| Болезнь, преждевременно сведшая Василия Васильевича в могилу, давно уже подтачивала его надломленное неустанными трудами здоровье. Хроническое воспаление почек (нефрит), осложненное геморроидальными страданиями, болезнью печени и отчасти сердца, – все это вместе было причиною его преждевременной кончины, предотвратить которую в период самого острого развития болезни не могла уже никакая медицинская помощь. Сам Василий Васильевич, занятый всецело и безраздельно подвигом целой своей жизни – научными работами, мало обращал внимания на свое физическое здоровье. По-видимому, он и сам верил, что сил его еще достаточно для того, чтобы вынести всю тяжесть подъятых им на себя и возлагаемых на него другими трудов и поручений, хотя в последнее время и говорил иногда, что он «не жилец ХХ-го столетия». Однако, душа его все более и более стремилась к излюбленным им занятиям. Он не покладал своих рук до тех пор, пока физические силы совсем не изменили ему, – и он слег в постель. Слег он в постель только 22 марта, хотя уже и раньше (по крайней мере с 18 марта) он ощущал потребность в отдыхе на постели в течение дня, чего однако прежде он не позволял себе почти никогда. Слегши даже в постель, Василий Васильевич помог отрешиться от книжных занятий: лежа в постели, он читал и просматривал вновь полученные им издания по церковной истории Египта и другие научные новинки, только что присланные ему из-за границы. Пишущий эти строки наблюдал это не только до 22 марта, но даже 22 и 23 марта, следовательно накануне и в самый день отправления Василия Васильевича в больницу Крестовоздвиженской общины. И отправляясь в больницу, он взял с собою несколько книжек, которых ему однако не удалось читать... Болезнь все более и более ослабляла силы Василия Васильевича, и он по совету друзей (д-ра П. В. Модестова, дружески посещавшего его и в больнице) и с благословения владыки-митрополита, лично посетившего больного на одре болезни в квартире 23 марта, решил для лечения переселиться в больницу, где благодаря особому вниманию председателя совета общины товарища обер-прокурора Св. Синода В. К. Саблера предоставлены были больному все возможные удобства и предложен был ему самый заботливый уход. |
| Спор шел и о судьбе великокняжеского престола, и о наследовании (после мора 1425—1427 гг.) выморочных земель. Чтобы понять соотношение сил, боровшихся в Северо-Восточной Руси, нужно представить себе политическую структуру в этих землях в начале 1425 г. С 27 февраля 1425 г. в руках у малолетнего Василия II находилось не только Московское княжество, но и Великое княжество Владимирское, что давало ему (точнее, его опекунам) большую власть над всеми другими уделами, а частично и над независимыми княжествами. Права Василия Васильевича на великое княжение оспаривал его старший дядя — князь Юрий Дмитриевич. К тому же владения Василия Васильевича по экономическому, политическому строю и своим судьбам были весьма различными, и далеко не всегда их влиятельные землевладельцы и купечество сочувствовали крутой объединительной политике московских князей. Столица княжества Василия II — Москва располагалась на возвышенном мысу, образованном рекой Москвой и се небольшим притоком — Неглинной. Основу Москвы составлял белокаменный Кремль, сооруженный в 1367 г. Дмитрием Донским и с тех пор порядком обветшавший. Только два-три города помимо Москвы могли похвастать своими каменными укреплениями (в их числе Нижний Новгород). Кремль был застроен соборами, великокняжеским дворцом и дворами феодальной аристократии (как духовной, так и светской). За Кремлем лежал посад, населенный ремесленниками и торговцами. Радиально исходившие из Москвы дороги соединяли город с важнейшими центрами Заречья (Замоскворечья). Дороги шли на юг: Ордынка — в Большую Орду, а позднейшие Серпуховка и Большая Якиманка — в Серпухов, на Коломну и Калугу. Речные пути (по Клязьме и Оке) вели к главной речной магистрали страны — Волге, но дальнейшее продвижение караванов московских судов находилось под контролем Нижнего Новгорода. Этим, в частности, объяснялось настойчивое стремление московских князей овладеть Нижегородским княжеством. Итальянский путешественник Амброзио Контарини, побывавший в Москве в 1476 г., писал, что «город Московия расположен на небольшом холме; он весь деревянный, как замок, так и остальной город». |
