| Еще меньше можно извлечь из воспоминаний Шульгина «Дни», которым повезло в литературе, и на которыя так часто ссылаются. Воспоминания Шульгина – «живая фотография тех бурных дней» (отзыв Тхоржевскаго) – надо отнести к числу полу-беллетристических произведений, не могущих служить канвой для историческаго повествования: вымысел от действительности не всегда у него можно отделить, к тому же такого вымысла, сознательнаго и безсознательнаго, слишком много – автор сам признается, что впечатления от пережитого смешались у него в какую-то «кошмарную кашу». Воспоминания Шульгина могли бы служить для характеристики психологических переживаний момента, если бы только на них не сказывалась так определенно дата – 1925 год. Тенденциозность автора просачивается через все поры 4 . Более надежными являются «Записки о революции» Суханова, где наиболее подробно и в хронологической последовательности изложены перипетии, связанныя с переговорами в ночь на 2-ое марта. Большая точность изложения объясняется не только свойствами мемуариста, игравшаго первенствующую роль со стороны Исп. Ком. в переговорах, но и тем, что еще 23 марта ему было поручено Исп. Ком. составить очерк переговоров. Суханов поручения не выполнил, но, очевидно, подобрал предварительно соответствующий материал: поэтому он так отчетливо запомнил «все» до пятаго дня – это была «сплошная цепь воспоминаний, когда в голове запечатлевался чуть ли не каждый час незабвенных дней». И совершенно неизбежно в основу разсказа надо положить изложение Суханова, хотя и слишком очевидно, что иногда автор теоретическия обоснования подводит post factum и себе приписывает более действенную, провидящую роль, нежели она была в действительности. I. Среди советской демократии 1. Тактическое банкротство По чьей инициативе начались переговоры. Представитель крайняго течения, большевик Шляпников, определенно утверждает, что Исп. Ком. стал обсуждать вопрос о конструкции власти по «официальному предложению» со стороны Комитета Гос. Думы. Противоположную версию устанавливает другой представитель «революционной демократии», Суханов, не принадлежавший к группе лиц, входящих в ленинскую фалангу; понимая, что «проблема власти» – основная в революции, именно он настаивал на обсуждении ея в Исп. Ком., и по его инициативе возникла мысль о необходимости вступить в переговоры с представителями «цензовой общественности». Версия Суханова, как увидим, более достоверна 5 , хотя Стеклов, официальный докладчик Исп. Ком. на Совещании Советов 30 марта, дававший через месяц отчет перед собранием и разсказавший историю «переговоров», развивал то же положение, что и Шляпников: думский де Комитет начал переговоры «по собственной инициативе» и вел их с советскими представвителями, как с «равноправной политической стороной». |
| «Самочинныя группы, одна за другой – вспоминает он – подносили членам Исп. Ком. ...написанные ими приказы об арестах, как невинных, так и действительно опасных; как безразличных, так и на самом деле зловредных слуг царскаго режима... Не дать своей подписи в таких обстоятельствах, значило, в сущности, санкционировать самочинное насилие, а, быть может, и эксцессы по отношению к намеченной почему-либо жертве. Подписать же ордер, означало в одних случаях пойти навстречу вполне целесообразному акту, в других – просто доставить личную безопасность человеку, ставшему под подозрение. В атмосфере разыгравшихся страстей нарваться на эксцессы было больше шансов при противодействии аресту, чем при самой процедуре его. Но я не помню ни одного случая ( и даже могу утверждать, что такого не было ), когда тот или иной арест состоялся бы по постановлению Исп. Ком. или по инициативе его. С перваго момента революция почувствовала себя слишком сильной для того, чтобы видеть необходимость в самозащите подобным способом» 119 . Память несколько изменила мемуаристу, и факты далеко не всегда совпадают с его категорическим утверждением. Как ни скромны документальные следы этих дней в архивах, но они говорят об инициативе, проявленной членами Исп. Ком.: вот, напр., «приказание», отданное подп. Ст. Шиманскому «отправиться на основании полученных сведений для производства ареста б. председателя Совета министров Бориса Штюрмера и доставить его в помещение Государственной Думы» – приказание помечено датой 8 ч. 45 м. утра 28-го и подписано за председателя военной комиссии Врем. Ком. Гос. Думы ст. лейт. с. р. Филипповым, не состоявшим даже членом Исп. Ком. 120 . Само собой разумеется, что инициатива ареста правительственнаго аппарата принадлежала не взбунтовавшейся солдатской толпе, а руководителям движения, которые в первый момент исходили в гораздо большей степени из соображений революционной целесообразности, чем гуманности. Для объяснения этого естественнаго последствия возстания, когда борющаяся сторона пыталась изолировать и обезвредить представителей старой власти, вовсе нет надобности становиться в искусственную позу безупречнаго революционнаго Дон-Кихота. |
