| Отдадим себе отчет в значении этой группы. Мы сказали, что дитя на руках Пана изображает Вакха-младенца. Действительно, змеи и корзинки принадлежат к признакам Вакха: змея - эмблема возрождения природы, а корзина - историческое воспоминание, относящееся к мифу Вакха. После взятия Трои, повествует Павзаний , при разделе добыч между героями Греции, Эврипиду досталась статуя Вакха, работы Вулкана, хранившаяся в корзине, или ящике, дар Зевесов Дардану. Вакху, под этим видом называвшемуся Эсимнетесом, учреждены были особые празднества. В ящике, как принадлежности таинств, хранились различные предметы жреческие: tacita secreta cistarum , Апулея. У Оппиана находим другое объяснение этой принадлежности Вакховых таинств. Вакх, говорит он, по рождении своем был спрятан в корзине Нимфами, преследуемый гневною Юноною. Они поставили корзину в пещеру, плясали вокруг юного бога, стараясь шумом кимвалов заглушить крик дитяти. Вакханки - всегдашние спутницы Вакха на его празднествах. У Аристофана в Облаках (ст. 605) хор так взывает к Вакху: «Ты, окруженный женами Дельфийскими, в исступлении пляшущими, пролей на нас твои благодеяния». Маска - один из признаков драматической поэзии, и происхождение трагедии относится к празднествам Вакха. Бычачья голова - эмблема покровителя земледелия, или Вакха Египетского, которого смешивали с Озирисом. Диодор Сицилийский приношение в жертву Вакху быка объясняет тем, что Вакх под видом быка поражал рогами Титанов. Рассмотрим другую группу горельефа, на задней стороне памятника. Тут изображен брак Вакха с Ариадной. На картоне Рафаэля, в кабинете Порецкого замка, представлен другой момент того же торжества. Всех фигур в этой группе тринадцать. Главное лицо - сам Вакх, цветущий силою, полный, свежий юноша, слегка прикрытый по плечу и лядвеям мантиею, с тирсом, или жезлом, плющом обвитым, в правой руке, стоит в раздумье. Левая его рука, в которой он держит опрокинутую кружку, эмблему благодеяний, изливаемых Вакхом на род человеческий, покоится на плече Фавна, умильно склоняющего его к наслаждению и указывающего на Эгипана, внизу их стоящего, с выражением огненной чувственности. Возле и Купидон, с пламенником в одной руке, а другою призывающий Вакха к радостям жизни. Вверху Эгипана возлежит Гименей, а пониже склонившаяся на руку Ариадна, супруга Вакха, которую встретил он на острове Наксосе, оставленную Тезеем, на возвратном пути из Индии. Покров головной Ариадны приподнимает дитя-Фавн. По другую сторону Вакха два Фавна: один с перевязью по плечу из миртов и винограда, с посохом в руке, другой, едва видный из-за него, с маскою на голове. Внизу у них барс, жаждущий чувственного упоения. Сюда принадлежит эпизодическое изображение Фавна, осторожно вынимающего занозу из ноги Эгипана, облокотившегося на дерево, под которым голова Силена и свирель. |
| Отдых на пути в Египет. Ок. 1596 г. (Галерея Дориа-Памфили, Рим) Отдых на пути в Египет. Ок. 1596 г. (Галерея Дориа-Памфили, Рим) Весной-летом 1596 г. он перешел работать к преуспевающему живописцу Дж. Чезари, кавалеру д " Арпино. В его мастерской К. рисовал цветы и фрукты «столь правдоподобно, что у него учились изящной манере» ( Mancini. 1956. P. 226). Спустя 8 месяцев К. ранила копытом лошадь, и в кон. 1596 - нач. 1597 г. он попал в больницу для бедных Санта-Мария-делла-Консолационе ( Sickel. 2009/2010. P. 5-73). Манчини сообщал, что К. написал неск. картин на религ. сюжеты для приора больницы Лучано Бьянки. Выйдя из больницы, К. работал в мастерской скончавшегося в 1597 г. Карли, видимо помогая вдове с детьми ( Curti. 2011. P. 65). Считается, что во время пребывания у кавалера д " Арпино К. написал картины «Маленький больной Вакх» и «Юноша с корзиной фруктов» (обе - Галерея Боргезе, Рим). «Маленький больной Вакх» - автопортрет художника, не имевшего средств на натурщика. В этой работе проявилась характерная черта искусства К.