| Такая версия сказания по сравнительной простоте представления кажется мне древнейшей. По другой версии, представляемой 2-ой редакцией повести, дело гораздо сложнее. Заметим, что эта редакция вводит подробность об исполине, который был силою татарского войска и предметом ужаса для русских, и которого обезглавил Меркурий. Очень возможно, что исполин явился в русской обстановке непосредственно на смену врагу Христовой веры греческой легенды, императору Юлиану. Данная версия сказания удержала, стало быть, единоличного врага Меркурия, определенное лицо, против которого главным образом направлен подвиг; а так как Батый погиб под Смоленском, то император заменился не царем татарским, а безымянным лицом, подобно и другим заменам в нашем сказании. Но это лицо явилось в виде исполина: образ исполина могли дать многочисленные старые рассказы о битвах, решающихся единоборством, рассказы, в которых очень часто представителем вражьей силы является исполин, „крепкий силою»; таков библейский рассказ о Давиде и Голиафе (который и привлекался к сравнению нашими книжниками), таковы и русские старинные рассказы, повествующие о борьбе с варварами, особенно с печенегами; по этим рассказам дело нередко решается единоборством между русским и вражьими богатырями. Такие рассказы вошли и в летопись: о печенежском богатыре, „превеликомъ зело», и отроке, его удавившем (993 г.); о князе косожском Редеде, убитом кн. Мстиславом Тмутороканским (1022). В данном случае то лицо, которое убивает Меркурий, также как и те сказочные великаны, как бы сосредоточивает в себе силу вражеского войска, и убиение его представляется делом особенно важным; но все-таки это лицо не царь; оставалось представить его такого рода исполином. В памяти о печенежских богатырях-исполинах и единоборствах с ними русских удальцов заключается и причина, почему служба Меркурию называет врагов, грозивших Смоленску, печенегами. Это название для Буслаева было главным основанием полагать, что служба представляет особую редакцию сказания, которую по времени ее происхождения надо поставить между двумя, дошедшими до нас в повествовательной форме. |
| Отсюда и объясняется особенное разногласие дошедших до насъ редакций повести именно в этом пункте: каждая по-своему старалась осмыслить сообщаемый факт кончины святого и разъяснить непонятное в нем. Впрочем, как мы уже говорили, попытки эти все-таки не увенчались успехом. Прежде всего надо было выяснить, от кого принял Меркурий мученическую кончину. Врагов он разбил; злочестивого царя, подобного тому, который мучил кесарийского святого, в русской обстановке не было. Таким образом, положение вещей требовало здесь от народной фантазии известного вымысла и вызывало новые подробности, свойственные лишь русскому сказанию. Ответы на данный вопрос были различны. Наиболее простой ответ дан той редакцией повести, по которой Меркурий кончает жизпь сверхъестественным образом, от руки неземного существа; непонятный факт прямо толкуется здесь, как особое проявление воли Божией, устраняющее человеческие мудрствования: кончина святого вызвана таинственным Божиим которое определяло задачу жизни Меркурия делом спасения города от врагов и по исполнении его переселяло его в небесное царство; повествователь именует исполнителя воли Божией „прекраснымъ воиномъ» 123 ; как справедливо объяснил Буслаев, под этим прекрасным воином нужно разуметь ангела, которого всего естественнее представить исполнителем Божией воли. Но введение ангела в рассказ, по моему мнению, подсказывалось и литературным источником, тем же житием великомученика Меркурия; этому последнему ангел Господень является дважды: один раз перед битвой 124 , другой – во сне, убеждая его исповедать Христову веру и восприять мученическую кончину: „помнини ли что ти рехъ ... блюди и не забоуди Гда Бга есть бо ти его ради законно пострадавше венецъ победныи взяти в православномъ царстви со всеми любящими его» 125 . Образ ангела, являющегося во время битвы, а с другой стороны убеждающего к мучению, повлиял на образ ангела в русском сказании: здесь явление его также связано и с битвой, и с кончиной Меркурия; в новой обстановке роль ангела понята, как более значительная; он сам является исполнителем Божьей воли и пресекает жизнь Меркурия. |
