| Воротынский дал знать об этом в Москву и получил оттуда позволение согласиться на такое перемирие. «Сперва, – писал царь, – говорили бы вы о делах: а как наше имя писать, о том вы бы с ними в начале не говорили, чтоб их больше в дело втянуть; и как уже о всяких делах с ними договоритесь и дойдет до записей и утвержденья, то вы бы тогда о нашем и королевском имени с ними говорили, а съездам сроки откладывали бы вы подолее, чтоб с литовскими послами попроволочить до тех пор, пока послы наши с шведскими послами совершат и закрепят». После этого московские послы несколько раз съезжались с Ганделиусом, который требовал, чтоб они сказали ему последнюю меру; но они настаивали, чтобы был съезд с самими литовскими послами, с которыми они и станут толковать. Наконец Ганделиус сказал, чтобы послы объявили ему последний отказ, а больше уже он на съезд не будет, поедет к государю своему и все неправды и бесчестье, оказанное ими, послами, цесарскому маестату и ему самому, что они его задерживали и тем его бесчестили, все государю своему расскажет, а государь его за свое бесчестье сам станет; литовские же послы перед московскими во всем правы, сделали его, посла, у себя третьим и хотят через него узнать от московских послов, как они согласны мириться, а те ему ничего не объявляют. Воротынский отвечал, что они переговаривать о мире готовы, тогда Ганделиус сказал: «Теперь бы говорить о том, как королевича в записях закреплять, чтоб право его по гетманскому договору и крестное целованье не нарушено было; до перемирных лет короля и королевича они закрепят, что им войны не начинать, а после перемирных лет право королевича вцеле и ненарушимо было бы; да северских бы городов всех поступиться в польскую сторону да к Смоленску городов Смоленского княжества – Белой, Дорогобужа, Торопца со всеми уездами, как замирено было между королем Казимиром и великим князем Васильем Васильевичем; заплатить деньги польскому войску и на этих условиях заключить перемирие на полтора года». Воротынский отвечал: «Мы согласились заключить мир между землями, а теперь ты говоришь, что литовские послы хотят писать о ненарушении гетманского договора? Это опять они начинают новое безмерье». |
| Вечевая усобица должна была решить вопрос о том, за кем быть Новгороду - за литовским или московским князем, как прежде она решала, какого князя принять - киевского, черниговского или суздальского? Природа веча давала стороне богатейшей возможность осилить противников менее богатых наймом людей, которые продавали не только свои голоса на вече, но и свои руки, когда дело доходило до схватки: по словам летописца, приверженцы Литвы стали нанимать худых мужиков вечников, которые готовы стать за всякого, по своему обычаю; вечники начали звонить в колокола, кричать: " Хотим за короля! " - и бросать камнями в тех, которые хотели оставаться за московским князем. Наконец литовская сторона осилила: отправили посла с поминками и с челобитьем к королю, и король заключил договор со всем Великим Новгородом, мужами вольными: обязался держать на Городище наместника веры греческой, православного христианства; наместник, дворецкий и тиуны королевские, живя на Городище, не могли иметь при себе более пятидесяти человек. Пойдет великий князь московский на Великий Новгород, или сын его, или брат или которую землю поднимет на Великий Новгород, королю садиться на коня за Новгород со всею Радою литовскою; если же король, не помирив Новгорода с московским князем, поедет в Польскую землю или Немецкую и без него пойдет Москва на Новгород, то Рада литовская садится на коня и обороняет Новгород. Король не отнимает у новгородцев их веры греческой православной, и где будет любо Великому Новгороду, тут и поставит себе владыку; римских церквей король не ставит ни в Новгороде, ни в пригородах, ни по всей земле Новгородской. Что в Пскове суд, печать и земли Великого Новгорода, то к Великому Новгороду по старине. Если король помирит Новгород с московским князем, то возьмет черный бор по новгородским волостям, один раз, по старым грамотам, а в иные годы черного бору ему не надобно. Король держит Новгород в воле мужей вольных, по их старине и по крестной грамоте; целует крест ко всему Великому Новгороду за все свое княжество и за всю Раду литовскую. |
