| Но Годунов, как бы не страшась Бога, тем более страшился людей, и еще до ударов Судьбы, до измен счастия и подданных, еще спокойный на престоле, искренно славимый, искренно любимый, уже не знал мира душевного; уже чувствовал, что если путем беззакония можно достигнуть величия, то величие и блаженство, самое земное, не одно знаменуют. Первою знаменитою жертвою подозрения и доносов был тот, с кем Годунов жил некогда душа в душу, кто охотно делил с ним милость Иоаннову и страдал за него при Феодоре – свойственник Царицы Марии, Бельский. Спасенный Годуновым от злобы народной во время Московского мятежа, но оставленный надолго в честной ссылке, – снова призванный ко двору, но без всякого отличия, и в самое Царствование Бориса удостоенный только второстепенного думного сана, сей главный любимец Грозного, считая себя благодетелем Годунова, мог быть или казаться недовольным, следственно виновным в глазах Царя, имея еще и другую, важнейшую вину за собою: он знал лучше иных глубину Борисова сердца! В 1600 году Царь послал его в дикую степь строить новую крепость Борисов на берегу Донца Северского, без сомнения не в знак милости; но Бельский, стыдясь представлять лицо уничиженного, ехал в отдаленные пустыни как на знатнейшее Воеводство, с необыкновенною пышностию, с богатою казною и множеством слуг; велел заложить город своим, а не Царским людям; ежедневно угощал стрельцов и Козаков, давал им одежду и деньги, не требуя ничего от государя. Следствием было то, что новую крепость построили скорее и лучше всех других крепостей; что делатели не скучали работою, любя, славя начальника; а Царю донесли, что начальник, милостию прельстив воинов, думает объявить себя независимым и говорит: «Борис Царь в Москве, а я Царь в Борисове!» Сию клевету, основанную, вероятно, на тщеславии и каком-нибудь неосторожном слове Бельского, приняли за истину (ибо Годунов желал избавиться от старинного, беспокойного друга) – и решили, что он достоин смерти; но Царь, хвалясь милосердием, велел только взять у него имение и выщипать ему всю длинную, густую бороду, избрав Шотландского хирурга Габриеля для совершения такой новой казни. Бельский снес позор и, заточенный в один из Низовых городов, дожил там до случая отмстить неблагодарному хотя в могиле. Умный, опытный в делах государственных, сей преемник Малюты Скуратова был ненавистен Россиянам страшными воспоминаниями своих дней счастливых, а иноземцам своею жестокою к ним неприязнию, которою он мог гневить и Бориса, их ревностного покровителя. Мало жалели о старом, безродном временщике; но его опала предшествовала другой, гораздо чувствительнейшей для знатных родов и для всего отечества. |
| Подолье страшно опустошаемо было крымскими татарами. В каждый набег они уводили с собой множество пленных. Там опустошительные набеги продолжались во все XV и XVI столетия. Русь и Подолье опустошены были до такой степени, что превратились почти в пустыню. 62 Брестская земля – Полесье от Бреста к югу до Влодавы и на восток по обеим сторонам Припяти до Днепра, и Подляшье от Менджиреца и Белы, простираясь к северу между Мазовией и Трокским воеводством до Августова, еще с IX века находилась под властью русских князей, которые утвердили здесь свою власть, частью покорив и частью потеснив ятвягов и литовцев, и построили в ней города: на Полесье Брест, Слоним (упом. в XI в.), Гродно (упом. в 1197 г.), Волковыск, Кобрин (упом. в XIII в.); а на Подляшье: Мельник, Дрогичин, Бельск, Брянск и Сураж (упом. в XIII в.). – Брест над Бугом приобрел значение центра в этом крае и был княжеским городом; но в 1171 г. Брестское княжество присоединено к Владимирскому. Роман волынский, и потом галицкий, защищал их от соседей, литовцев и ятвягов, и часто бывал в Бресте. Брестяне любили его и по смерти его призвали к себе в 1209 г. из Кракова вдову его с сыном Васильком. Сделавшийся потом галицко-владимирским князем, брат Василька, Даниил часто воевал с ятвягами, присоединил все Полесье и часть Подляшья с Дрогичином, Бельском и др. к своей державе и в 1253 г. венчался в Дрогичине королевским венцом. Преемники Даниила удерживали за собой эти северные окраины его державы. Племянник Даниила, Владимир Василькович, построил Каменец на Льсне и укрепил Брест, Бельск и другие города, построил в Каменце и Вельске церкви и снабдил их богатыми утварями. 