| Указание на западное происхождение Меркурия само по себе является вполне правдоподобным и принималось обыкновенно за исторический факт. Но и в данном случае допустимо влияние литературного источника, того же жития великомученика Меркурия; и раз уже видеть в великомученике Меркурии прототип нашего святого, то объяснять таким образом и эту черту кажется вероятнее, чем за нею одной удерживать историческое значение. В числе других подробностей древний святой мог передать герою русской повести и свою связь с Римом. Правда, он родом не из Рима, но он римский воевода, мучение его совершается по велению римского императора и главным образом в самом Риме. Таким образом всем указанным чертам из жизни Меркурия Смоленского, не подтверждаемым русскими историческими достоверными источниками и известным лишь по поздней записи, находятся аналогии в литературных источниках; литературное объяснение делается наиболее вероятным. Между тем, за устранением всего „заимствованного», у нас не остается ничего, что мы могли бы считать принадлежащим именно русскому святому, в чем могли бы видеть исторический элемент и историческую основу сказания; ничего, кроме мелких отмен против указанных источников и мелких добавлений, которые, как мы ниже покажем, объясняются из нового приурочения легендарного сюжета и его развития в новой обстановке и в новой среде. В результате мы можем считать Меркурия Смоленского скорее героем литературной легенды, чем историческим лицом, достоянием не истории, а истории литературы. Я полагаю, что сказание о Меркурии Смоленском явилось, как результат приурочения к русской почве рассказов о великомученике Меркурии Кесарийском (жития его и легенды об убиении им Юлиана, по пересказу ее в житии Василия Великого ), приурочения, которое затем вызвало представление об особом новом святом Меркурии, уже русском 117 . В таком случае мы имеем в нашей легенде весьма интересный пример новой локализации сказания и вызванного ею раздвоения поэтического образа: в новой обстановке он представляется отличным от первого, несколько иначе понимается, повествование обставляется новыми подробностями. |
| II. Любопытны его выводы относительно сказания о св. мученике Меркурие смоленском, спасшем город в нашествие Батыя. Литературный источник сказания, естественно объясняющий разные его части, он находит в Псевдо-Амфилохиевом житии св. Василия Великого , содержащем рассказ об убиении императора Юлиана Отступника великомучеником Меркурием кесарийским, память которого приходится в один день с памятью смоленского мученика – —177— 24 ноября. Об этом подвиге кесарийского мученика упоминает и русское сказание. Совпадение обоих памятников, как показывает сопоставление г. Кадлубовского, очень значительно, – так, что греческий первоисточник исчерпывает почти все детали смоленской легенды. «За устранением всего заимствованного (в русском сказании из греческого жития) у нас не остается ничего, что мы могли бы считать принадлежащим именно русскому святому, в чем могли бы видеть исторический элемент и историческую основу сказания, ничего кроме мелких отмен против указанных источников и мелких добавлений, которые объясняются из нового приурочения легендарного сюжета и его развития в новой обстановке и в новой среде. В результате мы можем считать Меркурия смоленского скорее героем литературной легенды, чем историческим лицом достоянием не истории, а истории литературы». Сказание о Меркурие смоленском явилось как результат приурочения к русской почве рассказов о великомученике Меркурие кесарийском. Мы имеем в нашей легенде весьма интересный пример новой локализации сказания и вызванного ею раздвоения поэтического образа (стр. 126–127). Литературную историю памятника исследователь представляет несколько в новом виде. Буслаев считал три последовательных редакции легенды – эпическую, первоначально образовавшуюся в народных сказаниях, хотя дошедшую в рукописи только XVII в., лирическую, содержащуюся в службе святому, и литературную в книжной переработке. г. Кадлубовский вовсе исключает из числа редакций вторую вследствие незначительности ее отступлений от третьей, а отношение той и другой представляет в обратном виде: не литературная редакция заимствовала сказание из церковной службы, а скорее наоборот – служба составлена под заметным влиянием этой редакции и, следовательно, после нее. Легенда сложилась под книжным влиянием, значит название редакции «эпическая» не совсем точно. Она записана к концу XV стол., когда была составлена и служба св. Меркурию. |
