| В церковном богослужении или культе склонны были видеть скорей противодействие и отрицание форм бытовых, нежели какие бы то ни было родственные стороны с ними. Подобные доводы нельзя назвать основательными ни с точки зрения церковной, ни с точки зрения исторической, и вот почему. Как церковные, так и бытовые, обряды имеют свое основание и разъяснение в законах и формах общечеловеческого или местного символического языка. Каждый литургический обряд, как известная богослужебная форма, представляет или одиночный символический акт, или целый ряд подобных актов, выразителями которых служат особые движения, особенные священнодействия и известная группировка внешних знаков или вещественных предметов. Таких органов или как бы факторов обряда очень много, но все они сводятся к известным элементарным действиям и приемам, которые лежат и в основе обрядов бытовой жизни. Верная вообще эта мысль получает еще большую силу, когда мы возьмем во внимание не вседневную, будничную обстановку жизни, а те ее формы, которые складывались по поводу знаменательных явлений ее и, как выходившие из ряда обыкновенных, были отличаемы типичными обрядами. Сошлемся в примере на обычаи, наблюдавшиеся в древности при рождении ребенка, при заключении брачных союзов, при похоронных церемониях и поминальных обрядах. Во всех этих случаях житейский обряд пользовался в главных чертах теми же средствами, какие были приняты и в церковном богослужении для выражения соответствующих идей. Только при этом никогда не нужно упускать из виду, что церковный обряд в его установившемся, неподвижном строе сохраняет древние, архаические формы общечеловеческой символики, а бытовой обряд постоянно меняется под влиянием успехов культуры, с развитием вкуса и житейских удобств. Поэтому было бы по меньшей мере странно, если бы кому-либо вздумалось, например, проводить параллель между житейским костюмом недавнего прошлого и церковными одеждами; но другое дело, если взять для сравнения еврейские одежды, греко-римский костюм и его видоизменение в Византии: тогда эта параллель окажется необходимой и уяснит многое в составе теперешнего нашего богослужебного облачения. |
| Родился я в селе Телема Егорьевского уезда Рязанской губернии. Время рождения: 17 ноября 1861 года. Родители мои: диакон Семён Васильевич и Мария Григорьевна. Из восьмерых детей я был шестым. Село наше состояло из четырёх домов: священника, диакона, дьячка и пономаря; находилось оно в лесу, даже на границе глухого леса, ведущего во Владимирскую губернию. Поэтому кругозор даже для детского наблюдения здесь был крайне узок, точнее – односторонен. Неудивительно, если я, с детства отличавшийся природной наблюдательностью, заинтересовался тем, что давало материал для наблюдения. Такой материал я нашёл в своём приходском храме и в лесных чащах. Как только открылась возможность ходить мне одному в храм, так я скоро привык ходить в него очень часто и принимать там участие в пении при богослужении. Зародилась даже любовь к храму: достаточно сказать, что я приходил в него на всякое богослужение, – одинаково и будничный день, как и в праздничный, приходил с первым ударом колокола, одинаково в летнее время, как и в зимнее и осеннее, когда утреня начиналась очень рано, нередко в 2–3 часа утра, при непроглядной тьме на улице; становился я обычно на правом клиросе, именно чтобы использовать свой хороший альт. Всматриваясь в окружающих здесь меня лиц, оглядывая и весь храм, я примечал особенности у каждого служащего, у каждого прислуживающего, у каждого молящегося, одним словом – у всех. Особенно бросалось мне в глаза: кто приходил всегда рано, кто позднее, кто молится усердно, кто совершает богослужение небрежно, наскоро, кто внимательно и кто рассеяно. Всё это я наблюдал преимущественно в то время, когда бывало чтение на клиросе. А во время пения, – всегда, конечно, простого, – я вникал в слова, приучался к напеву, насколько мог, следил за смыслом. Я доселе знаю все более употребительные церковные песни, и это сохранилось у меня от дней детства. Любовь к храму осталась также на всю жизнь, но, к сожалению, в последующие годы прибавилось много лени. Вторым предметом наблюдения служили местные лесные чащи, преимущественно хвойные: сюда я ходил – рубить дрова, собирать грибы и ягоды, ворошить и сгребать сено, так как траву на моей родине косили именно «по кустам» (лиственным) и по лесным «болотам». |
