| Слово в семнадцатую неделю по Пятидесятнице и в царский день. «Темже изыдите из среды их и отлучитеся, глаголет Господь, и нечистоте не прикасайтеся» ( 2Кор.6:17 ). Св. апостол Павел, как вы слышали, братие, в сегодняшнем апостольском чтении, предостерегает коринфских христиан от увлечения языческими суевериями и обычаями. Это были христиане новообращённые, недавно покинувшие язычество. Но окружённые со всех сторон язычниками в жизни семейной и общественной и, неизбежно входя в соприкосновение с ними по житейским делам, они на каждом шагу подвергались опасности заразиться нечистотой язычества, его суевериями, его гнусными пороками, которые однако не были строго осуждаемы, даже совсем не были осуждаемы язычниками, ибо сами боги их были безнравственные существа. Сатурн, пожирающий своих детей, Юпитер, опозоривший себя супружескою неверностью, Вакх – бог пьянства и разгула, Венера – богиня распутства, Меркурий – бог торговых обманов и воровства – чему доброму могли научить язычника? Распутство было даже одною из принадлежностей чествования иных богов, находило притон в их капищах. Христианство противоположно язычеству в религиозном и нравственном отношении. Христиане со времени крещения прервали всякую связь с язычеством, ибо отреклись от диавола и всех дел его и всего служения ему под видом служения богам и сочетались со Христом, вступили в неразрывный союз с Ним, как своим Царём и Богом. С целью убедить новообращённых коринфских христиан, чтобы они помнили всё это и чуждались всего языческого, апостол говорит им: «Какое общение праведности с беззаконием? Что общего у света со тмою? Какое согласие между Христом и велиаром (диаволом)? Или какое соучастие верного с неверным? Какая совместность храма Божия с идолами? Ибо вы храм Бога живаго», – прибавляет апостол, давая понять им, что, если бы кто из них принял участие в чём-либо языческом, выходило бы то же, как если бы кто взял языческого идола и поставил в христианском храме. В подтверждение того, что христиане действительно суть храмы Божии, апостол применяет к ним далее обетование Господа, данное сынам Израиля: «Вселюся в них, и буду ходить в них, и буду их Богом, и они будут моим народом» ( Лев.26:12 ). |
| Второй Вакх - сын Юпитера и Семелы, Фивейский, Вакх-завоеватель. Формы его уже более Греческие. Он выражает первоначальную идею Греков об этом божестве, и к первому Вакху не имеет никакого отношения, кроме преемственного последования за ним в мифологическом развитии. Третий Вакх - Иакх Элевзинских таинств: это символ таинственного слияния почитания Вакха с почитанием Цереры. Ионн принимаёт его за сына второго Вакха и Нимфы Авры. Другие называют его сыном Юпитера и Цереры, или Прозерпины. Этот Иакх являлся в шестой день Элевзинских таинств: Δινυσος π τ μας, - как говорит Свидас при слове αχος. Из всего этого видно, что таинства Вакха в глубокой древности смешиваемы и соединяемы были с таинствами Цереры, как соединяются и самые идеи, выражаемые этими божествами. Все три явления Вакха содержат в себе одну основную мысль - мысль о божестве, которое облагодетельствовало род человеческий полезными изобретениями - земледелием и виноделием. К этой мысли принадлежат все аттрибуты Вакха и все сказания. Так, по Диодору Сицилийскому, Вакх сын Юпитера и Цереры: это эмблема дождя и земли. Титаны растерзывают его, т.