| Между древностями Аила самое важное значение имеют развалины так называемой Великой церкви, массивного сооружения в форме базилики в два яруса. Это самый капитальный памятник времени Самуила, свидетельствующий о политическом и культурном значении предпринятого им дела. Остановимся на некоторых подробностях. Местами на этом почтенном памятнике уцелела штукатурка и следы фресковой росписи, иногда можно подметить и остатки надписей. В особенности алтарная ниша сохранила значительный интерес. Нижний пояс апсиды, в середине которого виднеется тройное окно, а над ним ряд изображений во весь рост, отмечается особенно тщательной отделкой, состоящей из разнообразного архитектурного орнамента – арки и колонны. Здесь у апсиды и позади престола устроены были кафедры, по-видимому, для всех епископий вновь организовавшегося царства. В центре три кафедры отличаются от других более значительными размерами, по бокам с той и другой стороны идут полукругом меньшие кафедры. Рамки, образованные колоннами, выведены розовой краской, в них читаются надписи черной краской. Благодаря сохранившимся здесь надписям, часть которых могла быть восстановлена без большого труда, представляется возможным прочитать наименование почти всех епископских кафедр, входивших в состав Самуилова царства. Кроме трех центральных имеются более или менее явные остатки девяти кафедр с одной стороны и пяти – с другой. Допуская необходимость симметрии в расположении епископских мест, должно принять, что вначале было по девяти с той и другой стороны от трех центральных и что недостающие ныне разрушены вместе с частию апсиды. Таким образом, можно бы доводить до 21 число епископских кафедр времени Самуила. Мы могли без больших натяжек установить следующие наименования тогдашних тронов ( θρονος): 1) Скопийский, 2) Сардикский (София), 3) Видинский, 4) Кефалонийский (Главиница), 5) Веррийский, 6) Селасфорский (Деволь), 7) Ираклийский (Пелагония), 8) Призренский, 9) Пелла. В высшей степени любопытно отметить, что здесь помечены две епископии, принадлежащие к нынешней албанской территории, и две епископии, отнятые от Самуиловой державы в самом начале XI в. (Видин и Веррия). Этим до известной степени определяется хронология построения Великой церкви, т. е. последнее десятилетие X в. Как название острова по имени св. Ахилла, так и следы почитания этого святителя в построенной Самуилом церкви служат иллюстрацией к известному факту, связанному с походом Самуила в Грецию, причем из Лариссы он перенес в Болгарию мощи св. Ахилла (986). По всей вероятности, в Великой церкви положены были и мощи покровителя города Лариссы, и вместе с тем как бы переносилась от греков к славянам благодатная и чудодейственная сила этого святителя. На том же острове сохранились следы других церквей: Двенадцати апостолов, великомученика Димитрия, Богородицы и др. |
| А мы, сестрица, — добавил он, вставая, — засим и поедемте! Марья Афанасьевна стала собираться; но дьякон опять выступил со спором, что Николай Афанасьевич не тому святому молебен служил. — Это, сударь мой, отец дьякон, не мое дело знать, — оправдывался, отыскивая свой пуховый картуз, Николай Афанасьевич. — Нет, как же не твое! Непременно твое: ты должен знать, кому молишься. — Позвольте-с, позвольте, я в первый раз как пришел по этому делу в церковь, подал записочку о бежавшей рабе и полтинник, священник и стали служить Иоанну Воинственнику, так оно после и шло. — Ой! если так, значит плох священник… — Чем? чем? чем? Чем так священник плох? — вмешался неожиданно отец Бенефактов. — Тем, отец Захария, плох, что дела своего не знает, — отвечал Бенефактову с отменною развязностию Ахилла. — О бежавшем рабе нешто Иоанну Воинственнику петь подобает? — Да, да; а кому же, по-твоему? кому же? кому же? — Кому? Забыли, что