- сочетание внешней бедности изобразительного языка с принципиально новым методом создания образа - превращением натурной штудии в завершенную картину. Поэтический сюжет противоречит деидеализированному образу - индивидуальному, обостренно эмоциональному, «открытому» к личному контакту со зрителем. Художественные особенности картины «Юноша с корзиной фруктов» получили развитие в дальнейшем творчестве К. Так, основой для создания полотна служат классические образцы, сюжет заменен свободно избранным мотивом - реалистично показанным фрагментом жизни, изображение единичного и конкретного сочетается с предельной широтой обобщения, что делает образ монументальным, нейтральный фон концентрирует внимание на приближенных к зрителю фигурах, подчеркивая зрелищность и оптическую иллюзорность, свет играет роль формообразующего фактора. К раннему периоду творчества К. относятся картины «Вакх» (Галерея Уффици, Флоренция) и «Юноша, укушенный ящерицей» (собрание Р. Лонги, Флоренция). На этих полотнах художник разрабатывает тему сочетания живой и неживой натуры, относясь к обеим с равным вниманием. Поклонник и друг К. маркиз Винченцо Джустиниани вспоминал, что тот вопреки традиционной иерархии жанров говорил, что для него не было различия в работе над картиной с цветами или с фигурами (La natura morta… 1995. P. 104-105). Монументальность композиции, абстрактность видения, следствием которой становится репрезентативность «большого стиля», декоративное начало, энергия пластической формы, четкость рисунка - черты, ставшие постоянными в живописи К. Его тяготение к реализму сказывается в оживлении античной мифологии современной народной поэтикой, в обращении к мотиву костюмированного героя и в народно-игровом прочтении мифа, в попытке соединить реальное с идеальным, обыденное с возвышенным. |
| А что до того, что женщины участвуют в непристойных, как думает Пенфей, «оргиях ликующего бога» 624 , деля ложе с мужчинами, то тут Тиресий замечает: Конечно, женщин скромности учить Не Диониса дело: это дар Самой природы. Чистая душою И в Вакховой не развратится пляске 625 . В ответ на это Пенфей обещает поймать чародея – «лидийца женственного», что смутил народ, и предать злой смерти в назидание всем жителям города. Пенфей отправил слуг на гору, где проходили оргии, и через некоторое время те приводят пленного и связанного Диониса, причём, как говорят они, Вакх не сопротивлялся, напротив, дал связать себя добровольно и при этом молча улыбался. В то же время, как случилось это, пленницы, которых держал Пенфей в темнице, освободились чудесным образом от уз и сбежали. Пенфей расспрашивает пленного чародея о том, откуда он и зачем пришёл в Фивы, на что пришлец отвечает, что он из Лидии и его послал Дионис, чтобы обучить людей своим таинствам. Пенфей не верит чужестранцу, требует рассказать подробно о таинствах, но Дионис непреклонен. Тогда Пенфей переходит к угрозам, приказывая страже посадить его в заточение. Дионис предупреждает неразумного царя о возмездии бога за поношение и дурное отношение к его посланнику. Но стражники уводят его в темницу. Оттуда Вакх призывает своих почитательниц – вакханок, которые с радостью откликаются на его зов, затем повелевает земле сотрястись и разрушить дворец Пенфея, а молнии, что оставила след на могиле Семелы, – испепелить покои фиванского царя. Пенфей в ярости прибегает к горе и с удивлением обнаруживает там освободившегося узника. Вскоре к правителю приходит вестник, который описывает увиденные им вакханалии. Вопреки домыслам Пенфея там царит безмятежность и мир. Вакханки славят Вакха, им вторят все животные, земля, деревья и травы. Звери их не трогают, а напротив, очень нежны с людьми. Дионис творит чудеса, посылая своим менадам ( μαινδες – букв. «безумствующие») источники вод, молока и мёда. Когда же мужчины вздумали украсть одну из них, вакханки закричали и устремились вслед за нападающими, растерзали их скот голыми руками. По пути они несли везде разрушение, но дротики местных жителей, направляемые ими в вакханок, ни причинили им ни малейшего вреда. «Менадам тут не смертный помогал», – заключает вестник и обращается к царю Пенфею: |