е. земледельцы (чада земли, Титаны) выдавливают сок из зрелого винограда. Сказания прибавляют, что члены Вакха были положены в кипяток: это означает вскипяченный виноградный сок, для большей его крепости. Разбросанные члены Вакха, возвращение его к жизни и в первобытное состояние заботами Цереры: не ясно ли этим выражается весеннее возрождение винограда из недр земли? Плутарх видит в мифе Вакха производительную силу природы: от этого божества произошло все, что существует, посредством всем i рного деятеля - огня: отсюда смешение Вакха с Аполлоном. Изменения этого божества означают развитие различных сил и существ вселенной. Платон, в Кратиле, говорит, что все различные сказания о Вакхе составляют только внешнюю сторону его религиозного почитания, и что в его таинствах скрывается внутренняя, глубокая идея. Полагают, что Вакх олицетворял солнце и видимое его течение по знакам зодиака, был символом плодотворной силы земли, и ему приписывают, как и Церере, изобретение земледелия. Вакх Дионисос носил имя фанис , светлый; а это подает повод к заключению, что и Митра древних Персов, которого Греки смешивали с солнцем, был тот же Вакх. |
| И здесь все фигуры - эмблемы Вакха: Фавны, Эгипаны, Силен - обыкновенная его свита. В эстетическом отношении эта группа удивительна. Признаюсь, я только теперь, пристально рассматривая ее, убедился, что гениальный художник и в хладный мрамор может вдохнуть жизнь. Как ясно выражены здесь все страсти! Как все фигуры связаны между собою и составляют одно целое! Какая гибкость, ловкость и мягкость в их членах и во всем теле! На боковой правой стороне горельефа представлен Вакх-старец, с опрокинутою кружкою в одной руке и с тирсом в другой. Может быть, это Силен, воспитатель Вакха, в противоположность Пану, держащему на руках Вакха-младенца. Возле старца стоит Вакханка спокойная, и другая с лирою в руке, к нему обращенная лицом, и Фавн, играющий на свирелях. В ногах у них жертвенник с козлиною головой. Фигур четыре. Вакх представляется и в виде старца, для означения того, что неумеренное употребление вина преждевременно приводит к нам старость. Я сказал, что можно принимать этого старца за Силена; но Вакханка, спокойная и бесстрастная, склоняет на сторону первого объяснения. Козел - обыкновенное жертвоприношение Вакху, потому что это животное любит отпрыски виноградных лоз. Сверх того, древние из козлиных кож приготовляли мехи, в которых сохранялось вино. Наконец на передней стороне горельефа главное лицо Вакх, спокойный, увенчанный миртом и виноградом, облеченный в жреческое одеяние и препоясанный, с тирсом в левой руке и с опрокинутою кружкою в правой: это Вакх таинств, или Иакх. Возле него справа Фавн, с свирелью в руке, и Силен - полуоблеченные. Из-за них видны две фигуры, - женская и мужская. Внизу возлежит женщина, облокотившаяся на подножие с головою Силена, с вьющимися по плечам волосами, с повязкою на голове, почтительно взирающая на Вакха. У ног его барс, смирно стоящий. Слева, близ Вакха, распростерт по земле на львиной коже пьяный Геркулес: эмблема того, что и необыкновенная сила телесная сокрушается вином и уничтожается перед разумом и чистотою душевною. Булава выпала у него из рук. С изумлением смотрят на него Фавн и два Эгипана, старый и молодой, призывающий к этому зрелищу товарища своего, отворотившегося от него и пиющего из сосуда, который поднес ему Фавн. Под ними голова Силена. Всех фигур на этой стороне горельефа десять. |
| Теперь у него о. Вакх» (этот о. Вакх был очень странный, все искал великих подвигов; потом, как говорили, попал в Саров и в 20-х годах заболел психически). Она сказала мне: «Будь у батюшки, пока он тебя благословит». У батюшки была огромная грыжа, временами она ущемлялась, теперь было неполное ущемление. Я поселилась у батюшки. У него было три комнаты и ожидальня: спальня, приемная (довольно большая) и для келейника — маленькая. Батюшка думал, что я буду ночевать в приемной, но я попросилась в ожидальной, так мне было удобнее. Келейник Вакх читал правило, молились мы все вместе: батюшка, лежа в постели. Лечили мы батюшку