63 В первой половине XIV века (около 1337 г.) литовские князья завладели Брестской землей. В ней княжил сын Гедимина Кейстут. Вступивший после Ольгерда на великокняжеский престол, старший сын его Ягайло, начал войну с дядей, но был побежден. После того Ягайло предательски пригласил Кейстута к себе в Крев, посадил в темницу и приказал своим слугам задушить старика. Сыну Кейстута Витовту, владевшему княжеством Трокским и Жмудским, угрожала та же участь, но он, переодевшись в женское платье, успел уйти из виленской тюрьмы. В 1385 г. он согласился на условия, предложенные ему Ягайлом и получил в удел свою отчину – Берестье и Подляшье, именно Брест, Дрогичин, Сураж, Каменец, Бельск и Волковыск. Витовт удержал их за собой и после того, как в 1392 г. занял престол великого княжества литовского. В 1446 году великий князь литовский Казимир Ягеллович, перед тем как принять мольскую корону, чтобы не ставить Буга границей между Польшей и Литвой, отделил от Польши Ломазы и Палюбичи с многими селами на левом берегу Буга и присоединил их к Бресту. В 1501 г. образовано было Подляшское воеводство, а по присоединении его в 1569 г. к Польше, образовано Бресто-литовское воеводство, с поветами Брестским, Пинским и Кобринским. |
| Николай Богданов-Бельский «Устный счет» Один из тех, в котором татевская школа раскрыла эти силы, – художник Николай Богданов-Бельский (1868–1945). Благодаря Сергею Александровичу способный мальчик, незаконный сын батрачки, который даже и фамилию-то получил от крестившего его священника (Бельский – псевдоним, взятый взрослым уже художником по названию уезда), поступает сначала в иконописную мастерскую Троице-Сергиевой лавры, затем в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Свято сохранив в сердце благодарность учителю, Николай Богданов – действительный член Императорской академии художеств (!) – стал своего рода летописцем его школ и той деревенской жизни, в которую эти школы были вписаны. Кстати, широко известная картина Богданова-Бельского «Устный счет» говорит о той атмосфере, которая создавалась в школах Рачинского. Вероятно, действие происходит во время дополнительных послеобеденных занятий. Ученики не сидят за партами, они свободны в передвижении; и в то же время – все они глубоко сосредоточены на предложенной задаче, каждый хочет поскорее порадовать Сергея Александровича (который тоже изображен на полотне) правильным ответом. Протоиерей Александр Васильев с наследником российского престола Нельзя не сказать еще об одном воспитаннике Сергея Рачинского – протоиерее Александре Васильеве. Деревенский мальчик-сирота был одним из тех, кого школа Рачинского направила на духовную стезю. «Ничто не может быть разительнее, отраднее той внутренней метаморфозы, – писал Рачинский Василию Розанову в феврале 1894 года, – которой подвергаются хорошие мои ученики, меняя пиджак на рясу. Это явление, столь же любопытное и наглядное, как превращение куколки в бабочку, всегда радует меня в качестве натуралиста, как экспериментальное доказательство действительности таинства священства». Так вот, «вылетев из куколки», окончив Вифанскую духовную семинарию и затем Санкт-Петербургскую духовную академию, Александр Васильев по рукоположении своем энергично продолжал и развивал еще одну миссию своего учителя: дело трезвости (подробнее об этом ниже). Создавая общества трезвости в рабочих слободках – там, где по праздникам даже куры во хмелю, – отец Александр обрел широкую известность в России и был приглашен в царскую семью. С 1910 года он законоучитель и духовник царских детей, с 1914 – и царственных родителей. В августе 1918 года протоиерей Александр Васильев, отец шестерых детей, был арестован, в октябре – расстрелян в бессудном порядке красного террора. |