| Чингисиды стремились помешать отъезду ордынцев на службу в др. страны. Русские княжества в этом смысле не были исключением: так, в 1403/04 г. ханский посол царевич Ентяк «был на Москве да изобмолвил Микулу татарина» ( Присёлков. 1950. С. 456). Очередная «замятня» в О. в кон. XIV - 1-й трети XV в. побудила к подчинению (князья Мещерские) или отъездам в ВКЛ и в рус. княжества уже не только представителей титулованной знати (князья Меньские и Долголдатовы), но и самих Джучидов. Напр., в 1407-1408 гг. в Москве гостили сыновья хана Тохтамыша - царевичи Джелал ад-Дин и Керим-Берды. В 1437-1438 гг. хан Улуг-Мухаммед зимовал в Белёве и предлагал московским удельным правителям «даватися во всю волю князем руским» (ПСРЛ. Т. 27. С. 106), а в 1439 и 1445 гг. он находился в Н. Новгороде. Еще до Суздальского сражения 7 июля 1445 г. у Спасо-Евфимиева мон-ря царевич Бердедат, сын хана Худайдата, был принят на службу вел. кн. Московским Василием II Васильевичем Тёмным (ПСРЛ. Т. 25. С. 262). В кон. 1446 г., возможно из-за убийства Улуг-Мухаммеда его старшим сыном Мамутеком, младшие братья последнего, Касим и Якуб, укрывшиеся «в Черкасах», стали искать «службы» у московского великого князя» ( Флоря. 2001. С. 195. Примеч. 79). Служилые татар. царевичи вспоминали вел. кн. Василия II Васильевича «за преднее его добро и за его хлеб, много бо добра его до нас было» (ПСРЛ. Т. 25. С. 268). Согласно распространенной практике политические эмигранты из О. предлагали вел. князьям в заложники не только своих сыновей и др. родственников, но и князей, и «двор». Служба при дворе правителя Руси также была одним из условий договора. Бывш. цари и царевичи обязались охранять юж. границы Московского вел. княжества, отказываясь здесь от права сбора «выхода» до тех пор, пока не возвратят себе власть в О. (Там же. Т. 12. С. 24). Опираясь на поддержку Московских вел. князей Василия I Димитриевича и его сына, Василия II Васильевича, с окраин Руси и О. служилые «татары» и казаки стали вновь проникать внутрь страны: напр., в 1446 г. вместе с Московским вел. князем на Русь выехали на службу и для кормления, а также для сбора дани (выкупа за освобождение из плена Василия II) 500 ордынцев хана Улуг-Мухаммеда ( Худяков. 1991. С. 27). |
| Антон Анатольевич Горский Глава восьмая. В преддверии решающих перемен: Василий Васильевич (1425–1462) При вступлении Василия Васильевича на престол у него сразу же разгорелся конфликт со старшим из дядьев – Юрием Дмитриевичем; поводом для него послужила нечеткая формулировка механизма передачи власти на случай смерти Василия Дмитриевича в завещании Дмитрия Донского: «А по грехом, отъимет Бог сына моего, князя Василья, а хто будет под тем сын мои, ино тому сыну моему княжь Васильев оудел» 796 . В результате посредничества митрополита Фотия Юрий отказался от своих притязаний, но на время: стороны договорились вынести спор на суд «царя» 797 . Такое решение было принято в условиях, когда в Орде продолжалась борьба за власть между несколькими претендентами. Ни один из них не располагал серьезной военной силой: показательно, что Борак и Худайдат в период своего максимального могущества терпели поражения от относительно небольших литовско-русских воинских контингентов. Если бы в московских правящих кругах существовало стремление покончить с зависимостью от Орды, для этого был весьма подходящий с военно-политической точки зрения момент – средств для восстановления власти силой, как у Тохтамыша и Едигея, тогда не было. Но очевидно, при великокняжеском и удельнокняжеских дворах не возникало самой мысли такого рода: царь есть царь, как бы слаб он ни был – это сюзерен, верховенство которого надо признавать. И решение спора о великом княжении (доселе внутри московской династии не случавшегося), лучше всего вынести на суд сюзерена. Однако в Орду Василий и Юрий отправились только шесть лет спустя. Поначалу этому, вероятно, мешала незавершенность борьбы за власть в Орде. Позже Юрий, скорее всего, не спешил реализовать договоренность, так как не рассчитывал на положительное для себя решение: в Орде утвердился Улуг-Мухаммед, выдавший Василию ярлык на великое княжение при жизни его отца, и был жив могущественный дед Василия и союзник Улуг-Мухаммеда Витовт – гарант интересов юного московского князя согласно завещанию Василия Дмитриевича 798 . В марте 1428 г. был заключен договор между Василием Васильевичем и Юрием Дмитриевичем, в котором галицкий князь признавал себя «молодшим братом» племянника 799 . |
