| Княжна Марья после похорон отца собирается выехать из Богучарова в Москву, но богучаровские крестьяне не хотят выпускать княжну. Случайно в Богучарове оказывается Ростов, легко усмиривший мужиков, и княжна может уехать. И она, и Николай думают о воле провидения, устроившей их встречу. Когда Кутузов назначается главокомандующим, он призывает князя Андрея к себе; тот прибывает в Царево-Займище, на главную квартиру. Кутузов с сочувствием выслушивает известие о кончине старого князя и предлагает князю Андрею служить при штабе, но Болконский просит разрешения остаться в полку. Денисов, тоже прибывший на главную квартиру, спешит изложить Кутузову план партизанской войны, но Кутузов слушает Денисова (как и доклад дежурного генерала) явно невнимательно, как бы «своею опытностью жизни» презирая все то, что ему говорилось. И князь Андрей уезжает от Кутузова совершенно успокоенный. «Он понимает, — думает Болконский о Кутузове, — что есть что-то сильнее и значительнее его воли, — это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение А главное — это то, что он русский». Это же он говорит перед Бородинским сражением Пьеру, приехавшему, чтобы видеть сражение. «Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой и был прекрасный министр, но как только она в опасности, нужен свой, родной человек», — объясняет Болконский назначение Кутузова главнокомандующим вместо Барклая. Во время сражения князь Андрей смертельно ранен; его приносят в палатку на перевязочный пункт, где он на соседнем столе видит Анатоля Курагина — тому ампутируют ногу. Болконский охвачен новым чувством — чувством сострадания и любви ко всем, в том числе и к врагам своим. Появлению Пьера на Бородинском поле предшествует описание московского общества, где отказались говорить по-французски (и даже берут штраф за французское слово или фразу), где распространяются растопчинские афишки, с их псевдонародным грубым тоном. Пьер чувствует особенное радостное «жертвенное» чувство: «все вздор в сравнении с чем-то», чего Пьер не мог уяснить себе. По дороге к Бородину он встречает ополченцев и раненых солдат, один из которых говорит: «Всем народом навалиться хотят». На поле Бородина Безухов видит молебен перед Смоленской чудотворной иконой, встречает некоторых своих знакомых, в том числе Долохова, который просит прощения у Пьера. |
| (18) На шестой день после этого, ранним утром, персы с лестницами в руках подошли к той части стены, которая называется крепостью. (19) Римляне, которые несли здесь стражу, спокойно спали, так как ночь была уже на исходе. Персы, тихо поставив лестницы к стене, начали уже подниматься вверх. (20) Но случилось так, что один из всех римлян, некий крестьянин, не спал. Он-то криком и большим шумом всех и поднял. (21) Произошла ожесточенная схватка. Персы оказались побеждены и удалились в свой лагерь, оставив там лестницы, которые римляне втащили в город, когда им никто не мешал. (22) Около полудня Хосров послал большой отряд к так называемым Большим воротам 399 для штурма этого места. (23) Навстречу им выступили не только солдаты, но и крестьяне и некоторые из горожан. Одержав победу в битве с варварами, они далеко прогнали их. (24) В то время, когда они еще преследовали персов, среди римлян оказался толмач Хосрова Павел, который сообщил им, что из Визáнтия прибыл Рекинарий для заключения мира. Тогда обе стороны разошлись по своим местам. (25) На самом же деле Рекинарий прибыл в лагерь варваров за несколько дней до этого. (26) Однако персы совершенно не давали римлянам знать об этом, явно выжидая исхода своего коварного нападения на стену с тем, чтобы, если им удастся ее взять, не показалось, что они таким образом нарушили соглашение о мире, а если же они потерпят поражение, как это и случилось, приступить к мирным переговорам, к которым их призывали римляне. (27) Когда Рекинарий оказался внутри городских стен, персы потребовали, чтобы те, которые будут вести переговоры о мире, немедленно прибыли к Хосрову. Но римляне сказали, что послы будут отправлены через три дня; ибо в тот момент их стратиг Мартин был болен. (28) Хосров, предполагая, что в этом доводе нет здравого смысла, стал готовиться к нападению. Приказав навалить на насыпь огромное количество кирпичей, он два дня спустя со всем войском подошел к городским укреплениям, намереваясь подвергнуть их штурму. (29) У каждых ворот он поставил кого-либо из военачальников с отрядом войска и, окружив таким образом всю стену, стал пододвигать к ней лестницы и машины. |
