| Духовное пробуждение благодаря деятельности некоего студента. Многие обращённые им прибегают к Терстегену В то время как всякое публичное духовное назидание вне церквей в продолжение вот уже ряда лет было запрещено, некий студент из Дуйсбурга , переживший внутреннее обращение к Богу, стал открыто призывать к покаянию и держать многолюдные речи в Шпельдорфе, Штируме и Мюльхайме. Многие души, осознав под влиянием сих речей свою падшесть, прибегали к нашему Терстегену, дабы обнажить пред ним свои греховные язвы и получить утешение и наставление к исправлению жизни. Его советы в таких случаях были столь благословенны и действенны, что принявшие их ревностно вступали в борьбу с грехом и приходили к истинной вере в Господа Иисуса, в каковой они, по милости Божией, неколебимо пребывают и поныне. Повествования Терстегена об этом времени своей близкой духовной сестре, о коей мы уже упоминали выше, заслуживают того, чтобы мы поместили здесь оные. «Вот уже несколько дней, — пишет он среди прочего, — я вновь недомогаю, по причине простуды и того, что три или четыре недели я не имею покоя от беспрестанных визитов множества людей, коих, как кажется, коснулось духовное пробуждение. На второй день Рождества, почувствовав себя достаточно хорошо, я нашёл в себе силы и желание пойти в собрание и произнести небольшую речь — чего я не делал вот уже больше года. Никогда я не видел столько народа в собрании. После сей речи количество посещающих меня ещё более увеличилось. Мне пришлось смириться с этим — ведь угождение Богу и служение ближним гораздо важнее здоровья, да и самой жизни. Впрочем, признаюсь, что я не получил здесь извещения от Господа. Я поступаю так, как велят обстоятельства, и прошу у Бога о прощении, если кому-то это не идёт на пользу. Единственное, в чём я уверен, что по своему устроению мне лучше совсем бы скрыться куда-либо, если б только была такая возможность. Господь да управит нас во всём!» . В другом письме он говорит: «Слава Богу! духовное пробуждение ширится у нас. В течение нескольких недель подряд с утра до вечера меня ожидают посетители, дабы увидеться со мною. Многие вынуждены приходить по пять или шесть раз, прежде чем нам удастся поговорить хотя бы четверть часа. Нередко бывает, что мне приходится беседовать одновременно с десятью, двадцатью, а то и тридцатью душами, нуждающимися в духовном утешении. Речи Шевалье, хоть и несколько поверхностные, приносят пользу немалому числу людей, поскольку пробуждают их к покаянию. По его и многих жаждущих душ настоянию я решился в прошлом месяце провести вместе с ним домашнее собрание. Я давно не говорил публично. Сошлось от трёхсот до четырёхсот человек, и так как дом был полон до самых дверей, то люди брали лестницы и, приставив оные к окнам второго этажа, взбирались и оставались на них, внимая происходящему. Воодушевление было велико, и я надеюсь, что всё сие не останется без плода. |
| После этого «богослужения» Господь якобы сказал ему: «Призови всех, кто хочет получить благословение. Первому человеку, откликнувшемуся на этот призыв, я приложил палец ко лбу и произнес: «Именем Иисуса Христа!». Он моментально упал, как от удара бейсбольной биты. Мне показалось, что удар этот нанес ангел, стоящий рядом. Я прошел по всему ряду: БАМ, БАМ, БАМ... Весь ряд лежал на полу, сраженный силой Божьей...». В декабре 1987 года этот «смеющийся проповедник Евангелия», как теперь его называли сектанты, приехал в США. Лишь спустя несколько лет он получил возможность увидеть плоды своего «труда». «Сила Святого Духа изливалась без всякого предупреждения. Люди падали со своих стульев и катались по полу. Даже воздух приходил в движение. Люди начинали истерически смеяться, хотя смешного ничего не было... Чем меньше я проповедовал, тем больше людей спасалось». С тех пор эти феномены сопровождали все его миссионерские поездки. 