| Видится, что Кейстут с Ольгердом оставили поле боя не по причине поражения. Просто им стало ясно, что фактор внезапности их рейда перестал существовать. Ворота орденских замков и крепостей закрылись, штурмовать их или даже просто осаждать с наличными силами в условиях зимы было невозможно. Находиться в глубине вражеской территории рядом с тевтонским войском, сохранившим боеспособность, было неразумно. Поэтому Кейстут и Ольгерд ушли, увозя богатую добычу, в том числе обоз орденского войска. Преследовать их тевтонцы не могли: не было сил. Поэтому единственным основанием считать битву при Рудау победой Тевтонского ордена является факт оставления литовско-русским войском поля боя. Для Ольгерда и Кейстута потери в битве при Рудау были некритичны. В том же 1370 году они воевали с Великим княжеством Московским при следующих обстоятельствах. В августе московский князь Дмитрий Иванович объявил войну тверскому князю Михаилу Александровичу. Тот бежал к Ольгерду, а Ольгерд-то был женат вторым браком на его сестре, Иулиании Александровне. За свояка следовало заступиться. В рождественский пост 1370 года к Москве подступило войско во главе с Ольгердом, Кейстутом, Михаилом Тверским и Святославом Смоленским. Несколько дней литовско-русское войско осаждало московский кремль. Затем было заключено перемирие. Внутрисемейная ссора… Потери Тевтонского ордена в битве при Рудау также не были критичными. Вскоре тевтонцы принялись за старое: «В том-же году, в субботу после Reminiscere (9 марта), гольдингенский командор вместе с курляндцами напал на литовскую землю, которую он опустошил, а именно: Плутен, Малове, Варнев и Меденикен по направлению к так называемому Плудденскому озеру, причем он переночевал в Верзевене и увел с собой 320 человек обоего пола, также 430 голов рогатого скота и лошадей, кроме многих, которых велел убить. Он возвратился домой со своими без потери. Затем литовцы устроили засаду у берега моря, около так называемой Святой Аа, о чем было дано знать гробинскому фохту. Он отправил разведчиков, которые однако были по пути неосторожны. Вследствие этого, находившиеся в засаде литовцы перебили из них 20 человек. |
| Хотя, можно предполагать, что у Андрея тоже были свои политические расчёты, например, получить поддержку московского князя Дмитрия в борьбе за литовский престол. Кроме Андрея Полоцкого на стороне великого князя московского Дмитрия Ивановича в Куликовской битве участвовали и иные выходцы из Литовской Руси – брат Андрея Полоцкого Дмитрий, воевода Дмитрий Боброк-Волынский родом из Литовской Руси и другие. В битве также участвовали полки Великого Новгорода, наместником в котором в то время был литовский князь Юрий Наримантович. Таким образом, в 1380 г. Ягайло своей политикой подчеркнул, что Литва больше не имеет морального права на собирание русских земель. Ведь он повёл православное в своём большинстве литовское войско на помощь врагам православного московского князя. Куликовская победа была положительно оценена Православной Церковью, являвшейся определённым эталоном правильности, что также не способствовало восприятию Литвы как объединителя русских земель. Кроме того, стоит учитывать и представление о любом событии через призму религии, что было характерно для того времени. Жизнь средневекового человека протекала в религиозном обрамлении, мистика и библейские сюжеты искались и находились буквально во всём. Легенды о конце света и событиях, предшествующих ему, создавали возможность искать в современном мире признаки приближения Судного дня. История Московского княжества очень удачно накладывалась на библейские трактовки. Так, в 1257 – 1258 гг. на Руси произошла перепись населения ордынцами. В народной традиции это событие стало считаться началом " ордынского плена " , который вызывал ассоциации с " вавилонским пленом " . Согласно библии, " вавилонский плен " длился 70 лет. Через 70 лет после ордынской переписи великим князем владимирским стал московский князь Иван Данилович Калита. Этот князь разными путями, в том числе и не очень гуманными смог добиться нескольких десятилетий затишья для Руси. В его правления ордынцы прекратили массовые набеги на русские земли. Владимирский престол Иван Калита получил через 70 лет после начала " ордынского плена " . |