вдвоем с доктором Казанским (он приехал из Кронштадта, очень опытный, и хороший человек; ко мне он относился очень хорошо). Несмотря на все наши старания, болезнь все ухудшалась. Батюшка все бледнел, слабел. Я сказала о. архимандриту Исаакию, что болезнь очень серьезная, — как он думает насчет схимы. Отец архимандрит предложил батюшке. Положение больного было очень тяжелым: он ничего не ел, состояние было такое — вроде бреда. Видно, организм постепенно отравлялся. Во время пострига он был так слаб, что не в состоянии был сам держать свечку, а голос был едва-едва уловимый. Мало было надежды на выздоровление. Прошло несколько тяжелых дней, и — Господь дал — батюшке сделалось немного лучше, он мог кое-что есть. Теперь на батюшке была надета скуфейка с белым крестом. Бывало, бережешь сон батюшки, чтобы не стукнула дверь, ведь ему так необходим сон. А стучат часто, всё спрашивают, нельзя ли видеть. Не брала я на себя этой обязанности — впускать, говорила: это дело келейника, а о. Вакх строго запрещал. Как жаль, что я не вела тогда записок! Теперь все забыла. Помню, что батюшка, несмотря на свою болезнь, все заботился, есть ли у нас с келейником что поесть? А когда стал немного подниматься, — велит приготовить обед и сам из каждого кушанья попробует и благословит нас… А келейник о. Евстигней все еще был болен и лежал в больнице. Когда батюшка немного окреп, но еще лежал, я, сидя на скамеечке около его постели, иногда читала ему. |
| Оказывается, еще при жизни мамы отец увлекался одной мечтательницей и сумасбродкой, княгиней Столбуновой-Энрици. У этой особы от отца есть мальчик, ему теперь десять лет, его зовут Евграф. Княгиня – затворница. Она безвыездно живет с сыном в своем особняке на окраине Омска на неизвестные средства. Мне показывали фотографию особняка. Красивый пятиоконный дом с цельными окнами и лепными медальонами по карнизу. И вот все последнее время у меня такое чувство, будто своими пятью окнами этот дом недобрым взглядом смотрит на меня через тысячи верст, отделяющие Европейскую Россию от Сибири, и рано или поздно меня сглазит. Так на что мне это все: выдуманные капиталы, искусственно созданные соперники, их недоброжелательство и зависть? И адвокаты. – И все-таки не надо было отказываться, – возразила Анна Ивановна. – Знаете, зачем я вас звала, – снова повторила она и тут же продолжала: – Я вспомнила его имя. Помните, я вчера про лесника рассказывала? Его звали Вакх. Не правда ли, бесподобно? Черное лесное страшилище, до бровей заросшее бородой, и – Вакх! Он был с изуродованным лицом, его медведь драл, но он отбился. И там все такие. С такими именами. Односложными. Чтобы было звучно и выпукло. Вакх. Или Лупп. Или, предположим, Фавст. Слушайте, слушайте. Бывало, доложат что-нибудь такое. Авкт или там Фрол какой-нибудь, как залп из обоих дедушкиных охотничьих стволов, и мы гурьбой моментально шмыг из детской на кухню. А там, можете себе представить, лесовик-угольщик с живым медвежонком или обходчик с дальнего кордона с пробой ископаемого. И дедушка всем по записочке. В контору. Кому денег, кому крупы, кому оружейных припасов. И лес перед окнами. А снегу, снегу! Выше дома! – Анна Ивановна закашлялась. – Перестань, мама, тебе вредно так, – предостерегла Тоня. Юра поддержал ее. – Ничего. Ерунда. Да, кстати. Егоровна насплетничала, будто бы вы сомневаетесь, ехать ли вам послезавтра на елку. Чтобы я больше этих глупостей не слышала! Как вам не стыдно. И какой ты, Юра, после этого врач? Итак, решено. Вы едете без разговоров. Но вернемся к Вакху. Этот Вакх был в молодости кузнецом. Ему в драке отбили внутренности. Он сделал себе другие, из железа. Какой ты чудак, Юра. Неужели я не понимаю? Понятно, не буквально. Но так народ говорил. |
