| Но особенно выделились Ахтырского гусарского полка священник (впоследствии протоиерей л.-гв. конно-егерского полка) Феодор Раевский, Волынского пехотного полка священник Василий Шитикович, 34 егерского полка священник Фирс Никифоровский и священник 19 егерского (ныне 109 Волжского п.) Василий Васильковский. В аттестате, выданном 9 ноября 1814 г. князем Васильчиковым, командиром гусарского Ахтырского полка, говорится, что о. Раевский с 1812 г. по 1814 г. во время французской кампании «как в отечественных пределах, так и в заграничных походах: Польше, Пруссии, Швеции, Саксонии, Вестфалии и других Рейнского союза княжествах, а также во Франции находился при полку безотлучно во всех генеральных сражениях и даже атаках, под неприятельским огнем, был всегда присутствен при оном на верховой лошади, при возложении на себя дароносного креста (дароносицы), ободряя нередко полк помощью Всевышнего и благословенным оружием Божиим (св. крестом), споспешествующим Монарху нашему, напоминая воинским чинам звание службы их и верность присяге, данной церкви, престолу и отечеству. В продолжение таких действий, пораженных смертельною раною от руки неприятельской не только сего, но и других полков воинских чиновников (чинов), немедленно исповедывал и напутствовал в жизнь вечности святыми таинствами; убитых же в сражении и умерших от ран погребал по чиноположению церковному на том же самом месте общих воинских опасностей 3 (т.е. на бранном поле, под выстрелами). Священник В. Шитикович участвовал в разных походах с 1805 г. по 1814 г. и во многих сражениях, но особенно отличился в бою под г. Пултуском. Здесь он все время находился в линии огня и с крестом в руках воодушевлял воинов, пока не был ранен саблею в правую руку. Захваченный затем неприятелем в плен, он был ограблен и отведен в Варшаву. Там он содержался, как преступник, подвергался разным насмешкам, издевательствам, поруганию: ему, между прочим, обрили бороду и голову 4 . Освобожденный затем из плена, он не мог уже продолжать службу и был помещен в кенигсбергский госпиталь, а затем, по Высочайшему повелению, отправлен для лечения на родину, в дом родителей. |
| Повторяем: нет возможности во всей широте оценить деятельность находившегося в Отечественную войну в войсках духовенства и точно взвесить лепту, внесенную им в дело победы над непобедимым неприятелем. Явления духовные гораздо труднее поддаются наблюдению и несравненно менее взвешиваются, чем явления видимого мира; последствия, результаты духовной работы так проявляются, что причина, их возбудитель остаются незаметными для глаза. И последствия пастырской работы в Отечественной войне трудно определить – трудно сказать и указать, что в успехе, в победе наших войск явилось результатом военного искусства, личного труда и воодушевления наших войск, и что следствием могучего влияния наших пастырей на войско их словом и примером, верою и молитвою, трудами и подвигами. Но все же, многоплодность работы в Отечественную войну и влияния пастырей на дух войска засвидетельствованы Царем и военачальниками, обильно украсившими отличившихся в войне священников (а отличившимися были почти все участвовавшие) многочисленными наградами; их самоотверженность доказана бесстрашным исполнением долга под огнем неприятельским, множеством подвигов, многими ранами и контузиями, полученными полковыми священниками. Из известных уже нам священников: Белороссов, Васильковский, Добротворский, Никифоровский, Скляревский, Соловьевич, Шитикович были ранены в боях; Златковский, Карышов, Орлеанский, Златковский П., Святенков, Статкевич получили сильные контузии. Был среди священников военных и мученик: в бою под Малоярославцем погиб военный священник Евфимий Иванов. Что он погиб мученической смертью , не может быть сомнений, так как руки у убитого были связаны назад, а живот – проколот штыком. Русское военное духовенство показало себя в войну 1812 г. таким, каким оно всегда было и всегда должно быть: крепким верой в Бога, сильным безграничной преданностью Царю родному и любовью к Отечеству своему, Руси святой, бесстрашным и готовым на всякие невзгоды, лишения, опасности и труды, способным к могущему влиянию на дух солдата. |