| Вот этой-то искоркой стремления к богообщению и надо дорожить, не давая окружающему мраку погасить ее. Опять повторяю: лучшие наши писатели стремились к Богу, хотя теперь как-то забыли об этом, и студенчество сейчас ничего не читает, а о Шекспире и Пушкине и понятия не имеют. А эти писатели могли поднять их от будничной серой, обыденной жизни и привести к Богу. Впрочем, надо сказать, что такое чтение хотя и может довести до мыслей о Небе, но ведет оно все-таки окольными путями. Лучше же избрать прямую дорогу, которая открыта перед нами, лучше читать творения святых отцов Церкви, Жития святых. Мы должны дорожить искоркой стремления к богообщению, и так дорожить, чтобы окружающий мрак не погасил её. Господи, прости, что окружающий мрак по нашему недосмотру готов эту искорку погасить, а мы этого не предотвращаем. Силы для этого мы должны черпать, читая святых отцов Церкви, Жития святых. Господи, прости нас, что мы этого не делаем. 47. Знания об искусстве искусств – жизни по Боге Кто сидит в гоголевском кресле? Я потому спросил, что с гоголя хочу начать сегодня речь. Его называли помешанным… За что? За тот духовный перелом, который в нем произошел и после которого Гоголь твердо пошел по пути богослужения. Как же это случилось? Господи, мы тоже нуждаемся в духовном переломе, чтобы пойти по пути богослужения. Господи, прости нас, мы часто уклоняемся от пути служения Тебе, Богу нашему, и тогда переживаем духовный упадок и крайне бедствуем. В душе Гоголя, насколько мы можем судить по сохранившимся письмам, а еще больше по рассказам о нем, всегда жила неудовлетворенность жизнью, ему хотелось лучшей жизни, а найти ее он не мог. «Бедному сыну пустыни снился сон…» – так начинается одна из его статей. И сам он, и все человечество представлялось ему в образе этого бедного сына пустыни. Это состояние человека изображено в Псалтири. Там народ Божий, алча и испытывая жажду, блуждал по пустыне, ища града обительного, и не находил его. Так и все мы алчем и жаждем этого града обительного и, ища его, тоже блуждаем в пустыне. |
| То есть отличие только в том, что седален читается дважды. в) при двух малых святых – кондак и икос (если есть) второму святому – седален второму святому – Слава – седален первому святому – И ныне – Богородичен или Крестобогородичен. Все – из Минеи (это указание относится ко всем трем случаям).Обратите внимание, что при двух малых святых после третьей песни идет слишком много гимнографии. Это не случайно, причину вы поймете чуть позже. – уставное чтение Если помните, мы говорили о том, что на будничной утрени при строгом соблюдении устава должно быть четыре чтения. Третье из них находится здесь по 3 песни канона. По окончании уставного чтения начинается 4 песнь. По 6 песни канона – Покрывающий ирмос – Малая ектения – Кондак и икос святому Минеи (а если святых два, то первому, потому что кондак и икос второму святому уже были – по 3 песни канона. И седален ему был там же. И кондак, и икос, и седален второму святому выносятся на 3 песнь канона. Дело в том, что по 6 песни канона, занимающей как бы центральное место в каноне [не случайно на молебне уставном Евангелие читается именно по 6 песни канона], всегда читается только один кондак и только один икос, причем важнейшие на данный день. В дальнейшем мы будем изучать разнообразные соединения служб. В частности, как быть с кондаками и икосами, если на воскресный день попадает память чтимого святого? Какой кондак читать по 6 песни канона? Устав говорит, что воскресный. А если на воскресный день попадает служба двунадесятому Богородичному празднику, там наоборот: по 6 песни будет кондак и икос Богородичному празднику. То есть всегда по 6 песни идет важнейший кондак и важнейший икос и они ни с чем не смешиваются. А все остальное читается по 3 песни – такая, если угодно, иерархия мест в богослужении). – чтение пролога (четвертое уставное чтение). По 8 песни канона – поется стих «Хвалим, благословим, поклоняемся Господеви...» (по окончании последнего тропаря), который сохранился даже в нашем «урезанном» богослужении. Это чудом сохранившийся остаток 8 библейской песни. – покрывающий ирмос – возглашение диакона (или священника): «Богородицу и Матерь света песньми возвеличим!» – песнь Пресвятой Богородице («И поем Честнейшую» – такое выражение часто встречается в Типиконе и других богослужебных книгах. Это, если хотите, terminus mecHnikus, который вы должны знать). По существу это 9 пророческая песнь. |
