| Не смущаясь нуждой, прилежно, послушно, не сердясь, когда его, маленького сложением, обижали старшие однокашники, прошел он курс учения в Орловском духовном училище и в Севской семинарии, изучив и языки – французский и немецкий, в которых потом совершенствовался для научных работ. Когда отец вздумал его женить, решил «схитрить». При посещении невест, он, по его же словам, притворялся батраком, намеренно замарывая руки грязью и дегтем, и отпугивал их. Назначенный учителем семинарии, он в 1798 г. принял постриг с именем столь почитавшегося им святого Филарета Милостивого. В следующем году, без всякого предупреждения, он, сослужа иеродиаконом, был рукоположен в иеромонахи и вскоре назначен инспектором Орловско-Севской семинарии. Через три года он там же стал ректором, сначала в сане игумена, а вскоре архимандрита. С этого времени и начались его великия скорби. Настали оне тогда, когда состоялось постановление Синода о перенесении местопребываний епархиальных архиереев в губернские города. Преосвященный Досифей, пользуясь поддержкой митр. петербургского Амвросия, задерживал свой отъезд из Севска в Орел. Архим. Филарет, считая это вредным для дела, написал об этом митр. Амвросию, чем вызвал страшный гнев еп. Досифея. Тот заключил его в одну из башен архиерейского дома и едва не наказал батогами. Владыка Филарет, впоследствии, с осуждением относился к своему поступку, говоря: «да, и я когда-то был больно боек, думал тягаться с архипастырем, но Господь научил меня смирению». Еп. Досифей всячески преследовал его и порочил в письмах, отправляемых в столицу, настаивая на переводе его в такой город, где он с жалостью вспоминал бы о Севске. Таковым местом и оказалась Уфа, куда архим. Филарет был переведен. Тамошний еп. Августин, друг еп. Досифея, подвергал нового ректора семинарии еще большим и изощренным оскорблениям, унижая его даже перед педагогическим персоналом и учениками. Правда, на последних это не действовало, т. к. они сразу оценили и полюбили своего начальника, умевшего соединять справедливую требовательность с доброй отзывчивостью, основанной на понимании каждого из своих питомцев. |
| Н.К. Гаврюшин Часть II. Портреты. Раздел 1 Тайна «внутреннего Креста»: святитель Иннокентий (Борисов) «А находились еще и такие легкомысленные, опрометчивые судьи, которые произносили Иннокентию приговор осуждения». М. П. Погодин В 1811 году в журнале «Друг юношества» орловский помещик, сенатор И. В. Лопухин опубликовал свой «Разговор между двумя приятелями о сердечной перемене», посвятив его архиепископу Орловскому Досифею (Ильину) с прямо выраженным пожеланием: «для употребления в Вашей Севской семинарии». Сам характер посвящения не оставляет сомнений в особо доверительных отношениях между Лопухиным и орловским святителем. И это дает основания полагать, что взгляды известного мартиниста не могли так или иначе не сказываться на круге чтения учащихся духовной школы в течение того времени, которое преосвященный Досифей находился на орловской кафедре (1798–1817). Годом позже в Севской семинарии появился студент Иван Борисов – будущий святитель Иннокентий (1800–1857), в богословском творчестве и церковном служении которого это учебное заведение оставило неизгладимый след, как, впрочем, и у учившегося там десятилетием ранее известного философа А. Галича, адресата двух стихотворных посланий Пушкина. О «Картине человека» этого мыслителя Иннокентий отозвался как об одной из лучших философских книг 165 … В пору обучения в семинарии Ивану Борисову довелось приобщиться ко второй волне мартинистских влияний на русскую духовную книжность, и в ней он нашел немало для себя полезного, особенно в отношении понимания внутреннего человека... Конечно, тогда многие зачитывались мистическими писателями и проникались духом внутреннего христианства, но как по-разному раскрывали его в своем творческом и общественном служении! Сам будущий святитель достаточно выразительно говорит в своих лекциях о том значении, которое, по его убеждению, сыграло в истории духовного просвещения Новиковское общество. Оно, по его словам, «занималось сочинением и переводом полезных книг; напр., оно перевело Арндта – Путешествие к вечности благочестивой души, издало сочинение Ураний, или Слепец, под которым разумеется падшее состояние человека, и мн. др. Вообще, в то время начал было веять дух живой; но это веяние скоро прекратилось и заменилось духом порчи, и общество этих писателей рассеялось» 166 . |