| — Как вырвался, так и вырвался, — ответил сынок. — И даже подарки папаше привез. Он подтолкнул Пуччини-2 в спину, и пленники спустились вниз, на поле космодрома. Папаша Панченга в свою очередь покинул башню танка и подошел к Алисе. Он все не расставался со своими четками-виноградинами. — Подарок папочке привез? — сказал он и расхохотался. — Ценный подарочек. Принимаю. — Тогда приглашай, папа, на пир! Устали мы летать! — Насчет приглашения придется подождать, — ответил Панченга-старший. — И не спеши выходить из корабля. Ты забыл мне рассказать, как сбежал от инспектора Крома да еще вернулся в нормальный человеческий размер. А ну признавайся, за сколько они тебя купили, чтобы ты привел полицаев в наше теплое логово? — Папа, я возмущен! — ответил адмирал. — Если вы будете и дальше так же меня сердить, я подниму мой кораблик в небо и оттуда сброшу на вашу седую голову небольшую бомбу. И поверьте мне, папаша, я не шучу. Я так обязательно сделаю, потому что не люблю, когда мне не доверяют. Причем не доверяют те, кто меня предал и бросил в плену. — Поднимайся, поднимайся, бомби своего папочку, — ответил с ухмылкой старший Панченга. — Только не успеешь ты подняться, как тебя собьют ракетой «земля — воздух». Ты и мигнуть не успеешь. — И не пожалеешь, папа? — А чего мне тебя жалеть, — ответил папаша, — мне больше добра останется. — Ах так! — Адмирал был возмущен. Он отбросил в сторону бластер и кинулся к отцу, как кидается в драку хоккеист. — Я тебе наставлю синяков! — Ты? Мне? — Папаша отстегнул от пояса кинжал и кинул его на бетон. Он широко расставил руки и двинулся на своего сына. Самое удивительное, что никого эта драка между Панченгами не удивила. Пираты покрикивали, подбадривая своих командиров, но никто, даже Боевая Подруга, не вмешался в драку и не попытался ее остановить. Сначала пираты просто ходили кругами, примеривались, потом адмирал врезал своему папе между глаз, за что папаша расквасил ему нос и поставил синяк под глазом. После этого пираты вцепились друг в друга, потеряв равновесие, грохнулись на асфальт и покатились, махая руками, ногами и даже норовя ударить противника головой. Наконец адмирал, который был все же куда моложе и крепче отца, смог навалиться на него и начал душить. Тот захрипел, принялся дергать ногами, и Алиса испугалась, что старого Панченгу задушат до смерти. Остальным свидетелям этого поединка показалось то же самое, и пираты кинулись разнимать своих начальников. |
| А в оперативных планах, намечаемых с союзниками, советовал Гучков «исходить только из реальных условий современной обстановки». То есть прямо: от весеннего наступления – отказаться! Так если б хоть на два дня раньше он это написал! – Алексеев бы не позорился, не врал бы в письме к французам, что задерживают вьюги и распутица. А это – нечестно. Союзники идут на большое наступление, Нивель пишет, что введёт в бой все силы французской армии, будет добиваться решительных результатов. Подводить их – нечестно. Надо сказать им правду. А как стыдно и тяжело её выговорить! И достаётся, конечно, – Алексееву… А в его положении – ничто не изменилось от поста Верховного, и никому не мог он передоверить работу начальника штаба – но все бумаги пропускать только через свои руки. И писать письма, письма нанизанным мелким почерком. Надо же Гучкову отвечать. Что ж, ваше письмо от 9 марта я принял к сведению… А – как ещё?