| Пение всего этого начиналось пред алтарем певцом, за которым следовал народ, подпевавший известные стихи. Праздничное богослужение отличалось от будничного как составом (например тем, что вместо Бог Господь пелось аллилуиа), так и исполнителями: тогда как на будничном пение важнейших частей начиналось певцами, чтецами и иподиаконами, на праздничном — священниками. Иподиаконы выступают главным образом в роли певцов. Чтение почти аналогично по исполнению с пением. Все это признаки так называемого песненного последования, подробные чины которого сохранились от IX и последующих веков, сущность которого и состояла именно в торжественном пении псалмов, антифонов, прокимнов и т. п. небольших стихов, в частых молитвах (широкое участие пресвитера в богослужении) и в народном исполнении разных припевов к псалмам. Это последование, особенно в том виде, как оно представляется настоящим рассказом, имеет много общего с тогдашним западным богослужением. Одною из общих особенностей того и другого, как увидим, являлось немногочисленность песен христианского составления (господство библейского материала): на всем богослужении бывала одна, две таких песни (тропари), гимна. Но богослужение на родине настоящих рассказчиков стоит уже на переходе к позднейшему типу (нынешнему): в нем много последнего рода песен: стихиры, седальны, тропари к канону. Кондаки и каноны Между тем о палестинско-монастырском богослужении рассматриваемой эпохи до нас сохранились сведения и за дальнейшее ее течение — от VIII b. Это греч. «Часослов по уставу лавры св. отца нашего Саввы» (ρολγιον κατ καννα τς λαρας…) в рукоп. VIII–IX b. [ 21 ]. Часослов предназначался для келейного употребления, поэтому не заключает не только всех частей службы (например ектений, возгласов священника), но и некоторых служб, например Утрени. По-видимому, взамен утрени стоит в начале часослова первая кафизма. Затем следуют службы в 1 час дня, в 3, 6, 9, на причащение Преждеосвященными Дарами (соответствует изобразительным), вечерня и служба в 1 час ночи (соответствует повечерию), на которой часослов обрывается. |
| В отношении же важнейших суточных служб — вечерни и утрени — эта особенность Иерусалимского устава проявлялась прежде всего в большем количестве кафисм: их на утрени всегда было на одну более, чем по Студийскому уставу, исключая Великий пост, субботы, воскресенья и праздники, когда число кафисм по обоим уставам было одинаково. Если припомнить, что у восточного иночества была некогда тенденция и к выпеванию всей псалтири каждые сутки (см. выше стр. 294–295 рассказ о посещении Нила синайского Иоанном и Софронием, и стр. 299, «Армянское богослужение»), то и в этой особенности Иерусалимского устава нельзя не видеть большей верности его традициям подвижничества, придававшего такое значение Псалтири (см. выше, стр. 189 и д.). В связи с этим стоит и большее количество стихир и тропарей по Иерусалимскому уставу: последний допускает на Господи воззвах 10 стихир и на каноне обычно 14 и иногда 16 стихов, ирмосов и тропарей, тогда как в Студийских уставах maximum первых 9, а вторых 14, обычно 12. То же нужно сказать и относительно бдений: под влиянием именно подвижнической практики с обычными там всенощными молитвами Иерусалимский устав вместо принятой в древности лишь предрассветной утрени для воскресных дней и праздников ввел бдения для тех и других. Не вне связи с тем же духом подвижничества стояло в Иерусалимском уставе песненное упрощение богослужения: здесь отпадают требования Студийского устава, составлявшие в нем наследие песненного последования, об особенном, мелодическом исполнении кафисм [ 115 ], ипакои и т. п. — Другие особенности Иерусалимского устава зависели от места происхождения его — св. земли. С этой точки зрения в нем получают объяснение литии, которые этот устав требует, как то было в Иерусалимской практике еще в IV–V b. (см. выше стр. 140 и д.), для каждой вечерни и утрени. Родина этого устава, заставлявшая сильнее переживать празднуемые события, сказалась и в том, что Иерусалимский устав кладет между богослужение будничным и праздничным гораздо более резкое различие, чем Студийский. |
| Мы видим, таким образом, что в Иерусалиме по окончании вечерни в собственном смысле затем совершалось нечто, напоминающее нашу литию, от одной из таких литий и происходят наши стиховные стихиры. В более поздних памятниках, например в описании иерусалимского богослужения IX века, у стиховен утренних, по крайней мере, стоит замечание, что здесь совершаются литии на такое-то святое место, коих, кстати сказать, в нынешнем храме Воскресения немало. Чин утрени Чин утрени представляет собой более сложную и запутанную вещь, чем чин вечерни. Как было уже отмечено, он составился из двух чинов – древней полунощницы и древней утрени в собственном смысле, совершавшейся в самом начале дня. Древний порядок первой службы восстановить очень трудно, потому что она теперь слишком осложнена многими вставками и дополнениями, например кафизмами, полиелеем и т.