ли, вы? У ктиторова места лист в прежнее время был наклеен. Теперь его сняли, а я все помню, кому в нем за что молебен петь положено. — Ну и только! Федору Тирону, если вам угодно слышать, вот кому. — Ложно осуждаешь: Иоанну Воинственнику они правильно служили. — Не конфузьте себя, отец Захария. — Я тебе говорю, служили правильно. — А я вам говорю, понапрасну себя не конфузьте. — Да что ты тут со мной споришь! — Нет, это что вы со мной спорите! Я вас ведь, если захочу, сейчас могу оконфузить. — Ну, оконфузь. — Ей-богу, душечка, оконфужу! — Ну, оконфузь, оконфузь! — Ей-богу ведь оконфужу, не просите лучше, потому что я эту таблицу наизусть знаю. — Да ты не разговаривай, а оконфузь, оконфузь, — смеясь и радуясь, частил Захария Бенефактов, глядя то на дьякона, то на чинно хранящего молчание отца Туберозова. — Оконфузить? извольте, — решил Ахилла и, сейчас же закинув далеко на локоть широкий рукав рясы, загнул правою рукой большой палец левой руки, как будто собирался его отломить, и начал: — Вот первое: об исцелении от отрясовичной болезни — преподобному Марою. — Преподобному Марою, — повторил за ним, соглашаясь, отец Бенефактов. |
| «Ты, — говорю ей в своем безумии — жестокая, — говорю, — ты жестокая! За что, — говорю, — ты хочешь раздавить меня своей благостью!» — и тут грудь мне перехватило, виски заныли, в глазах по всему свету замелькали лампады, и я без чувств упал у отцовских возов с тою отпускной. — Ах, старичок прелестный! — воскликнул растроганный дьякон Ахилла, хлопнув по плечу Николая Афанасьевича. — Да-с, — продолжал, вытерев себе ротик, карлик. — А пришел-то я в себя уж через девять дней, потому что горячка у меня сделалась. Осматриваюсь и вижу, госпожа сидят у моего изголовья и говорят: «Ох, прости ты меня Христа ради, Николаша: чуть я тебя, сумасшедшая, не убила!» Так вот-с она какой великан-то была, госпожа Плодомасова! — Ах ты, старичок прелестный! — опять воскликнул дьякон Ахилла, схватив Николая Афанасьевича в шутку за пуговичку фрака и как бы оторвав ее. Карлик молча попробовал эту пуговицу и, удостоверившись, что она цела и на своем месте, сказал: — Да-с, да, ничтожный человек, а заботились обо мне, доверяли; даже скорби свои иногда открывали, когда в разлуке по Алексее Никитиче скорбели. Получат, бывало, письмо, сейчас сначала скоро-скоро пошептом его пробежат, а потом и всё вслух читают. Оне сидят читают, а я перед ними стою, чулок вяжу да слушаю. Прочитаем и в разговор сейчас вступим: «Теперь его в офицеры, — бывало, скажут, — должно быть, скоро произведут». А я говорю: «Уж по ранжиру, матушка, непременно произведут». «Тогда, — рассуждают, — как ты думаешь: ему ведь больше надо будет денег посылать?» «А как же, — отвечаю, — матушка? обойтись без того никак нельзя, непременно тогда надо больше». «То-то, — скажут, — нам ведь здесь деньги все равно и не нужны». «Да нам, мол, они на что же, матушка, нужны!» Тут Николай Афанасьевич щелкнул пальчиками и, привздохнув, с озабоченнейшей миной проговорил: — А сестрица Марья Афанасьевна в это время молчат, покойница на них за это сейчас и разгневаются, — сейчас начинают деревянностью попрекать: «Деревяшка ты, скажут, деревяшка! Недаром мне тебя за братом-то твоим без денег в придачу отдали». |
