| Такова была судьба в России Максима, который шел к нам для исполнения одного временного книжного поручения, с тем, чтобы потом вернуться домой! Трагический есть удел натур, подобных Максимовой. Имеешь смелость, высказывая свои убеждения, создавать себе врагов, имей готовность и страдать. Но создаваемые смелостью враги не все бывают способны к одинаковой ненависти: по воле Промысла, несчастием Максима было то, что кафедру митрополичью занял его враг, способный к ненависти столь жестокой и непримиримой, как Даниил. В 1531 г. Даниил торжествовал полную победу над своими врагами: он достал в свои руки от великого князя и Вассиана Косого. Очевидно, вел. князь держал при себе Вассиана не столько по искреннему расположению к нему, сколько из того расчета, чтобы посредством его страшить и держать в возможной покорности себе защитников вотчиновладения, но Даниил во время своего десятилетнего пребывания на кафедре до такой степени успел доказать великому князю свою безусловную покорность и, вместе с тем, успел пробрести полное его расположение, что государь, наконец, почувствовал себя, так сказать, нравственно обязанным выразить ему свое доверие и благоволение, посредством выдачи ему врага. Вассиан обвинен был в следующем: 1) Он, Вассиан, дерзнул сделать дело, которого от века не было: посягнуть на великую книгу священных правил апостольских, соборных, отеческих, малую некую часть, угодную его малоумию, выписав из нее, а иное все разметав. 2) Митрополит разумеет то, что Вассиан исключил из своей Кормчей книги законы греческих императоров, кои внесены в Кормчую святыми отцами и соборами. Вассиан в свое оправдание говорил, что составить новую Кормчую его побудил митр. Варлаам со свящ. собором. Называл правила, помещенные в Кормчей, не правилами, а кривилами и находил в них многое противное Евангелию, Апостолу и Св. отец. Чудотворцев, владевших селами и крестьянами, называл смутотворцами и в частности, не хотел почитать новых, всеми почитавшихся, чудотворцев: Макария Колязинского и митр. Ионы. «Митрополит спросил: – говорит судебный допрос Вассиану, – да ты же, Васьян, говорил про чюдотворцев: Господи! что ся за чудотворцы? сказывают, в Колязине Макар чюдеса творит, а мужик был сельской; и Васьян отвечал: аз его знал, простой был человек, а будет ся чюдотворец, ино как вам любо». И митрополит еще спросил: «слышали есмя от многих достоверных, яко вси православнии поклоняются честному гробу и святым мощем святого Ионы митрополита чюдотворца, да ты-де, Васьян, един токмо не поклоняешися ему и не почитаеши его, якоже достоит честь святым приносити; и Васьян отвечал: аз не ведаю, Иона чюдотворец-ли». |
| Недоверие к современным, переводам и невозможность отыскать в них, опоры для своих мнений терзали Вассиана и не давали ему покоя. Является к нему на помощь, Максим Грек , который своими знаниями и открывает ему глаза на страшную порчу русских церковных книг. Долгое время волнуемый сомнениями, Вассиан теперь под влиянием накипевшей злобы не мог высказаться умеренно, чему препятствовал еще сложившийся под действиями тяжелых обстоятельств жизни его желчный и раздражительный характер. Действительно, Вассиан и выразился о состоянии русских книг в такой резкой форме, которая удивила его врагов и людей противного ему направления и послужила для них одним из действительных и серьезных поводов к его обвинению. Отзыв его при тогдашнем отношении ко всем книгам религиозного содержания был поразительным, для весьма многих и, взятый сам по себе, он, крайне односторонен и влек за собою весьма дурные последствия. Поэтому м. Даниил вполне был прав, ставя в вину Вассиану его известные слова, которыми подрывалось у современников уважение к священным и церковным книгам, источнику христианского вероучения и христианской морали. С другой стороны известные обстоятельства, в которых находился Вассиан и под влиянием которых он действовал, и наконец те печальные черты его раздражительного характера, которые сами собой предрасполагали к