п. Древнюю основу ее составляли 118-й псалом «Блажени непорочнии в пути» и псалом 50. Последний составлял заключение этой службы. Что касается первого, то в Иерусалиме же он употреблялся только на воскресных утренях, на обыкновенных же службах его переносили в новую полунощницу, создавшуюся после объединения древних полунощницы и утрени в одну службу. Что касается иерусалимской утрени в собственном смысле, то она представляет собой, как было сказано, точную копию вечерни: в ней тоже есть три специальных утренних псалма – 148, 149, 150. Затем идет утренний гимн, есть и его добавление «Сподоби, Господи» (что у нас теперь читается только на будничной службе), есть стиховные стихиры, есть даже и заключение наподобие вечернего «Ныне отпущаеши» – «Благо есть исповедатися Господеви». С объединением этих двух служб в одну между ними вставлены были девять библейских песней, образовавших основу того, что впоследствии стало называться каноном. Полунощное богослужение Полунощное богослужение описывается Аквитанкой таким образом: «Ежедневно до пения петухов открываются все двери Воскресения и сходят все монашествующие и parthenae (девственницы), как зовут их здесь. И не только они, но, кроме них, и миряне, мужи и жены, имеющие желание пободрствовать ранее. И с этого часа вплоть до рассвета поются песни и стихословятся псалмы, также и антифоны, и после каждой песни читаются молитвы. Ибо по два или по три пресвитера, также и диакона, ежедневно чередуются с монашествующими и после каждой песни и антифона читают молитвы». Паломница излагает чин полунощного богослужения в общих чертах, умалчивая о начале и конце его и не указывая названий молитвословий, как это обычно бывает в церковных уставах. По ее описанию, поются гимны и псалмы с припевами ипофонически, равно как и антифоны; при каждом гимне читается молитва . Но здесь не упоминается, какие именно поются гимны и псалмы и с какими припевами, а также нет названий и читаемых молитв. Как видно из описания паломницы, строй полунощного богослужения носит характер простоты и чужд был характера стройного, раздельного чинопоследования. |
| В первохристианской Церкви, когда верующих было еще немного и вера их была засвидетельствована и испытана, существовал обычай раздавать после воскресной Литургии Святые Дары верующим, для того, чтобы, унося их к себе домой, они могли ежедневно причащаться; общая, радостная Евхаристия воскресного дня, таким образом, продолжалась в течение всей жизни. Однако, обычай этот прекратился, когда увеличилось число членов Церкви, когда христианство распространилось и неизбежно понизился уровень духовно-напряженной жизни, которой отличались первые христиане, и церковным властям пришлось принять меры, в предостережение возможного злоупотребления Святыми Дарами. На Западе это повело к причащению за ежедневной литургией; — это отличительная черта западной литургической традиции и благочестия, но одновременно и причина значительной перемены в самом понимании Евхаристии, переставшей быть праздничной, праздником Церкви и ставшей неотъемлемой частью дневного круга богослужения; таким образом, были созданы так называемые “частные” мессы, которые в свою очередь все больше и больше изменяли все другие части богослужения. На Востоке, наоборот, основное эсхатологическое, радостное понимание Евхаристии, устремленное к Царству Небесному, никогда не изменялось; и даже в настоящее время Божественная Литургия, по крайней мере в теории, не является одной из служб суточного круга. Совершение Литургии — всегда праздник, и день, когда он совершается, всегда приобретает духовное значение воскресного дня. Мы уже подчеркивали и еще раз повторим, что этот день несовместим с постом, и поэтому Евхаристия не совершается в будничные дни Великого Поста. Таким образом, когда ежедневное домашнее причащение было прекращено, его не заменили на Востоке ежедневным совершением Евхаристии, а возник новый вид причащения — Святыми Дарами, освященными в воскресенье, за праздничным совершением Литургии. Очень возможно, что Литургию Преждеосвященных Даров служили не только Великим Постом, но и в течение других постов церковного года. Но т.к. число праздников, больших и малых, увеличивалось, Евхаристию стали совершать гораздо чаще, и Литургия Преждеосвященных Даров стала характерным отличием одного Великого Поста, и мало-помалу, под влиянием великопостного богослужебного духа, той “светлой печали”, о которой мы уже говорили, она приобрела ту единственную красоту и торжественность, что составляют духовную вершину великопостного богослужения. |