| Кондак, гл. 8. Яко истинен и праведен, благочестив и непорочен, освящен же явлься всеславне, Божий угодниче истинный, просветил еси мир в терпении твоем, терпеливейший и доблейший: имже еси, Богомудре, память твою воспеваем. Ап. ( Гал.5:22–26; 6:1–2 ; 213 зач.; Ев. см. 3 мая.). 80 Мучч. Варвара воина и с ним Вакха, Каллимаха и Все они пострадали во Фракии, около 362 г. Св. Варвар, тайный христианин, служил в войске под начальством Вакха. Во время войны греков с фракийцами, он одержал победу в единоборстве с одним неприятельским исполином, чем и облегчил своим соотечественникам поражение врагов. После победы, полководец Вакх, принося благодарение идолам, предложил честь первого жертвоприношения св. Варвару. Св. воин отказался, за что и был подвергнут, по приказанию Юлиана, страшным истязаниям. Видя чудесные знамения, сопровождавшие эти мучения, обратились ко Христу и Вакх с 2 воинами – Каллимахом и Дионисием, за что они и были обезглавлены. Св. Варвара после сего били воловьими жилами, бросали в раскаленную печь, в темницу к ядовитым гадам, но он везде оставался невредимым. Наконец его усекли мечом. Муч. Варвара, бывшего разбойника. Он жил в Северной Греции и занимался грабежом и разбоем. Однажды, уединившись в пещере, он рассматривал награбленные сокровища. Совесть сильно заговорила в нем при воспоминании о том бесчеловечии, с которым он приобрел свое богатство. Почувствовав глубокое раскаяние, он пошел к иерею и исповедал грехи свои. Пастырь принял его, и он провел у него 3 года, живя со скотами, без крова и одежды, ползая на коленях и локтях; после сего, разрешенный иереем от грехов, св. Варвар удалился в лес, где в течение 12 лет продолжал вести строгий образ жизни, не имея одеяния и питаясь одной травой. Наконец, добровольный страдалец, услышав еще на земле прощение во грехах от Господа, был застрелен проезжими купцами, принявшими его за зверя. Мощи св. Варвара, прославленные нетлением и целебной силой, покоятся в монастыре горы Келлий, в Фессалии, близ г. Лариссы. |
| В Спарте во время ее праздника мальчиков секли до такой степени, что кровь обрызгивала алтарь. Жрецом ее бывал лишь беглый раб, который должен был добиться своего места убийством своего предшественника. Дионис или Бахус, Вакх – бог винограда и виноделия, пьянства и невоздержания, чтим был возмутительными оргиями и вакханалиями. Он представляется вечно пьяным и буйным; он шествует с прислуживающей толпой менад или вакханок, сатиров или селенов. В дни празднеств, посвященных ему, предавались обыкновенно буйному опьянению и с шумными звуками флейт, бубнов и кимвалов при крике εο (вроде нашего ура) бегали в опьянелом необузданном бесновании, растерзывали животных и ели окровавленное мясо. Кто напивался раньше всех, тот получал, как приз, мех вина. Главную роль при этих, частью ночных, празднествах (никтелиях) играли беснующиеся женщины, которые, под именем вакханок, менад, фиад, мималлонок, бассарид, бистонид, представляли спутниц Диониса. Греческому Дионису соответствует римский бог вина Вакх или Либер (от liber – свободный, по причине свободы и распущенности его культа). В честь его были установлены в Риме вакханалии, которые совершались в ночное время; с величайшим безстыдством, так что сенат в 186 г. до Р, X. должен был выступить против них с крайней строгостью, но вакханалий не уничтожил. Гермес или Меркурий, сын Зевса и Майи, вор, едва родившийся, украл у Аполлона 50 быков; хитрый и ловкий, он – бог проворства, ловкости, хитрости, бог адвокатов и