| Неизменен был Василий Васильевич, в этом отношении к студентам и во время прохождения ими академического курса. Стремление оценить каждого студента по достоинству и быть в этом деле вполне беспристрастным составляло отличительную его черту. Насколько он был беспристрастен, свидетельствует тот факт, что при оценке студенческих семестровых сочинений, он, состоя в комиссии по поверке счисления баллов, не считал возможным иметь у себя под руками табели студенческих устных баллов и их разрядные списки. В академическом архиве за 1897 г. сохранилось письмо Василия Васильевича к секретарю Совета академии, которое свидетельствует об этом с беспристрастия в этом письме Василий Васильевич, между прочим, писал: „На конец августа и начало сентября у меня выпала возня с бумагами, относящимися к старокатоликам. Это – вещь, не терпящая отлагательства. И большая часть сочинений I курса у меня ещё не прочитаны. Вот почему о переводе их в следующий курс нельзя ещё вести речи. Сколько помню, постановленье Совета о них предполагает именно конец сентября термином для их перевода. Во всяком, случай факт есть факт: баллы у меня ещё не готовы. Табели возвращаю. Возможность заглядывать в Вашу табель помешает строгости работы, самостоятельности моего списка“. Опытная рука Василия Васильевича твёрдо вела студентов к истинному знанию и свету. Он и мысли не допускал, чтобы студент тратил дорогое время на неподходящие для него занятия и в необходимых случаях всегда предупреждал их об этом. Даваемые им темы для семестровых и кандидатских сочинений полны необходимых для студента указаний и предупреждений о том, чего нужно избегать при исследовании известного вопроса. Напр., в ноябре 1897 г., когда студентам I курса были даны для второго семестра две темы, касавшиеся 1) сравнительной важности периодов церковной истории для членов православной российской церкви и 2) миссионерской деятельности поместных церквей, – Василий Васильевич, сделав студентам соответствующее разъяснение этих тем, писал к ним при выдаче тем следующее предупреждение: |
| В 1425 году, по смерти великого князя Василия Дмитриевича (скончавшегося 27 Февраля того года), потребовалась государственная служба от митрополита Фотия, и он явился усердным слугой сына умершего великого князя – Василия Васильевича (оставшегося после отца десятилетним мальчиком). По существовавшему праву престолонаследования, после Василия Дмитриевича должен был занять стол великокняжеский старший из троих, состоявших налицо, его братьев – князь звенигородский и галичский Юрий Дмитриевич 812 . Но Василий Дмитриевич, вводя новый порядок престолонаследия, оставил преемником по себе своего сына. Однако Юрий Дмитриевич не хотел уступить своего права племяннику, и вследствие этого между двумя соперниками тотчас же начались враждебные действия. В самую ночь смерти Василия Дмитриевича Фотий послал в Звенигород своего боярина звать Юрия в Москву; но тот отказался ехать в Москву, удалился из Звенигорода в Галич и отсюда прислал к Василию посольство, через которое высказал ему свои угрозы и взял с ним кратковременное перемирие. Перемирием Юрий воспользовался, чтобы собрать против племянника войско; то же сделал и Василий со своими боярами и, предупреждая нападение, сам первый выступил против дяди. Увидев решимость Василия, и сознавая своё бессилие бороться с ним, Юрий начал бегать от его войск и требовать, чтобы племянник заключил с ним перемирие на год. Тогда в Москве решено было отправить к Юрию в Галич митрополита, с тем, чтобы он убедил князя к заключению мира. Фотий с готовностью принял на себя поручение и успел достигнуть цели, причём, по словам летописей, он обязан был успехом сверхъестественной помощи. Сначала Юрий решительно отказался было от мира, и соглашался только на перемирие; но когда митрополит, в гневе на его упорство, оставил Галич, не преподав благословения ему и городу, то в последнем открылся великий мор, и князь поспешил с дороги воротить митрополита, прося его молитв и соглашаясь исполнить его требование. По молитвам возвратившегося Фотия мор прекратился, а князь в свою очередь сдержал слово и прислал в Москву послов для заключения мира 813 . |
