| Это нововведение папы встретило сильные препятствия в некоторых государствах даже западной Европы. Между тем король Стефан Баторий предписал ввести новоисправленный календарь и в княжестве литовском, а следовательно, и в земле волынской, которая вся подвластна была королям и великим князьям литовским. Насилия православным со стороны папистов тотчас же открылись. Патриарх Иеремия II в окружном послании к русско-литовскому духовенству (1583 г. ноября 20) писал, что «употреблять насилия в делах духовных противно учению Христову»; в то же время представлял, что древняя пасхалия утверждена 1-м Вселенским Собором и долг православного хри стианина повиноваться св. Отцам; наконец, изложив условия для отыскания дня пасхальнаго, доказывал, что и нововведенный календарь не чужд погрешностей; к Константину же Острожскому прислал и таблицу, или ключ на обретение пасхи христианской и жидовской 277 . Но патриаршая грамота для римских католиков не имела большой важности. Сам король (1584 г. января 9) предписывал львовским городским властям, «чтобы россияне не смели нарушать празднеств римско-католической церкви исполнением своих обрядов по древнему календарю; а кто из православных в установленные по новому календарю праздничные дни будет заниматься работами или торговлею – того без всякого внимания наказывать лишением как сработанных вещей, так и вырученных за продажу товаров денег» 278 . Впрочем, тот же король спустя только 10 дней (января 19 1584 г.) в окружной грамотке писал, что, приказавши ввести в употребление новоисправленный календарь «для порядка и справ речи посполитой», он и в мысли не имел возбранять людям греческого закона отправлять свои празднества по старому календарю и что потому люди этого закона без соизволения старшего патриарха своего не должны быть насильно принуждаемы к принятию нового календаря, из-за этого терпеть ругательства, убытки и грабежи 279 . Таков характер весьма многих грамот королей польских! Почти всегда неточные, они явно противоречили одна другой. |
| С момента своего зарождения до 1474 года Алексин располагался на Ильинской горе, в двух километрах от теперешнего своего местонахождения. Проданный в начале XIV века московскому митрополиту Петру одним из тарусских князей, город постоянно находился в зоне повышенной военной опасности, а в середине XIV века был подвержен угрозе даже двойного нападения. К югу от города, где раскинулись просторы Дикого поля, безраздельно хозяйничали татары. В 1348 году отряд Темира выжег Алексин и «со многим полоном возвратился в Орду». Кроме того, в верхней Оке укрепился литовский князь Ольгерд, ставленник которого митрополит Роман, оспаривая власть московского митрополита Алексия над Брянском, побудил литовского государя (1361) «восстать против Алексина и разорить тамошних христиан». Положение города стало ещё опаснее к концу XIV века, когда после захвата князем Витовтом соседнего Любутска (1396) Алексин оказался на самой границе с великим княжеством Литовским. Не надеясь защитить город своими силами, митрополит Киприан передал его великому князю Василию I «с данью, и с оброками, и с судом, и разбой, и татьба (воровство) с поличным, и с душегубством, и со всеми пошлинами, и со всем тем как купил чудотворец Петр митрополит». Великий князь в свою очередь поручил оборону Алексина (около 1401 г.) князю Владимиру Андреевичу Серпуховскому, пожаловав ему город «в удел» и «в вотчину». После феодальной войны второй четверти XV века Алексин снова оказывается в руках московского великого князя. Учитывая пограничное положение города, Василий Темный при разделе княжества между сыновьями (1462) передал Алексин старшему сыну, великому князю Ивану III. Решение было дальновидным: пройдет десять лет, и город окажет Ивану III да и всему государству неоценимую услугу. Случилось так, что, ожидая в 1472 году очередного нападения хана Ахмета, Иван III собрал русские войска в Коломне, преградив татарам прямой путь в центральные районы страны. Но Ахмет, рассчитывая на поддержку и соединение с войсками литовского короля Казимира, двинулся к Алексину, в котором находился лишь Семен Васильевич Беклемишев «с малыми людьми». Положение было критическим: в Алексине не было «ни пристроя градного, ни пищалей, ни самострелов». Иван III, не желая обрекать людей на верную гибель, приказал воеводе «осаду распустити, понеже не успеша запастися чем битися с татарами». И всё же алексинцы приняли бой. 30 июля 1472 года они, выдержав штурм, «много татар избили». Только на следующий день войско Ахмета ворвалось в горящий город, который был покинут защитниками. Воеводы, переправившись за Оку, заняли оборону «с малыми зело людьми» и держали её до подхода русских полков. Время было упущено, хан отступил «в поле», вторжение было предотвращено. |