воров, бог многих изобретений, торговли, обмана, бог гимнастики, проворной умной речи, путей, – особенно был почитаем купцами» 35 Наша периодическая печать начинает опасаться возвращения в наше время брожения умов бывших в шестидесятых годах. Моск. Вед. 1900 г. 286 „К вопросу о нашем интеллигентном пролетариате». Читать далее Источник: Полное собрание проповедей высокопреосвященнейшего архиепископа Амвросия, бывшего Харьковского : С прил. Т. 1-5. - Харьков : Совет Харьк. епарх. жен. уч-ща, 1902-1903./Т. 5 : (Дополнительный). - 1903. - VIII, 494 с., 1 л. портр. Вам может быть интересно: Поделиться ссылкой на выделенное |
| – Чтобы написать такой портрет, – продолжал король, – мало быть великим художником, надо проникнуть во все тайны женского сердца – лабиринта Дедалова, клубка, которого сам черт не распутает! Вот ведь, кажется, тиха, скромна, смиренна, ручки сложила, как монахиня, воды не замутит, а поди-ка, доверься ей, попробуй угадать – что у нее на душе! Souvent femme varie, Bien fol est qui s’y fie , — привел он два стиха из собственной песенки, которую однажды, в минуту раздумья о женском коварстве, вырезал острием алмаза на оконном стекле в замке Шамбор. Леонардо отошел в сторону, делая вид, что хочет передвинуть постав с другою картиною поближе к свету. – Не знаю, правда ли, ваше величество, – произнес Сен-Желе полушепотом, наклонившись к уху короля так, чтобы Леонардо не мог слышать, – меня уверяли, будто бы не только Лизы Джоконды, но и ни одной женщины во всю жизнь не любил этот чудак и будто бы он совершенный девственник... И еще тише, с игривою улыбкою, прибавил что-то, должно быть, очень нескромное, о любви сократической, о необычайной красоте некоторых учеников Леонардо, о вольных нравах флорентинских мастеров. Франциск удивился, но пожал плечами со снисходительной усмешкой человека умного, светского, лишенного предрассудков, который сам живет и другим жить не мешает, понимая, что в этого рода делах на вкус и на цвет товарищей нет. После Джоконды он обратил внимание на неоконченный картон, стоявший рядом. – А это что? – Судя по виноградным гроздьям и тирсу, должно быть, Вакх, – догадался поэт. – А это? – указал король на стоявшую рядом картину. – Другой Вакх? – нерешительно молвил Сен-Желе. – Странно! – удивился Франциск. – Волосы, грудь, лицо – совсем как у девушки. Похож на Лизу Джоконду: та же улыбка. – Может быть, Андрогин? – заметил поэт, и когда король, не отличавшийся ученостью, спросил, что значит это слово, Сен-Желе напомнил ему древнюю басню Платона о двуполых существах, мужеженщинах, более совершенных и прекрасных, чем люди, – детях Солнца и Земли, соединивших оба начала, мужское и женское, столь сильных и гордых, что, подобно Титанам, задумали они восстать на богов и низвергнуть их с Олимпа. Зевс, усмиряя, но не желая истребить до конца мятежников, дабы не лишиться молитв и жертвоприношений, рассек их пополам своею молнией, «как поселянки, – сказано у Платона, – режут ниткою или волосом яйца для соления впрок». И с той поры обе половины, мужчины и женщины, тоскуя, стремятся друг к другу, с желанием неутолимым, которое есть любовь, напоминающая людям первобытное единство полов. |
| at Sinai// DCAE . 1986. Τ. 12. Σ. 63-116; Weitzmann K., Chadzidakis M., Miatev K., Radoj i S. A Treasury of Icons, 6th to 17th Cent.: From the Sinai Peninsula, Greece, Bulgaria and Yugoslavia. N. Y., Быкова Г. С. Реставрация энкаустической иконы «Сергий и Вакх» VI-VII вв. из КМЗиВИ//Худож. наследие: Хранение, исслед., реставрация. М., 1977. Вып. 2(32). С. 124-134; она же. Исследование и реставрация энкаустической иконы «Мученик и мученица»//Там же. 1979. Вып. 5(35). С. 104-111; она же. О первоначальном размере иконы «Богоматерь с Младенцем»//Там же. 1983. Вып. 8(38). С. 154-155; Лихачева В. Д. Традиции античного искусства в ранневизант. станковой живописи: Иконы «Богоматерь с Младенцем» и «Сергий и Вакх» из собр. Киевского музея//Визант. очерки. М., 1977. С. 236-244; Huber P. Heilige Berge: Sinai, Athos, Golgota: Ikonen, Fresken, Miniaturen. Zürich, 1980; Weitzmann K., Chadzidakis M, Radoj i S. Icons. N. Y., Быкова Г. С., Этингоф О. Э. Две энкаустические иконы из КМЗиВИ//Музей: Худож. собр. СССР. М., 1981. Вып. 2. С. 31-43; Corrigan K. А. The Witness of John the Baptist on an Early Byzantine Icon in Kiev//DOP. 1988. Vol. 42. P. 1-11; eadem. Text and Image on an Icon of the Crucifixion at Mount Sinai//The Sacred Image East and West/Ed. R. Ousterhout, L. Brubaker. Urbana, 1995. P. 45-62. (Illinois Byzantine Studies; 4); Galavaris G. Early Icons at Sinai: From the 6th to the 11th Cent.//Sinai: Treasures of the Monastery of St. Catherine/Ed. K. A. Manafis. Athens, 1990. P. 91-101, 384; idem. Two Icons of St. Theodosia at Sinai// DCAE . 1993/1994. Τ. 17. Σ. 313-316; Mouriki D. A Pair of Early 13th Cent.: Moses Icons at Sinai with Scenes of the Burning Bush and the Receiving of the Law//Ibid. 1991/1992. Т. 16. S . 171-184; eadem. Portraits of St. Theodosia in Five Sinai Icons//Θυμαμα Στη μνμη της Λασκαρνας Μπορα. Αθνα, 1994. Τ. 1. Σ. 213-219; eadem. A Moses Cycle on a Sinai Icon of the Early 13th Cent.//Byzantine East, Latin West: Art-Hist. Studies in Honor of K. Weitzmann/Ed. |
| Противниками его, при первом его появлении в греческом сознании, были фракийцы – Ликург, царь эдонейцев, Пенфей, царь фракийский, и наиболее известный в этом качестве, Орфей, растерзанный жрицами Диониса и олицетворяющий собой также восточный момент греческого сознания. Дионис – Вакх обозначает собою момент зарождения светлого гомерического сознания. Орфей является противником Диониса; но точно так же он враждует и, по тому же побуждению, и с гомерическим сознанием. С появлением в сознании Диониса второй потенции, Дионис первой потенции скрывается, делается невидимым, падает во мрак, становитси Аидом: таким образом Загрей является владыкой преисподней, подземным богом. Он должен был скрыться, умереть, чтобы дать простор зарождающейся жизни богов гомерического сознания и вообще греческого политеизма. Здесь также нужно прибавить, что Дионис – Вакх не был предметом мистерий, но народной мифологии, и что к нему, а не к Загрею, относится как все разнообразие культов Диониса в разных странах Греции, малые и большие, сельские и городские Дионисии, так и все то, что в общегелленской жизни, в науке и искусстве, от Диониса ведет свое начало. Наконец, третья потенция Диониса – Дионнс-Якх (’αχος) 42 , чествуемый в элевсинских мистериях наряду с Деметрой и Персефоной, и, следовательно, более близкий к Загрею, нежели к Вакху. Первый из них совпадает с периодом господства реального бога; второй начинает собою период освобождения от реального бога; третий – период господства духовного бога, духа. Все грубо-реальное, фантастическое, темное, все, что не дух, с появлением его должно исчезнуть из мира новых богов. Ход этого мифологического процесса обозначается именем Зевса, который поэтому не есть мифологическое лицо, но процесс, общее имя высшего бога на всех ступенях его раскрытия или проявления. Зевс открыто появился только в третьем моменте развития этого процесса, после Ураноса и Кроноса, но потенциально он существовал в обоих предшествующих моментах, подготовивших его появление. |