… Это – невыразимо словами… Навалить на него все армейские трудности (по обычаю рапортов ещё и преувеличивая их)? – может это призовёт их к ответственности. Вот – недоконченная гурковская реформа по переводу пехотных полков в трёхбатальонный состав (чему Алексеев возражал зимой ещё из Севастополя, не мог Гурко предвидеть революции, но вина на нём): теперь и старые и новые дивизии в некомплекте, и перетасован командный состав, не сознакомился с солдатами, и такие полки особенно беззащитны против разложения… Хорошо осведомленный противник захочет использовать наше ослабление в результате нынешней пропаганды – и в том поражении неизвестно кого обвинит мнение армии. Вся задача теперь – как отсрочить наши обязательства перед союзниками или совсем уклониться от их исполнения – но с наименьшей потерей нашего достоинства. А выполнять их мы не можем. Я пока ответил союзникам, что мы будем готовы наступать не раньше первых чисел мая, но теперь, читая ваше письмо, вижу, что и раньше июля они не могут на нас рассчитывать, – только как им это объяснить благовидно, не роняя лица России? Да ведь мы находимся от союзников в материальной и денежной зависимости – и что если в ответ откажут нам?… Да, нам бы сейчас месяца четыре посидеть спокойно, – ну а если неприятель нас атакует? – мы обязаны драться, и тогда правительство пусть выручает нас из «реальных условий современной обстановки». Если запасные тыловые части развалились нравственно – то может быть отбирать из них лучшие элементы и слать пока на фронт, а мы их здесь доучим при полках? Наконец и продовольствие. В дни таких потрясений питание особенно важно. Хорошо накормленный солдат более склонен слушать голос благоразумия. |
| Одна моя подруга, дожив до восемнадцатилетия дочери, уже решила было, что ее, как говорится, «пронесло», потому что до этого момента так и не заметила у дочери никаких существенных проявлений подросткового бунта или чего-нибудь в этом роде. Какое же жестокое разочарование постигло ее через полгода, когда дочь внезапно стала мрачной и раздражительной и приобрела все прочие «радости» подросткового периода, от которых ее сверстники уже по большей части избавились. Так что, как видите, бдительности терять нельзя! Хорошая новость состоит в том, что когда эта полоса наконец минует, вы вновь получите того же человека, которого знали до ее начала. Только взрослее и мудрее, а идеалы и ценности, которые вы так долго ему внушали, чудесным образом окажутся на месте. Вам нужно просто верить и ждать, и эти страшные времена обязательно минуют. Правило 72 Не забывайте третий закон Ньютона Дело в том, что вы отчаянно любите своего ребенка. Поэтому вам невыносимо видеть, как он совершает ошибки, которые, как вам кажется, еще отзовутся неприятностями в будущем. Вы уже привыкли разрешать им делать мелкие огрехи — класть в тарелку слишком много пудинга или чересчур быстро съезжать на велосипеде с горки. Но чем дальше, тем серьезнее становятся эти ошибки, и вам все труднее становится не вмешиваться. Теперь вы должны наблюдать, не вмешиваясь, за тем, как сын перебирает спиртного на вечеринке у приятеля, и как дочь наряжается в слишком откровенные платья. А если вам придется стать свидетелем того, как ваш ребенок, которого вы мечтали видеть студентом университета, вдруг бросает школу в 16 лет? Или откажется от замечательного приработка по субботам, потому что ему надоест рано вставать? Да, это куда тяжелее, чем позволить двухлетнему карапузу навалить в тарелку гору пудинга. И ставки невообразимо выше. А самое тяжелое — это наблюдать, как дети повторяют ваши ошибки. Завязывают с естественными науками только потому, что ненавидят учителя, совершенно не желая абстрагироваться и хотя бы попробовать представить, какую прекрасную карьеру могли бы сделать. Или собрать все деньги, выделенные на образовательную поездку, и потратить их на какую-нибудь безумную машину, которая при этом и ездить-то не будет как следует! Вы могли обсуждать это с ними раньше. Вероятно, и обсуждали. Весьма вероятно, обсуждали, высказывая свое мнение громко и настойчиво. Но вы-то сами слушали, что говорили вам родители много-много лет назад? |