| Отсутствие идейно-культурных или политических стимулов для сближения с латинским миром следует рассматривать как главную причину того, почему Северо-Восточная Русь отвергла решения Флорентийского Собора. Данные источников не позволяют говорить о существовании различий в отношении к Флорентийской унии как со стороны великих князей московских и их подданных, так и со стороны правителей других политических центров Северо-Восточной Руси. Исследование источников показывает, что к отказу от унии общество Северо-Восточной Руси побудило также существование оппозиции унии в византийском мире, с которым поддерживались контакты. Отношение к решениям Флорентийского Собора оказалось разным в Северо-Восточной и в Западной Руси, однако очевидно, что это было отражением различий не в идейно-культурной ориентации, а в сословно-правовом положении православных в этих регионах славянского мира. Если в Северо-Восточной Руси православие было господствующей конфессией, то в Западной Руси — лишь «терпимым» исповеданием. Православное духовенство не обладало теми же правами, что и католическое духовенство, свобода отправления православного культа ограничивалась. Правительства Польши и Литвы в конце XIV — 1-й трети XV в. проводили политику покровительства католическому населению, предоставляя особые права и привилегии только католическому дворянству и горожанам. Такая политика объективно формировала у православного общества враждебное отношение к латинскому миру, что нашло выражение, в частности, в нападениях православных на костелы во время войны между Польшей и Великим княжеством Литовским в начале 30-х гг. XV в. В конце концов православное общество в Великом княжестве Литовском заставило государственную власть предоставить православному дворянству и горожанам всю полноту сословных прав, однако новшества не касались православной Церкви. Для православной Церкви на территории Польского королевства и Великого княжества Литовского после решений Флорентийского Собора проблема выбора состояла в следующем: принять унию и приобрести тем самым все права, принадлежавшие католической Церкви, или отказаться от унии и остаться в положении «терпимой» конфессии. Именно перед таким выбором поставил православное общество Западной Руси принявший унию глава Киевской митрополии Исидор, пропагандировавший идею полного равенства двух Церквей, подчиненных верховной власти папы. Есть все основания полагать, что именно надежда на ликвидацию ограничений и уравнение в правах привлекала часть православного духовенства Западной Руси в лагерь сторонников унии. |
| В это время, как и во 2-й половине XIV в. и Москва, и Литва продолжали демонстрировать стремление иметь общецерковный центр Руси в своих пределах. Однако теперь в Литовском государстве господствующим исповеданием был признан католицизм, и ставшие католиками великие князья Литовские начали активно распространять католичество на подвластных им землях. В таких условиях, как это показала деятельность митрополита Фотия, глава единой Русской Церкви стал закономерно в еще большей степени, чем ранее, тяготеть к великим князьям Московским и оказывать им еще большую поддержку. Это, в свою очередь, воспринималось крайне негативно в Литве и усиливало стремление великих князей Литовских отделить своих православных подданных от митрополита, имеющего резиденцию в Москве. Подобная политика в сочетании с усилением католической миссии в Великом княжестве Литовском вела к ослаблению православия в западнорусских землях. Поляризация церковной жизни на Руси и постепенное ее обособление в западнорусских землях и на территории Северо-Восточной Руси становились все более заметными. Как следствие, уже не только в Литовском, но и в Московском государстве были готовы в случае невозможности удержания общерусского церковного центра в Москве согласиться на разделение Русской Церкви на 2 митрополии: неприятие митрополита Герасима это наглядно продемонстрировало. События, связанные с Флорентийской унией и началом автокефалии Русской Церкви, безусловно, ускорили процесс оформления на Руси двух независимых друг от друга митрополий – Западнорусской и Московской. Однако можно утверждать, что основные предпосылки разделения Русской Церкви в значительной степени оформились уже в 1-й трети XVb. ПРИМЕЧАНИЯ Полоцкие грамоты XIII – начала XVI вв./Сост. А. Л. Хорошкевич; отв. ред. А. А. Зимин.Т. 1. М., 1977. 14. С. 62–63. Хорошкевич А. Л. Документы начала XV в. о русско-литовских отношениях//Культурные связи России и Польши XI–XX вв. М., 1998. 2. С. 51, 52–53. Флоря Б. Н. Витовт//Православная энциклопедия. Т. |