| — Конечно, нет. Во-первых, ты сама говоришь, что это сказка, фольклор. Во-вторых, и фольклору-то в мамины годы, как она говорила, было уже лет за сто. Но к чему так громко? Старик услышит, обидится. — Ничего он не услышит, — туг на ухо. А и услышит, не возьмет в толк, — с придурью. — Эй, Федор Нефедыч! — неизвестно почему, мужским величаньем понукал старик кобылу, прекрасно, и лучше седоков, сознавая, что она кобыла. — Инно жара кака анафемска! Яко во пещи авраамстии отроци персидстей! Но, чорт, непасёный! Тебе говорят, мазепа! Неожиданно он затягивал обрывки частушек, в былые времена сложенных на здешних заводах. Прощай главная контора, Прощай щегерь, рудный двор, Мне хозяйской хлеб приелси, Припилась в пруду вода. Нимо берег плыве лебедь, Под себе воду гребё, Не вино мене шатая, Сдают Ваню в некрута. А я, Маша, сам не промах, А я, Маша, не дурак. Я пойду в Селябу город, К Сентетюрихе наймусь. — Эй, кобыла, Бога забыла! Поглядите, люди, кака падаль, бестия! Ты её хлесь, а она тебе: слезь. Но, Федя-Нефедя, когда поедя? Энтот лес прозвание ему тайга, ему конца нет. Тама сила народу хресьянского, у, у! Тама лесная братия. Эй, Федя-Нефедя, опять стала, чорт, шиликун! Вдруг он обернулся и, глядя в упор на Антонину Александровну, сказал: — Ты как мозгушь, молода, аль я не учул, откеда ты таковская? А и проста ты, мать, погляжу. Штоб мне скрезь землю провалиться, признал! Признал! Шарам своим не верю, живой Григов! (Шарами старик называл глаза, а Григовым — Крюгера.) Быват случаем не внука? У меня ли на Григова не глаз? Я у ем свой век отвековал, я на ем зубы съел. Во всех рукомествах — предолжностях! И крепежником, и у валка, и на конном дворе. — Но, шевелись! Опять стала, безногая! Анделы в Китаях, тебе говорят, аль нет? Ты вот башь, какой энто Вакх, не оной кузнец ли? А и проста ты, мать, така глазаста барыня, а дура. Твой-от Вакх, Постаногов ему прозвище. Постаногов Железно брюхо, он лет за полета тому в землю, в доски ушел. А мы теперь, наоборот, Мехоношины. Име одна, — тезки, а фамилие разная, Федот, да не тот. |
| – Ничего, – молвил бойкий, косоглазый Пиппо, – мы его все-таки попотчуем! – Это не тот! – воскликнул Джованни. – Вы смешали Эпиктета с Эпикуром... Но было поздно: Пиппо размахнулся, ударил молотком и так ловко отбил нос мудрецу, что мальчики захохотали. – Э, все равно, Эпиктет, Эпикур – два сапога пара. «Все пойдут в жилище дьявола!» – повторил он любимую поговорку Савонаролы. Перед картиной Боттичелли заспорили: Доффо уверял, будто бы она соблазнительная, так как изображает голого юношу Вакха, пронзенного стрелами бога любви; но Федериджи, соперничавший с Доффо в умении отличить «суеты и анафемы», подошел, взглянул и объявил, что это вовсе не Вакх. – А кто же, по-твоему? – спросил Доффо. – Кто! Еще спрашивает! Как же вы, братцы, не видите? Св. первомученик Стефан! Дети в недоумении стояли перед загадочною картиной: если это был в самом деле святой, почему же голое тело его дышало такою языческою прелестью, почему выражение муки в лице было похоже на сладострастную негу? – Не слушайте, братцы, – закричал Доффо, – это мерзостный Вакх! – Врешь, богохульник! – воскликнул Федериджи, поднимая крест, как оружие. Мальчики бросились друг на друга; товарищи едва успели их разнять. Картина осталась под сомнением. В это время неугомонный Пиппо вместе с Лукой, который давно уже утешился и перестал хныкать о своих остриженных кудрях, – ибо никогда еще, казалось ему, не участвовал он в таких веселых шалостях, – забрались в маленький темный покой. Здесь, у окна, на высокой подставке, стояла одна из тех ваз, которые изготавливаются венецианскими стекольными заводами Мурано. Задетая лучом сквозь щель закрытых ставень, вся она искрилась в темноте огнями разноцветных стекол, как драгоценными каменьями, подобная волшебному огромному цветку. Пиппо взобрался на стол, тихонько, на цыпочках, – точно ваза была живая и могла убежать, – подкрался, плутовато высунул кончик языка, поднял брови над косыми глазами и толкнул ее пальцем. Ваза качнулась, как нежный цветок, упала, засверкала, зазвенела жалобным звоном, разбилась – и потухла. Пиппо прыгал, как бесенок, ловко подкидывая вверх и подхватывая на лету алый крест. Лука, с широко открытыми глазами, горевшими восторгом разрушения, тоже скакал, визжал и хлопал в ладоши. |
|
|