| Еще один пример теории обморока в популярной литературе – это книга Донована Джойса «Свиток Иисуса». Тезис этой книги, содержащей еще более фантастический, чем у Шонфилда, сценарий развития событий мы рассмотрим в одном из следующих разделов этой главы. Здесь мы лишь приведем предлагаемый Джойсом вариант теории обморока. По описанию Джойса, Иисус тоже планировал избежать смерти на кресте. Так, Он находился под действием наркотика, и римские солдаты не осмотрели Его достаточно тщательно – возможно, потому что были подкуплены. И они не пронзили Его бок копьем, чтобы убедиться в Его смерти. Поэтому Иисус не умер на кресте. В гробнице Его привел в сознание врач, который, видимо, спрятался там заранее 143 . Эта история об обмороке Иисуса – такая же выдумка, как теории Шонфилда и авторов восемнадцатого-девятнадцатого веков. Закат теории обморока Теория обморока была, пожалуй, самой популярной материалистической теорией, выдвигавшейся в начале девятнадцатого века против историчности Воскресения Иисуса. Но Давид Штраус, сам либеральный богослов, выступил с опровержением этой теории, получившим признание среди коллег-ученых. 1. Критика Штрауса Штраус поднял очень важный вопрос. Даже если предположить, что Иисус пережил римское распятие, как Он справился с тяжелым камнем, закрывавшим вход в гробницу? Будучи чрезвычайно ослаблен физически, мог ли Он сдвинуть предмет, с которым даже здоровый человек справился бы с большим трудом (согласно преданию)? Ситуация усложнялась и тем, что камень надо было выкатить из гнезда наверх. Кроме того, на внутренней стороне камня не было края, в который Иисус мог бы упереться, чтобы хотя бы навалиться на него Своим весом. И даже если Иисус смог выйти из гробницы, смог ли бы Он дойти до места, где скрывались ученики, если еще незадолго до этого Он висел на римском кресте?! Но самый убедительный аргумент Штрауса связан с состоянием Иисуса, пришедшего к ученикам. Вряд ли у кого-то вызовет сомнение, что Иисус был очень слаб физически, сильно хромал, истекал кровью, был бледным и держался за рану в боку. Ему явно нужна была бы медицинская помощь и, во всяком случае, Он не казался бы воскресшим и прославленным Господом Жизни! Как отмечал Штраус, ученики побежали бы за врачом, а не провозгласили Иисуса воскресшим Сыном Божьим! Штраус утверждал, что даже если бы теория обморока была правдоподобна, она все равно не объясняла бы веру учеников в воскресшего Иисуса. Поскольку они действительно провозгласили Его воскресшим и прославленным Господом, теория обморока не в состоянии объяснить факты 144 . |
| И только когда оба кодекса уже кончали последние дни своего тридцатипятилетнего существования и должны были вот-вот замениться новыми, — только тогда я увидел их, двух братишек беспереплётных, УК и УПК, на прилавке в московском метро (решили спустить их за ненадобностью). И теперь я с умилением читаю. Например, УПК: Статья 136 — Следователь не имеет права домогаться показания или сознания обвиняемого путем насилия и угроз. (Как в воду смотрели!) Статья 111 — Следователь обязан выяснить обстоятельства, также и оправдывающие обвиняемого, также и смягчающие его вину. («Но я устанавливал советскую власть в Октябре!.. Я расстреливал Колчака!.. Я раскулачивал!.. Я дал государству десять миллионов рублей экономии!.. Я дважды ранен в последнюю войну!.. Я трижды орденоносец!..» — «За это мы вас не судим! — оскаливается история зубами следователя. — Что вы сделали хорошего — это к делу не относится.») Статья 139 — Обвиняемый имеет право писать показания собственноручно, а в протокол, написанный следователем, требовать внесения поправок. (Эх, если бы это вовремя знать! Верней: если бы это было действительно так! Но как милости и всегда тщетно просим мы следователя не писать: «мои гнусные клеветнические измышления» вместо «мои ошибочные высказывания», «наш подпольный склад оружия» вместо «мой заржавленный финский