| Вооруженность Сиблага в области сельского хозяйства: тракторов – 349, комбайнов – 105, автомашин – 120. В промышленных подразделениях Сиблага организованы разнообразные виды производства – швейное, шубо-пошивочное, пенько-джутовое, валяльно-войлочное, деревообрабатывающее, лесозаготовки, производство стройматериалов и др., выпускающие товарной продукции на 116 мил. рублей (в отпускных ценах). Особенностью Сиблага является наличие в его управлении крупнейшего в системе ГУЛАГа пошивочного предприятия – Яйской швейной фабрики, выпускающей в год продукции на 102 мил. руб. и являющейся базой по изготовлению для нужд ГУЛАГа предметов вещевого довольствия для заключенных Фабрика оснащена 775 швейными машинами и, утилизируя отходы, выпускает, кроме основного производства, 300 тонн ваты. Средне-Бельский лагерь Лагерь расположен в Амурской области в 7 километрах от ст. Ср. Белая Амурской ж.д. и имеет два земельных массива: Средне-Бельский и Тамбовский; первый находится в районе ст. Средне-Белая, второй – в Тамбовском районе Амурской области, в 90 километрах от ст. Средне-Белая и в 40 километрах от г. Благовещенска. Территория лагеря составляет 18175 га, в том числе удобной земли – 15452 га, из них пашни – 11624 га. Территория лагеря представляет в большей своей части спокойную степь, с редкими колками кустарников и деревьев. В сельском хозяйстве преобладают два направления: овоще-картофельное и животноводческое. Поголовье скота насчитывает 2929 голов, в том числе: кр, рогатого скота – 801 голова, свиней – 1600 голов, лошадей – 526 голов; план по сдаче мясо-продукции в 1940 г. – 2398 цнтн. Валовой сбор продукции растениеводства в 1940 г. (в цнтн.): зерновых – 416350 цнтн., картофеля – 275820 цнтн., капусты – 76320 цнтн., прочих овощей – 92290 цнтн. В 1940 году Средне-Бельский лагерь должен стать важнейшей базой выращивания картофеля и овощей на Дальнем Востоке: количество парниковых рам возрастает до 50000 штук (против 8000 в 1939 году), валовой сбор овощных культур должен составить около 440 тысяч центнеров против 150 тысяч цнтн. в 1939 году. |
| Это оказалась прелестная, крытая голубым плюшем и с бронзовыми застежками книга, с золотыми кантами, с разноцветными страницами. В правом углу на бронзовой же доске было четко награвировано: «Незабвенной и дорогой нашей заступнице и наставнице Fraulein Гертруде Генинг от горячо ее любящих девочек». В середине был вензель Кис-Кис. Каждая из нас должна была оставить след на красивых листах альбома, и каждая по очереди брала перо и, подумав немного, нахмурясь и поджав губы или вытянув их забавно трубочкой вперед, писала, тщательно выводя буквы. Краснушка, следившая из-за плеча писавшей, только отрывисто изрекала краткие замечания: «Приложи клякс-папир… тише… не замажь… Не спутай: е, а не е… ах какая!.. Ну вот, кляксу посадила!» — пришла она в неистовство, когда Бельская действительно сделала кляксу. — Слижи языком, сейчас слижи, — накинулась она на нее. И Бельская не долго думая слизала. Лишь только надписи были готовы, Краснушка на весь класс прочла их. Тут большею частью все надписи носили один характер: «Мы вас любим, любите нас и будьте с нами до выпуска», — и при этом прибавление самых нежных и ласковых наименований, на какие только способны замкнутые в четырех стенах наивные, впечатлительные девочки. Не обошлось, конечно, без стихов. Петровская, к