| Подробность о чудесных борцах, которых видят татары, легко могла возникнуть, как результат конкретного понимания того, что с помощью Богоматери и ангелов одержана победа над татарами. Народная фантазия, как это бывает нередко, предполагает непосредственное участие в битве этих представителей высшей силы. Последний эпизод второй редакции, завещание Меркурия относительно своего оружия, нет надобности ставить в связь с „верованиями той отдаленной эпохи, когда воина зарывали в могилу вместе с оружиемъ и конем» или с „древним обычаем ставить копье и щит на могиле воина: почивший герой для новых воинских подвигов восставал из своей могилы и вооружался оставленным на ней оружием» 141 . Данная подробность, по-моему, явилась по памяти об оружии, которое висело над гробом того же Меркурия Кесарийского, и которого искал Василий Великий ; как это последнее послужило для низложения врага и насильника, так и оружие Меркурия Смоленского становилось оплотом его города против вражеских нашествий и должно было висеть над гробницей святого. Я не говорил пока об одной подробности, которую рассказывают, и во всем существенном одинаковым образом, обе редакции повести, не говорил потому, что она заставляет нас обратиться к новым источникам; соответствия в легенде о великомученике Меркурии ей не оказывается. Повесть рассказывает, что по отсечении главы Меркурий берет ее в руку и сам несет в город; редакция, знающая коня, добавляет, что в другую руку он взял повод коня и вел его за собой; риторическая редакция, старавшаяся по возможности все разъяснить и устранить различные недоумения, к этому моменту приурочивает посвящение жителей города в тайну чудесного события минувшей ночи; никто, кроме самого Меркурия, не мог бы сделать этого; пономарь знал многое, но не все: ему не был известен результат чудесного посланничества святого; и вот, последний сам свою главу „ко град принесе. пре всеми прогла главою своею сеченою. поведающи побед и прчтеи влчци нашея бцы» 142 . Буслаев наметил путь для объяснения этой любопытной подробности, указывая, что „принесение своей головы могло напоминать общеизвестное сказание о Дионисии Ареопагите » 143 (память его 3 октября). |
| В области агиографической легенды вообще подобное явление не новость: наиболее крупным его примером может служить знаменитое сказание о Варлааме и Иоасафе; в настоящее время можно уже не сомневаться в происхождении знаменитого царевича Иоасафа от Будды или его ученика Ясоды, из которых с последним его сближает и сходство имен 118 . Держась точки зрения, выясненной выше, надо предполагать, что сложение и распространение сказания о Меркурии Смоленском совершалось прежде всего путем устной передачи. Новое приурочение легенды и другие, вызванные им крупные видоизменения только при этом условии могли возникнуть и настолько укрепиться в сознании людей, что книжники, занявшиеся литературной обработкой повести, нимало не сомневались в реальности обоих Меркуриев и их подвигов и смело могли эти последние сравнить как самостоятельные, друг от друга не зависящие события. Рассмотрим теперь, насколько возможно объяснить отличия сказания о Меркурии Смоленском от греческой легенды результатом приурочения заимствованного мотива к новым лицам, местностям и событиям, и вместе с тем попытаемся возсоздать процесс сложения нашего сказания. В основе сказаний об обоих Меркуриях лежит представление о святом, как защитнике христиан против нечестивого врага. Это представление и привлекало внимание к сказанию о Меркурии Кесарийском, которое много раз повторялось, пересказывалось, переделывалось и было известно среди западных и восточных христиан. Что касается нашего сказания, то оно связано с нашествием на русскую землю также нечестивого врага и насильника, Батыя и татар. Это нашествие глубоко потрясло умы русских людей и надолго привлекло к себе внимание; в частности в литературе как первое нашествие, так и последующие отношения к татарам отразились в различных сказаниях, песнях, былинах. Охваченные ужасом люди просили помощи свыше и молились Богу и святым об избавлении от страшного врага; случаи, когда татарская гроза щадила кого-нибудь, рассматривались, конечно, как проявления этой особой сверхъестественной помощи. Батый не дошел до Новгорода, и спасение Новгорода объяснялось явлением ему на пути архистратига Михаила, вооруженного мечем и преградившего ему путь 119 . Подходил ли он к Смоленску, сказать трудно, в виду молчания достоверных исторических источников (о чем выше), но во всяком случае этот город уцелел от разорения. Спасение его также должно было вызвать представление о сверхъестественной помощи. |