| На полное содержание студента полагалось в год 85 руб. 71 ½ коп. Со времени же начала Крымской войны – с 1858 года цены на все жизненные потребности возвышались постепенно и, в последние годы той же войны, достигали степени весьма значительной. Хотя, по особенному ходатайству, прибавлено было к сказанной сумме ещё по 14 руб. 28 1/2 коп., но и этой суммы в 100 руб., уже было недостаточно. По этому поводу и выразилась, разумеемая нами, сторона благодетельных действий А. Антония, совершавшихся им в тайне. Нам приводилось знать это ещё в своё время при непосредственных отношениях к делам экономии и к самому эконому; а затем был один случай вызвать и самого покойного влад. Антония к признанию и подтверждению действительности. Впрочем, это же самое прояснилось для нас ещё при самых начальных приёмах у высокопр. Митрополита Филарета, о которых была уже речь в своём месте. Узнав из моих рассказов, что я поступаю в Академию уже после восьмилетней служебной светской жизни, высокопр. Филарет, помню как теперь, сначала рассказал и о себе, как будучи уже Префектом Севской Семинарии, он тоже посылал прошение к тогдашнему Московскому Митрополиту Платону о дозволении ему поступить учиться в бывшую образцовую Троицкую Семинарию 240 . Но я ведь, говорил он, был монах, – это другое дело... А вот как-то ты, мой земляк, станешь привыкать к академической жизни. У нас брат, сказать по правде, не больно привадно житьё-то студентов, хотя для них – молодых людей, не испытавших ещё свободной жизни, ничего, хорошо. Ну, а для тебя-то не больно будет по вкусу, начиная со здешних галушков (по уфимски тоже, что салма татарская, только гораздо крупнее) и продолжая коржами и фасолью 241 . Благо, что вон и он-то (покойный влад. Антоний в эти минуты занят был чем-то за особым столом) такой Ректор добрый и заботливый; да и я то его постоянно и прошу и понукаю, чтобы он всячески радел о студентах. Я вижу и сам, что на казённые-то суммы не всё можно сделать, что нужно и хотелось бы. Потому-то, слава Богу, мы с ним помаленьку поправляем дело. |
| 2336 Шведский король Густав IV, непримиримый враг Наполеона, был недоволен Россией и Пруссией за Тильзитский мир и выслал в 1808 г. их посланников из Стокгольма. По этому поводу началась у России война с Швецией, окончившаяся Фридрихсгамским миром (5 сент. 1809 г.), по которому Финляндия перешла во владение России. 2337 Письмо это написано на одном листке с предшествующим, чем надо объяснять отсутствие на первом даты. 2338 Одновременно с студентами М. Академии были вызваны три студента из Петербургской. Об одном из последних здесь и идет речь. 2340 Борисов (1800–1856); Архиепископ Херсонский, тогда состоявший бакалавром С.-Петерб. Дух. Академии. 2345 Протоиерей Ф.А. Голубинский, известный профессор философии в Москов. Дух Академии († 1851 г.). 2346 Александр Иванович Галич воспитывался первоначально в Севской Духовной семинарии, а потом – Педагогическом Институте, довершил свое образование в Гельштете и Геттингене. При открытии С.-Петербурского Университета (8 февр 1819 г.) ему было поручено преподавание Истории Философии. В 1821 г., когда постигла С.-Петербургский Университет известная катастрофа (см. о ней в «Материалах» Сухомлинова М.И., в Чтенияхъ Моск. Общ. Ист. и Др. Рос: «Дело о С.-Петерб. Универс. в 1821 г. » за 1861 г. кн. 3, у Григорьева В.В. «Импер. С.-Петерб. Университет в течение первых пятидесяти лет его существования»), Галич должен был приостановить чтение лекций. В 1821 г он совсем был уволен от должности, с оставлением, впрочем, при Университете «для занятия какою-либо другою должностью». Но других должностей, предлагавшихся ему, он не принял и оставался без дела, терпя большую нужду, до самой смерти, которая постигла его в крайне бедственном положении, в 1848 г. 2347 Антон Антонович Дегуров, француз по происхождению. Настоящая его фамилия Dugour, в Дегурова же он преобразился со вступлением на русскую службу, в 1806 г. Здесь сначала был профес. Харьковск. Универ. затем с 1917 г. – Глав. Педагог. Института, в котором оставался и после преобразования его в Университет. В 1825 г. избран на должность ректора, которую занимал до преобразования университета в 1835 г. В этом году вышел в отставку. Писал он только на франц. языке, а русским совершенно не владел. Ск. в 1849 г. |