| После долгой переписки и сношений с различными лицами и учреждениями к концу 1795 года в состав Киевской епархии вошли все церкви, находившиеся в ведении Белоцерковского (быв. Васильковского уез.), Богуславского, Каневского и Рожевского благочиний, Ставинского, Чернобыльского и Корсунского Духовных Правлений. 1098 Следовательно, с конца 1795 года территория Киевской епархии оказалась на левом и правом берегах Днепра. На правом берегу Днепра она занимала значительную часть нынешней Киевской епархии, а на левом большую часть нынешней Полтавской губернии. В новом составе территория Киевской епархии почти пополам разделялась р. Днепром. Это обстоятельство в большей мере, чем прежде, затрудняло сношение местных епархиальных органов управления с Киевом. Раньше по правую сторону Днепра собственной Киевской епархии принадлежало небольшое пространство около Киева. Теперь здесь находилась почти половина киевской епархиальной территории с местами и церквами, возвращенными от Унии, а потому требующими особой бдительности со стороны епархиального архиерея и его пособников. Между тем большинство киевских епархиальных церквей оставалось по левую сторону Днепра. 1099 Одно это могло говорить за то, что территория Киевской епархии в конце 1795 года определилась ненадолго. Польза дела требовала сосредоточить ее на одной правой стороне Днепра, где стоял Киев. Так действительно и вышло через два года. Сведений о том, сколько церквей поступало в Киевскую епархию из Брацлавской и Изяславской (Волынской) губерний, м. Самуилу едва-ли удалось получить от архиепископа Виктора до своей смерти, последовавшей 5 января 1796 года. В конце 1795 г. и в начале 1796 г. происходил такой сложный передел территории, монастырей и церквей Минской архиепископии между пятью и даже шестью епархиями (Киевской, Черниговской, Брацлавской, Житомирской, Екатеринославской и Могилевской Белорусской), кроме самой Минской, что архиепископ Виктор с трудом мог узнать, сколько церквей оставалось в его собственной епархии в пределах Минской губернии, не считая заграничных. |
| Закрыть itemscope itemtype="" > «Эти герои головы сложили за нашу общую Родину» Преданы земле останки воинов 175-й стрелковой дивизии, защищавшей в июле 1941 года первую линию обороны Киева 24.07.2013 692 Время на чтение 3 минуты В селе Перевоз Васильковского района Киевской области с подобающими воинскими почестями были преданы земле останки воинов 175-й стрелковой дивизии, защищавшей в июле 1941 года первую линию обороны Киева. Также был отслужен молебен об упокоении душ защитников Отечества. К сожалению, из 15 бойцов удалось идентифицировать только троих. Все они - выходцы из села Арзгир Ставропольского края Российской Федерации, откуда они были призваны в ряды РККА (Рабоче-крестьянской Красной армии) в один день. Это красноармейцы: Саенко Алексей Александрович, 1915 г.р.; Коротков Никифор Николаевич, 1911 г.р.; Уманец Захар Спиридонович, 1913 г.р. Останки этих героев увезла на малую Родину делегация, которая прибыла из Ставрополья. Двенадцать неопознанных солдат были погребены на мемориальном комплексе села Перевоз. Среди делегатов из России были родственники погибших, в частности – сын красноармейца Саенка, Иван Алексеевич. Организовали приезд земляков из России первые руководители Арзгирского района, которые сами и присутствовали при захоронении. Честь им и хвала. Возглавлял делегацию глава государственной администрации Арзгирского района Алексей Иванович Палагута. Особую благодарность заслуживает поисковый отряд «Вертикаль» - основной организатор этого события. Командир отряда – Владимир Григорьевич Жарков. Эти люди - настоящие патриоты, которые воистину живут по совести. В свободное от работы время они ведут поисковые работы, порой – в невыносимых условиях. И все это абсолютно бесплатно. На счету отряда сотни упокоенных душ воинов, вырванных из цепких лап формулировки: «Пропал без вести». Конечно же, без поддержки местных властей и военно-патриотических, ветеранских, общественных организаций многие организационные вопросы были бы невозможны. В своем выступлении глава Васильковской районной государственной администрации Владимир Федорович Черпак сказал, что и в дальнейшем будет поддерживать благородную работу поисковиков. |