| Покажи милость, государь Лев Иванович! Не дай потерять у короля государства Московского; пришли человека, которому верить можно, и вели дела их рассмотреть. Много казны в недоборе, потому что за многих Федор Андронов вступается и спускает, для посулов, с правежу; других не своего приказа насильно берет к себе под суд и сам государевых денег в казну не платит». Салтыков обвиняет Андропова в самоуправстве, нашлись люди (вероятно, сам Андронов), которые обвинили в том же Салтыкова; обвинения состояли в том, будто Салтыков называет себя в Москве владельцем или правителем, вершит дела без приговору бояр, гонит одних, награждает других, говорит боярам бесчестное слово, что положил государь всякие дела на нем, а им велел его слушаться. Салтыков в ответной грамоте Сапеге отвергает все эти обвинения, причем шлется на князя Мстиславского, на всех бояр, на всю Москву, на всяких людей. Королю доносили также, что богатые волости, данные Салтыковым: Вага, Чаронда, Тотьма, Решма, с которых одних денежных доходов сходило 60000, произвели зависть, ропот в боярах и во всяких людях. Салтыков отвечает, что эти волости искони за их братьею бывали, а доходу с них будет не больше 3000: «А я, государь Лев Иванович! поехал к государю к королю, покинув жену и детей да имения больше чем на 60000, надеясь на государскую милость и на ваше сенаторское жалованье, служил я и прямил с сыном своим Иваном государю королю и королевичу, и вам, великим сенаторам, и великим государствам, Короне Польской и Великому княжеству Литовскому, и горло свое везде тратил, чая себе милости. Московское и Новгородское государства Бог поручил государям, королю и королевичу, их государским счастьем, вашим сенаторским промыслом и нашими службишками, иные приехали к государю со мною, а им даны с уездами города, а не волости, а наш род сенаторский». 21 ноября Сигизмунд дал знать боярам, что ему надобно прежде истребить калужского вора и его приверженцев, вывести польских и литовских людей, очистить города и, успокоивши таким образом Московское государство, пойти на сейм и там покончить дело относительно Владислава; король в своей грамоте причисляет Смоленск к тем городам, которые вору прямят, и потому пишет: «До тех пор, пока смольняне не добьют нам челом, отступить нам не годится, и для всего государства Московского не беспечно». |
| Но, как уже отмечалось, набег Тохтамыша на Москву через два года после Куликовской битвы вроде бы категорически противоречит предлагаемому пониманию исторической ситуации. И господствует представление, что этот набег был своего рода местью за поражение Мамая и актом восстановления якобы утраченной Золотой Ордой власти над Русью, хотя два описанных выше русских посольства к Тохтамышу - осенью 1380 года, сразу после битвы, и в начале 1381 года, после окончательного разгрома Мамая самим Тохтамышем - свидетельствуют, что Москва вовсе не имела намерения разорвать свои вассальные отношения с Золотой Ордой. Пути к пониманию существа дела достаточно четко намечены в уже упомянутом исследовании И. Б. Грекова «Восточная Европа и упадок Золотой Орды» (1975), где показано, что Куликовская победа коренным образом изменила все соотношение сил. Дмитрий Донской стал после нее, писал исследователь, «наиболее могущественной политической фигурой Восточной Европы», что особенно очевидно выразилось в событиях в Великом княжестве Литовском: «Если накануне битвы лишь отдельные литовско-русские князья (речь идет о Гедиминовичах, правивших на землях с русским, точнее, с западнорусским населением.-В.К.) сотрудничали с Москвой... то после победы на Куликовом поле заметно сократилось число активных сторонников Ягайло в Литовской Руси, а вместе с тем резко увеличился круг явных союзников Дмитрия Донского из среды феодалов, православного духовенства и горожан Литовско-Русского государства Особенно существенно, что активным сторонником прочного со-юза с Москвой явился князь Кейстут (сын Гедимина, дядя Ягайло), о чем подробно говорится и в книге И. Б. Грекова, и в развивающем эти ее идеи тщательном исследовании украинского историка Ф. М. Шабульдо «Земли Юго-Западной Руси в составе Великого княжества Литовской (Киев, 1987), который пишет, в частности: «В октябре 1381 г. князь Кейстут, опираясь на поддержку группировавшихся вокруг него русских и литовских феодалов, захватил Вильно и отстранил от власти Ягайло, дискредитировавшего себя союзом с Мамаем. Став великим князем литовским, Кейстут проводил политику сближения с Московским великим княжеством» (с. 132). |