| 101 Migne, Patrol. Gr., t. 94, р. 1277: ...παρειστκει σιος (Βασλειος) τ τς Δεσπονης εκνι, ν κα χαρακτρ γγραπτο Μερκουρου το οιδμου μρτυρος, παρειστκει δ ξαιτν ουλιανο το ϑεωττου κα ποσττου τυρννου ναρεσιν. ξ ς εκνος μυϑη τατην τν ποκλυψιν· ρα γρ πρς μν βραχ φαν τν μρτυρα, μετ ο πολ δ τ δρυ μαγμνον κατχοντα. 102 101 Я позволил себе остановиться на легенде о смерти Юлиана несколько более подробно, чем сколько следовало бы для моей непосредственной цели, в виду того, что в русской ученой литературе эта легенда мало известна. 103 В славянском ее переводе сказано: „и npiuдoxoмъ ... на поле чист именемъ Aciя, идж yбiлъ святый Меркурей Ульяна Поровата» (Тихонравов, Памятн. отреч. русск. лит-ры, II, 67; стр. 60). 106 Pertz, Monumenta Germaniae histor., Scriptores, XXII (Gotifredi Viterbiensis opera), 179 sqq. О смерти Юлиана от руки Меркурия тот же автор рассказывает и в другом своем сочинении, Speculum Regum, но без упоминания о Василии (ibid., 82 sqq). Для нас небезыинтересен по некоторым подробностям рассказ одного из комментаторов Speculi Regum (в примечании к указанному месту): Меркурий замучен был самим Юлианом, незадолго до того (ab ipso Juliano proximo bello fuit interfectus et jam sepultus); теперь он видимым образом возстал из гроба, взял свое оружие, сел на коня, чудесно оказавшегося перед ним (equum a Deo sibi paratum ascendit), и таким образом отправился против отступника. Что касается подробности, будто М. был замучен Юлианом, а не Декием, то ее сообщает и Legenda Aurea (erat autem Mercurius miles quidam qui ab ipso Juliano pro fide Christi fuerat interfectus). Таким образом получало особый смысл убиение Юлиана Меркурием: последний является мстителем за свою смерть; средневековый человек видел здесь проявление божественной справедливости. 108 107 Четьи-Минеи под 1 января (по изданию 1735 г., янв., л. 6): моляшеся стый сей предъ икною престыя Бцы в церкви, при ней же б uзoбpaжehie и стаго великомченика Mepkpia съ konieмъ яко воина. моляшеся же томъ, дабы злочестивый той царь гбитель xpicmiahckiu брани не возвратился живъ. И вид образъ стаго Mepkpia при прчтей Бц стоящаго uзмhшiйcя, и невидимо бысть то uзoбpaжehie мченика на hkiй часъ. По малмъ же времени показася со кровавленнымъ копиемъ .... |
| Непонятной мне кажется и мученическая кончина Меркурия. Почему верный служитель Бога и Богоматери, защитник родного города, по совершении своего подвига должен умереть? Версия, по которой его убивает один из варваров, производит тем более странное впечатление, как бы умаляя значение его подвига. Было бы естественнее и более в духе не только житийной литературы, но и народных представлений, если бы святой, совершив свой подвиг и зная о своем особом избранничестве, посвятил остальное время своей жизни служению Богу в звании инока. Г. Писарев объясняет это довольно просто: никакого веления свыше и предопределения Меркурия на мученическую смерть, как и вообще никаких сверхъестественных подробностей, на самом деле не было; он пал жертвою своей храбрости, как самый обыкновенный человек: исполин убит, враги разбиты, но в сражении, завязавшемся после убийства исполина, отомстили Меркурию (тут автору приходится допустить, что Меркурий два раза выходил из города: убив исполина, он принес его голову в город, а потом снова пошелъ в бой, в котором и был убит, когда „от усталости прилег на землю, чтобы отдохнуть»). Само по себе это очень правдоподобно; и конечно, если Меркурий действительно был убит, то тот, кто опоэтизировал его подвиг и представил святого посланным свыше, должен был примирить это понимание вещей с его смертью , чего и достиг предположением, что и кончина его определена свыше; в таком виде он и представил дело. Но, при всем правдоподобии, объяснение г. Писарева является опять слишком произвольным и очень свободно обращается с показаниями повести; так как история сложения легенды остается неизвестной, то данное объяснение является лишь гаданиемъ насчет ее исторической подкладки, сводящимся к ряду предположений, основанных одно на другом. Разъяснение легенды о Меркурии можно найти, руководясь указаниями самих памятников: повести и службы. И во второй редакции повести, и в службе Меркурий сопоставляется с другими святыми победоносцами. Следует рассмотреть эти сопоставления, сделанные старыми книжниками. |