1993 год – две поездки во Флориду. Здесь этим вирусом «заразился» В. Уильямс, пастор епископальной Церкви. Затем его пригласили в Оклахому, где он выступал в библейском центре и в местном университете. Именно здесь его слышали Фрэнсис и Чарльз Хантеры, которые это «пробуждение» привезли в 1994 году в Англию, а позже и к нам, в Украину. Из Великобритании оно перекинулось на весь европейский материк. Как известно, в настоящее время это «пробуждение» проникло почти во все деноминации. Хорошо известный манипулятор-виртуоз Бенни Хинн в январе 1992 года посетил могилу известной американской миссионерки-пятидесятницы Эйми Семил Мак-Ферзстон в надежде получить там особое благословение. Получил же он «намного больше»: «Я почувствовал необыкновенное благословение... Я дрожал всем телом... дрожал под действием силы Божьей... Я верю, что Божье благословение витало над телом Эйми...» 83 . Достаточно было лишь протянуть руки над могильным холмиком этой «пророчицы» (о ней мы расскажем немного ниже), как жаждущий «языков» сразу начинал молиться «в духе». Толпами едут пасторы и члены общин в Торонто, чтобы удостовериться в услышанном и привнести новое веяние в свои общины. Харизматические общины единогласны в своем решении: «Это истинное пробуждение. Именно такого пробуждения ждут христиане». |
| В Америке «Великое Пробуждение» сигнализировало наступление всеохватывающего евангелизма – веры в то, что сущность религиозной практики состоит в «новом рождении», вдохновлённом проповедью Слова Божьего. Это воодушевляло Церкви в той же степени, в какой и разделяло их, позволив «новым евангелистам успешно установить религию нового рождения в качестве постоянного атрибута культурной жизни Америки» . Сторонники «Великого Пробуждения», его «евангелическая суть» – пресвитериане, баптисты и методисты – стали крупнейшими американскими протестантскими деноминациями в первые десятилетия XIX столетия . «Пробуждение» требовало демократизации религии и религиозной свободы, боролось против религиозной нетерпимости и теократии. Охватывая все колонии, оно тем самым способствовало их объединению. Первоначально это движение охватило все слои и классы общества и получило поддержку многих руководителей Церкви. Однако в это же время появились десятки бродячих проповедников. Эти набожные малообразованные люди сильно подрывали авторитет официальной Церкви, и поэтому их деятельность была запрещена законодательными органами многих колоний. В то же время попытки упрочить власть церковных авторитетов репрессиями производили противоположный эффект. Церкви распадались на отдельные конгрегации, и новоявленные секты приобретали все большее влияние. Они основывали высшие учебные заведения для подготовки священнослужителей. К старым колледжам – Гарвардскому (1636), Вильгельма и Марии (1693) и Йельскому (1701) – в 1746–1769-м гг. добавились новые – Принстонский, Колумбийский, Браунский, Руггерсский и Дартмутский. Религиозное восстание в какой-то степени оказалось прообразом восстания политического, поскольку оно стало первым общественным движением, объединившим колонии. Религиозная картина колониальной Америки радикально меняется, что ведёт к постепенной трансформации политической системы. Идея «избранности», привнесённая пуританами, была логически развита сторонниками «Великого Пробуждения», добавившими к ней элемент свободы и независимости. |
| Повесть заканчивается на мажорной ноте, но не заканчивается история самих героев. Они взрослеют от книги к книге, и судьба ведет их по дороге, полной приключений, опасностей, радостного узнавания жизни, собственной Родины и самих себя. Невозможно стать патриотом - отечестволюбом, - если не знаешь истории своей страны. Ведь нельзя любить то, чего не знаешь. Узнавание и пробуждение любви к малой родине - верный залог интереса и любви к Родине великой. Из этого исходит Сергей Сухинов. С чего надо начинать это узнавание? С чего вообще начинается родина? Для автора очевидно, что она начинается с семьи, своего дома, двора, улицы, поселка, города... Узнавание и пробуждение любви к малой родине - верный залог интереса и любви к своей великой Родине, той, что раскинулась от Балтийского моря до Тихого океана... Из этого исходит Сергей Сухинов. И поэтому с такой любовью и пристрастностью описывает он в повести «Клад и крест» историю малой родины своих героев - подмосковного поселка Петрово и его окрестностей. Именно здесь разворачиваются все увлекательные приключения Антона, Родика и Тёмы. Именно с древней историей этих мест связана легенда о золотом кладе, который увлеченно ищут подростки. Боярин Прозоровский, князья Галицины, тайное подземелье, подземный ход, сокровища, спрятанные бежавшим в эмиграцию князем, карта под кладбищенским крестом на могиле управляющего барским имением, поиски клада подростками, ставшими неожиданно для себя опасными конкурентами для бандитов, увлекательная детективная интрига... Весь этот антураж умело создан автором не ради приключений самих по себе - лишь бы развлечь ребенка, - а для того, чтобы без занудства поставить перед ним серьезные жизненные вопросы и вместе с героями повести найти на них верные ответы. Отличаются ли принципиально мечты юных друзей о кладе и получении с его помощью жизненных благ от корыстных планов криминалитета? Кому принадлежат спрятанные сокровища? Как по совести распорядиться деньгами, полученными за дорогую находку? Опасная погоня за сокровищами (детски-романтическая форма служения мамоне) подводит к границе между жизнью и смертью... |
| Григора, а сама пошла мыкаться по своим делам, мысленно обращаясь с мольбой к Богу и св. Григору. И вдруг по прошествии часа она увидела шедшую ей навстречу с кудахтаньем ожившую курицу с цыплятами. Изумившись, все восславили Бога и оживителя цыплят св. Григора, которым да будет благословен Бог. Житие Ованеса Саркавага Выдающийся армянский ученый и поэт Ованес Сарканаг жил во второй половине XI и первой четверти XII века (ум. 1129 г.). Восстановление политической независимости, наступившей с воцарением Багратидов (886 г.) и Арцрунидов (909 г.,), и длительный период мира (со второй четверти X века), последовавший вслед за укреплением власти Багратидов, способствовал экономическому и культурному развитию страны. В благоприятных политических и экономических условиях развертывается бурное городское строительство, развиваются ремесла и торговля, что стимулирует развитие архитектуры, живописи, пробуждение интереса к точным наукам и пр. Определенные сдвиги происходят в общественной жизни, которые, в свою очередь, вызывают изменения в идеологической сфере. Замечается пробуждение интереса к реальной жизни, к человеку. В преддверии этой эпохи стоит гениальный армянский поэт Григор Нарекаци (951–1003 гг.), в творчестве которого центральное место занимает человек с его внутренним миром, с раздирающими его душу противоречиями. В своей «Книге скорбных песнопений» Нарекаци первый среди армянских средневековых поэтов стремится раскрыть душу человека, обуреваемого страстями, страдающего в тщетных поисках спасения. С падением Багратидского царства (1045 г.) и последующим завоеванием Армении сельджуками (1071 г.) политическое положение страны коренным образом изменилось. Тем не менее, поступательный ход развития культуры и науки продолжался, так как экономическая жизнь армянского народа не претерпела существенных изменений. Сравнивая предыдущий этап с этим периодом культурной жизни армянского народа, М. Абегян пишет, что если «во времена царей Багратуни в Ани... наблюдалось большое стремление к возрождению науки среди армян и выразителем этих устремлений был Григор Магистрос, однако на деле осуществил и воплотил их в жизнь Саркаваг Вардапет» 291 . Нашествие сельджуков и завоевание ими Армении были причиной того, что многие монастыри центральной Армении, эти очаги культуры и просвещения, пришли в упадок. Научные и образовательные центры переместились в более безопасные горные районы Армении. Так, на северо-востоке Армении, где еще сохранилась власть армянских царей и князей, средоточием развития науки и просвещения становятся два крупных монастыря – Санаин и Ахпат 292 . Основанные в конце X века армянскими Багратидами, они вскоре становятся крупными очагами культуры, в которых трудятся известные ученые. Одним из самых прославленных вардапетов Ахпатского монастыря и был Ованес Саркаваг, с именем которого связано «преобразование всей системы обучения своего времени» 293 , возрождение наук среди армян, новое течение в армянской литературе и идеологии. |