| Он требовал, чтоб Сапега объявил ему свои мирные условия; тот отвечал, что им трудно дать статьи, не доложа королю. Положили до съезда великих послов прекратить неприятельские действия с обеих сторон. Ртищев привез к государю от Сапеги посланника Глядовицкого, с которым велено говорить о делах окольничему князю Семену Романовичу Пожарскому да думному дьяку Лопухину. Глядовицкий от имени гетмана Сапеги и сенаторов бил челом, чтоб государь 1) велел кровь утолить; 2) велел назначить место, куда король тотчас отправит послов своих; 3) удержал от войны гетмана Хмельницкого и киевских воевод; 4) чтоб шляхте и другим людям вольно было на пепелища свои возвратиться; 5) чтоб учинена была размена пленных. Принявши статьи, Пожарский сказал посланнику, чтоб он, когда будет у государя, отнюдь не называл Сапегу гетманом Великого княжества Литовского, а если назовет, то его вышлют с великим бесчестьем и отпуску ему не будет: так он бы гордость свою отложил, да и то ему говорено, за какие гордости смирил Бог короля их и панов радных, как посыланы были от великого государя великие и полномочные послы и посланники к королю, и король ни в чем не исправился, и за то, сами видите, как Бог его смирил: покинувши все, с немногими людьми убежал в венгерские горы, но и там ему места нет; сенаторам бы вашим и вам всем давно поискать государской милости, ехать самим к великому государю и милости просить не пересылкою. «Ты говоришь, что королю присылать о мире к государю, но где вашего короля сыскать?» Глядовицкий отвечал: «Воля Божия совершилась; кто бывает на коне, тот бывает и под конем, а уж без пана нам не быть, не тот пан, так другой». Пожарский: «Время вам бить челом великому государю, а не искать другого государя, и великий государь вас пожалует каждого по вашему достоинству; скажи нам последнее: как тебе гетмана назвать?» Глядовицкий: «Изговоря государское именованье и титло, скажу: посланный от Павла Сапеги, гетмана великих войск литовских». Пожарский: «Говори: гетмана великих войск, а литовских говорить тебе непристойно». |
| герц. Пржемысл II Отакар (1253-1278). За участие в крестовом походе папа обещал передать ему Литву, но правитель Чехии в войне против Литвы участия не принял, ограничившись ведением военных действий в хорошо известных ему прусских землях. Угроза вторжения крестоносцев заставила Литовского вел. кн. язычника Тройдена (1269-1281/82) предпринять 2 похода во владения Л. о. В кон. XIV и 1-й трети XV в. основной внешнеполитической проблемой Ливонии были отношения с Великим княжеством Литовским. После подписания 14 авг. 1385 г. Кревской унии, положившей начало существованию объединенного Польско-Литовского гос-ва, и последовавшей вскоре христианизации Литвы наметилось сближение Л. о. с Литовским вел. кн. Витовтом . В 1398 г. между ним и верховным магистром Тевтонского ордена Конрадом фон Юнгингеном (1393-1407) был подписан Салинский договор о совместных военных действиях против Вел. Новгорода и Пскова и последующем разделе их владений; в текст договора были включены пункты о гарантиях безопасности юж. рубежей орденских владений и передаче Тевтонскому ордену Жямайтии (Die Staatsverträge des Deutschen Ordens in Preussen in 15. Jh./Hrsg. E. Weise. Marburg, 1970. Bd. 1. S. 7-13. N 1-3). Поражение, к-рое кн. Витовт потерпел 12 авг. 1399 г. в битве с Золотой Ордой на р. Ворскле, вынудило союзников отказаться от планов в отношении русских земель. Надеясь на исполнение условий Салинского договора, Л. о. вел в отношении Польско-Литовского гос-ва осторожную политику. В ходе войны Польско-Литовского гос-ва с Тевтонским орденом (1409-1411) Л. о. оказал орденской Пруссии весьма скромную помощь, поскольку магистр Л. о. был связан отдельным договором с кн. Витовтом: стороны обязывались не начинать боевые действия друг против друга без соответствующего объявления войны с дополнительным 3-месячным мораторием после этого. Уже 28 мая 1410 г. по требованию верховного магистра Ульриха фон Юнгингена (1407-1410) ливонский магистр Конрад фон Фитингхоф (1401-1413) направил кн. Витовту письмо с объявлением войны. С учетом того факта, что Витовт мог получить это письмо не раньше нач. июня, ливонские войска имели право начать боевые действия только в нач. сентября, по истечении 3-месячного моратория. В сер. авг. 1410 г. войска под командованием ландмаршала Германа Финке и комтура Голдингена выступили в поход и прибыли в Кёнигсберг к 25 авг. Прибытие ливонских братьев морально поддержало рыцарей ордена в Пруссии и явилось одной из причин отступления польско-литовских войск и снятия осады Мариенбурга в сент. 1410 г. Благодаря поддержке из Ливонии Тевтонскому ордену удалось впосл. вернуть под свой контроль все владения, утраченные после Грюнвальдской битвы (15 июля 1410) (см.: J ó wiak S., Kwiatkowski K., A. Szweda, S. Szybkowski. Wojna Polski i Litwy z Zakonem krzyackim w latach 1409-1411. Malbork, 2010. S. 536-551). |