| Во время беседы Соколов принес составленную в алармистских тонах прокламацию, которая выпускалась Гучковым от имени объединенной военной комиссии, им возглавленной. Хотя «ничего особенно страшнаго» в прокламации не было, делегаты Совета заволновались и указали на несвоевременность таких воинствующих выступлений, принимая во внимание, что Совет в целях соглашения снял с очереди свои военные лозунги. И здесь возражений не последовало, и думские представители согласились на задержание прокламации. Решено было сделать перерыв для того, чтобы Временный Комитет мог обсудить отдельно намеченные пункты соглашения. По предложению Милюкова во время перерыва советские делегаты должны были заняться составлением декларации для опубликования ея совместно с декларацией Правительства. Постановлено было собраться через час, т. е. около 5 час. утра. Когда Суханов возвращался в помещение, занятое Исп. Ком., он встретил в коридоре Гучкова, который только теперь направлялся в думский Комитет. Суханов сообщил Гучкову о судьбе его прокламации и изложил мотив ея задержания: «Гучков выслушал, усмехнулся и, ничего не сказав, пошел дальше». В Исп. Ком. Суханова ждал новый сюрприз. Появился листок, выпущенный совместно петербургской организацией соц. рев., руководимой большевизанствующим Александровичем, сторонником «социалистической власти немедленно», и «междурайонцами». Прокламация была направлена против офицеров. «Теперь, когда вы возстали и победили – гласило воззвание к солдатам – к вам приходят... бывшие враги офицеры, которые называют себя вашими друзьями. Солдаты, лисий хвост нам страшнее волчьяго зуба». Для того, чтобы «не обманули дворяне и офицеры – эта романовская шайка – возьмите власть в свои руки, выбирайте сами взводных, ротных и полковых командиров... Все офицеры должны быть под контролем ротных комитетов. Принимайте к себе только тех офицеров, которых вы знаете, как друзей народа». Слухи о прокламации проникли в думскую половину Таврическаго дворца. «Как буря» влетел Керенский, обвиняя издателей прокламации в провокации. В объективной оценке факта сходились все, и наличный состав Исп. Ком. решил задержать и эту прокламацию до решения Исп. Ком. на следующий день... На сцене выдвинулись другия осложнения. Вновь появившийся Керенский сообщил, что «соглашение сорвано», что цензовики не соглашаются «организовать правительство» при создавшихся условиях. Оказалось, что Соколов по собственной инициативе написал проект декларации и огласил ее в среде Думскаго Комитета 37 . |
| Заседание не протекало в атмосфере какой-то особой непримиримости и враждебности. Разработка и окончательное редактирование положений, установленных на совещании, были поручены комиссии, куда вошли представители солдат, дополнительно избранные в Исполнительный Комитет. Суханов, мало интересовавшийся тем, что делается на безответственном «митинге», каким в его глазах являлось общее собрание, и занятый, как мы знаем, в это именно время в Исп. Ком. выяснением основной политической линии советской демократии, «лишь походя» мог наблюдать картину, как писался текст будущаго «приказа 1»; «за письменным столом сидел Н. Д. Соколов и писал. Его со всех сторон облепили сидевшие, стоявшие и наваливавшиеся солдаты и не то диктовали, не то подсказывали Соколову то, что он писал». «Приказ этот был в полном смысле продуктом народнаго творчества» – заключает Суханов. Заключение это стало общим местом, и его любили повторять те, кто хотел снять ответственность за «приказ 1» с деятелей Исп. Ком. «И если среди всех актов Совета Р. и С. Д., если среди всех документов, носящих подпись Исп. Ком. – докладывал Стеклов в Совещании Советов, – имеется какой-либо, который был подлинным творчеством народных масс, то это был приказ 1, выработанный солдатскими депутатами, пришедшими с улицы и из революционных казарм; это настолько был акт творчества этих масс, что большинство членов И. К.... узнали об этом акте, когда он был уже напечатан». И всетаки это, конечно, не совсем так – уже потому, что «представители солдат», «товарищи» Садовский, Падерин, Линде, Кудрявцев и др. (не говоря уже о прис. пов. Соколове, который, по мнению Суханова, был лишь «техническим выполнителем предначертаний самих масс»), были партийными людьми – некоторые из них были враждебны согласительной политике, доминировавшей в руководящем центре Исп. Ком. 94 . Общия «положения», принятыя в Совете, значительно заострились в конкретной формулировки «редакционной» комиссии. Вопрос о невыдаче оружия был формулирован так: «всякаго рода оружие... |
