал в этом времени митрополит Вениамин, любой шаг его все равно оказался бы неверным, ибо последующая ситуация все равно бы оказалась пристроена так, чтобы самый правильный и разумный поступок казался абсурдным и нелепым... Приступая к работе нал этой книгой, я добросовестно изучил все двадцать семь томов огромного «Дела 36 314», подшивки газет за 1922 год, воспоминания очевидцев и множество других документов. Многое прояснилось, многое находило вполне разумное объяснение... Неясным и необъяснимым и по сей день остается главное: как удалось нашим священномученикам противостоять злым, сатанинским силам, разбушевавшимся над Россией в 1922 году. Можно кропотливейшим образом выстроить из многочисленных показаний и воспоминаний ту или иную сцену, можно почти безошибочно установить, почему тот или иной персонаж говорил именно эти слова, а не другие, можно рассчитать, куда он пошел, что сделал. Но всё равно за пределами наших реконструкций остаются почти все действия митрополита Вениамина и Юрия Петровича Новицкого, а главное то, как они это делали. Увы... Слишком ничтожны наши силы, чтобы подняться на ту духовную высоту, на которой находились наши новомученики, слишком слабо наше духовное зрение, чтобы различить то, что видели они... Мы вынуждены ограничиваться лишь внешней стороной происходящего, констатацией результата, который был достигнут невидимой и непостижимой для нас работой... Результат же был поразительным... § 4. Вспомним еще раз указание Владимира Ильича Ленина: «Именно теперь и только теперь... мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления... Мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий... Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся по этому поводу расстрелять тем лучше»... |
| На дополнительном допросе, 22 мая, Юрий Петрович повторит эти показания: «Я категорически утверждаю, что обращение митрополита в Петроградский ПОМГОЛ было принесено в одном экземпляре митрополитом и прочтено. На столе во время этого события никаких экземпляров не лежало. Правление их не размножало ни путем перепечатки, ни путем переписки и не распространяло... Митрополит решения и мнения Правления не только не считал обязательными, но он не считал желательным следовать им». 31 Понятно, что некоторая раздражительность, прорывающаяся в словах Новицкого, была вызвана попытками следователя Нестерова во что бы то ни стало обвинить Правление в распространении заявления митрополита Вениамина. Но и некая досада на владыку тоже присутствует в словах Юрия Петровича. Видимо, возникла эта досада еще во время самого Правления, 6 марта. Понять причину раздражения тем более важно, что в самом начале заседания Новицкий был настроен вполне спокойно. “Перед приходом митрополита, он передал собравшимся благословение патриарха Тихона на общее положение относительно Приходского устава”. 32 Опять-таки, мы уже говорили, что Юрий Петрович был человеком весьма сдержанным, и коли он не сумел скрыть досаду, то это значит, что рассказ владыки весьма обеспокоил его. Новицкий, как известно, даже читал в Костроме курс лекций по советскому праву. Что это такое, он знал лучше других. В выработанном в Смольном решении содержались существенные противоречия Декрету ВЦИК. Такого не могло быть! Но ведь и митрополит Вениамин тоже не мог обманывать... Значит, произошла по вине смольнинских чиновников чудовищная путаница, и поскольку решение не зафиксировано в документальной форме, служащие Смольного непременно откажутся от своих слов. Или же просто – замышляется провокация... Юрий Петрович ясно понимал ситуацию и досадовал, что не может объяснить этого владыке. Тем не менее, он очень грамотно повел собрание. – Мнение митрополита от 6 марта, – говорил он на допросе, – Правление никому не разъясняло. Ни мне и – я уверен – никому из членов Правления даже в голову не могло прийти о каком-либо противодействии декрету. Он понимался мною и, я думаю, другими так, что приглашенные верующие должны были прибыть по вызову власти в храм, представить книги, указать имущество, и если нужно и возможно, постараться выкупить его. 33 |
| Мучительно трудно и нам перечитывать рассказ священномученика Вениамина об этих днях... «Я вызвал протоиереев Боярского и Введенского и с ними разговаривал. Здесь присутствовал и епископ Венедикт. Я хотел, чтобы при разговоре с Боярским и Введенским присутствовал, как свидетель, еще один священник, который пришел ко мне и находился в приемной, но Введенский отказался говорить в присутствии священника, указав, что откровенно может говорить только в присутствии епископа. Я указал, что нехорошо возводить на духовенство обвинения в контрреволюции, тем более, протоиерею Введенскому, который знает мои аполитические взгляды. Введенский ответил, что среди церковников есть контрреволюционеры». 