| Опомнились они только за городом, когда добежали до Святошина. Там они остановились передохнуть. И единственная уцелевшая у них батарея выпустила наугад по Киеву десяток снарядов. Потерь не было, если не считать, что на Владимирской горке был разбит киоск, где торговали мороженым, а осколок снаряда отбил ухо на гипсовом памятнике у одного из просветителей России – не то у Кирилла, не то у Мефодия. Наутро по городу был расклеен приказ генерала Бредова о том, что отныне и навеки Киев возвращается в состав единой и неделимой России. Крик среди ночи Был, должно быть, тот поздний час, когда все вокруг мертвеет от вязкого мрака и тишины. Даже вода в ржавых трубах иссякала среди ночи и переставала равномерно капать из крана в чугунную кухонную раковину. В такие онемелые ночи часто снятся запутанные сны. От них потом долго саднит на сердце. Кто-то долго будил меня, но я никак не мог проснуться. Вернее, я не хотел просыпаться и мучительно ловил в вязкой путанице сознания угасающую полоску зари. Внезапно сквозь эту тугую борьбу со сном прорвалось рыдание. Я открыл глаза, быстро поднялся на кровати и увидел маму. Она сидела у меня в ногах. Волосы ее седыми прядями падали на лицо. Она держалась за спинку кровати и плакала глухо и судорожно. – Что? – спросил я шепотом. – Что случилось? – Тише, – сказала мама, глотая слезы. – Ты разбудишь Галю. – Но что же случилось? Говори. – Я не знаю, – растерянно ответила мама, и у нее задрожала голова. Мне показалось, что мама сходит с ума. – Я не знаю, что случилось, но, должно быть, что-нибудь ужасное. Встань и послушай. Выйди на балкон. Я ощупью добрался до балкона. Дверь его была распахнута настежь. Я вышел, прислушался и похолодел, – издалека, со стороны Васильковской улицы, катился по ночному городу, приближаясь к нашему дому, многоголосый вопль ужаса, вопль смерти великого множества людей. Отдельных голосов нельзя было разобрать. – Что это? – спросил я в темноту, ни к кому не обращаясь. – Погром, – неожиданно ответила за моей спиной Амалия. |
| 207,09 руб. Липовецкое 209,38 руб. Но и расходы были большие: а) наем квартиры для помещения канцелярии духовного правления, b) отопление и освещение этой квартиры, с) уплата жалованья канцелярским служителям и d) покупка необходимых для канцелярии принадлежностей. Самый главный расход составляло содержание канцелярских служителей: на него выходило более, чем половина всей собираемой суммы. Мы не раз уже отмечали в этой главе, что духовенство новоприсоединенных областей не было хорошо знакомо с канцелярскими порядками, а потому для заведения их в новоучрежденных духовных правлениях особенно нуждались в так называемых «приказных». А между тем, при большом спросе, в предложении был недостаток. Отсюда, как это и всегда бывает в подобных случаях, предложение чрезмерно вздорожало. Вот, например, какое жалованье платилось канцелярским служителям в различных духовных правлениях. В Сквирском – 120 рублей в год. Липовецком – 90 рублей, Васильковском – 90 рублей, Пятигорском – 100 рублей. А Махновское духовное правление предоставило нанятому им в 1797 году канцелярскому служителю всю собранную с уездного духовенства сумму, поручив ему бесконтрольное ведение всех необходимых расходов. 106 При таком положении дела, нельзя было, конечно, ожидать какого-либо порядка и исправности в течении дел. Незаконные растраты денег были обычным явлением, а в связи с ними – неисправности и опущения в отправлении делопроизводства. В случаях же вольного или вынужденного ухода приказных, – в течении дел и совсем наступала остановка. 107 Члены духовных правлений, как не получающие никакого вознаграждения, также не могли особенно рачительно относиться к порученному им делу, а уездное духовенство, в свою очередь, тяготилось излишними взносами на содержание канцелярии. Для правительства, заботившегося о благоустройстве церкви, необходимо было принять меры к устранению всех этих ненормальностей. Наилучшей возможной мерой было, конечно, назначение определенного штатного жалованья, что и последовало в царствование Павла Петровича. В силу § 2 вышеупомянутого Высочайшего Указа 18 декабря 1797 года, на содержание духовных правлений положено было отпускать из государственного казначейства по 120 рублей в год с такой ассигновкой: 108 |