| Смотря на эти удостоения степени Доктора, кто-либо подумает, – какие же могли быть особенные достоинства Архимандрита Филарета в учёном собственно отношении, чтобы получить высшую степень Доктора, когда он не был даже и профессором Академии, а так же не известен был и на литературном поприще?! Думать так позволительно, особливо когда известно, что Докторство давалось в последующее время почти исключительно за учёные труды, относящиеся притом к таким систематическим богословским сочинениям, которые могли бы быть приняты в учебник или в пособие преподавания в духовных заведениях, или когда в настоящее время требуется от докторантов представление особого, возможно-капитального, научного труда. Но, во-первых зная то, с какой похвалой отозвался об Архимандрите Филарете Митрополит Платон, когда выслушал его приветственную речь в Севской Семинарии, и вообще с какой ревностью занимался Филарет науками по преимуществу богословскими как в бытность свою в Севске, так и в Уфе и Тобольске, – было бы несправедливо отнимать от него учёное достоинство по тогдашнему состоянию духовного просвещения. К тому же мы скоро увидим ясное доказательство учёности Архимандрита Филарета – именно в бытность его Ректором Профессором МДА в 1814–1819 г., где он из академических лекций своих составил полную систему Догматического Богословия (бывшую даже на рассмотрении в Комиссии Духовных училищ), и также часть толкований по Св. Писанию В. Завета. Во-вторых, докторство Богословия по самому статуту назначалось не за одни собственно учёные достоинства лица, но и за то, что означено на самом докторском кресте, именно: Иже сотворит и научит, сей велий наречется в царствии небесном ( Мф. 5:19 ). Потому-то и в Уставе было сказано: «никакое совершенство сочинения не должно доставлять звание Доктора Богословия тому, кто чистым и неукоризненным образом жизни не засвидетельствовал о себе вышнего звания быть учителем христианским». В этом же последнем отношении кто усомнится в истинных достоинствах в Бозе почившего, дающих ему неоспоримое право на Докторство?! С другой стороны все звания и знаки отличия, сколько составляют награду за труды или свидетельство о достоинствах отличаемого, столько же имеют (особенно в самом начале их установления) – значение поощрения и возбуждения большей готовности и ревности к дальнейшим трудам и успехам. Весьма интересно и даже поучительно привести здесь слова из благодарственной речи, говорённой именно на эту тему, – собранию Конференции одним из ново-произведённых магистров, (воспитанников первого курса Санкт-Петербургской Духовной Академии) – Георгием Постниковым 188 . |
| И подобное же философское возбуждение переживало в те годы студенчество в Киевской академии, куда из Петербурга был переведен Иннокентий ректором. «Философия во всей ее силе нужна в Академии», писал Иннокентию Скворцов. «Это потребность века и без нее учитель Церкви не будет иметь важности перед своими учениками…» Конечно, не следует переоценивать сознательность и ответственность этих философических увлечений и штудий. Многие «усваивали» начала идеализма только из чужих уст, в живой речи и споре. Иные только «переворачивали» немецкие книги (выражение Погодина о себе самом). И тем не менее философское настроение создавалось. Русская душа воспитывалась в этой стихии немецкого идеализма… Любопытно, что первые проповедники философского идеализма все вышли из духовной школы, дореформенной, — Велланский из Киевский академии, Галич из Севской семинарии, Павлов из Воронежской. И впоследствии из Духовных академий долгое время выходили и университетские профессора философии, — прот. Ф. Сидонский (1805–1873) и позже Μ. И. Владиславлев в Санкт-Петербурге, П. Д. Юркевич в Москве, позже Μ. Μ. Троицкий там же (оба из Киевской академии), архим. Феофан Авсенев, О. Новицкий (1806–1884), С. С. Гогоцкий (1813–1889) в Киеве, И. Михневич (1809–1885) в Одессе, в Ришельевском лицее… Именно в духовных академиях русская философская мысль впервые ответчиво встречается с немецким идеализмом. Преподавание философии здесь было обширным. И только в духовных школах философия, как предмет преподавания, ускользнула от погромов и запретов Николаевского времени, когда из университетов эта «мятежная наука» бывала и вовсе изгнана (в 1850-м году, в управление кн. Пл. А. Ширинского-Шихматова)… В Академиях за XIX-ый век сложилась своя философская традиция. В особенности так вышло в Московской академии, где за все столетие (до начала последней войны) сменилось, собственно, всего только три философских преподавателя, — о. Феодор Голубинский (1818–1854), В. Д. Кудрявцев (1854–1891), Алексей Ив. Введенский (1888–1912), — единая линия религиозного идеализма, связанного всего более с Якоби и еще с идеалистическим теизмом разных стилей, от Баадера до Лотце. Создавалась обстановка философской наблюдательности и свободы, это чувствовалось и отражалось и в собственно богословской работе. Проблема «философии и богословия» ставилась достаточно остро и откровенно. И задача «оправдать веру отцов» в целостном религиозно-философском мировоззрении ставилась перед каждым… |