57 Епископ Венедикт (Плотников), присутствовавший при беседе, уточняет, что «митрополит ни в чем Введенского не укорял, а упрашивал его, как заблудшего сына». Нам трудно судить, почему ни митрополит Вениамин, ни епископ Венедикт не упомянули на процессе, что встреча была инициирована самим Введенским. Возможно, они и сами не знали об этом... Зато Николай Михайлович Егоров, который организовал встречу, об этом, разумеется, знал. «Время шло... – рассказывал он на процессе. – Я чувствовал, что разрыв отношений с исполкомом совершенно не соответствовал действительным намерениям церковной власти. Поэтому я и наметил такой план действий. Я отправился к своему личному другу протоиерею Введенскому. Обратился я к нему с таким предложением: если бы владыка предложил вам, как лицу, которое создало себе определенную и твердую в этом отношении репутацию, если бы он предложил вам быть посредником для улаживания отношений между Церковью и властью? Введенский ответил мне, что для блага Церкви согласен на все... После этого, не желая действовать секретно – с одной стороны, а с другой – зная Новицкого, как сторонника сдачи ценностей с самого начала постановки этого вопроса (я знал его работу в комиссии Помгол, помнил его горячие речи в одной из больших комиссий по устройству столовых о том, что нельзя успокоиться на том, что прервано отношение с властью, что это ненормально, когда люди продолжают умирать от голода, что мы должны искать выход, должны открыть столовые). |
| – Умереть нынче не мудрено, – улыбнулся в ответ патриарх. – Нынче труднее научиться, как жить. Теперь патриарх в темнице, митрополит Вениамин предан суду. Вопрос «Как жить?» принадлежал прошлому – надо было готовиться умирать. 28 мая/10 июня начался судебный процесс над петроградским духовенством. По делу было привлечено восемьдесят шесть человек. Их обвинили в том, что они были членами организации, действовавшей в контрреволюционных целях, «путем возбуждения населения к массовым волнениям в явный ущерб диктатуре рабочего класса и пролетарской революции» и в использовании «религиозных предрассудков масс с целью свержения рабоче – крестьянской власти». Вход в зал бывшего Дворянского собрания был строго по билетам, которые выдавались верным красноармейцам. Тысячи же горожан запрудили Михайловскую и Итальянскую улицы в благоговейном молчании. Третий день на Петроградском процессе был посвящен митрополиту Вениамину. На вопросы обвинителей и защиты «подсудимый Казанский» – так в миру три десятилетия назад звали владыку – отвечал: – Мое отношение к советской власти было отношением законным, все декреты и распоряжения, по силе возможностей и понимания, я выполнял... – Письмо в комиссию помощи голодающим я написал по личному убеждению. Перед его написанием ни с кем не говорил, но обменивался мнениями по этому вопросу со всеми, кто встречался со мной... – Мои доклады и решения правление приходских советов не обсуждало, для них они были обязательными. Заседания мои с правлением протоколами не фиксировались, был просто обмен мнениями по какому – либо вопросу... – О поездке профессора Новицкого к патриарху Тихону мне было известно, я ему поручил привезти из Москвы воззвание патриарха о пожертвовании церковных ценностей для голодающих. Новицкий привез воззвание, передал мне благословение патриарха и сообщил, что патриарх разрешит пожертвовать не только подвески, но и другие ценности, если мы к нему за этим обратимся... – Речь в лавре я произнес в воскресенье, числа 25 – 26 февраля сего года. Я указал, что для верующих совершается печальное явление, как закрытие некоторых домовых церквей, и что изъятие церковных ценностей может быть произведено и некомпетентными лицами, вследствие чего в церкви может не оказаться необходимых предметов для богослужения. Надо молиться, чтобы такого не случилось... |
| В процессе петроградских церковников «в качестве обвинителя» выступал приехавший из Москвы Красиков, главным защитником был старая петербургская знаменитость Бобрищев-Пушкин. На скамье подсудимых сидело несколько десятков человек; состав подсудимых поражал своей разношерстностью еще более, чем на таком же процессе в Москве. Казалось, ничто в мире не могло бы соединить столь различных людей. Наряду с двумя владыками – митрополитом Петроградским Вениамином и епископом Ладожским Венедиктом (Плотниковым) – на скамье подсудимых находились настоятели Исаакиевского собора протоиерей Л.Богоявленский, Казанского собора -Н.К.Чуков (впоследствии митрополит Ленинградский Григорий), Измайловского собора – о. Чельцов, Троице-Сергиева подворья – архимандрит Сергий (бывший член Государственной Думы от фракции националистов Шеин), благочинный Бычков – цвет петроградского духовенства; далее следует упомянуть крупных представителей петроградской интеллигенции: профессора уголовного права Новицкого (председателя правления православных приходов), бывшего петербургского присяжного поверенного Ковшарова, проф. Военно-юридической академии Огнева и др. – и рядом с ними церковная мелкота – консисторские чиновники и канцеляристы. На месте защиты – рядом с почтеннейшим Бобрищевым-Пушкияым – восседал А.И.Введенский , который еще в своей знаменитой речи в Таврическом дворце публично объявил, что он берет на себя защиту митрополита Вениамина; он также просил отдать ему на поруки митрополита, но ему в этом было отказано. Удалось взять на поруки лишь престарелого протопресвитера Дернова. – Я думал, – рассказывал впоследствии А.И.Введенский , – построить защиту на психологическом анализе характера митрополита; трудно было представить себе более некомпетентного в политике человека, чем митрополит. Вот я и хотел изобразить трагедию благочестивого, доброго монаха, которым вертели, как хотели, церковники, и думаю, что защитил бы – да вот не пришлось... Действительно, А.И.Введенскому не пришлось выступить на этом процессе, хотя его речь была бы, вероятно, очень эффектна; однако эффект, который он произвел после первого заседания, превзошел все ожидания. |
|
|