величайшему удивлению всех, написала в альбом: Бьется ли сердце, ноет ли грудь, Скушай конфетку и нас не забудь. — Ну уж и стихи! — воскликнула Федорова, заливаясь смехом. — А ты, Нина, тоже напишешь стихи в альбом? — спросила Бельская. — Нет, — коротко ответила княжна. Я невольно обратила внимание на надпись Нины. «Дорогая Fraulein, — гласили каракульки моего друга, — если когда-нибудь вы будете на моем родимом Кавказе, не забудьте, что в доме князя Джавахи вы будете желанной гостьей и что маленькая Нина, доставившая вам столько хлопот, будет рада вам как самому близкому человеку». — Как ты хорошо написала, Ниночка! — с восторгом воскликнула я и недолго думая, взяв перо, подмахнула под словами княжны: «Да, да, и в хуторе под Полтавой тоже. |
| «Несколько лет тому назад бежал из Литвы в Московию некто князь Василий Бельский: когда его друзья долго удерживали его молодую супругу, на которой он недавно женился (ибо они думали, что он опять вернется из любви и тоски по молодой жене), Бельский отдал дело об отсутствии жены на решение митрополита и митрополит, посоветовавшись, сказал ему: „так как не твоя вина, а скорей вина жены и родственников ее, что тебе нельзя жить с нею, то я даю тебя, снисхождение закона (legis gratiam tibi facio) и отрешаю тебя от нее“. Вскоре после этого Бельский женился на другой жене, происходившей из рода князей Рязанских» 24 Слова митрополита: «я даю тебе снисхождение закона, так как не твоя вина, а жены» – как живо напоминают слова правил св. Василия Великого : «оставленный женой достоин снисхождения и сожительствующая с ним не осуждается... Но подобает смотреть вину оставления» 25 ... Что касается второго вида оставления супругами друг друга – desertio bona – «ради мнишеского жития», как повода к расторжению брака, то узаконение на этот счет выражается в следующей формуле: «Мужа, отлучившася от своего подружья мнишеского ради жития, еще отлученная от него жена со иным сочетается, не возбраняется ему на иерейство прийти: ни что же бо согреши, но иже, сю паче поиметь сему возбранити иерейства». Правила этого митрополита пользовались великим авторитетом, судя по распространенности их в Кормчих книгах. А примеров следования настоящему правилу можно найти великое множество. Многие князья и бояре нередко всю жизнь жили семейным образом, а умирали в монастырях монахами и схимниками, оставляя жену и детей. Древнерусского иерарха в данном случай ни мало не озабочивает вопрос: может ли оставленная мужем жена вступить во второй брак – это вопрос решений, а только то, могут ли ее первый и второй муж на иерейство прийти. Относительно злоупотребления desertionis bonae мужьями для избавления от нелюбимых жен яркую картину дает Котошихин (о России в царствование Алексея Михайловича): «А как от венчания и от обеда пойдет с нею спать, и тогда при свече ее увидит, что добре добра, век с нею жить, а всегда плакать и мучиться, и потому умыслит над нею учинить, чтобы она постриглась; а будет по доброй его воле не учинит, не пострижется, и он ее бьет, и мучит всячески и вместе с нею не спить до тех мест что она похочет постричься сама. |
| Вот на последней парте сидит Варя Чикунина. Она что-то прилежно дописывает в свою тетрадку. Неужели и она против меня — она такая ласковая и кроткая… Вот в другом углу Миля Корбина — некрасивая, болезненная, мечтательная девочка. Эта смотрит на меня своими кроткими голубыми глазками, но в них я читаю скорее упрек, нежели сострадание. «Что тебе стоит открыть твой ящик и доказать, что они ошибаются?» — говорят эти кроткие голубые глазки. «Нет, — красноречиво отвечают мои глаза, — тысячу раз нет! — я не позволю обыскивать мой ящик!» А девочки вокруг меня шумят и волнуются с каждой минутой все больше и больше. — Бельская, — слышится мне голос Краснушки, — ступай открывать