| Поступки, слова, дела, пожертвования москвичей в эту эпоху выше всего! Слава первого народного порыва принадлежит Москве, и потомство должно воздвигнуть памятник древней русской столице за высокие ее подвиги в 1812 году. И при всем том никто еще не воображал, что это только начало геройства и пожертвований Москвы». Бородинское сражение. Картина художника Аверьянова «Подвиг генерала Костенецкого». Рядом несколько цитат разных авторов об этой битве. М.Брагин «В грозную пору»: «Шпага в его руках сломалась, Костенецкий схватил банник (длинная палка, которой прочищали пушку) и как дубиной наносил удары. От каждого удара сваливался замертво француз». К. Сергиенко «Бородинские пробуждение»: «Багратион с лицом, озаренным вдохновением боя, кричавший «браво!» французской атаке, спокойно ищущий смерти под ядрами Барклай, любимец Петербурга Кутайсов, гигант Костенецкий, дравшийся, как простой солдат и сломавший два банника о французские головы». В ходе Бородинского сражения Костенецкий (дворянин по происхождению), не удовлетворившись саблей, начал валить врагов орудийным банником, пока тот не сломался. После этого боя генерал обратился к Императору Александру I с тем, чтобы вместо деревянных банников в артиллерии ввели железные. На что Император ответил: «Железные банники могут быть, но откуда взять Костенецких, чтобы владели ими». Картина С.Герасимова «Кутузов на Бородинском поле». Строки из книги Л.И.Раковского «Кутузов»: «Внешне спокойный выдержанный Кутузов молчал. Он переживал в одиночку то, что другие привыкли выплескивать наружу. Он не оглядывался, ни с кем не говорил, но чувствовал, что за спиной его вся пестрая штабная толпа, среди которой немало недругов и интриганов, осуждают его и сплетничают вовсю». На картине С.Голубова запечатлен момент смертельного ранения генерала Багратиона. «Четверть века провел Багратион в огне грозных битв и никогда не посмел прикоснуться к нему ни один кусок вражеского свинца или железа. Четверть века солдаты крепко верили в то, что их любимый вождь неуязвим». Пожар Москвы. Г.Данилевский в своем произведении «Сожженная Москва» пишет: «Лавки гостиного двора были покрыты густыми клубами дыма. Из догоравших рядов французские солдаты, оборванные и грязные, таскали, ранняя по дороге и отнимая друг у друга ящики с чаем, изюмом, орехами. Кули с яблоками, бочонки с сахаром, медом и винами. Связки ситцев, сукон и холстов». М. Брагин «В грозную пору»: «Страшно было пробуждение императора. В окна кремлевского дворца било зарево пожара. «Какое ужасное зрелище. Это сами они поджигают!» - произнес Бонапарт. Он кинулся к окнам, выходящим на Москва-реку и увидал, как охваченное огнем, пылало Замоскворечье. «Сколько прекрасных зданий горит! Какая необычайная решимость! Что это за люди?!» «С первых дней вступления французской армии в Москву захватчики начали грабеж. Опустошались магазины, склады, дома. Солдаты тащили все, что могли унести. Генералы набивали награбленным имуществом кареты». |
| В христианстве, как и в индийской традиции, долголетие не входит в перечень важнейших жизненных ценностей. Для сравнения наиболее важных жизненных ценностей можно обратиться к схеме, показывающей ценностное самоощущение в различных культурах. Из схемы видна специфика ценностной шкалы китайской культуры на фоне аналогичных классификаций других культур. 6 . Китайская культура Дао: долголетие, гармония, мудрость, долг, ритуал, естественность, ценности кланово-родового содружества. 7 . Индийская культура Ом: кама (любовь), артха (материальное благополучие), дхарма (долг, служение, учение, праведность), мокша (освобождение). 8 . Христианская средневековая культура: спасение, благодать, духовное совершенство – святость, красота, иерархия, богослужение. 