| Новый император Павел Петрович, для которого (как мы упомянули выше) медленность и ложь были самыми ненавистными врагами, предпринял борьбу против них самыми, верным оружием. Объявляя в своем, в высшей степени замечательном, указе от 18 декабря 1797 года, 102 о преимущественном внимании к нуждам церкви, – он увеличил более, чем вдвое, оклад жалованья, положенного прежде на содержание канцелярских служителей в духовных консисториях. Вот расписание положенных на Киевскую консисторию сумм, ассигнованных в Высочайше конфирмованной росписи. 103 Ш T А Т Число лиц Каждому Секретарь 250 руб. 250 руб. Вместо другого секретаря в помощь остающемуся старый канцелярист, который бы знал и польский язык 150 руб. 150 руб. Канцеляристов 120 руб. 480 руб. Подканцеляристов 70 руб. 280 руб. Копиистов 50 руб. 400 руб. Сторожей 20 руб. 60 руб. Приставов 20 руб. 180 руб. На канцелярские расходы 162,90 руб. 680 руб. 1 962,90 руб. Сравнительно с прежним оклад увеличился на 1030 рублей. Нечего и говорить, что это была весьма существенная перемена, 104 которая должна была сопровождаться благими результатами. Содержание духовных правлений носило еще более случайный и неопределенный характер. Оно обусловливалось добровольным соглашением священно-церковно-служителей каждого уезда – выплачивать ежегодно известную установленную сумму. Сбор происходил от каждого приходского двора, при чем священники платили от 2–4 копеек, а дьячки от 0,5–2 копеек в год. Общая получаемая сумма была крайне неустойчива. Это зависело, с одной стороны, от неодинакового в различных уездах соглашения духовенства, а с другой, от слабого контроля при собирании, при котором получались крупные недоимки. Но не смотря на все это, ежегодно собираемая сумма была сравнительно очень значительной, как это можно видеть из нижеследующей таблицы. 105 Духовные правления 1796 год 1797 год 1798 год Махновское 317,885 руб. 315,55 руб. Богуславское 342,05 руб. Васильковское 202,15 руб. Сквирское 176,76 руб. 170,46 руб. 199,20 руб. Пятигорское |
| Там он и скончался. О судьбе матушки и шестерых его детей мне ничего не известно. Моя бабушка Евфросиния Ивановна Каравасили, с золовкой и сыном, спрятанные в толще камыша, слышали вопли и стоны мученика. Ночью, выйдя из укрытия, они с помощью верного человека пробрались через виноградники в «плавни» — заросли камыша, тянувшиеся до реки Прут — румынской границы. Проводник им и рассказал, как все произошло. Времена меняются, и в 1940 году, когда советская армия под звуки «Катюши», которую распевали почти без отдыха, прошла через удивленную и ошеломленную Бессарабию, актов насилия, разумеется, не было. И население — искренне или из каких-либо соображений — с хлебом-солью, под колокольный звон встречало тех, кого, по простоте душевной и по воспоминаниям своих отцов, они считали «христолюбивым воинством», и священники были в рядах своей паствы. Естественно, что так оно и должно было быть: наши молдаване привыкли прислушиваться к словам священников и обращаться к ним за советом. К сожалению, многие оказались недостойными своего звания «пастыря» и отреклись от него… Что ж? Это — плохо, но — понятно. И если верно, что«…понять — простить», то пусть Господь простит им их слабость! Например, хорошо мне известный священник отец Финоген Апостолаки, некогда славившийся своими вдохновенными проповедями, с приходом советской власти круто «повернул оглобли» и заявил, что «давно пора покончить с этими нелепыми сказками, рассчитанными на человеческое невежество». И как же я была удивлена, когда в 1958 году, — после 18 лет разлуки я встретилась со своей мамой, и та мне с восхищением рассказывала, какие вдохновенные проповеди произносил о. Финоген Апостолаки и как он стойко и непоколебимо переносил гонения во имя Христа! Тут на память приходит еще один священник — отец Петр Васильковский из Могилева Подольского. Сын священника, сосланного на Соловки и там погибшего, он сам отбыл трехлетний срок заключения на Соловках (в конце двадцатых и начале тридцатых годов такие срока — три или пять, а то и два года были обычными). |