| В деле облегчения студентов при усвоении ими лекций, думается, естественнее всего было бы для Василия Васильевича освободить студентов от утомительного труда записей и выдавать им лекции в литографированном виде 17 . И это тем более было возможно, что лекции Василия Васильевича во всех отношениях были совершенными, во всех частях были на высоте современного состояния преподаваемой им в академии науки и полный их курс давал отчётливое представление о всей науке «древней общей церковной истории». Но Василий Васильевич на этот предмет держался иных взглядов. На литографированные лекций он смотрел как на комфорт, который изнеживает людей и которым Василий Васильевич сам в жизни не пользовался. Он учился в академии в то время, когда «не практиковалась, за единичными исключениями, выдача готовых лекций самими профессорами» 18 . По свидетельству одного из его товарищей, «каждую профессорскую лекцию он исправно посещал, внимательно выслушивал и, кроме того, записывал лекции для себя, не надеясь на официальных записчиков» 19 . Будучи же профессором, Василий Васильевич придавал весьма большое значение этим студенческим записям, как труду, способствующему самостоятельному изучению ими предмета. Этот свой взгляд он изложил в своём проекте о литографировании лекций и конспектов. Здесь Василий Васильевич подробно разбирает и взвешивает все основания рассматриваемого вопроса и со свойственною ему убедительностью доказывает значение студенческих записей на лекциях. Вот что писал он в этом проекте: „Литографирование лекций, т.е. более или менее точных записей слышанного в аудитории, – сравнительно недавнее явление в жизни С. – Петербургской духовной академии. Но и в истекшие четыре года выказались некоторые довольно устойчивые черты в этой новой практике, которые и нуждаются в урегулировании. 1 . Литографии – если взглянуть на это явление просто и непосредственно, представляют не более как средство для цели. И эта цель состоит в том, чтобы во время приготовления к экзамену каждый студент имел под рукою по экземпляру изучаемого и потому мог готовиться, когда, где и как ему угодно. Следовательно, это комфорт, облегчающий наилучшее запоминание изучаемого, но комфорт ни одним § действующего Устава не предусматриваемый, как нечто долженствующее быть. |
| И вот Василий Косой, находившийся при умершем отце, объявил себя его наследником, послав об этом сообщение своим братьям. И в самом деле, что было терять время князю Василию? Дмитрий Шемяка и Дмитрий Красный посланы были еще Юрием Дмитриевичем в поход против Василия Васильевича на Кострому и к моменту смерти своего отца сумели добраться только до Владимира. Не до великого княжения было и самому Василию Васильевичу. Однако младшие братья решительно воспротивились самовольному решению Василия Косого. Позиция Дмитрия Шемяки и Дмитрия Красного на первый взгляд кажется и неожиданной, и неоправданной. Братья категорически отказались признать Василия Косого великим князем. Гадать о причинах этого, когда источники безмолвствуют, очень трудно. И все же, приняв своевольное решение, Василий Косой преступил закон «гнезда Калиты». Уже одно это могло вызвать негодование у его братьев. Но он выступил также и против того самого родового принципа наследования престола, за который боролись князь Юрий и его сыновья. Факт захвата престола Василием Косым превращал борьбу за «идею», «принцип», «наследие Дмитрия Донского» в обыкновенный разбой. Права на великокняжеский престол, согласно толкованию духовной грамоты Дмитрия Донского галицкими князьями, отныне принадлежали Василию II. Поэтому Дмитрий Шемяка и Дмитрий Красный объявили Василию Косому: «Аще не восхоте Бог, да княжит отец наш, а тебя и сами не хотим». Чего же «хотели» братья? Конечно, вернуться к «старине» — посадить на престол Василия II. Дело было, конечно, не только в юридической стороне вопроса. Своим волевым характером и самостоятельностью действий Василий Косой внушал младшим Юрьевичам серьезные опасения. Другое дело — Василий Васильевич. У него не было каких-либо особенных талантов, а особливо задатков крупного политического деятеля. К тому же совсем недавно он потерпел поражение и не пользовался безоговорочной поддержкой в каких-либо русских землях. Итак, Юрьевичи предпочли его, как слабейшего из претендентов, рассчитывая, что смогут при нем играть заметную роль. |