9 . Современная культура: знание, самореализация, материальное благополучие, свобода, любовь, ценность личности и ее права. Не просто спокойное, но даже положительное отношение к смерти, заключающееся в полном ее приятии, демонстрирует даосский текст «Чжуан-цзы». Автор утверждает, что, не зная природы смерти, невозможно и сожалеть о ней, поскольку есть шанс обретения лучшего бытия после нее. Основная мысль «Чжуан-цзы» по вопросу о жизни и смерти заключается в том, что чувство умершего может быть подобно чувству человека, в детстве потерявшего свой дом, а теперь наконец-то нашедшего дорогу обратно. Наша земная жизнь кажется нам единственной реальностью, наполненной важными делами, но вполне возможно, что за гранью этой жизни вдруг наступит истинное пробуждение и земная жизнь покажется сном, пустым мечтанием: «Так откуда мне знать, не раскаивается ли мертвый в том, что прежде молил о продлении жизни? Кто во сне пьет вино, проснувшись, льет слезы. Кто во сне льет слезы, проснувшись, отправляется на охоту. Когда нам что-нибудь снится, мы не знаем, что видим сон. Но есть еще великое пробуждение, после которого узнаёшь, что есть великий сон» 72]. Глава XVIII «Чжуан-цзы» является кульминацией переживания смерти как истинного пробуждения, здесь мы находим описание поведения Чжуан-цзы после смерти жены (он предавался веселью, размышляя об этом событии). |
| Если эта интерпретация верна, то «Евангелие» - одно из именований гнозиса у василидиан - означало для них не столько весть, сообщенную через Иисуса, сколько Богоявление . Результат искупительного действия его оказывается, таким образом, двояким. Во-первых, это покаяние (μετvoια; «перемена ума» ) на высочайшем (или глубочайшем) возможном уровне, соответствущем «трансцендентальному Я» (или космическому Уму) . Во-вторых, это разделение (φυλoκρvησις) смешанных составляющих космоса и их «поставление» в соответствующем им положении. Можно, таким образом, подытожить вместе с Лёром: василидиане... - подобно валентинианской школе - рассматривали мировой процесс и историю спасения как взаимосвязанные: с крещения в Иордане начинается также процесс отбора и разделения, ведущий к разрушению, вернее, завершению мира. Учитывая, что, согласно сообщению Климента, для василидиан страсти «привязывались к разумной душе из-за некоторого смешения и первичного слияния (σγχυσιv ρχικv)» , можно добавить, что указанные «отбор и разделение» включали бы для них уничтожение страстей и, таким образом, соответствовали бы идее «цежения», неотъемлемой от Климентова богословия крещения . Продолжая эту параллель, можно указать на то, что для Климента крещение - это также: выход (κβασις) из материи посредством учения Спасителя - из великого и бурного потока, всегда несущегося и уносящего нас [с собой]. Итак, Господь, выводя нас из беспорядка (τς ταξας), просвещает, ведя в свет без тени и уже не материальный . Так же, как φυλoκρvησις для василидиан, «цежение» для Климента начинается, следовательно, с события крещения Иисуса в Иордане. Однако, в отличие от василидиан, для Климента «отцеживающий» эффект этого события не сводится к нашему покаянию. Как можно заключить из процитированного отрывка, в котором он рассматривает наше крещение как «процеживание», покаяние для Климента предшествует крещению, как зависящее от нас; но все же «процеживание», как явствует из его «Избранных мест», было бы невозможным, если бы Спаситель не разделил прежде с нами физически человеческую участь Своим погружением в «реку материи». |
| Вся значительность Александровского времени в общей экономии нашего культурного развития еще не была опознана и оценена до сих пор… Это был момент очень взволнованный и патетический, период великого творческого напряжения, когда с такой смелой наивностью была испытана и пережита первая радость творчества… Иван Аксаков удачно говорит об этом своеобразном моменте русского развития, когда вдруг именно поэзия на время становится каким-то бесспорным историческим призванием, — «имеет вид какого-то священнодействия…» Во всем тогдашнем поэтическом творчестве чувствуется какая-то особая сила жизни и независимость, «торжество и радость художественного обладания…» Это было пробуждение сердца … Но сразу же приходится продолжить: еще не пробуждение