| И подобное же философское возбуждение переживало в те годы студенчество в Киевской академии, куда из Петербурга был переведен Иннокентий ректором. “Философия во всей ее силе нужна в Академии,” писал Иннокентию Скворцов. “Это потребность века и без нее учитель Церкви не будет иметь важности перед своими учениками...” Конечно, не следует переоценивать сознательность и ответственность этих философических увлечений и штудий. Многие “усваивали” начала идеализма только из чужих уст, в живой речи и споре. Иные только “переворачивали” немецкие книги (выражение Погодина о себе самом). И тем не менее философское настроение создавалось. Русская душа воспитывалась в этой стихии немецкого идеализма... Любопытно, что первые проповедники философского идеализма все вышли из духовной школы, дореформенной, — Велланский из Киевский академии, Галич из Севской семинарии, Павлов из Воронежской. И впоследствии из Духовных академий долгое время выходили и университетские профессора философии, — прот. Ф. Сидонский (1805—1873) и позже М.И. Владиславлев в Санкт-Петербурге, П. Д. Юркевич в Москве, позже М.М. Троицкий там же (оба из Киевской академии), архим. Феофан Авсенев, О. Новицкий (1806—1884), С. С. Гогоцкий (1813—1889) в Киеве, И. Михневич (1809—1885) в Одессе, в Ришельевском лицее... Именно в духовных академиях русская философская мысль впервые ответчиво встречается с немецким идеализмом. Преподавание философии здесь было обширным. И только в духовных школах философия, как предмет преподавания, ускользнула от погромов и запретов Николаевского времени, когда из университетов эта “мятежная наука” бывала и вовсе изгнана (в 1850-м году, в управление кн. Пл. А. Ширинского-Шихматова)... В Академиях за XIX-ый век сложилась своя философская традиция. В особенности так вышло в Московской академии, где за все столетие (до начала последней войны) сменилось, собственно, всего только три философских преподавателя, — о. Феодор Голубинский (1818—1854), В. Д. Кудрявцев (1854—1891), Алексей Ив. Введенский (1888—1912), — единая линия религиозного идеализма, связанного всего более с Якоби и еще с идеалистическим теизмом разных стилей, от Баадера до Лотце. Создавалась обстановка философской наблюдательности и свободы, это чувствовалось и отражалось и в собственно богословской работе. Проблема “философии и богословия” ставилась достаточно остро и откровенно. И задача “оправдать веру отцов” в целостном религиозно-философском мировоззрении ставилась перед каждым... |
| 203 Вот все, что требовалось от кандидатов священства при митрополите Тимофее. Нисколько не строже и не обширнее требования эти были и при преемнике Тимофея, Амвросии Зертис-Каменском. Уже при Платоне, преемнике Амвросия, поставлено было требование, чтобы благочинные представляли на священнические и диаконские места «преимущественно из ученых». 204 Так-как при Платоне, как мы увидим, весьма процветали два духовно-учебные заведения: Московская Славяно-греко-латинская академия и Троицкая семинария, число воспитанников которых простиралось при нем более, чем до тысячи человек, то понятно, что этому требованию при нем легче было удовлетворять, чем при его предшественниках; поэтому и не учившимся в школах кандидатам священства, естественно, должно уже было являться с большими познаниями, чем прежде, потому, что на те же места, которых они добивались, можно было найти ученого кандидата. Не строже были требования научных познаний от кандидатов священства и в других епархиях. В Севской, например, епархии Кирилл Фриолинский поручил испытывать посвящающихся в стихарь в чтении, пении, знании церковного устава, письме и даже в знании катехизиса Гавриилу Добрынину, 205 который сам не был ни в какой школе. Понятно, что священнослужители с такими штатами были плохими пастырями, особенно при такой императрице, которая часто проявление пастырской ревности называла фанатизмом и которая от духовенства требовала прежде всего, чтобы оно само было свободно от суеверий и старалось искоренить их в народе. Поэтому, приведенное выше выражение Екатерины о необходимости заведения школ не должно было быть пустой фразой: если она действительно заботилась об уничтожении невежества среди духовенства, то должна была употребить самое действительное средство – распространение образования среди духовенства. Посмотрим же, что Екатерина сделала для духовных школ. В первую половину XVIII века все школы, в том числе и духовные, носили характер чисто ремесленный: целью их было обучить своих питомцев какому-либо специальному ремеслу, сделать их мастерами какого-либо дела, например, выучить читать книги, относящиеся до богослужения. |