| Две тому причины: праздники Диниса, большие и малые, подавали повод к торжественным и шутливым процессиям народа. Искусство же в Греции простирало всегда дружелюбную руку жизни. А самые предметы пластическими формами приходились по мысли ваяния. Шумное упоение обнимало все возрасты человека и оба пола. Младенцы, иногда бескрылые, иногда крылатые в виде амуров, фавны отроки, юноши и мужи, и старец Силен - все покоряется здесь могуществу веселья и вина. Звери свирепые и неукротимые: львы, тигры, барсы, быки, слоны, верблюды, смиряются на этих торжественных шествиях Диниса. Но вот что достойно внимания и чего, кажется, не заметили до сих пор исследователи искусства. Сам Динис, виновник этого упоения и шума, является середи веселых торжеств с важною думою на челе; в чертах его упоенного лица скорее выражается глубокая грусть, нежели безумная радость. Силен всегда представляет противоположность с Вакхом, как грубое опьянение чувств с высоким возбуждением духа, как пьяная веселость с важною, скорее печальною думою. В доказательство взглянем на некоторые горельефы Ватикана, относящиеся к тому же предмету. Они послужат нам средством к объяснению того произведения, которое мы хотим исследовать. Вот вакхическое жертвоприношение . Фавны его совершают. Силен, на одном конце рельефа, упился и падает, едва поддерживаемый двумя фавнами и эгипаном. На другом конце, грустный и задумчивый, стоит сам Вакх, опираясь на плечо Фавна. Дума и печаль склонили его голову. Он отворотился от фавнов, которые варят ему на жертву свинью в котле и обдирают козленка. Вот торжественная процессия Вакха : впереди две маски, трагическая и комическая, едут в колеснице, запряженной двумя барсами; пьяного Силена тащат неровно два осла: один упирается, другой рвется вперед; Вакх едет последний, в положении грустном и задумчивом, ведомый двумя бодрыми тиграми. Вот еще поезд Вакха с Ариадною : впереди два Фавна тащат пьяного Силена, который не в силах идти; за ним едет Ариадна, а Вакх, сидя на колене у Семелы, грустно и важно закинул правую руку на голову, увенчанную богатыми кудрями и виноградом. |
| Содержание произведения взято из цикла сказаний о Вакхе или Динисе. Поклонение Динису происхождения чувственного, как и вся религия языческой Греции. Динис с своею свитою эгипанов, фавнов, вакханок, менад и Силена, бог упоения, само вино в образе человека, веселье чувств, укрепление членов, возбуждение духа, с своими последствиями в крайностях: чувственною веселостью, сладострастием, безумием, буйством, опьянением до потери сил. Динис прибыл из Азии в Грецию, конечно вместе с виноградом. Но Греция, восприняв в себя всю чувственную сторону религий древнего Востока, стремилась к тому, чтобы своим художественным духом облагородить и возвысить всю эту плотскую чувственность. Ни в чем это так не видно, как в поклонении Динису, который из бога вина становится богом трагедии. В самой истории изображений его видно постепенное возвышение идеи Диниса. Древнейшие Греки довольствовались тем, что изображали его одним фаллическим гермом. Обычай ставить отдельные головы Диниса, или даже маски, сохранился навсегда в Греческом искусстве. Отсюда образовался величавый лик древнего Диниса, с роскошными кудрями, сдержанными повязкою, с цветущими чертами лица, в пышно-богатой женской одежде востока, с рогом вина в руке. Но Пракситель усовершенствовал тип Диниса: его резцу принадлежит тот светлый образ, в котором юношество и мужество сочетались воедино, где мужеские формы тела смягчены женственною природою самого бога, и в чертах лица блаженное упоение слилось с неясным, неопределенным желанием. В городе Элисе славен был Вакх Праксителя; другой, его же, литой из меди, описан