| Тогда Родзянко и я заявили, что такого отречения мы Государю не повезем... На этом предприятие и закончилось, и Родзянко никуда не поехал». Не будем специально разбирать версии, данной Шидловским, – вся необоснованность ея в деталях выступит сама по себе в дальнейшем изложении, но и так уже ясно, в каком непримиримом противоречии стоит она с последовавшими затем ночными переговорами членов Врем. Ком. с представителями Совета. Никакого решения об отречении императора ночью 28-го не было принято, никакого соответствующаго документа во Временном Комитете составлено еще не было, ни Испол. Ком., ни Совет подобных предложений, поступивших со стороны «цензовой общественности», не обсуждали. В хронологической мешанине, представленной Шидловским, предположения и разговоры выданы за решения. Один однородный мотив проходит через все приведенныя версии, вышедшия с двух противоположных сторон: вмешательство Исп. Ком. так или иначе помешало поездке Родзянко. Шляпников от себя еще добавил, что после инцидента с Родзянко Исп. Ком. решил изолировать Царя и его семью, и группе членов Исп. Ком. было поручено произвести соответствующий арест. Несуразица утверждения мемуариста слишком очевидна: он явно спутал и постановления Исп. Ком. 3-го марта и даже 6-го, о которых речь впереди, и которыя были приняты уже в иной совсем обстановке, отнес на первое марта. У мемуаристов леваго сектора инициатором возбуждения вопроса о разрешении Родзянко выступают железнодорожные рабочие: их революционная последовательность, бдительность и предусмотрительность клали де препоны закулисным компромиссным интригам буржуазии. В февральские дни превносится нечто из обстановки позднейшаго октябрьскаго большевицкаго переворота, когда «Викжель» играл решающую роль в вопросах продвижения поездов. Подобное утверждение решительно противоречит воспоминамиям тогдашних вершителей железнодорожной политики – члена Гос. Думы Бубликова, назначеннаго Вр. Ком. комиссаром в мин. путей сообщ. и его помощника инженера Ломоносова. |
| «Категорически утверждаю, – заявляет с противоположной стороны Суханов, – что Исп. Ком. узнал о поездке «только на следующий день», «уже получив акт об отречении, не зная, при каких условиях он был подписан, и ничего не подозревая ни о миссии, ни о поездке Гучкова и Шульгина». «Со стороны Гучковых и Милюковых эта поездка была не только попыткой «coup d " état», но и предательским нарушением нашего фактически состоявшаяся договора. Допустим, вопрос о «третьем пункте», о форме правления оставался открытым до момента формальнаго окончания переговоров, но, ведь, Гучков и Милюков предприняли свой шаг за спиной у Совета – в процессе самих переговоров...» В официальном докладе, сделанном Стекловым от имени Исп. Ком. в Совещании Советов и совпадающем с общей оценкой Суханова, можно найти, однако, решительное противоречие с категорическим утверждением, что Исп. Ком. узнал о поездке Гучкова лишь «на следующий день». «Мы на этом пункте (т. е. форме власти) разстались», – докладывал Стеклов о ночной с 1-го на 2-е-марта. «Мы не поставили ультиматума на этом пункте по той простой причине, что слишком хорошо знали, что... русския трудящияся массы и, вероятно, значительная часть русской буржуазии не будут отстаивать... монархии... во всяком случае... и не сомневались, что в ближайшие дни, по мере того, как волны русской революции будут докатываться... до других центров русской жизни... общим кличем русской страны будет демократическая республика» и поэтому..., не добившись от них включения этого пункта, все-таки могли понимать результат наших переговоров так, что они не предпримут никаких шагов, хотя они... не дали никакого ручательства, но большинство министров, с которыми мы говорили, – так как и на другой день эти переговоры продолжались, – нас заверили, что они от этого воздержатся и повлияют и на Милюкова в этом направлении. Вы можете поэтому представить себе, как мы были поражены и возмущены, когда узнали, что Гучков и Шульгин едут в Ставку, чтобы там заключить с Романовыми какой-то договор... Тут-то наш Совет(?) проявил «двоевластие», ибо дал повеление своим комиссарам остановить поезд, который заказали Гучков и Шульгин, и ни в коем случае не допустить их до поездки. Должен сказать, к чести рабочаго класса, что именно рабочие сев.-зап. жел. дорог первые подняли тревогу, узнав о поездке Гучкова и дали знать Исп. Ком.. К сожалению, каким-то образом эти господа проскочили»... |