| Хотя бояре и Лигарид обвиняют Никона в узурпировании этих титулов, но Патриархом Великой и Малой России титуловал Никона еще в 1654 г. сам Константинопольский патриарх Паисий в соборной грамоте в ответ на Никоновские вопросы об обрядах (грамота эта у Пальмера, II т., 408 стр.), хотя сам Никон еще в декабре 1655 г. на соборных актах подписывался только «архиепископ царствующего града Москвы и Патриарх всея России» (II, 415). Но Царь титуловал Никона еще в 1654 г. в публичных актах Патриархом Московским и Великой и Малой России». (II, 518), отдав еще в 1653 г. приказ титуловать его патриархом Великой и Малой России (II, 547), Титул же «Белой», первоначально был указан для употребления самим Царем для себя в грамоте, где и Никон титуловался, соответственно Царю. Пальмер приводит грамоту от 1655 г. (II, 463), где царь сообщает о завоевании у Польши Белоруссии, Литвы, Волыни и Подолии и приказывает внести в Царский титул: «Великий Князь Литовский и Белорусский, Волыни и Подолии». В этой грамоте есть фраза: «Молитвами Отца нашего и богомольца Великого Государя Святейшего Никона Патриарха Московского и всея Великие и Малыя и Белыя России… мы взяли у Польши город Вильну, столицу великого княжества Литовского, некогда принадлежавшего нашим предкамъ… равно мы взяли и Белую Русь… и милостью Божиею мы сделались Великим Государем над великим княжеством Литовским наших предков и над Белой Русью и над Волынью и Подолией». По Виленскому перемирию 24 октября 1655 года Белая Русь и Малая Русь соединились с Московским царством, а царь Алексей Михайлович должен был вступить на Польский трон после смерти короля Казимира (IV, 102). Итак Царь, воспринимая сам титул, одновременно его дает и Патриарху (II, 463), сам же Никон не употребляет этого титула в церковных молитвах (II, 552). Из этого видно, как неправильно Лигарид и бояре в одиннадцатом вопросе патриархам обвиняли Никона косвенно в самовольном присвоении титула Великой, Малой и Белой России (III, 333). Кстати сказать, в отношении обвинений Никона в честолюбии и властолюбии, неправильно и обвинение его в захвате Киевской кафедры, так как еще в 1657 г. царь почитал себя обиженным за отказ Никона (II, 518) посвятить туда епископа в виду принадлежности Киева Константинопольскому патриархату, как и сам Никон писал об этом (I, 158–160). viii) Состав различных государственных прав патриарха Никона; его права в государстве, как патриарха в силу этого сана и права, как государственного регента |
| Дотоле оно было в ней верой если не господствующей, то терпимой совершенно столько же, сколько господствующая; оно быстро и свободно распространялось в литовском народе и имело все надежды стать верой господствующей; сам великий князь был уже Православным христианином, ибо таковым был после Ольгерда Ягайло. Отселе, с водворением в Литве господства католичества, Православие стало в ней верой схизматической, ненавистной для правительства, которое поставило своей целью по отношению к ней то, чтобы угнетать и подавлять её и стремиться к её искоренению. Впрочем, лично для Киприана, как митрополита литовско-русского, чрезвычайно важное событие, случившееся в Литве, не имело особенного значения: он был в весьма хороших отношениях с Ягайлом и с посаженным от последнего на великом княжестве литовском его двоюродным братом, вместе с ним перекрестившимся из Православия в католичество, Витовтом 646 и лично не испытал никакого ущерба от того, что совершенно изменилось в Литве положение Православия. Для первого посещения Киприан отправился из Москвы в Литву в великом посте 1396 года, за две недели до Пасхи, которая была в том году 2 Апреля. Он пошёл с Москвы вместе с великим князем Василием Дмитриевичем, который хотел видеться с тестем своим Витовтом 647 , так как тот находился недалеко от Москвы, в только что перед тем взятом им Смоленске. Пробыв с великим князем у Витовта праздник Пасхи, Киприан отправился в Киев и прожил в нём и вообще в Литве полтора года 648 . Незадолго до его прибытия в Литву случилось в Киеве происшествие, которое, как нужно думать, причинило ему большие или меньшие неприятности. В Январе месяце 1396 года умер в Киеве подозрительной скоропостижной смертью тамошний князь Скиригайло Ольгердович, и молва обвиняла в его смерти киевского митрополичьего наместника чернца Фому Изуфова святогорца, утверждая, что он поднёс князю зелье отравное на устроенном для него пиру 649 . Вероятно, молва считала Фому орудием кого-нибудь из врагов Скиригайловых в многочисленном семействе князей литовских 650 . |
|
|