мысли… И воображение еще не было обуздано, еще не было закалено в умном искусе, в интеллектуальной аскезе. Потому так легко и так часто люди того поколения впадают в прелесть, в мечтательность или визионерство. То была эпоха мечтаний вообще, эпоха грез и вздохов, видений, провидений и привидений… Для всей эпохи так характерно именно эти расторжение ума и сердца, мысли и воображения, — не столько даже безвольность, сколько именно эта безответственность сердца . «Эстетическая культура сердца, заменявшая нравственные правила тонкими чувствами» (слова Ключевского)… Именно в этом изъяне сердца вся слабость и немочь пиетизма. И русская душа проходит через этот искус или соблазн пиетизма в начале прошлого века… Это была вряд ли не самая высшая точка русского западничества. Екатерининская эпоха кажется совсем примитивной по сравнению с этим торжествующим ликом Александровского времени, когда и сама душа точно отходит в принадлежность Европе, — это случилось не раньше «Русского Путешественника», во всяком случае. Розанов удачно заметил однажды: «в Письмах русского путешественника впервые склонилась, плакала, любила и понимала русская душа чудный мир Западной Европы, тогда как раньше, в течение века, она смотрела на него тусклыми, ничего не фиксирующими глазами». А в следующих поколениях уже крепнет «славянофильская» оппозиция, не столько национально-психологическая, но и культурно-творческая… Западничество Александровского времени не было денационализацией в прямом смысле. Напротив, то был скорее период националистического подъема. И, однако, душа становится в это время точно Эоловой арфой [ 21 ] … |
| 4. Кризис обличительного богословия. «Православие призывается во свидетельство». 5. Новое богословское исповедание. 6. Подвиг свидетельствовать, творить и созидать. VI. Фuлocoфckoe пробуждение. 1. Начало «великого ледохода» русской мысли. Гегель очень выразительно описывал процесс философского пробуждения. В сомнении и муках выходит сознание из безразличного покоя непосредственной жизни, из «субстанциального образа существования», подымается над житейской суетой, — и мир оказывается для него мыслительной загадкой или вопросом. Есть свои времена и сроки для философских рождений. И не вообще наступает время философствовать, но у определенного народа возникает определенная философия. Такому пробуждению всегда предшествует более или менее сложная историческая судьба, полный и долгий исторический опыт и искус, — теперь становится он предметом обдумывания и обсуждения. Начинается философская жизнь, как новый модус или новая ступень народного существования… Такое философское рождение или пробуждение, это распадение «внутреннего стремления» со «внешней действительностью», переживало русское сознание на рубеже двадцатых и тридцатых годов прошлого века… Это был душевный сдвиг , прежде всего… Приходит новое поколение, «люди тридцатых годов», — и все оно стоит под знаком какого-то беспокойства, какого-то крайнего возбуждения. «Паника усиливается в мысли», говорит Ап. Григорьев, [ 1 ] «и болезнь напряженности нравственной распространяется, как зараза». Это новое поколение чувствует себя в жизни как-то неуютно, точно не на месте. Лермонтов дал незабываемое изображение тогдашних душевных состояний, этой отравительной «рефлексии», какого-то нравственно-волевого раздвоения личности, не то тоски, не то грусти. Это был ядовитый сплав дерзости и отчаяния, безочарования и большой пытливости. И отсюда жадное стремление выйти из настоящего . Так от начала «критический» мотив приходит в философское самоопределение. И в разное люди того беспокойного поколения находили выход из этого неприютного настоящего, — кто в прошлое, кто в будущее. Кто готов был отступать назад, из «культуры» к «природе», в первобытную цельность, в патриархальное и непосредственное прошлое, когда, казалось, жизнь была героичнее и искреннее, («святое прежде» у Жуковского) — пастораль и «экзотическая мечта» характерны для той эпохи и на Западе. Другие уносились в предчувствиях небывалого будущего, вдохновенного и радостного… |
|
|