резкости, не дозволяют видеть в известных резких отзывах Вассиана о состоянии русских церковных книг проявления его крайне рационалистических и либеральных воззрений вообще на источники христианского вероучения. На самом деле Вассиан, как свидетельствуют его сочинения, вполне с уважением относился ко всем священным книгам, и при аргументации своих идей пользовался почти всеми теми письменными памятниками религиозного содержания, какими пользовались и люди формального направления с тем впрочем различием от последних, что они имели в его глазах низшее второстепенное значение сравнительно с строго-каноническими священными книгами 480 . Характер сочинений Вассиана самым делом противоречить тому резкому отзыву, который он сам сделал по отношению к современным ему церковным книгам и крайностей которого он сам на самом деле вовсе не разделял. |
| Одновременно с устной проповедью этой мысли Вассиан повел пропаганду и письменную. Ученик и продолжатель Нила был человек очень умный, наделен был весьма важным для публициста и пропагандиста талантом остроумия и едкости. Вассиан написал три небольших трактата против вотчиновладения монастырей. Общие мысли, которые он излагает в своих трактатах таковы: 1) иноческая жизнь есть та совершенная евангельская жизнь, о которой Спаситель сказал: «Аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имение твое и даждь нищим» ... ( Мф.19:21 ), она есть всецелое отречение от мира, следовательно, притяжение монахами недвижимых имений есть нарушение ими евангельской заповеди о совершенной нестяжательности, соблюдать которую они дали добровольный обет; 2) обладание недвижимыми имениями заражает монахов страстью сребролюбия, а сребролюбие по апостолу ( 1Тим.6:10 ) корень всем злым. Вассиан изображает монахов стяжателей: дав обет нестяжательности, они беспрестанно объезжают города, чтобы со всевозможным ласкательством и раболепством выпрашивать у богатых людей сел и деревень; в лице своих крестьян они обидят, грабят и бичом истязают без милости христиан – своих братий; лихоимствуя по язычески, они отдают в рост за огромные проценты свои деньги и потом без всякого милосердия производят взыски с должников; 3) древние св. отцы, как греческие, так и русские сел у монастырей не держали, но жили по евангелию, без имений. В своих трактатах Вассиан дает ответ защитникам вотчиновладения на то их оправдание, что вотчины приложили монастырям бл. князья о спасении своих душ и, что, если бы власти послушали его, Вассиана, слова, то запустели бы церкви и монастыри. Первое он парирует так: вотчины были даны, дабы монахи, быв обеспечены во всем потребном, могли предаваться молитве и безмолвию, а избытки доходов употребляли на благотворение нуждающимся, но монахи, совсем забыв благочестивое намерение дарителей, употребляют доходы с вотчин на лучшее питание самих себя и не только не благотворят нуждающимся, но всячески угнетают крестьян, живущих в их вотчинах. |
| В последнее время перед закрытием Лавры Вассиан жил с Варфоломеем даже в смежных комнатах, но не упускал случая посмеяться над суетностью своего друга. Варфоломея должны были рукоположить в епископа сергиевского, что и произошло. Но в последние месяцы перед хиротонией Варфоломей очень волновался, хотя и старался этого не показывать. Причину волнения будущего епископа мне открыл Вассиан, сказав: – Варфоломей знает, что его дело в принципе уже решено. Епископом он будет, но боится, чтобы я его не обогнал – как бы ему не пришлось у меня благословиться! Видите, какие пустяки могут отравлять жизнь совсем не глупого человека... После хиротонии Варфоломей перебрался на жительство в Москву. Раза два я навещал его там, а когда он приезжал в Сергиев и служил в академическом храме, то был у него книгодержцем, как, впрочем, потом и у Вассиана, ставшего епископом Егорьевским. К этому промежутку времени относится курьезная история, которую мне со смехом поведал Вассиан. – На днях к матушке Клеопатре приезжала знакомая монахиня из Москвы. Конечно, расспрашивая