Софистом Каллистратом. В женской одежде является Вакх иногда и в позднейших произведениях искусства. Предметы, относящиеся к мифологии Вакха, принадлежат к числу любимых предметов, одушевлявших резец древних ваятелей. Процессии менад, пляшущих в безумном упоении, колесниц, запряженных зверями, в которых едут две маски: трагическая и комическая, Силен и Вакх, и покорно идут свирепые звери; исступленные пляски фавнов с вакханками; оргии и вакхические жертвоприношения; торжественный поезд Вакха и Ариадны, и особенно первое свидание с нею после похода Индийского - вот что весьма часто встречается на горельефах древнего резца. |
| Ясно, что эта группа противополагается браку Вакха: там пламенная чувственность, здесь спокойный разум. Жаль, что голова Ариадны несколько потерпела от времени; а потому и нельзя сличить лица ее с лицом женщины остальной группы. Надобно предполагать, что это одно и то же лицо, в различных только моментах жизни. Можно также думать, что это или Церера, или Прозерпина. Изображение Геркулеса пьяным встречается на немногих памятниках, по свидетельству Винкельмана, Крейцера, Висконти и других археологов. Со стороны изящества, фигура Геркулеса - верх совершенства. В выражении силы и крепости мышц никакое искусство не может сравниться с ваянием. Какое ж значение этого горельефа? - Миф Вакха - самый многосложный, и сказания о нем чрезвычайно разнообразны. В этом имени слились поверья и Индии, и Египта, и Греции: оттого столько преданий о Вакхе, соответствующих той или другой стране, согласно с религиею и нравами жителей. Рождение этого божества, жизнь и подвиги были предметом ученых изысканий Крейцера, в его Символике, и в особом сочинении « Dionysius », и Ролля в « Recherches sur le culte de Bacchus ». Одни, по свидетельству Диодора, признавали одного Вакха, другие трех; Цицерон упоминает о пяти Вакхах. Очевидно, что Греки давали имена своих богов божествам других народов, и свои религиозные понятия смешивали с преданиями иноземными. Заимствуем изъяснение мифа о Вакхе из ученого исследования об Элевзинских таинствах самого владетеля памятника. В этом рассуждении, по сличении и соображении различных мнений, выводится следующее заключение. Древность представляет нам собственно трех Вакхов: Zagreus , Dionysius и Iacchus . Первый Вакх - сын Юпитера и Прозерпины. Так думает схолиаст Пиндара , Арриан принимает Иакха за сына Юпитера и Прозерпины. Очевидно, он смешивает Иакха с Загревсом, списанным с Озириса. Список близок к подлиннику: формы его грубые, совершенно Египетские. Вакх Загревс, растерзанный Титанами, соответствует Озирису, умерщвленному Тифоном. Этот Вакх присутствовал при таинствах Дионисиаческих, и должен считаться древнейшим из всех проявлений Вакха. |
| Из обители науки вы переходите в музей искусства, сверху освещенный. Он теперь еще достойнее этого имени. Стены покрыты алою краскою, поразительно отделяющею художественные произведения Финелли - изображения Минервы и Цереры, и Кановы - прелестные женские группы. В четырех углах помещены четыре времени года. По сторонам произведений Финелли и Кановы приготовлены места для заказанных в Италии бюстов: Рафаэля и Микель-Анжело, Данте и Макиавелли, Ариоста и Тасса. Но лучшим украшением музея служит новое приобретение, о котором мы уже упоминали, а теперь расскажем подробнее. Это саркофаг овальной формы - произведение высокого Греческого ваяния. Этот художественный памятник куплен владельцем в Риме. Он иссечен из Паросского мрамора; длиною три аршина, шириною аршин с четвертью, вышиною аршин и два вершка; весом около ста пудов. Поставлен он посредине Музея, на подножьях из пестрого зеленого Итальянского мрамора. Вышина подножий полтора аршина, и на одном из