| А между тем такое разъяснение делается тем более нужным, что внимательное изучение повести вызывает некоторые сомнения, недоумения и вопросы. Упоминания в письменности о Меркурии Смоленском и о том событии, героем которого рисует его наша повесть, мы находим сравнительно очень поздно: известные списки повести не восходят далее XVI века; следовательно, древнейшие из них писаны спустя по крайней мере два с половиной столетия после описываемых в них событий; редакция, которую Буслаев принял за более раннюю, дошла лишь в списке второй половины XVII в. От более раннего времени каких-нибудь данных о святом или свидетельств о почитании его памяти мы не имеем. По-видимому, празднование его памяти установлено также в позднее сравнительно время. В святцах разного рода его имя появляется не ранее конца XV века. При этом следует заметить, что не сохранилось указания на какой-нибудь акт, которым была совершена канонизация этого святого. Соборы XVI в., посвященные канонизации русских святых, не коснулись памяти Меркурия 76 . Многие рукописные святцы уже позднейшего времени не упоминают ее. Самый день памяти Меркурия Смоленского (24 ноября) совпадает со днем памяти великомученика Меркурия Кесарийского (III в.); это во всяком случае внушает подозрение, что при установлении празднования памяти первого не было точных сведений о его кончине. Иначе сомнительно, чтобы смоляне не назначили особого дня для чествования святого, которого так высоко ставят служба и повесть; странно, что такой видный в жизни Смоленска день, день чудесного спасения города от разорения, не праздновался и остался не отмеченным. Позднейшие памятники (напр. Словарь о святых) указывают на 24 ноября, как на день события; но и это указание подозрительно: основания для него неизвестны, а между тем его очень легко объяснить желанием мотивировать post factum состоявшееся уже приурочение памяти русского Меркурия к этому дню. В одном Погодинском месяцеслове XVII века 1962, л. 1), по свидетельству г. Писарева 77 , она отнесена к 16 августа; это указывает известное колебание в выборе дня празднования. |
| Выводя основу легенды о Меркурии Смоленском из литературных источников, мы однако можем удержать ту общую характеристику нашей повести, которую дал ей Буслаев 160 : откуда бы ни брались и каким бы путем ни создавались различные подробности сказания, в результате повесть представляет „обдуманное целое, выведенное из главной идеи о спасении Смоленска заступлением Богородицы и подвигомъ . . . Меркурия»; особенно во второй редакции повести Буслаев указывает поэтические элементы, подбор таких черт, как плач земли, трогательное впечатление, производимое судьбою и действиями героя и его симпатичной личностью, хорошо выдержанную обрисовку таинственности его подвига; сюда же можно отнести и чутье к непоследовательности, необоснованности тех или других черт и желание выяснить их и мотивировать, стремление к цельности и связности представления; таковы попытки объяснить и мотивировать смерть святого и т. п. Мы можем вполне признать за нашей повестью эти достоинства, равно как и оценку ее Буслаевым, как произведения, в котором выразилось уже развитое национальное сознание. Вывод, сделанный Буслаевым из показания повести о западном происхождении Меркурия, должно однако оставить в стороне при нашем понимании дела. Буслаев видел в этой подробности следы сношений Смоленска с Западом и в признании западного происхождения в своем защитнике видел выражение „сочувствия к немцам и их блогородным качествам», невольного преклонения перед западной культурой. „Смоленск, с надеждою обращавший взоры на запад Европы, хотя и бессознательно, превознес в своем герое плоды западного просвещения и противопоставил его восточному насилию и варварству. Потому весь характер смоленского героя проникнут рыцарством: это крестоносец, совершающий чудеса храбрости, это Божий дворянин, поборающий за христианство против поганых мусульман, это паладин из полчищ Карла Великого и вместе с тем благочестивый рыцарь, посвятивший себя на служение Мадонне» 161 . А. Н. Пыпин справедливо находит эти „заключения преувеличенными, если принять в расчет, что легенда еще мало исследована» 162 . Заметим, что Буслаеву для такого перехода к немцам надо было признать, что слово „римлянинъ» в приложении к Меркурию означает вообще западноевропейского католика, т. е. прежде всего немца. Повесть не дает основания так толковать это слово; само появление в ней данного указания на происхождение Меркурия я старался объяснить совсем иначе, и если оно действительно есть отголосок связи великомученика Меркурия с Римом, то заключения Буслаева этим самым устраняются. Если смоленское сказание одолжено чем-нибудь Западу, то с некоторым правом мы можем в этом смысле толковать лишь фантастическую подробность о несении головы; прочие черты, которые вызывают объяснение из иноземного источника, приходится возводить к источникам восточным, византийским; сюда относится и то, что рассказывается про избранничество Меркурия Богородицей. |