о московских новостях, ее не преминули спросить, как чувствует себя новопоставленный епископ Варфоломей и что о нем в Москве говорят. Старица ответствовала, что «здоровье у владыки Варфоломея пока, слава Богу, хорошее, но вот говорят-то о нем нехорошо!» – «Как нехорошо?» – «Да как же, матушка! По всей Москве говорят втихомолку, что скоро Варфоломеевская ночь будет! Уж чего хуже для монаха, когда о его ночных делах поминают!» Вряд ли отец Варфоломей подозревал, сколько толков в умах московских простецов вызвало его имя в связи с ожидавшимися политическими событиями... Умер Варфоломей в 1936 году. Я говорил уже, что Вассиан любил читать, читал много, но был совершенно равнодушен к поэзии. Прозаиков русских и иностранных он знал хорошо, однако среди поэтов даже Тютчев и Владимир Соловьев его не трогали. О Вячеславе Иванове он не имел никакого представления, наоборот, «Огненного ангела» В. Брюсова держал в своей библиотеке и говорил, что там хорошо показан конец средневековья, а кроме того, указана обильная библиография... |
| Свои мысли о несоответствии жизни митрополита званию истинного пастыря Максим по своему обыкновению стал открыто высказывать в своих сочинениях. Некоторые обличения Максима настолько прозрачны и тем более должны были казаться такими для современников, что в них прямо обрисовываются те лица, против которых они были направлены. «Ты же треокаянна (душе), так обличает Максим одного святителя, кровей убогих безщадно испиваючи лихвами и всяким делом неправедным, и себе оттуду преобильно приготовляющи вся твоя угодная, егда же и якоже хощеши, во градех же ездящи на конех благородных со многими, овем убо последующим, овем же напред воплем и бичию разбивающим сретающи тя народы. Угодна ли творити мниши своими долгими молитвами и черным сим власяным образом, Христу любящу милость паче жертвы, и осужающа всякого нищененавидца» 378 . Скорее всего в описанном здесь выезде духовного сановника можно видеть выезд самого митрополита, так как невозможно допустить, чтобы с такою пышностью мог разъезжать по Москве какой-нибудь из провинциальных епископов, часто посещавших столицу 379 . Еще дальше в нерасположении к митрополиту пошел Вассиан. Влиятельное положение при дворе сделало его высокомерным. Сознание своей силы доводило его до того, что он свысока относился и старался игнорировать митрополита. Подавши в. князю мысль об исправлении книг. Вассиан взял ведение исправительного дела на свои руки, и во время возникавших при исправлениях сомнений он и сам не хотел и Максима удерживал от того, чтобы обращаться за советом к высшей духовной власти – митрополиту и просить его санкции на тот или другой затруднительный предмет исправления. Между тем при митр. Варлааме Вассиан обращался за советами и за благословениями к митрополиту напр. при составлении своей Кормчей. Ясное дело, что здесь играют роль личные счеты Вассиана с Даниилом. Мало того, Вассиан свое игнорирование митрополита мотивировал такими данными и формулировал их в таких вызывающих выражениях, которые должны были казаться слишком оскорбительными для всех тех, кого они касались. |
| Но Даниил, когда благоприятные обстоятельства передало в его власть всю судьбу Вассиана, не забыл и личных счетов с ним. Личное раздражение м. Даниила против Вассиана выразилось прежде всего в том, что он крайне бесцеремонным образом поносил самым дорогие убеждения и взгляды Вассиана. Об одном из трудов Вассиана – собрании его кормчей – митрополит выражался, что он в таком духе написал его не почему либо иному, как только по своему «малоумию», а о том обстоятельстве, что Вассиан называл отступниками монахов-вотчинников, Даниил выразился, что он это сделал «от своего безумия» 485 . Понятно, какое действие должны были производить на самолюбивого Вассиана подобные, при том публично произносимые, отзывы Даниила. Помимо своей прямой, непосредственной оскорбительности за ними скрывался тонкий расчет митрополита уязвить Вассиана как можно глубже и в самое