| Одиссей, вернувшись из подземного царства, передал нам слова Ахилла: лучше быть последним поденщиком на земле, чем царем над тенями. Тут, по-видимому, все правда — кроме разве того, что это мнение принадлежит мертвому Ахиллу. Вернее, так думал живой Одиссей, либо даже сам Гомер. Пока мы живем, пока на нас смертная оболочка, нам кажется и должна казаться тусклой и постылой призрачная сила обитателей подземного царства. Вообще, каждый живой человек, внезапно вырванный из привычной среды и перенесенный в среду, ему чуждую, повторил бы, вероятно, слова Ахилла. Попробуйте крепкого здорового мужика оторвать от сохи и родного поля и посадить на царский трон: он, вероятно, умрет с тоски. Все парадные приемы, бесконечные обсуждения сложных вопросов, вечная необходимость держаться не так, как хочется, а как того требуют обстоятельства, все это покажется мужику невыносимым рабством. А если бы возможен был еще такой опыт: оторвать младенца от материнской груди и сразу перенести его в общество взрослых, лишить покоя полу растительной жизни, сладкого безмятежного сна, обильной, мягкой, не раздражающей пищи, тепла и вместо этого предложить ему водку и табак, катанье на тройках при 20-градусном морозе, дуэли и политическую борьбу, необходимость наносить и отражать удары — словом, все, что составляет утеху и содержание жизни взрослых людей,— младенцу показалось бы, если бы он умел думать, такая жизнь настоящим адом. И если бы он вернулся потом в общество себе подобных младенцев, каких бы ужасов он не наговорил о виденном им ином мире, иной жизни! Даже красноречия апостола Павла не хватило бы, чтоб описать страшный суд, ожидающий всех младенцев. Лучше самая иссохшая материнская грудь, чем тот ад, который у взрослых называется жизнью! И всякое «соприкосновение мирам иным» должно, по-видимому, оставлять в человеке впечатление ужаса и вызывать реакцию — туда, назад, к доброй и ласковой матери. Все почти попытки вырваться из нашего мира приводили к таким результатам. Видно, что был, в самом деле был человек где-то, куда редко кто заходил,— но принес он оттуда весть лишь о райском блаженстве, т. |
| 4) Св. Петр из своего убежища предостерегал свою паству от общения с Мелетием, обещаясь рассудить о нем с разумными мужами. Таким образом, рассматриваемые памятники представляют нам самое начало раскола Мелетиева. Вина Мелетия заключалась в том, что он противозаконно вторгся в чужие области и присвоил себе право посвящать в них. Все это он дозволил себе не по нуждам Церкви, а по побуждениям властолюбия. Другой источник сведений о Мелетии представляет, нам писания св. Афанасия Александрийского , который имел непосредственные сношения с Мелетианами и знал дело их не только в его начале, но и в позднейшем его развитии. В своей Апологии против Ариан (Тв. св. Аф. т. I, стр. 267) св. Афанасий пишет: «У нас до гонения Диоклетианова епископом был Петр, который во время гонения скончался мученически; он на общем соборе епископов низложил Мелетия, называвшегося епископом египетским, обличенного в разных беззакониях и даже в жертвоприношении идолам. Но Мелетий ни к другому собору не прибегал, ни старался оправдаться пред бывшими после Петра епископами, но произвел раскол, и держащиеся стороны его доныне именуются не христианами, a Мелетианами. Вскоре стал злословить, епископов, вначале Петра, а после него клеветал на Ахилла, после Ахилла – на Александра, архиепископов александрийских». В послании к епископам Египта и Ливии (т. I, стр. 432) св. Афанасий говорит: что мелетиане, подали руку арианам ради первостоятельства и по безумной страсти сребролюбия, и далее определяет самое время, когда возник этот раскол, именно за 55 лет до этого послания окружного, писанного между 356–361 годами. С этими сведениями согласно и повествование Сократа (1, 6), так что, можно сказать, он руководился посланиями св. Афанасия. Из этого, нового источника узнаем мы, что 1) Мелетий был обвиняем в принесении жертвы идолам во время гонения; 2) с епископами александрийскими, Петром, Αхиллою и Александром Мелетий был в неприязненных отношениях, злословил их, клеветал, на них. Эта-то вражда к епископам православным сблизила Мелетия и сторонников его с противниками православия, арианами. |