| Только за четверть часа до смерти больной перестал говорить, и после того тихо, спокойно, без всякой агонии, стал как бы засыпать, постепенно сам закрывая глаза и слагая на перси свои руки. К моменту кончины пришел к умирающему больничный священник и, коленопреклоненный, в присутствии окружавших одр сердобольных сестер, так заботливо ухаживавших за больным, в присутствии дежурного врача и пишущего эти строки, прочитал отходную молитву. Это было в промежуток между 7–7 ч. 10 м. вечера, во время всенощного бдения на великий четверг. На другой день, в великий четверг, в два часа дня, последовал вынос тела скончавшегося в Академию. Близкая к покойному академическая семья окружила со всех сторон вплотную гроб своего лучшего, своего бесценного, члена и пешком проводила его в родную ему Академию, всецело заменявшую ему – одинокому подвижнику науки – и семью, и все житейское в жизни. Что-то трогательное было в этой многолюдной интеллигентной толпе, шедшей за гробом человека, с которым никто из шедших не был связан узами даже самого отдаленного плотского родства... В печальном шествии участвовала не только академическая семья нынешних дней, но и многие представители прежних поколений академических учеников почившего профессора, а также другие его почитатели, связанные с ним узами научного родства. В составе шедшего пред гробом, во главе с инспектором академии архим. Сергием, духовенства находились почетный член нашей Академии, проф.-прот. М. И. Горчаков, проф.-прот: С. А. Соллертинский, председатель общества религиозно-нравственного просвещения, прот. Ф. Н. Орнатский и др. С пением «Святый Боже» медленно подвигалась процессия и лишь к 4 1/2, часам вечера достигла академии. От Знаменской церкви студенты несли гроб на руках. В академическом вестибюле она встречена была преосв. Борисом, ректором Академии. Гроб с телом почившего Василия Васильевича внесен был в актовый зал и поставлен на особо приготовленном катафалке прямо против кафедры. Преосв. Борис сказал в честь и славу почившего глубоко прочувствованное надгробное слово. Академический актовый зал, видевший столько ученых триумфов почившего Василия Васильевича, его блестящею речью оглашавшийся чаще, чем речью кого-либо другого, принял его, уже безмолвного... В актовом зале гроб находился до великой субботы. При гробе совершались панихиды академическим духовенством с преосв. ректором во главе. В пятницу к. панихиде, бывшей после часов, прибыл владыка-митрополит. Служились панихиды духовенством семинарским с ректором архим. Сергием во главе и другими. На гроб возложены были металлические венки от товарищей-сослуживцев («Дорогому, незабвенному, славному профессору»), от студентов старших и младших курсов («Незабвенному», «Любимейшему»), от профессора киевской духовной академии В. З. Завитневича (большой венок из незабудок – «Дорогому Василию Васильевичу от друга»). |
| В заключение, автор считает нравственною своею обязанностию выразить свою глубокую признательность всем лицам, оказавшим ему содействие в деле собрания биографических фактов и их проверки, в особенности же друзьям почившего. Автор «Ut enim quisque sibi plurimum confidit et ut quisque maxime virtute et sapientia sic minutus est, ut nullo egeat, suaque omnia in se ipso posita judicet, ita in amicitiis colendis maxime excellit. " «Admiratione quadam virtutis et sapientiae ejus dilexi eum. " Cic. Lael. 5 апреля 1900 года, в 7 часов вечера, после непродолжительной болезни, тихо скончался в С.-Петербурге, на руках своих друзей, один из великих представителей церковно-исторического и богословского знания, – профессор С.-Петербургской Духовной Академии, Василий Васильевич Болотов . Личность почившего можно охарактеризовать немногими словами: это была могучая, богато одаренная натура, в которой колоссальная многосторонняя ученость, сочетавшись с величайшею чистотою его сердца, «чуждого всякого тщеславия в отношении к себе и всякого лицеприятия в отношении других», и – с бесконечною преданностию науке и своему долгу, образовали, вместе взятые, ту исключительную личность, которая, по выражению ректора С.-Петербургской Духовной Академии, епископа Бориса, (в речи при погребении), представляет «великую редкость не только у нас в России, но и на Западе». I. Родители Василия Васильевича, его детство и воспитание Василий Васильевич был сын дьячка Осташковского Троицкого собора Василия Тимофеевича Болотова. Из отличительных особенностей отца Василия Васильевича указывают на то, что он был большой любитель чтения свято-отеческих творений и знаток их. Хозяйство его было небольшое, и его, вместе с ничтожными церковными доходами, едва хватало на содержание семьи. На 45-м году своей жизни он, уже будучи вдовцом, снова женился на Марии Ивановне Вишняковой, родом из села Кравотыни, Осташковского уезда, дочери священника. Но не долго он прожил со второю женою: в Ноябре 1853 года он утонул в озере Селигере, отправившись по осеннему тонкому льду загонять своих домашних гусей. |
|
|