| Дед в восхищении стукнул сухоньким кулачком по своей сухонькой коленке. Мы подкрались к черёмухову кусту. Соловей пел, забыв обо всём. Он сидел сердито насупившись, полураспустив крылышки. Глаза его затянула голубая плёнка. Тонкий клюв широко раскрывался, и из горлышка рвался свист. Головка дёргалась и тряслась, и всё лёгкое птичье тельце била крупная дрожь. Зеленело небо. Стало видно, как бьётся в раскрытом клювике острый язычок, не язычок — колокольчик. Это язычок так ловко распоряжался песней, что заставлял молодых соловьёв молчать и слушать. К дому птичника вернулись мы уже при жёлтой зорьке. Из сада тянуло тёплой сиренью. — Отцветёт сирень, отпоёт соловей! — вздохнул дед. Пусть! Песенка его теперь всегда будет с нами. Певчая дорожка Разные в лесу бывают дороги. Бывают такие, что прямо пойдёшь — назад не вернёшься, налево пойдёшь — в чащобе заблудишь, направо пойдёшь — в болоте увязнешь. Ну их, такие дорожки-то! Но бывают в лесу и другие. Такие бывают, что пройдёшь по ней раз, да на всю жизнь и запомнишь. И опять к ней вернёшься. Вот было однажды. Шёл я по лесной дороге и держал в руке листок. Простой листок из тетрадки. На листке написано: «Там, где развилка на Звениречку и Васильки, — кричит дергач». Я стою на развилке. В клинышке, между дорогами, птица кричит: «Зря-зря! Зря-зря!» Так только один дергач может кричать, у него одного такой голосище. — Та самая развилка! — догадываюсь я. — На Звениречку и Васильки! Иду и читаю: «Две тропинки-вилюшки. У которой поёт зарянка, — в болото заведёт, а у которой теньковочка, — выведет к Василькам». «Это какая же Васильковская?» — думаю. И ухом угадываю: вот она! Теньковка около отвилка поёт. Поёт-выговаривает: «Те-тень-ка, те-тень-ка!» Здорово действуют певчие указатели! И столбов ставить не надо. Придумываю, как я отвечу прохожему, если он спросит меня про путь. — Пожалуйста, — попросит, — укажите мне, как к Василькам выйти? Совсем в лесу закружился. И я отвечу: — Это проще простого. В лесу не то, что в городе. В городе и смотреть надо, и встречных расспрашивать. А тут только слушать. Идите всё прямо до той развилки, у которой дергач крякает. Сворачивайте направо и шагайте до тропинки с теньковкой. По этой тропке всё прямо и прямо, пока не услышите овсянку. От овсянки налево — тут вам и Васильки. |
| – И ребятам скажи, чтоб всегда приходили ко мне, если имеют какую нужду. – Что за комедия! – смеялся Горбачевский. – Знаете, Бестужев, после французского похода один гвардейский генерал, подъезжая к полку, бывало, здоровался: «bonjour, люди!» Так вот и вы; только не поймут они вашего бонжура. – Нет, поймут, все поймут! – не унывал Бестужев. О том, чтобы поняли, старался полковой командир Гебель, выученик знаменитого «палочника», генерала Рота. Густав Иванович Гебель был родом поляк и ненавидел русских, как будто мстил им за то, что сам изменил родине. На Васильковской площади, где пролегала почтовая дорога из Бердичева в Киев, проезжие польские паны могли видеть, как соотечественник их бьет русских солдат. Бил сам командир; били урядники и фельдфебели, и эфрейторы; били так, что концы палок от побоев измочаливались. Гебель ложился на землю, наблюдая, хорошо ли носки вытянуты; щупал у солдат под носом, «регулярно ли усы, за неимением натуральных, углем нарисованы», стягивал ремнями талии для выправки, а когда людям делалось дурно, бил их; бил их и за то, что «приметно дышат или кашляют». Приказывал им плевать друг другу в лицо. Старых ветеранов, чьи ноги исходили десятки тысяч верст, и тело покрыто было ранами, учил наравне с мальчишками-рекрутами. Мы – отечеству защита, А спина всегда избита. Кто солдата больше бьет, И чины тот достает, — пели они жалобно и сказывали сказку о том, как солдат душу черту продал, чтобы тот за него срок отслужил; начал было черт служить, но скоро так замучился, что от души отказался. В последние дни Муравьев был сам не свой. Заметив это, Голицын спросил Бестужева, что с ним, и тот рассказал. Фланговой первого батальона, старый солдат, испытанной храбрости, бывший во многих походах и сражениях, Михаил Антифеев, начал совершать побег за побегом; а когда ротный командир, после вынесенного им, Антифеевым, за новый побег жестокого истязания, убеждал старика, вспоминая прежнюю службу его, не подвергать себя мучениям, – тот ответил, что, пока не накажут его кнутом и не сошлют в Сибирь, он не прекратит побегов. |
|
|