| Третья группа сочинений Иоанна – трактаты по метрике, поэзии, грамматике – сохранились плохо. Сочинения четвертой группы дошли до нас в хорошем состоянии: это поэма, написания гекзаметрами, «События догомеровского, гомеровского и послегомеровского времени» (всего 1676 стихов), драматическое стихотворение, по теме близкое к «Драматию» Аплухира (хор, музы и мудрец прославляют жизнь ученого человека), стихи на смерть императора Мануила (умер в 1180 г.), в которых чувствуется повышенный трагический пафос; и то и другое стихотворения написаны ямбами. Поэма «События догомеровского, гомеровского и послегомеровского времени» интересна новым, свойственным только византийцу взглядом на роль философа и ритора в обществе, своеобразной, чисто христианской интерпретацией и даже в какой–то мере изменением древнегреческого мифа о Парисе. Во многих частях поэмы, например, при рассказе о смерти Ахилла и Поликсены, покончившей с собой на могиле Ахилла, при описании взятия Трои, чувствуется сильное влияние не древних, а более поздних античных авторов – Трифиодора, Квинта Смирнского, Дик- тиса и даже византийца Иоанна Малалы. СОБЫТИЯ ДОГОМЕРОВСКОГО ВРЕМЕНИ 367 Муза, о бедствии страшном войны жестокой троянской Всем расскажи, Каллиопа 368 , в тех песнях, что сложены нами, Все расскажи от первых до самых последних событий. Прежде всего, как Приам породил троянцам погибель – Сына злосчастья, Париса, виновника битвы, о коем Мало поведал Гомер – мудрец, прославленный всеми. Муза, скажи и о дивно прекрасной гречанке Елене, Далее, как Александр привез ее в Трою из Спарты. После о всех кораблях расскажи и о плаваньи греков! Гнев Пелида воспой и гибель многих ахейцев, Смерть Сарпедона, Патрокла и Гектора горькую участь. Спой мне о деве, мужу подобной, – о Пенфесилее. Спой о сыне Зари, расскажи о войсках эфиопов. Муза, поведай потом о плачевной судьбе Эакида, Об Еврипиле скажи, о юном сыне Пелида, О предсказаньях Гелена, о том, кто убил Александра; О сокрушителе града – коне деревянном Эпея, Как превратил он в руины стены высокие Трои. |
| Аякс Оилид – царь Локриды («меньший Аякс»), искусный копьеметатель и бегун; Аякс Теламонид – двоюродный брат Ахилла, возводивший свой род к Зевсу («больший Аякс»). После гибели Ахилла Аякс Теламонид претендовал на его доспехи, доставшиеся Одиссею. 176 Трофим Наумыч Мальков – астраханский кулей, благотворитель Св.-Пантелеимонова монастыря на Афоне. В дальнейшем остался на Святой Горе, принял постриг, а затем великую схиму с именем Трифилий. В апреле 1901 г. заболел водянкой и слег. 21 сентября 1901 г. тихо отошел ко Господу (см.: ГА РФ. Ф. 550. Оп. КД. 284, Л. 6–7, Рукопись. Письма монаха Афонского Св.-Пантелеимонова монастыря о. Денасия). 178 Платон (Городецкий Николай Иванович , 1803–1891), митрополит Киевский и Галицкий, известный миссионер. Окончил Тверскую ДС (1823), затем СПбДА со степенью магистра (1827), направлен в Орловскую ДС. Бакалавр в СПбДА (1829). 17.05.1830 г. пострижен в монашество, 25,05.1830 г. рукоположен во иеродиакона, затем во иеромонаха. Инспектор СПбДА с возведением в сан архимандрита (1831), преподавал нравственное богословие и историю раскола. Ректор Костромской ДС (1837), профессор богословия. Настоятель Виленского Свято-Духова монастыря (1839). 8.09.1843 г. хиротонисан во епископа Ковельского, викария Литовской епархии. Епископ Рижский, викарий Псковской епархии (1848), затем вновь учрежденной самостоятельной Рижской епархии (1850, с 21.04.1850 г. – архиепископ) и управляющий Псковской епархией (1849–1856). Архиепископ Донской и Новочеркасский (1867). Архиепископ Херсонский и Одесский (1877), Митрополит Киевский и Галицкий (1882), член Св, Синода (1882). 179 ...в писчую... – в печатном издании Дневника исправлено: «в полицию» (Дневник студента. С. 11). 180 Конка – конно-железная дорога из стальных рельсов, по которой тяга вагонов производилась лошадьми, предшественница трамвая. В Одессе первая конка была пущена в середине 1860-х гг. 181 По афонскому уставу (см. примеч. к гл. II, л. 55 – ссылка 248) в течение года в воскресенье, вторник, четверг и субботу полагалось две общие трапезы: после литургии и вечерни; в понедельник, среду и пятницу (кроме сплошных седмиц), а также в дни Святой четыредесятницы (кроме субботних и воскресных) полагалась одна общая трапеза после вечерни (единоядение). |