| Вот кратко мы сказали об особенностях службы в праздничные дни. Предоставляя нам шесть дней делать и исполнять свои дела, к которым кто призван, Господь Бог повелел посвящать Ему день седьмой, т. е. воскресный день, а потом и другие праздничные дни. г) Как же должно проводить праздник? Вот наступил праздничный день. С первыми ударами колокола спеши в Божий храм. Довольно для тебя было трудов за неделю. Господь даровал тебе здоровье, силы и помощь в труде. Воздай же благодарение Ему и проси не оставлять и впредь милостью. Что мы такое без Бога и без Его всесильной помощи? «Если Господь не созиждет дома, напрасно трудятся строящие его!» – говорит Слово Божие ( Пс.126:1 ). Не успешен труд без Божиего благословения. Вот почему и нужно обращаться к Господу с усердной молитвой. И как удобно и хорошо делать это во храме! Здесь все едиными устами и единым сердцем возносят свои прошения к Подателю всех благ. Тут от лица Господа возвещается мир и благословение всем, здесь забывается все земное, не говорю уже греховное, и все трудящиеся и обремененные житейскими делами получают успокоение и отдых. Но вот окончилось богослужение. С миром иди домой. Не спеши на житейскую работу. Потрудись еще для души. Если грамотен, почитай божественную и душеспасительную книжку, а неграмотный – послушай читающего. Весьма полезно для души и Господу приятно сделать в праздник какое-либо дело милосердия. Правда, что христианин православный и в будничные дни не должен забывать о делах милости, ибо он знает, что таковыми делами благоугождается Бог , но в праздник это делать удобнее. Свободный от дел, ты можешь навестить больного и послужить ему, печального утешить беседой, нуждающемуся совет дать и нужную помощь оказать и пр. Посудите, братие, сами, что вышло бы для нас, если бы мы все, как один, решились по-Божьи проводить праздники? Прежде всего, мы угождали бы Господу исполнением Его заповеди о праздновании нарочитых дней. А кому же ожидать милостей от Бога, как не боящимся Его и исполняющим заповеди? А для души-то как важен истинный праздничный покой! Пусть она от земных привязанностей, от впечатлений временных и земных, вознесется к небесному, к тому отечеству, где ее ожидает жизнь вечная. Но и для тела разве не требуется покой после трудов? Шесть дней ты делал дела свои в поте лица. Утомились все члены тела. Дай же им покой, а не утомляй их невоздержанием и разгулом. Если имеешь слуг, людей, работающих для тебя, дай им праздничный покой. Пусть они сходят в Божий храм к богослужению, отдохнут от трудов, но и им не дозволяй оскорблять святость праздничного дня пороками. Что же мы получим от этого! В семьях водворится мир, радость и Божия благодать. Тогда не услышишь ни шума, ни брани и не увидишь драк. Это ли не дорогое благо? Представь, что все православные христиане научились бы проводить праздники по-Божьи. Всюду водворились бы желанная тишина и мир. Поистине и дорогое отечество наше счастливее бы стало, да и со стороны поучились бы у нас. |
| Можно делать это с наибольшим удобством, как показал опыт, в воскресные дни после вечернего богослужения тут же, в храме, или же раз в неделю в будничный день в церковном доме, если таковой есть, или в каком-нибудь общественном собрании. Так или иначе, но такие катихизические собеседования безусловно необходимы. Нынешнее время вообще требует, чтобы и обычные проповеди с амвона по праздничным дням не были бы слишком трудны для понимания, а отличались бы возможно большей простотой и доступностью: нельзя же питать твердою пищею тех, кто способен принимать только млеко, а теперь таких большинство. Разумно ли будет говорить ученые и глубокие проповеди, удовлетворяя этим нужды ничтожного меньшинства, а большинство оставлять без духовного насыщения? Вот почему в наше время каждый пастырь-проповедник непременно должен быть хорошим катихизато-ром и этой катихизации посвящать возможно больше времени всюду и при всех обстоятельствах — и в храме и на дому, и во время богослужения и во внебогослужебные часы. Проповедь на современные темы (публицистическая) Наряду с омилией — словом, почерпающим свое содержание из идеи церковного года, и катихизическим поучением существует еще четвертый вид проповеди, который служит как бы восполнением их. Это так называемая проповедь публицистическая, которая берет своей исходной точкой запросы современности. Этот вид проповеди имеет то основное отличие от первых трех видов, что там коренным источником и исходной точкой служит Слово Божие и вера Церкви, а здесь исходной точкой являются те настроения, которые проповедник замечает в современной жизни, заблуждения, недостатки и пороки, которые он наблюдает в окружающей среде и против которых он направляет свое учительное слово. Законность и необходимость такой проповеди совершенно очевидна. Мало, если проповедник занимается только изъяснением Слова Божия и учения Церкви. Как мы раньше говорили, каждая проповедь должна иметь в виду духовные нужды слушателей. Плохо, если проповедник разглагольствует на кафедре сам по себе, о чем ему заблагорассудится, не вникая в духовные потребности слушателей. |
|
|