| Он введен и в один из пересказов 2-й редакции нашей повести, именно в текст Русск. Временника: Меркурий отправляется на свой подвиг „вседъ на конь». Весьма аналогично с Меркурием, другой враг Батыя, венгерский король Владислав (которому народное сказание приписывает и убиение Батыя), по известию, передаваемому нашими хронографами 133 , также получает свыше повеление выступить против татар и также находит оседланного коня, от чего он „и разуме помощь Бoжiю». Равным образом и Меркурию Кесарийскому не в одном памятнике дается конь: вышеуказанная миниатюра X века изображает его всадником; так и Legenda Aurea 134 ; еще более сходен с нашей повестью указанный выше рассказ комментатора Speculi Regum Готфрида Viterbiensis 135 . О мифических конях Буслаев заговорил, конечно, потому, что конь Меркурия отличается чудесностью: по выходе из церкви святой находит „ту прехрабра коня стояща», по окончании же подвига „конь той невиденъ бысть»; очевидно, он ниспослан свыше, специально для данного дела. Но чудесность не есть непременно проявление или отголосок мифологических верований; в данном случае этот элементъ чудесности можно объяснить психологически, из благочестивого, христианского религиозного чувства. Раз Меркурий под влиянием образов других воителей был представлен в виде всадника, а между тем раньше о коне ничего не было известно, то естественно было объяснить его появление чудесным образом: призванный свыше на подвиг, святой получает и потребного для того коня, как особый дар свыше (оружие у него уже было). Таким же чудесным образом появляется конь и в некоторых указанных выше рассказах о великомученике Меркурии и о Владиславе. Далее, обе редакции повести расходятся в описании того важного момента, когда Богоматерь посылает Меркурия на подвиг. В обоих случаях Она сама открывает ему свою волю; но в словах Ее есть разница: они согласованы с дальнейшим ходом рассказа: в редакции, знающей исполина, слова Богоматери содержат указание на него: „т бо noмoщiю и силою хрта бга победиши исполина» 136 . |
| Хотя тут и сказывается особая воля Божия, но странен такой выбор орудия ее; и я могу объяснить себе такое представление дела только тем, что повесть наша есть продукт указанных литературных влияний и затем попыток найти объяснение подробностям, вызывающим недоумения. Роль этого „варварина» старались осмыслить, представляя его сыном убитого Меркурием исполина, что до некоторой степени объясняло его дерзость: он мстил за смерть отца (почему однако он не напал на Меркурия во время боя, а выждал, когда святой освободится от остальных враговъ?). Такое понимание дела, по-видимому, возникло уже позднее; высказывается оно первоначально несколько робко, неуверенно: „варваринъ лютъ или сынъ того исполина»; и Буслаев обратил внимание на эту неуверенность и объяснял ее позднейшим появлением такой генеалогии. Некоторые списки 128 вовсе не имеют такой вставки; в рукописи Киевской Духовной Академии 129 данные слова находятся в числе прибавок, сделанных позднейшей рукой на полях и между строками. Такое именно осмысление роли убийцы Меркурия подсказывалось довольно обычным для рассказчиков разных повестей стремлением отождествлять или сближать вещи, являющиеся или в аналогичной роли или сходными по природе. Фантазия рассказчиков, подобная той, которая сближала например в знаменитом апокрифе древо райское с древом крестным, производя последнее из ветви первого, могла в данном случае сблизить двух татар, противников Меркурия, произведя второго от первого. Чтобы объяснить далее, почему неожиданное убиение Меркурия одним из татар не ободрило прочих, разрушив их страх перед сверхъестественной силой, помогавшей русскому витязю, данная редакция повести вводит новую черту, заставляя самого убийцу усрамиться своего собственного поступка. Весьма важной является черта, известная обеим редакциям: пророчество Богоматери Меркурию, при посольстве его, о его мученической кончине (пророчество разнообразится по редакциям сообразно различному представлению смерти Меркурия); я рассматриваю ее, как результат желания выяснить то, что вызывало недоумения, т. |