больное его место. Дело в том, что Вассиан считал митрополита далеко ниже себя по образованию и дарованиям. И теперь что же выходит? Даниил является в виду всех в роли судьи над Вассианом, обращает в ничто, унижает его литературные труды, его умственные дарования и вообще все его умственное и нравственное мировоззрение. Как глубоко действовали оскорбления Даниила на Вассиана, это показывает поведение последнего на соборе. Он вообще держал себя свободно, независимо, а по временам и дерзко, на оскорбления отвечал оскорблением, и замечательно то, что он при случае колко иронировал над митрополитом и предметом для своей иронии брал именно его просвещение. Иными словами и судья и обвиняемый платили друг другу одной и той же монетой. Но выпадали такие минуты, когда Вассиан под влиянием оскорблений Даниила, терял самообладание и под напором сильной злобы делал предметом, своих ответных направленных против личности митрополита колкостей, явления и поводы, какие только открывал ему случай, без надлежащей оценки их смысла и значения. Очевидно, здесь уже никак не могло быть обдуманности в выборе средств для оскорбления, и Вассиан играл таким образом в очень опасную игру. |
| Понятно, как должен был подействовать на Вассиана отказ Досифея Крутицкого. Указывая на него, как на свидетеля и очевидца данного ему м. Варлаамом позволения, Вассиан мог с правом рассчитывать, что он, хотя бы и был на стороне его противников, но тем не менее затруднится с очей на очи отказаться от того, что было. Но расчет подсудимого оказался не верен, и потому он после всех заявлений Досифея заметил с видимой горестью: «ино, господине, волен Бог , да ты». Действительно, Вассиан теперь ясно увидел, что на соборе все настроено против него и для осуждения его, – изменяют даже истине. Поведение Досифея объясняется желанием его угодить митрополиту. Это тем более для него представлялось возможным, что Даниил вместо того, чтобы поставить прямой вопрос о том, от кого Вассиан получил право на написание кормчей, значительно и существеннейшим образом изменил смысл обвинения, когда он поставил Досифею вопрос о том: был-ли совет разрушить божественные правила? При такой формулировке вопроса Досифею ничего не оставалось делать, как только отвечать отрицательно, иначе он сам мог попасть в число подсудимых. От общего осуждения в незаконном составлении кормчей м. Даниил перешел к рассмотрению отдельных, частных мыслей, составляющих ее содержание. Митрополит обвинительным пунктом против Вассиана выставил известное его выражение, находящееся в послесловии его кормчей, что «есть во святых правилах супротивное Евангелию, Апостолу и св. отец жительству». Мысль эта действительно принадлежала Вассиану и до нее он дошел не случайно, но путем долгого критического изучения кормчей, на которое он вызван был полемикою по вопросу о вотчинном праве монастырей. Вассиан и не отказался несколько от своих слов и только указал своим судьям повод, по какому он так, высказался, и то применение, какое он давал высказанной им мысли, заметив кратко, что он это писал «о селех». Кормчая Вассиана написана им в связи с развитием полемики по монастырскому вопросу, какой в то время сосредоточивался на праве монастырей владеть вотчинами. |
| Еще С. Н. Чернов, анализируя поведение Максима Грека в 1525 г., справедливо предположил, что Максим не ожидал тогда достаточно сурового приговора и пребывал «в надеждах на благополучный исход следствия для себя» 48 . Поэтому на следствии он старался представить свои политические взгляды самым невинным для следователей образом. Возможно, поэтому же он не признавался в 1525 г., что осуждал порядок поставления московских митрополитов; вопрос этот, несомненно, имел не только церковно-канонический, но и политический оттенок. В 1531 г., после шести лет мужественного поведения во время заточения в Иосифо-Волоколамском монастыре, он держится иначе. Далее «судный список» переходит к комплексу обвинений 1531 г., связанных с нестяжательскими взглядами Максима