| Амфитеатров Яков Косьмич родился 1802 года Орловской губернии, кромского уезда в селе Высоком, где отец его был сначала причётником, и через 25 лет церковнослужительской службы священником. На седьмом году от рождения, Яков Космич начал учиться русской грамоте, под руководством своего дедушки. Жалея внучка, почтенный старец не слишком заботился о том, чтобы поскорее окончить домашнее учение и старался длить его, сколько возможно, чтобы дитя, по его понятию, укрепилось и возмужало, для перенесения многотрудной семинарской жизни. Счастливому баловню свободной жизни предстояла бурса. «Больно вспомнить, говорит товарищ и родственник нашего учёного, о прежней Севской семинарии! В ней воспитывалось около двух тысяч детей. Семинария эта была на расстоянии от города около 300 саженей, окружённая со всех сторон болотами, в то время непроходимыми, свирепствовавшими лихорадками и сильными горячками. Сколько детей здесь померло! Сколько вышло их с хроническими болезнями!» Не мудрено, что дедушке тяжело было отпустить любимого своего внучка почти на верную смерть; от того-то более четырёх лет держал он его при себе, занимая Часословом и Псалтырем. Но время уходило, и ребёнку пора было поступить в училище. Сентября 5 1814 года Яков Косьмич принят был в семинарию, в низшую Элементорию, где преподавались латинская и русская грамматики, но более всего обращаемо было внимание на чистописание, почему и наставники особенно отличались искусством в последнем деле. Обратив на себя благосклонный взор педагогов, Яков Косьмич в следующем же году, не в пример прочим, переведён был прямо в третий класс, именовавшийся Грамматикою. Такой лестный переход потребовал от питомца больших усилий; ему показалось мало сравняться с своими новыми товарищами; он захотел опередить их, – и «резвое дитя,» любившее игры, принялось за работу, и через полгода сидело уже на втором месте, в звании цензора. В 1816 году Амфитеатров переведён был в Синтаксис, и хотя научные предметы здесь были те же, что и в прежнем классе: но воспитанники, по запискам наставников, уже знакомились с правилами словосочинения, и чрез постоянные оккупации получали навык излагать чужие мысли приличными фразами и выражениями. |
| Иннокентий (Иван Алексеевич Борисов), архиепископ херсонский, знаменитый проповедник и ученый, род. 15 декабря 1800 г., умер 26 мая 1857 г. Сын священника г. Ельца, он обучался сначала в Воронежской, потом в Севской семинариях, в 1823 г. окончил курс в Киевской духовной академии первым магистром и был тогда же назначен инспектором и профессором Петербургской семинарии и ректором Петербургского духовного училища. 10 декабря 1823 г. он постригся в монашество и занял кафедру богословских наук в Петербургской духовной академии, был в ней инспектором, членом правления, конференции и духовно-цензурного комитета, в 1826 г. сделан архимандритом, в 1829 г. возведен в степень доктора богословия. 27 августа 1830 г. назначен ректором Киевской духовной академии; 21 ноября 1836 г., возведен в сан епископа чигиринского, викария киевской епархии, 1 марта 1841 г., перемещен на епископскую кафедру в Вологду; 31 декабря того же года сделан епископом харьковским, 15 апреля 1845 г. возведен в сан архиепископа; наконец, 24 февраля 1848 г. перемещен на епархию херсонскую, где и скончался. Еще будучи студентом, он изумлял всех замечательною даровитостью. Хотя в состав первого курса только что преобразованной (в 1819 г.) Киевской академии поступили лишь самые лучшие воспитанники из семинарий киевского округа, по самому строгому выбору, тем не менее студент Борисов настолько превосходил всех своих товарищей успехами, что, по их собственному отзыву, написав в разрядном списке первым Борисова, следовало пять-шесть мест оставить пустыми и потом уже писать прочих. Семестровые сочинения он писал, после предварительного обдумывания, прямо набело, и тем не менее они были настолько хороши, что три его ученые трактата и четыре его проповеди , вместе с некоторыми другими работами его товарищей, были изданы на счет Академии в книге «Собрание опытов первого курса студентов Киевской духовной академии» (Киев, 1824 г.). Исправно слушая лекции профессоров Академии, состав которых в то время был очень хорош, и исполняя все обязательным для студента работы, молодой Иван Борисов самостоятельно изучал новейшую германскую философию и читал о ней лекции своим товарищам, увлекавшие их, пожалуй, более, чем чтения профессоров, изучал новейшее западное богословие, о котором лекций в Академии не читалось, особенно же усердно знакомился с произведениями великих церковных ораторов запада. |
|
|