| Великим послом от царя был назначен думный дворянин, наместник шацкий и Лифляндской земли над городами начальный воевода Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин, которому было наказано промышлять о вечном мире между Россиею и Швециею, а шведского короля с польским королем к миру не допускать, уступить из Литовского княжества шведам Жмудь, сулить им это на словах, а в крепость не писать для того, чтоб не повредить миру с польским королем. В сентябре 1659 года Нащокин съехался с шведским послом Бентгорном на Двине, между Ригою и Кокенгаузеном, и уговорился не разъезжаясь начать в октябре переговоры о вечном мире между Дерптом и Ревелем, потому что оставаться на Двине было опасно от польских войск. Нащокин спешил заключить вечный мир прежде окончания переговоров, которые велись у шведов с поляками в Пруссии. Царь писал Нащокину, чтоб к уступленным в Валиесаре ливонским городам вытребовать еще у шведов Иваньгород для корабельной пристани; Нащокин отвечал, что шведы никак на это не согласятся, «а что Жмудь им сулить, то и они также станут давать, что не в их руках; от Иваньгорода прибыли никакой нет; Нарва получше его, и та теперь запустела, потому что от Новгорода торги худы, а с моря быть купцам их же, шведским, да к Ивань-городу и корабли не ходят; когда Иваньгород был в русском владенье, то через Нарову-реку с городом Нарвою беспрестанные ссоры и крови были; невозможно быть покою, если эти оба города не будут за одним государем. Если бы даже на шведа и упадок был и уступил бы он Иваньгород и Канцы, то города эти лежат к Шведской и Финской земле, кроме шведов, других купцов нет, на этом же море у них города Рига, Ревель, Пернау, Гапсаль, Нарва, велят купцам приезжать к своим городам, и русские люди поневоле своими товарами к их же городам будут ездить; в торговле русские люди слабы друг перед другом, туда поедут, куда их поманят, на своих местах не держатся». Нащокин был прав относительно неумеренности московских требований, но и сам Нащокин сильно обманывался, думая, что шведы согласятся на вечный мир с уступкою всего завоеванного русскими в Ливонии; а между тем царь повторял приказание: непременно заключить вечный мир, в даль не откладывая. |
| Анализ правовых норм, которые регулировали отношения православных церковных иерархов в связке «патриарх – митрополит» и составляли нормативную основу их власти, позволяет сделать вывод, что, если отношения патриарха к митрополиту строились на принципах единоначалия, то властные отношения митрополита к епископам носили более коллегиальный характер. Следовательно, каноническая власть митрополита была ограничена. Материалы же по церковным взаимоотношениям константинопольского патриарха и русских митрополитов XIV века свидетельствуют, о попытках патриарха всячески использовать свои канонические права в отношениях с русскими митрополитами. Русский митрополит – дипломат Как мы уже видели, основополагающей в статусе русского митрополита являлась его каноническая подчиненность константинопольскому патриарху. В связи с этим правомерно возникает вопрос: в какой мере соответствовала данная зависимость реальности и как она вписывалась в более широкий контекст русско-византийских отношений? Об официальных русско-византийских отношениях середины XIV века мы можем судить лишь по некоторым соборным» определениям, касающимся русской митрополии 143 , а также по сохранившимся грамотам, присланным из Константинополя на Русь. Мы имеем одну грамоту императора великому князю 144 , одну грамоту императора митрополиту 145 , одну – патриарха великому князю 146 , пять грамот патриарха митрополиту 147 , настольную грамоту митрополита Алексия 148 , императорский хрисовул о присоединении галицкой митрополии 149 , а также три письма патриарха новгородским архиепископам Моисею и Алексию, которые находились в подчинении у русского митрополита 150 , и письма патриарха другим лицам по проблемам, касающимся Руси 151 . Кроме того, существует одна не получившая официального статуса грамота патриарха о присоединении литовской митрополии к киевской 152 и послание патриарха какому-то неизвестному русскому игумену 153 . Исходя из приведенного перечня можно сделать вывод, что в основном дипломатические отношения между Византией и Русью велись на уровне константинопольского патриарха и русского митрополита. Патриарх же вел переписку и с другими лицами, представляющими Литву (князьями Любартом и Ольгердом), Тверское, удельные княжества, для урегулирования их взаимоотношений с великим князем и митрополитом. |