Грека . Состав этих обвинений, как они излагаются в этой части источника, приблизительно тот же, что и в суммарной обвинительной речи митрополита Даниила, только здесь они, естественно, детализируются. Судебное разбирательство останавливается на двух вопросах: на осуждении Максимом «здешних русских чудотворцев» как стяжателей и резоимцев и на установлении факта наличия монастырского землевладения в Греции, на Афоне. На том же соборе 1531 г. обвинение в хуле на русских чудотворцев-стяжателей было предъявлено и Вассиану Патрикееву. Как сходство, так и различие обоих соборных разбирательств весьма показательны. Обвинения, предъявленные в этой связи Максиму и Вассиану, совпадают подчас даже в деталях, уловить какую-нибудь разницу в их нестяжательских взглядах по этим обвинениям почти невозможно, общей подчас является даже терминология обвинения: «А чюдотворцев называеши смутотворци, потому что они у монастырей села имеют и люди»/обвинение Вассиану/; «... рек еси: Здешние руские чюдотворцы – чмутотворцы и резоимцы были»/обвинение Максиму/ 49 . «Свидетельства от божественных писаний» по поводу землевладения монастырей зачитывались, как уже говорилось, Максиму и Вассиану одновременно. Но в поведении обоих обвиняемых на соборе было различие, ярко выявившее разницу их характеров и привычек. |
| Фома, о котором упоминает Венгерский, лицо неизвестное. Малышевский 171 делает предположение, что это мог быть Вассиан, переменивший свое имя во время бегства, «как то именно и делали спутники Феодосия». Садковский принимает это предположение. 172 Основание для принятия – разве только то, что Венгерский не упоминает о Вассиане, который бежал с Косым и, может быть, его называет Фомой. Но, если бы Вассиан и переменил имя во время бегства, вряд ли была нужда ему удерживать ложное имя, когда он прибыл в Литву. Поэтому основание для догадки Малышевского кажется мне шатким. Но можно предположить, что в числе спутников Косого был кто либо, действительно носивший имя Фомы, так как «Сказание» к Многословному Посланию говорит: «разбегошася от Новоозера … Косой и Вассиан с прочими в Литву». В таком случае, нет нужды, по примеру Калугина, 173 видеть в липе Фомы «местного протестанта, с которым Феодосий соединился для своей пропаганды». Я не могу согласиться с Калугиным в том, что «нет необходимости и достаточно оснований выводить его (Фому) непременно из России», так как известие Венгерского ясно имеет в виду пришлых монахов, а при упоминании о казни Фомы даже отмечает, что Иоанн IV казнил его, как своего бывшего подданного и единоверца (hominem suae nationis suaeque religionis aliquando fuisse accepit). Итак, вернее признать Фому пришлым из России монахом, спутником Косого, не поименованным в «Сказании» к Мн. Посланию. Что касается одновременного прибытия трех монахов в Витебск, то можно, на основании слов «Сказания» к Мн. Посланию, вывести, что их было действительно трое или даже больше: Феодосий Косой, Вассиан и их спутники (может быть, один лишь Фома). Игнатий же бежал «на Двину», тогда как остальные из Москвы прямо в Литву. Артемий же, должно быть, прибыл вскоре после них – около 1554–56 г. Поэтому не трудно было допустить Венгерскому и здесь погрешность, назвав Артемия в числе спутников Косого, тем более, если среди бежавших монахов были и такие, которые были известны под именем Артемьевых учеников, как называет их «Сказание» к Мн. Посланию. Допустить же общее бегство Артемия с Косым я не могу, потому что «Сказание» не упоминает о чем-либо подобном и не позволяет делать такой вывод то соображение, что Косой бежал из Москвы (1555 г.), а Артемий из Соловков. Путь последнего неизвестен, но был, несомненно более длинен. Едва ли Артемий шел иным путем, чем чрез Новгородскую и Псковскую области, ему хорошо знакомые и для него более удобопроходимые, чем Московские земли. Идя таким путем, он мог прийти к Витебску и здесь соединиться с лицами, прибывшими из Москвы ранее его и очутившимися в таком же положении, как и он. |
|
|