тируар Джавахи. — Что?! И в один миг я очутилась у моей парты и даже присела на край ее, чтобы ничья дерзкая рука не посмела поднять крышки. Тогда из толпы выдвинулся мой враг — Бельская. — Слушай, Джаваха, — спокойно, чуть-чуть примирительно произнесла она, — почему ты не хочешь позволить обыскать тебя?.. Ведь Додо, Корбина, Лер, Петровская — весь первый десяток наших лучших учениц, наши парфетки, записанные на красной доске, позволили проделать это… а уж если они. — Бельская, — перебила я ее, — в делах чести не может быть ни первых, ни последних учениц. Ты глупа, если не понимаешь этого… Княжна Джаваха никогда не позволит заподозрить себя в чем-либо нечестном… — Если княжна Джаваха не позволит сейчас же открыть свой пюпитр, то, значит, мою книжку украла она!.. — услышала я резкий и неприятный голос, и ангельское личико Крошки, перекошенное злой гримаской, глянуло на меня снизу вверх. Тируары, парты, кафедра, стены и потолок — все заплясало и запрыгало перед моими глазами. Девочки уплыли точно куда-то, в туман, далеко, далеко, и я увидела их уже где-то над моей головою… И в ту же минуту точно темная завеса заволокла мое зрение… Глава IV. Фея Ирэн в лазарете Большая незнакомая комната с кроватями, застланными белыми покрывалами, тонула во мраке сентябрьской ночи. Я лежала в постели с компрессом на голове, и все мое тело болело и ныло. |
| Вероятно, частая необычайная жажда двух самых отъявленных шалуний навела на некоторое подозрение Пугача. M-lle Арно, однако же, отпустила Бельскую, но, дав ей выйти из класса, неожиданно встала и пошла по ее следам. Весь класс замер от страха. — Что-то будет? Что-то будет? — в ужасе тоскливо повторяли девочки. А было вот что. Ничего не подозревавшая Бельская стрелою неслась по коридору и, спустившись по лестнице, побежала к стеклянной двери, за которою, по ее расчету, должны были находиться лакомства, уже принесенные Гаврилычем. Она не ошиблась: в темном углу за дверью лежал небольшой тюричек с толокном, леденцами и завернутый в мягкую обертку горячий, свежеиспеченный пеклеванный хлебец. Бельская сложила все это в карман, едва вместивший сокровища, и уже готовилась покинуть угол, как вдруг неприятный, резкий голос заставил ее вскрикнуть от испуга. Перед нею, разгневанная до последней степени, стояла Арно. — C " est ainsi, que vous avez soif (это также потому, что вы хотите пить)? — бешено крикнула она Бельской и прибавила еще строже: — Debarassez votre poche de tous les salites (достаньте из кармана все эти гадости). «Если б она знала, какие здесь вкусные вещи: горячий пеклеванник, леденцы и толокно. Это она называет salites (гадости)!» — мысленно сокрушалась Бельская. Но, очевидно, m-lle Арно не разделяла ее мнения и вкусов. Осторожно, с преувеличенной брезгливостью она извлекла двумя пальцами «tous les salites» из кармана перепуганной девочки и, держа тюричек двумя пальцами, точно боясь испачкаться, взяла другой рукой за руку Бельскую и торжественно повлекла ее в класс. «У-у, противная!» — мысленно бранилась попавшаяся шалунья, стараясь освободить свою руку из цепких пальцев классной дамы. — Mesdames, одна из ваших подруг, — начала торжественно Арно, войдя в класс и влезая на кафедру, — преступила правила нашего института и должна быть строго наказана. Таких шалостей нельзя простить! Это… это… возмутительно! — горячилась она. — Я буду настаивать на исключении Бельской, если она чистосердечно не покается и не укажет на девушку, купившую ей весь этот ужас. |