| Скачать epub pdf Страдание святого великомученика Меркурия Память 24 ноября Нечестивые цари Римские, Декий и Валериан 7681 , созвав своих князей и вельмож, имели совещание с ними о распространении чествования своих лживых богов, и истреблении и уничтожении святой христианской веры. И единодушно, с общего согласия, они издали в Капитолии 7682 следующий указ: – Римские цари, непобедимые победители, присночестные, великие, верные, Декий и Валериан с вельможами: так как мы испытали благодеяния и дары наших богов и, вместе с тем, насладились победами, которые они подают нам на врагов, так как, к тому же, мы изобильно получаем от них всякого рода плоды, чрез благорастворение воздухов, и считаем их своими благодетелями и устроителями общего благополучия; то, посему, по совещании с вельможами, единодушно повелеваем, чтобы люди всякого звания, свободные и рабы, военные и не военные, – приносили жертвы богам, припадая и усердно молясь им. Если же кто осмелится нарушить наше царское повеление, изданное нами на общем совещании, того мы повелеваем, связав, бросить в темницу, потом предать различным мучениям. Если, раскаявшись, он подчинится повелению, то будет удостоен нами не меньшей почести; если же будет противиться, то, после многих мучений, пусть будет казнен чрез усечение мечом, или пусть будет брошен в море, или отдан на съедение птицам и псам. В особенности же так должны быть казнены христиане, если найдется кто-либо из их веры; повинующиеся же нашему повелению получат великие почести и подарки. Желаем благополучно здравствовать. Когда был издан такой царский указ, то весь Рим пришел в смятение, ибо это безбожное повеление было объявлено по всему городу и послано в окрестные города и страны. В то время на римское государство восстали варвары 7683 ; цари приготовляли своих воинов и приказали воинским полкам из всех городов сходиться в Рим. Тогда пришел и тот полк, в котором Меркурий был воином; этот полк назывался Мартенсес, из первой Армении 7684 , под начальством трибуна 7685 Сатурнина. По отбытии царя Декия на войну, Валериан остался в Риме. |
| Г. Писарев думает, что древняя, до нас не дошедшая, повесть была сознательно видоизменена переделывателем ради возвеличения Меркурия. Но не говоря уже о том, что не все предполагаемые им перемены связаны с возвеличением Меркурия, трудно допустить, чтобы благочестивый книжник взял на свою совесть такие искажения, если бы не опирался на готовые уже рассказы, ходившие из уст в уста и пользовавшиеся доверием у авторитетных людей. 88 Рукоп. кн. Оболенского (ч.-минея на ноябрь), 91, л. 555–560. По-гречески нач.: ’Е τ καιρ κεν βασιλεοντος Δεκου κα Οαλεριανο ... – Я не встречал указаний на перевод жития, писанного другим видным византийским агиографом, Никифором Григорой (Κα κυβερνητς μν πρς νεμον... См. Fabricii Bibl. Gr., ed. Harles, IX, 124). 92 91 С V века развивается и другая, для нас в настоящее время не важная, подробность легенды: умирая, Юлиан собирает в руку текущую из раны кровь и бросает ее, по одним (Филосторгий) – к солнцу, которое он почитает высшим из богов и которому шлет горький упрек за то, что оно его не сохранило (упрек солнцу передает и Малала), но другим (Созомен, Феодорит, позднее Амартол, житие влмчн. Артемия и мн. др.) – к небу, с враждебным возгласом, обращенным к Христу: насыться, о Галилеянин! Некоторые, как говорит Созомен , рассказывали, что при этом он видел самого Христа (что историк считает не невозможным); по житию Артемия Господь не только „изволи предъ нимъ стати», но „и насмисатися ему». 97 96 М. Син. Б-ки слав. р-сей 178, л. 11 слл.: Житïе и чюдеса иже во стыхъ оца нашего Василïя Великаго... списана анилохïе епископо иконïискы. 100 Данная легенда возбуждала недоверие уже давно (не доверял ей Глика); главным основанием было то обстоятельство, что на самом деле при жизни Юлиана Василий не был еще епископом. Болландистами окончательно утверждено, что житие это апокрифическое (А. А. S. S. Jun. II, 835, 936 sqq.); в добавление к приведенному главному аргументу они указывают, что если бы что-нибудь подобное рассказываемому имело место, то было бы упомянуто в речах друга Василия, Григория Богослова , против Юлиана; Амфилохий написал похвалу Василию, и это подало повод приписать ему житие, составленное не раньше VIII в. (это последнее мнение согласно с общим ходом развития легенды о смерти Юлиана); в сообщении жития о притеснении Юлианом Кесарии – отголосок воспоминаний о том, что Юлиан лишил было город его имени за разрушение капищ (о чем Созомен , V, 4). |