| Таким образом возникает представление о Меркурии, спасителе Смоленска, как особом, русском святом, и вместе с тем как о национальном герое; возникновение этого представления является важнейшим моментом в развитии нашего сказания. Далее совершенно понятным становится указанное выше видное различие между греческим и русским сказаниями. Главный предмет сказания – защита от неверных города мучеником Меркурием. Когда совершено им это чудесное деяние, до смерти или после нее, первоначально это вопрос второстепенный; а раз Меркурий понят в Смоленске, как свой, как местный святой, то представление о данном чуде, как посмертном, должно было понемногу сгладиться и стушеваться; оснований для такого нарушения естественного хода вещей в данном случае не было; никаких других данных о русском Меркурии и о времени его жизни также не было; всего проще было думать, что Меркурий участвовал в смоленских событиях, как живой человек, что в это время он и жил в Смоленске. Таким образом возникает более или менее определенное историческое приурочение его личности. Представление о том, что победоносец Меркурий был вместе с тем и мученик, давалось тем не менее уже основой греческой легенды о смерти Юлиана: она именует его мучеником; в ней же содержится намек и на его воинское звание; другие источники сообщали также некоторые подробности о жизни великомученика; о его мученичестве узнавали из самых кратких святцев, начиная с древнейших русских святцев, месяцеслова при Остромировом Евангелии 122 ; подлинники представляют его молодым воином; более же всего сведений о его жизни давало конечно его житие: о его молодости, воинской доблести, преданности его Богу, о явлениях ему ангела, о его мучениях и кончине через усечение. Почерпнутые из разных источников сведения о Меркурии, как о мученике и воине, о молодом и благочестивом человеке, в представлении благочестивых смолян, веривших уже в существование двух Меркуриев, легко могли связываться с образом то одного, то другого из них, и это тем легче, что об обстоятельствах жизни Меркурия Смоленского определенных сведений никто не имел. |
| Святые мученики Мануил, Савел и Исмаил, родные братья, происходили из знатного персидского рода. Отец их был язычником, мать, христианка, крестила детей и воспитала их в твердой вере во Христа Спасителя. Возмужав, братья поступили на военную службу. В качестве послов персидского царя Аламундара они были посланы для заключения мирного договора к императору Юлиану Отступнику (361–363). Юлиан принял их с подобающей честью и оказывал расположение. Но когда братья отказались принять участие в языческом жертвоприношении, разгневанный Юлиан, нарушив закон, заключил мирных посланников чужой страны в темницу, как преступников. На допросе он сказал им, что если они презирают почитаемых им богов, то нельзя достигнуть между странами ни согласия, ни мира. Святые братья отвечали, что они посланы своим царем с государственным поручением, а не для того, чтобы рассуждать о богах. Видя твердость веры святых братьев, император велел подвергнуть их жестоким мукам. Святых мучеников подвесили, пригвоздив руки и ноги к дереву, в головы вонзили гвозди, а под ногти рук и ног вбили острые спицы. Во время истязаний святые воины, как бы не чувствуя мучений, славили Бога и молились. Наконец, святым мученикам отсекли головы мечами. Тела их Юлиан приказал сжечь, но внезапно произошло землетрясение, земля разверзлась и приняла в свои недра тела святых мучеников. Через два дня, после усердной молитвы христиан, земля возвратила тела святых братьев, от которых исходило благоухание. Многие язычники, ставшие свидетелями происшедшего чуда, уверовали во Христа и крестились. Христиане с честью погребли мощи святых мучеников – братьев Мануила, Савела и Исмаила. Это совершилось в 362 году. С этого времени мощи святых страстотерпцев прославились чудотворениями. Узнав об убийстве своих послов и о том, что законопреступник Юлиан с многочисленными воисками идет против него, царь Аламундар собрал воиско и стал на границе своих владений. В крупном сражении персы одолели греков. Юлиан Отступник был убит святым великомучеником Меркурием (сведения помещены 24 ноября). |
|
|