нож».) О, если бы подследственным преподавали бы сперва тюремную науку! Если бы сначала проводили следствие для репетиции, а уж потом настоящее… С повторниками 1948 года ведь не проводили же всей этой следственной игры — впустую было бы. Но у первичных опыта нет, знаний нет! И посоветоваться не с кем. Одиночество подследственного! — вот ещё условие успеха неправедного следствия! На одинокую стеснённую волю должен размозжающе навалиться весь аппарат. От мгновения ареста и весь первый ударный период следствия арестант должен быть в идеале одинок: в камере, в коридоре, на лестницах, в кабинетах — нигде он не должен столкнуться с подобным себе, не в чьей улыбке, ни в чьём взгляде не почерпнуть сочувствия, совета, поддержки. Органы делают всё, чтобы затмить для него будущее и исказить настоящее: представить арестованными его друзей и родных, найденными — вещественные доказательства. Преувеличить свои возможности расправы с ним и с его близкими, свои права на прощение (которых у Органов вовсе нет). Связать искренность «раскаяния» со смягчением приговора и лагерного режима (такой связи отроду не было). В короткую пору, пока арестант потрясён, измучен и невменяем, получить от него как можно больше непоправимых показаний, запутать как можно больше ни в чём не виноватых лиц (иные так падают духом, что даже просят не читать им вслух протоколов, нет сил, а лишь давать подписывать, лишь давать подписывать) — и только тогда из одиночки отпустить его в большую камеру, где он с поздним отчаянием обнаружит и перечтёт свои ошибки. |
| Подойдя к обезумевшей от страха толпе поближе, я узнал, что огромные полчища киргиз напали на мирно работавших людей в поле. Скот угнали в горы, а безоружных людей принялись избивать. Некоторые убежали, а более 15 человек не возвратились и до настоящего времени. Такое неожиданное событие страшно вскружило всем голову. Все боялись за свою жизнь. Чтобы хоть несколько рассеять мысли о грядущей беде, я приказал сторожу бить в колокола. Народ несколько остепенился и всей гурьбой повалил к молитвенному дому. После краткого молебствия, воодушевившись моим словом, люди начали совещаться, как быть в случае нападения киргиз на селение. После долгих разговоров и даже споров все пришли к такому убеждению, что спастись бегством нельзя, ибо со всех сторон облегли грозные силы диких кочевников. " Будем биться до последней капли крови здесь, у своей святыни " . Это был голос всего селения. Надеяться на свои силы и оружие нельзя, ибо в селе остались одни старики, женщины и дети. Была одна надежда на помощь Бога. С этой надеждой мы провели всю ночь. О сне не помышлял никто. Каждый, видя пред собою грядущую гибель, проливал слезу в молитве. Прошла ночь. Появилось утро. У всех людей явилось желание пойти к своим жилищам, взглянуть, быть может, в последний раз на свой долгий и тяжелый труд, надеть чистое белье, исповедаться и быть готовыми к смерти. В числе других пошел и я. У церкви остался один сторож, чтобы при появлении киргиз на горизонте известить население ударом колокола. Не прошло и часа времени, как раздался условный звук. Киргизы начали наступление с появлением утренней зари. Услышав удар в колокол, я бросился бежать к церкви, чтобы спасти Антиминс. Но, не пройдя и полпути, заметил толпу всадников, вооруженных пиками, быстро скачущих по улице, ведущей к церкви. Страх смерти заставил меня пойти обратно по главной улице к толпе. Все в страхе метались и кричали: " Скорей нужно бежать " . Ко времени нашего побега подоспели беженцы из селения Лизогубовки, и мы всей толпой двинулись к селению Валериановскому. Спасти что-либо из имущества ни кому не удалось, так как все беженцы оказались пешими. А тем счастливцам, что оказались с подводами, пришлось навалить целые кучи детей. |