них следующая бронзовая надпись: Romae , anno MDCCCXLIII ; а на другом: ex aedibus Altempsianis . Драгоценность памятника составляет барельеф, которым он опоясан. На барельефе можно насчитать более тридцати цельных фигур. На обеих сторонах главным лицом группы изображен Вакх. На одной вы видите просто Вакха, сына Семелы, окруженного всегдашними его спутниками: Силеном, Фавнами и Сатирами. Это настоящая Вакханалия. Тут в особенности замечателен пьяный Сатир, которому юноша Фавн вынимает из ноги занозу. Удивительная группа по выразительности, произведение резца великого художника. Забавен хмельной парень Сатир. - На другой стороне представлен также Вакх, но Вакх таинств ( Bacchus Jacchus ) , в длинной мантии, подобно Аполлону Музагету, Барберини. Возле Вакха лежит распростертый по земле Геркулес. Художник, вероятно, хотел символически выразить, что и необыкновенная телесная сила побеждается страстями, в настоящем случае излишним употреблением вина. Геркулес пьяный изображен на весьма немногих памятниках, как замечают Винкельман, Крейцер, Висконти и другие Археологи. И эта группа отделана usque ad unguem совершенно художнически. Вообще изящество, богатство и разнообразие барельефа в целом, высокий вкус и необыкновенная отчетливость отделки в частностях дают этому памятнику место в первых рядах художественных произведений древнего Греческого ваяния. |
| Эвры волосы взвевали, Перевитые плющом; Нагло ризы поднимали И свивали их клубком. За нею Силен идет бодро, с тирсом в руке. Между Сатиром, стоящим около Ариадны, и занозившим ногу, есть также очевидное соответствие. В наслаждении - заноза, грусть, а в грусти начало Трагедии. Вот почему Вакх, бог вина, бог чувственного упоения , становится и богом высокого трагического искусства. И вот он таков, на другой стороне овальной урны. Здесь он облечен уже в таинственные одежды иерофанта и препоясан. Его пеплос покрыт барсовой кожей. На голове венок из винограда и мирта. Лицо и одежды напоминают музу Мельпомену в Ватиканской зале Муз. Фавн и Силен, первый с свирелью, а второй с тимпаном, идут за ним. Важны и печальны их лица. Вакх отворотился от полуобнаженной женщины, которая простерта на полу и лицом выражает чувственность. Барс лапою сдирает одежду с ее колена. Но Вакх торжественно движется вперед с своим увенчанным тирсом, а сосуд с вином обращает на женщину. Возле него, по левую сторону, им как будто не замеченный, лежит на горе пьяный Геркулес. Чудная фигура! Он упал на львиную кожу; булава выпала, а вместо ее в руке пряжа с тремя узлами. Фавн и два Сатира окружают его с чувством изумления и грусти. Маленькой Фавн показывает на пряжу, а другой пьет из меха, предлагаемого ему Фавном постарше. Далее Фавн с флейтою и Вакханка с лирою заключают группу: это самые слабейшие фигуры, принесенные в жертву художником повороту овала. Внизу козлиная голова на жертвеннике - сим вол трагедии. Фигура Вакханки сходится с фигурою Силена, который с той стороны замыкает шествие. Кругом группы Геркулеса миртовые деревья. По случаю этого пьяного Геркулеса, Винкельман упоминает об Альтемпской урне в одном из своих сочинений . Миртовые деревья, несколько раз встречающиеся на этом памятнике искусства, имеют отношение к мистериям. Из Аристофана видно, что сии последние совершались в миртовых рощах . Сила чувственная, изображаемая здесь Геркулесом, отяжелела от вина и побеждена им; но сила духа, сила художественная, в лице Вакха, восторжествовала над чувственностью, над вином и следствиями упоения, и вылив чашу на предмет своей неги, торжественным шагом двинулась вперед. Здесь на этом рельефе все, относящееся к Вакху, исполнено высокой грусти и важности. Остатки оргии пьяной все отнесены к Геркулесу. |
|
|