| Вот что повествует оно об интересующем нас событии. Привожу рассказ по славянскому переводу, именно по тексту Синодального списка январской книги Макарьевских Четьих Миней 97 . Он читается подъ особым заглавием: „ виденïи, еже виде Василïе Великïи» 98 . Автор рассказывает о походе императора Юлиана в Персиду, о его угрозах разорить город Кесарию, которые он произносит в разговоре со св. Василием; по удалении Юлиана Василий убеждает людей „взыти на гор дидимьскю. идеже что есть и покланяемь бгоматере честный хра». Сам он, три дня пребывая без пищи, молит Бога „разорити законопрестпнаго цря мысль. И оубо молящся ем и бдящ тако и с людми сокршенным срцемь. зрить во сне василïи множество воиньства нбнаго. сюд и сюдоу на горе, и посреде и на престоле славне» седящю некю в женьсте бразе, и сице некако рещи къ иже близъ еа стощи. величаишимъ мжемь. Призовите ми семо Меркоурïа. да идеть и оубïеть оулïана. иже на сна моего и га I ха похлившаго. стыи же со всемъ ржïе своимъ прпшедъ. и повеленъ бывъ нея. воскоре поиде.... равносилен же сем. сонъ. зряше и оубо мдрець. в тои нощи съ иоулïано сыи в персиде. и кыесторскыи санъ оукрашаа. оудивлься оубо виденïю василïе. и еввоула единого возбдивъ. сниде с ни во гра. и идоша во хра стго мчника меркрïа. идеже самъ лежааше. и ржïа его. же възыскавъ и не обрете. и призвавь стража. вопрашааше где оубо соуть сïа. иже съ клятвами глаше вечеръ т бïах. идеже воин лежаще храняхся. верова оубо несуменною верою. василïи, ко истинно бе виденïе и прославивъ бга непрезирающаго надеющися нань. и со тщаниемъ многымъ и радостïю неизъгланною. взыде на гор. и еще все спящи. их же возвигнвъ. и на молитв поспешествовати повелевъ. во гласе блговествова имъ. еже бга том бывшее и ко в нощь оубïенъ бы мчитель». Василий с народом возвращается в город; собравшись в храм, приносят благодарение Богу. Далее, в главе, названной: „ заколенïи мерьскаго оулïана» 99 , находим известие, что спустя семь дней явился в Кесарию перепуганный квестор Юлианов Ливаний, упомянутый выше, и в храме, где собрались тогда по случаю праздника граждане, сообщил им о смерти Юлиана; в заключение говорится о крещении Ливания 100 ). |
| В результате и последний становится и мучеником, и молодым человеком, и богобоязненным, и римлянином. Таким образом объясняется для нас и тот странный факт, что повесть заставляет Меркурия умереть мученическою смертью после своей победы. Сближение рассказа о заступничестве христиан против неверных с чертами жития великомученика облегчено было эпизодом жития, рассмотренным нами выше и представляющим Меркурия в подобной же роли победителя врагов (царя и войска), блогодаря сверхъестественной помощи. Я полагаю, что этот эпизод жития отразился в известной степени на сообщении обеих редакций нашей повести о битве, в которую вступает Меркурий Смоленский с татарским войском и в которой одерживает победу. Таким образом сложились постепенно главные основания нашего сказания и главные черты образа русского святого и героя, который нам известен из повести; в конце концов установилось довольно прочно представление о молодом воине Меркурии, жившем в Смоленске во время татарского нашествия, ведшем богоугодную жизнь и по велению Богоматери выступившем защитником города против неверных, разбившем их рать и увенчавшемся мученическим венцом. Быстро распространившись среди жителей Смоленска и став общеизвестным, представление это пользовалось полным доверием, и святой Меркурий Смоленский было признан духовенством; акта канонизации не сохранилось; очень возможно, что его и не было, и что признание совершилось путем литературным: на основании сложившегося представления о небесном избраннике и мученике Меркурии, стали вписывать его в рукописные святцы; сперва это делалось в Смоленске, а потом перешло и в прочие места русской земли. Не зная, куда приурочить празднование его памяти, его отнесли ко дню памяти греческого соименного святого. О мученической кончине святого представление, по-видимому, разнообразилось. Явившись в сказании вследствие нового его приурочения, она удовлетворяла любопытству, отвечая на вопрос, что сталось дальше с доблестным воином. А между тем очевидно, что уже в пору составления нашей повести чувствовалась известная неловкость такой развязке дела. |