| К сожалению, мы не только не можем представить Райскую жизнь, но и не можем не переврать ее смысла. Вспоминается анекдот: Бабушка, что такое Рай? - Это где яблоки, груши, сливы... - Понимаю! Рай - это компот!.. Увы, даже если мы сами понимаем, что Рай - не компот и не кружок хорового пения, то объяснить это сложно. Елена 6 февраля 2013, 18:17 Спаси Господи, Батюшка, и я задавалась таким вопросом, казалось бы примитивным и не нужным пока волосы не седые, но потом подумала и заключила, что Слава Богу, что этот вопрос в голове возникал, он ведь, так или иначе, связан с Богом, чем разжигала бы какими искусительными темами себя. Прости, Господи. Павел 6 февраля 2013, 15:17 Человеку иногда кажется, ложно кажется, что ему хорошо только наедине с самим собой, когда никто не обидит. Любое другое лицо, тем более - облеченное властью и находящееся рядом - вызывает опасение. Он заставит жить не так, как хочу. Отсюда и к Богу (умственно, правда, а не душевно) возможно такое отношение. И, вместе с тем, более глубинное чувство человека есть желание любви. Чтобы меня любил кто-то и я тоже любил. Человек может в относительном одиночестве кататься на лыжах в бору, смотреть на сосны и ощущать мир в душе. Он, по-глупости, думает, что ему хорошо оттого, что он один. Затем он добавляет: наедине с природой. Но далее, при попытке " остановить момент, удержать удовольствие " , на человека, пытающегося продлить в себе чувство единения с природой и ее красотой, может внезапно навалиться жуткое чувство пустоты: " не богат ты вовсе, а нищ " . Потом уже понимаешь, что тот первый благодатный момент был оттого, что через красоту своей природы с душой тихо говорил сам Бог, Которого человек умом своим исключает из круга жизни, а страстями выталкивает из сердца. марина 6 февраля 2013, 14:57 Полностью согласна с Дианой.Спасибо батюшка за эту статью. Мария 6 февраля 2013, 14:36 Батюшка, спасибо за статью! Я тоже задавалась этим вопросом, но нет во мне той смелости, как в героине, - чтобы задать его кому-нибудь. Теперь есть ответ. Главное, не позабыть его :-) |
| – Ха-ха, парниша! – приветствовал тот. – Вы все представление пропустили! А где Лев? – У него срочная работа. На перерыв не вышел. – Что? Срочней Семерки? Ха-ха! Такой не бывает. Убежал. Ни с кем не смешиваясь, уйдя в разговор, прорезали свои круги большой Бобынин со стриженой головой, в любую погоду без шапки, и маленький Герасимович в нахлобученной замызганной кепочке, в коротеньком пальтишке с поднятым воротником. Кажется, Бобынин мог всего Герасимовича заглотнуть и поместить в себе. Герасимович ежился от ветра, держал руки в боковых карманах – и, щуплый, походил на воробья. На того из народной пословицы воробья, у которого сердце с кошку. 81 Бобынин отдельно крупно шагал по главному кругу прогулки, не замечая или не придавая значения кутерьме со стукачами, когда к нему наперехват, как быстрый катер к большому кораблю, сближая и изгибая курс, подошел маленький Герасимович. – Александр Евдокимыч! Вот так подходить и мешать на прогулке не считалось среди шарашечных очень вежливым. К тому ж они друг друга и знали мало, почти никак. Но Бобынин дал стоп: – Слушаю вас. – У меня к вам один научно-исследовательский вопрос. – Пожалуйста. И они пошли рядом, со средней скоростью. Однако, полкруга Герасимович промолчал. И лишь тогда сформулировал: – Вам не бывает стыдно? Бобынин от удивления крутанул чугунцом головы, посмотрел на спутника (но они шли). Потом – вперед по ходу, на липы, на сарай, на людей, на главное здание. Добрых три четверти круга он продумал и ответил: – И даже как! Четверть круга. – А – зачем тогда? Полкруга. – Черт, все-таки жить хочется... Четверть круга. – ... Сам недоумеваю. Еще четверть. – ... Разные бывают минуты... Вчера я сказал министру, что у меня ничего не осталось. Но я соврал: а – здоровье? а – надежда? Вполне реальный первый кандидат... Выйти на волю не слишком старым и встретить именно ту женщину, которая... И дети... Да и потом это проклятое интересно, вот сейчас интересно... Я, конечно, презираю себя за это чувство... Разные минуты... Министр хотел на меня навалиться – я его отпер. А так, само по себе, втягиваешься... Стыдно, конечно... |
|
|