| В ней говорилось, что Могилев по сообщению георгиевских кавалеров, посетивших 12-го марта Совет, сделался «центром контр-рев. заговора»: «офицеры-мятежники организуют реакционныя силы... утверждают, что новый строй... недолговечен, и что скоро на престоле будет возстановлен царь Николай... Делегация георг. кав. сообщала в подтверждение своих слов много фактов и в частности имена офицеров, явных врагов новаго режима». «Исп. Ком. – утверждала заметка – признал такое положение вещей совершенно недопустимым и постановил довести до сведения Врем. Прав. о том, что, по мнению Исп. Ком., необходимо безотлагательно назначить Чрезвыч. Следственную Комиссию для раскрытия монархическаго заговора и примернаго наказания изменников, врагов русскаго народа. Правительство обещало принять нужныя меры. Будем надеяться, что оно проявит в этом деле надлежащую энергию и будет действовать безпощадно по отношению к шайке черносотенных заговорщиков. Только таким путем возможно предотвратить бурные эксцессы со стороны солдат, глубоко возмущенных наглостью реакционеров в их безнаказанностью». Заостренность вопроса, сказавшуюся в заметке советскаго официоза, который далеко не всегда выражал правильно формальную позицию Исп. Ком., очевидно, следует целиком отнести в область тех личных домыслов, которые Стеклов (фактический редактор «Известий»), как мы видели, любил в Контактной Комиссии выдавать за решения ответственнаго органа так называемой «революционной демократии». В протоколе Исп. Ком. ничего подобнаго нет: по поводу приема депутации георгиевских кавалеров сказано лишь, что «необходимо послать депутатов, которые помогли бы им сорганизоваться и связали бы фронт с Советом». Разнузданная демагогия Стеклова пошла дальше, и в общем собрании Совета 14-го он выступил по собственной инициативе с возмутительными коментариями будущаго декрета об объявлении вне закона «генералов-мятежников», дерзающих не подчиняться воле русскаго народа и ведущих открытую контр-революционную агитацию среди солдат: «всякий офицер, всякий солдат, всякий гражданин», в толковании Стеклова, получит «право и обязанность» убить такого реакционнаго генерала раньше, чем он «святотатственно поднимет свою руку». |
| Керенский 3-ьяго подтвердил лишь распоряжение своих временных предшественников через несколько дней, придав ему довольно крикливую форму – специальной телеграммой 6 марта местным прокурорам предписывалось лично освободить подследственных и осужденных по политическим делам и передать им привет министра. Овации в Совете Керенский воспринял не только, как вотум личнаго доверия к нему, но и как одобрение избранной им политической линии. Он счел, что входит во временное правительство, как тов. предс. Совета, т. е. в качестве официальнаго представителя «рабочаго класса». Было около 3 час. дня, когда произошло, по мнению одних, «героическое выступление» Керенскаго в Совете или, по мнению других, совершен был им coup d " état. По впечатлению героя собрания, его выступление вызвало негодование у «верховников» Исп. Ком.: когда толпа несла его на руках, Керенский видел гневныя лица, грозившия местью. С этого момента, по его словам, началась против его влияния в Совете борьба «sans aucun scrupule». Неоспоримо, Керенский вызвал негодование, может быть, у большинства членов Исп. Ком. – отчасти уже самим фактом своего непредвиденнаго выступления. Но столь же безспорно, что по существу он мог встретить и сильную поддержку у некоторых членов Комитета, если бы не действовал так неподготовленно в одиночку. Каждый из мемуаристов под своим углом зрения воспринял атмосферу собрания. Суханов – главный как бы идеолог невхождения представителей демократии в министерство, у котораго Керенский в частном порядке уже спрашивал совета, конечно, был в числе «негодующих», выступление Керенскаго вызвало в нем «ощущение неловкости, пожалуй, конфуза, тоски и злобы». Но «лидеры Исп. Ком. понимали, что развертывать прения во всю ширь в данной обстановке, специально о Керенском, значило бы итти на такой риск свалки, неразберихи, затяжки вопроса и срыва комбинации, который был нежелателен для обеих сторон. На этой почве большинство... не считало нужным принимать бой»... Составители «Хроники» просто говорят, что Исп. |