| Святыя великомученицы Екатерины и святаго великомученика Меркурия На Господи, воззвах: стихиры святыя, глас 1. Подобен: Небесных чинов: Днесь красуется град Александрия,/пелены твоя, мученице,/в Божественнем храме твоем имея премудро./Темже и мы благочестно празднуем,/Екатерино, память твою честную:/молися о чтущих тя. Екатерины память ныне празднуим:/та бо истинно вся вражия силы/и словом же и делом низложи крепко/и риторское противление./Но молитвами ея избави ны, Боже,/от безбожных враг. Радуйся, всеславная мученице Екатерино честная:/Синайская бо гора,/в нейже виде купину Моисей неопалиму,/в той Христос Богоугодное тело твое,/ныне преложив, хранит/даже до времене втораго пришествия Своего. Ины стихиры мученика, глас 4. Подобен: Яко добля: Поборением Духа, страстотерпче Меркурие,/одолев противнаго,/яко воин непобедимый,/оружием веры тьмы разумных муринов посекл еси/и, совершив твой подвиг законно,/со всеми страдальцы венчался еси,/великомучениче преблаженне. С Небесе тебе Ангел,/язвы твоя исцеляяй,/послан бысть манием Божественнаго Духа:/отнележе исцелев, достославне,/рожны прободаемь, льстивно разжженными,/терпел еси, повешен и протязаемь,/и к камени привязаемь тяжкому,/и кровьми твоими, мучениче, обливаемь всюду. Царю воинствуя земному, Меркурие,/от негоже демоном повелеваемь жрети,/Богомудре блаженне,/муки претерпел еси,/и попаление огненное, и нуждную смерть,/и востекл еси ко Христу, венценосец,/и сочетался еси мучеников стадом,/о мире моляся. Слава, глас 2: Радостно к торжеству Богомудрыя мученицы Екатерины стецемся,/о мучениколюбцы!/И тую похвалами, яко цветы, увязем,/радуйся, вопиюще ей,/яже лживых риторов свирепоустие обличивши,/яко ненаказания исполненных,/и тыя к вере Божественней руководствовавши./Радуйся, яже тело многоплетенным мукам вдавши/любве ради Творца твоего,/и не низложившися, яко отроковица негиблема./Радуйся, яже горняя пребывалища, возмездие болезней наследовавши,/и славы вечныя наслаждаешися./Еяже желающе, песнопевцы твои,/надежды да не отпадем. |
| «За устранением всего заимствованного (в русском сказании из греческого жития) у нас не остается ничего, что мы могли бы считать принадлежащим именно русскому святому, в чем могли бы увидеть исторический элемент и историческую основу сказания, ничего кроме мелких отмен против указанных источников и мелких добавлений, которые объясняются из нового приурочения легендарного сюжета и его развития в новой обстановке и в новой среде. В результате мы можем считать Меркурия Смоленского скорее героем литературной легенды, деяния историческим лицом достоянием не истории, а истории литературы». Сказание о Меркурии Смоленском явилось как результат приурочения к русской почве рассказов о великомученике Меркурии Кесарийском. Мы имеем в нашей легенде весьма интересный пример новой легализации сказания и вызванного ею раздвоения поэтического образа (стр. 126 27). Литературную историю памятника исследователь представляет несколько в новом виде. Буслаев считал три последовательных редакции легенды – эпическую, первоначально образовавшуюся в народных сказаниях, хотя дошедшую в рукописи XVII в., лирическую, содержащуюся в службе святому, и литературную в книжной переработке. Г. Кадлубовский вовсе исключает из числа редакций вторую вследствие незначительности ее отступлений от третьей, а отношение той и другой представляет в обратном виде: не литературная редакция заимствовала сказание из церковной службы, а скорее наоборот – служба составлена под заметным влиянием этой редакции и следовательно после нее. Легенда сложилась под книжным влиянием, значит название редакции «эпическая» не совсем точно. Она записана к концу XV стол., когда была составлена и служба св. Меркурию. III. В житии преп. Никиты Столпника Переяславского влияние со стороны греческого жития соименного святого сказалось гораздо слабее, чем в двух предыдущих случаях. Можно только сказать, что некоторые подробности жития Никиты Столпника, а также некоторые представления о нем, как помощнике людей в борьбе с бесами развились не без влияния образа великомученика Никиты, его культа и легенды о нем (именно апокрифа «Никитино мучение»). |
|
|