| Толпы послушались и разошлись; но села Селивестровы были опустошены, взято много сел и у других славенцев, причем погибло много и невиноватых; посадником был избран Никита Матвеевич, как видно сын прежнего посадника Матвея. В орде хан Чанибек был убит в 1357 году сыном своим Бердибеком; русский летописец говорит об убитом, что он был очень добр к христианству и при нем была большая льгота земле Русской. В этом же году летописец упоминает о татарском после Кошаке, от которого была большая истома князьям русским. Бердибек был убит сыном своим Кулпою, Кулпа Неврусом. В 1358 году сын Бердибеков, Мамат-хожа, пришедши в Рязанскую землю, прислал в Москву к великому князю с предложением установить твердые границы между Московским и Рязанским княжествами; но великий князь не пустил Мамат-хожу в свою отчину. Опаснее был враг на западе: под 1356 годом летописец говорит, что литовцы овладели Ржевою, в тот же самый год Олгерд приходил под Брянск и под Смоленск и пленил сына у князя Василия смоленского. Этот Василий в том же году пришел из Орды с ярлыком на Брянск, утвердился здесь, но скоро умер; после его смерти, по словам летописца, был в Брянске мятеж от лихих людей, смута великая и опустение города, после чего стал владеть Брянском великий князь литовский. В 1358 году войско тверское и можайское отняло Ржеву у литовцев; в 1359 году смольняне воевали Бельчу. Но Олгерд не любил отдавать назад раз что-нибудь взятое: в том же году он приходил под Смоленск, сын его Андрей взял опять Ржеву, и в 1360 году сам Олгерд приезжал смотреть этот город, верно боясь, чтоб русские в другой раз не отняли его у Литвы. Но к счастию для слабых княжеств, Смоленского и Тверского, Олгерд постоянно сдерживался на западе Тевтонским орденом: борьба с рыцарями шла одинаково неудачно для Литвы и при наследнике Арфберга, Винрихе фон-Книпроде. В 1360 году Олгерд, Кейстут и сын последнего Патрикий сошлись с великим магистром на границах литовских: битва продолжалась целый день, и рыцари одержали победу. Напрасно Кейстут старался остановить бегущих и возобновить битву: его свалили с коня, Патрикий ринулся в середину неприятелей для спасения отца, но также был сброшен с лошади, поднялся и отбивался до тех пор, пока подоспел отряд литовцев и выручил его из беды; но отца спасти не мог. |
| В 1453 году отправился туда из Москвы дьяк Степан Бородатый; он подговорил боярина Шемякина Ивана Котова, а тот подговорил повара: Юрьевич умер, поевши курицы, напитанной ядом. 23 июня пригнал к великому князю из Новгорода подьячий Василий Беда с вестию о смерти Шемякиной и был пожалован за это в дьяки. Сын Шемяки Иван ушел в Литву, где, как прежде враги отца его, нашел себе почетный прием и кормление. Но кроме Шемяки в Московском княжестве оставались еще другие удельные князья, от которых Василию надобно было избавиться; он начал, как и следовало ожидать, с Ивана можайского: в 1454 году великий князь пошел к Можайску на князя Ивана Андреевича за его неисправление, говорит летописец. Князь Иван не сопротивлялся; он выбрался из города с женою, детьми, со всеми своими и побежал в Литву; Можайск был присоединен к Москве. Какое было неисправление Ивана можайского, узнаем из письма митрополита Ионы к смоленскому епископу. " Вы знаете, - пишет митрополит, - что и прежде этот князь Иван Андреевич сделал с нашим сыном, а своим братом старшим, но не скажу: с братом, с своим господарем, великим князем " . Здесь глава русского духовенства ясно говорит, что родовых отношений между князьями более не существует, что князья удельные не суть братья великому, но подданные! Вина Ивана можайского, по словам Ионы, состояла в том, что во время двукратного нашествия татар митрополит посылал к нему с просьбою о помощи великому князю; но Иван но явился. Цель письма - чрез посредство смоленского владыки внушить литовскому правительству, чтоб оно, приняв беглеца, удовольствовалось этим и не позволяло ему враждовать против Москвы, ибо это необходимо должно вызвать неприязненное движение и со стороны Василия Васильевича. Из остальных удельных князей всех беспокойнее мог быть Василий Ярославич серпуховской, именно потому, что оказал большие услуги великому князю и, следовательно, имел большие притязания на благодарность и уступчивость последнего. Мы видели, что в благодарность за услугу великий князь уступил серпуховскому князю Дмитров; но после, неизвестно в какое именно время, Василий Ярославич должен был отказаться от этого пожалования, и только когда Иван можайский был изгнан из своего удела, великий князь уступил Василию Ярославичу Бежецкий Верх и Звенигород. |