| Осенью 1540 года Бельский писал королю, что он успел отвратить поход крымцев на Литву и взял с хана клятву, что весною пойдет на Москву. Король благодарил за это своего верного и доброго слугу и послал ему сто коп грошей, да королева от себя – некоторую сумму денег. В июле 1541 года Бельский писал Сигизмунду: «Весною рано хан не мог идти на Москву, потому что захворал; когда, выздоровевши, хотел выехать, пришли все князья и уланы и начали говорить, чтоб царь не ездил на Москву, потому что там собрано большое войско. Услыхавши это, я взял с собою троих вельмож, которые вашей милости служат, и просил царя, чтоб ехал на неприятеля вашей милости. Я, слуга вашей милости, призывая Бога на помощь, царя и войско взял на свою шею, не жалея горла своего, чтоб только оказать услугу вашей королевской милости. А перед выездом нашим приехали к нам послы от великого князя московского, от братьев моих, и от митрополита, и от всей Рады и листы присяжные привезли с немалыми подарками, прося нас, чтоб мы не поднимали царя на Москву, а князь великий и вся земля отдаются во всем в нашу волю и опеку, пока великий князь не придет в совершенные лета. Но мы, помня слово свое, которое дали вашей милости, не вошли ни в какие сношения с великим князем московским». Понятно, какое впечатление должно было произвести это хвастовство на умного Сигизмунда. Бельский узнал, что при дворе королевском смеются над опекуном великого князя московского, и писал опять к Сигизмунду, вычисляя свои услуги, писал, что три раза поднимал ногаев на Москву, поднял крымского хана и повоевал Московское государство, выпленил, выпалил, вывел людей, вынес добро, вред большой наделал, города побрал, выпалил, выграбил, пушки побрал, на двух местах войско московское поразил, великого князя московского и его бояр из Москвы выгнал. Мы видели, что единовластие Саип-Гирея и угрозы его поставили московское правительство в затруднительное положение. Чтобы не вести войны с двух сторон, оно соглашалось терпеть Сафа-Гирея в Казани, лишь бы он сохранил прежние подручнические отношения к Москве. |
| Весной 1904 года художнику заказывает написать портрет государь Николай II. Император посмотрел несколько композиций, которые художник сделал с его портретов, и пожелал быть изображенным на фоне белой колоннады Александровского дворца, в форме английского драгунского полка, над которым тогда шефствовал. Художник отыскал мундир, а морской офицер К.Т. Солдатенков, похожий фигурой на императора, согласился позировать. С государем Богданов-Бельский встретился в 1906 году С государем Богданов-Бельский встретился в 1906 году. Сохранились сведения, что во время писания портрета художник рассказывал ему о жизни крестьянских детей, об их усердии в учении, о выдающемся учителе С.А. Рачинском, который уже был знаком царю по письмам Победоносцева. Портрет художник закончил в 1908 году. Тогда же состоялась последняя его встреча с государем в Петергофском дворце. Император пожал художнику руку со словами: «Очень доволен. Благодарю. Я надеюсь, что эта ваша работа будет не последней». С 1913 по 1918 год Богданов-Бельский был председателем Общества А.И. Куинджи, который в 1910 году завещал обществу свой почти миллионный капитал. На эти средства оно устраивало выставки, художественные конкурсы, награждало лучших учеников Академии художеств, помогало армии в Первую мировую войну. Значительный период творчества Богданова-Бельского был связан с Удомельским краем (Тверская область), где он проводил летнее время с 1907 года – на даче Аракчеевых в Удомле, в усадьбе Ушаковых на озере Островно, а в военный 1920 год жил на даче художников «Чайка», спасаясь от голода огородничеством и охотой. В окрестностях Удомли часто работали художники И.И. Левитан, К.А. Коровин, И.Э Грабарь, В.К. Бялыницкий-Бируля, А.В. Моравов. В Удомельском крае Богдановым-Бельским были написаны картины «Девочка с фонарем» (1908), «Дети» (1910), «Девочка среди берез» (1919) и другие. В Островно художник дружил со священником Д.М. Беневольским. Обладая прекрасным баритоном и знанием церковной службы, он пел в местной церкви, охотился на куропаток и тетеревов. |
|
|