| Это сообщение Якоба Штелина относится к первым годам царствования Екатерины П. Но свои записки немецкий автор составлял в более поздний период, и в примечании к своему повествованию он сообщил о дальнейшей судьбе настоятеля Петрикирхе. «После ухода, по собственному желанию, этого ревностного пастора и школьного директора из St. Pemri-kupxu и школы, эти духовные концерты в последней прекратились, – с сожалением свидетельствует Якоб Штелин. – Он сам находится сейчас в Берлине, в чине советника королевской консистории и в должности директора гимназии». 154 Однако была чисто специфическая причина трудности приезда в Петербург к концертному сезону, к Великому посту: русская ледяная зима пугала «иностранных соловьев», страшила их и, конечно, не без основания: многие из приезжавших в Россию не могли перенести нашего климата и находили здесь могилу. Зимний путь в Петербург «на перекладных», т. е. по почтовому тракту, или «на долгих», т. е. на своих или наемных, одних и тех же на весь путь лошадях, был и очень продолжителен, и очень утомителен, наконец, и небезопасен – по дорогам, даже по почтовым трактам пошаливали, и очень часто проезжающие лишались не только кошелька, но и жизни. Но, несмотря на все эти серьезные причины-препятствия, иностранные знаменитости должны были подчиняться выработанному обычаю – и концертный сезон со времени царствования императрицы Екатерины II совместился с Великим постом, когда по церковным законам, собственно говоря, не должно было быть никаких развлечений. 155 Вот программа петербургских великопостных концертов на 1778–1780 гг. 8 марта 1778 г. – исп. Stabat Mater Дж. Перголези; 14 марта – концерт в Благородном собрании. 1779 г. Концерты скрипача Л. А. Пезибля по вторникам Великого поста, начиная с 18 февраля; 18 февраля – исп. Stabat Mater Дж. Перголези; 23 февраля – начало концертов известного Итальянского музыкального общества; 26 февраля, 1 марта – исп. Те Deum К. X. Грауна; 2, 16, 23 марта – концерт Итальянского музыкального общества; 5 марта – исп. Salve Regina, оратория И. А. Хассе; 8 марта – Страсти Господни, оратория Н. Йоммелли; 19 марта – концерт скрипача Л. А. Пезибля. |
| Сохранение в законе требования, выраженного в ст. 807 уст. ин. исп., едва ли совместимо с подтверждёнными указом началами широкой веротерпимости. Вместе с тем, считая желательным издание общего закона о вероисповедании детей от неизвестных родителей, Комитет остановился на той мысли, чтобы для сего принять усвоенный ст. 808 уст. ин. исп. высокий принцип, в силу которого христиане всех исповеданий получали бы право крестить своих некрещённых приёмных детей, каждый по своей вере. По силе этих соображений комитет полагает поручить управляющему министерством Юстиции войти в Государственный Совет с представлением о распространении ст. 808 уст. ин. исп. на все местности Империи и на лиц всех христианских исповеданий по согласовании с нею ст. 807 тех же уставов. Об изменении уголовного законодательства по делам веры. В заключение общих соображений Комитет принял во внимание, что осуществление приведённых в настоящем положении Комитета министров предположений необходимо должно повлечь за собой пересмотр, в видах согласования с ними, постановлений уголовного нашего законодательства, о чём и надлежит управляющему министерством юстиции безотлагательно озаботиться. При этом Комитет остановился также на том обстоятельстве, что Высочайше утверждённое новое уголовное уложение в отношении преступлений и проступков против веры существенно отличается от ныне действующих уголовных законов, как некоторым смягчением наказаний за сего рода преступные деяния, так и иным определением самого состава преступлений. Так, например, совращение в другое вероисповедание признаётся преступным только в том случае, если оно сопровождается обманом, насилием или обещанием выгод, совращение же помощью убеждения не наказывается. По мнению Комитета, коль скоро закон признал уже возможным те или иные религиозные преступления и проступки считать ненаказуемыми или назначить более мягкие за них наказания, то едва ли соответствовало бы и вообще справедливости, и в частности, духу указа 12 декабря 1904 г. продолжать применение прежних, более строгих постановлений. Поэтому представлялось бы правильным обсудить вопрос о введении в действие ныне же, не ожидая применения в полном объёме угол. уложения, отдела его о нарушениях ограждающих веру постановлений. Кроме того, предстоит, в соответствии с вновь вводимыми правилами, озаботиться принятием мер к облегчению участи лиц, обвинённых в преступлениях и проступках против веры по более строгим уголовным законам, в тех случаях, когда лица сии ещё не отбыли наложенной на них кары, а равно прекратить находящиеся в производстве дела о тех деяниях, которые будут признаваться непреступными. |
|
|