| И еще несколько витков неудач постигли его - конечно, то, что Дмитрия не удалось сокрушить, было очень крупной неудачей. И то, что вслед за этим происходит разрыв отношений Ягайло с сыном Гедимина, своим дядей князем Кейстутом (Кястутис), тоже большая неудача. Но Кейстута удается уговорить приехать на перемирие. Он и поехал - к своей гибели... После этого " очаровательного " предательского шага, убийства собственного дяди, Ягайло становится уже единовластным правителем Вильны. Но - без союзников. И новые союзники тут же появляются: ему предлагают вакантное место польского короля путем заключения брака с королевной Ядвигой. Вот тогда произошло действительно нечто страшное: Литва сделала первый шаг к сближению не с остальной Русью, а с Польшей. Прирученная элита Получить неограниченную власть в обоих государствах Ягайло (принявший католическое имя Владислав), разумеется, не может. И Польша, и, главное, Литва к этому не готовы (все-таки два государства). Но в данной ситуации возможен долгий путь взаимных уступок, в результате чего в Польше он становится королем, а в Вильно добивается княжения сына Кейстута, своего кузена Витовта (по-литовски Витаутас). То был незаурядный военный. Правда, на все у Витовта сил не хватает. В 1397 году происходит еще одно сражение Великого княжества с Ордой, самое кровопролитное сражение эпохи - битва на Ворскле. Сражались там по большей части наши предки, русские люди. Естественно, ведь главные силы были выставлены Великим княжеством Литовским и Русским, и вел войско Витовт. Впрочем, как можно судить по некоторым перечисляемым именам, и великорусов там хватало - кто-то все-таки в литовское войско против ордынцев вступил. Битва на Ворскле кончилась колоссальным поражением, погибло множество литовцев, добровольцев-поляков, даже немецких крестоносцев (и они в ней участвовали). Витовт спасся. В результате поражения он лишился такого количества отборных воинов, что активно попирать московское войско уже не может. Остаются сближение с Польшей и надежда унаследовать польский престол. |
| В приверженности этой мечте наибольшую стойкость и неожиданное терпение обнаружило Московское княжество. Московское правительство даже не добивалось, чтобы византийцы выполнили обещание, данное в 1380 году патриархом Нилом: что митрополитов в будущем будут ставить только по представлению Великой Руси. Греком был не только преемник Киприана, назначенный непосредственно в Константинополе, но и после смерти Фотия (1431 г.), когда отвергли кандидатуру епископа Рязанского Ионы, выдвинутого великим князем Московским, опять был поставлен грек (или эллинизированный болгарин) Исидор. Неизменная преданность в отношении Византии была, конечно, плодом деятельности митрополита Киприана, личный престиж которого пригодился еще и его преемникам. Сыграло роль и то, разумеется, что Византия поддержала Москву в состязании с соперниками, а также наличие значительно укрепившихся в XIV веке религиозных и культурных связей. Более того, с тех пор как литовские князья перешли в латинство, Москва оказалась единственным на Руси претендентом на византийское наследие, так что в связи с этим византийским контекстом митрополит обретал большее моральное право на управление западными епархиями, которым грозила польско-католическая гегемония. Теперь, однако, отношения с Византией попадали во власть обстоятельств, которые могли заставить Москву уверовать в собственную независимость. Таким обстоятельством стало важнейшее историческое событие: поставленный в Византии митрополит Киевский и всея Руси Исидор одобрил и подписал в 1439 году Флорентийскую унию. Однако и теперь Москва реагировала с дипломатической осторожностью. Так как великий князь Василий Васильевич сам снабдил Исидора со свитой всем необходимым для путешествия во Флоренцию, то до возвращения его он ничего не предпринимал. И даже после того, как Исидор был изгнан, великий князь обращался в Константинополь за разрешением выбрать нового митрополита, и целых семь лет ждал ответа, прежде чем решиться на избрание митрополита Ионы без благословения Константинополя (1448 г.). |
|
|