| Во-вторых, в списке истории Феодорита, из которых извлек это послание автор, перепечатанный у Migne, (gr. s., t. 18, с. 573) этой прибавки нет; к сожалению Минь не присоединил никаких ни библографических, ни полеографических сведений; во всяком случае отсутствие у него этой прибавки не случайно. С принятием этого предположения все остально выясняется. Александр в первом послании точно обозначает всех осужденных: Арий, Ахилла, Аифал, Карпон, другой Арий и Сармат, бывшие некогда ( ο πτε) пресвитерами (6 пресвит.), Евдоксий, Лукий, Юлий, Мина, Елладий и Гай (6 диакон.) (Migne, gr. s., t. 18, с. 537). Тоже и у Созомена, пользовавшегося, вероятно, Сабином (Н. Е. 1, 15) Арий не считается: Аифал, Ахилла, Карпон, Сармат и Арий (5Арий6 пресв.), диаконы: Евзой (далее в списке неправильность: « μακ…, нужно читать: » λουκ ( ιος κα Ιιος – см. Schwartz, ibid., s. 296), Юлий, Мина, Елладий. Наконец, точно те же имена и в том же достоинстве повторяются и у Епифания в подписях под письмом к Александру. Вопрос лишь в том, когда ( ο πτε) бывшие пресвитеры получили вновь каноническое пресвитерство. В ответ на это не нужно прибегать к каким-либо сложным и посторонним соображениям. КонечноЮ, ни сам Арий, ни защищавшие его епископы не признавали низложения, наложенного Александром, законным. Известие Созомена (1, 15) дает видеть, что соборно (в противоположность собору Александра) сан отлученных признан был за ними палестинским собором. Остается объяснить еще известие Епифания: 7 пресвитеров у него получилось правильно: 5 александрийских, не считая Ария, и 2 масоретских Харис и Пист, низложенных в Depositio Arii; что касается числа диаконов (12), то оно или ложно, или в перечне мареотских диаконов, отлученных в Depositio (4 диакона), два имени выпали (Ср. Schwartz, ibid., c/295). 609 Epiph. Haer., 69, 6. См. Migne, gr. s. t. 42, с. 313: Ариане и здесь не противоречили себе: по природе изменяемый Сын Божий стал неизменяемым по своей воле, утвердился в добре. 611 «Он (Отец) есть Бог прежде всего и существует прежде Христа, как мы научились от тебя, проповедывавшего это среди церкви». |
| Сия убо Ария хуляща, великий Петр от священства его отлучает, Христа яко младенца на святем жертвеннице видев, в раздранну облеченна ризу, и глаголюща, яко Арий раздра ю. В то время, как Арий подобным образом богохульствовал, великий Петр, увидев на святом престоле Христа в образе Младенца, облеченного в разодранную ризу и молвящего, что это Арий ее разодрал, отстраняет последнего от священнослужения. Ахилла же, по Петре патриархию приимый Александрийскаго града, на обещаниих паки разрешает Ариа: к сим же поставляет его и пресвитера, и во Александрию учителя предпоставляет. Ахилле же скончавшуся, Александр бывает патриарх, иже Ариа таяжде и горшая хуляща обрет, от церкве изринув, собором того низложив, якоже глаголет Феодорит 96 : яко и преложна естества Христа глаголаше, и безумную и бездушную восприяти плоть Господу, первый сей отрыгну. Арий убо многих своему злочестию подвед, пишет и усвояет Никомидийскаго Евсевиа, Тирскаго Павлина, Евсевия же Кесарийскаго, и иных, и на Александра вмещается. Александр же везде по Вселенней хулы онаго и низложение послав, многих на месть воздвиже. Когда же после Петра во граде Александра Великого стал священноначальствовать Ахилла, он, вопреки обещаниям, разрешает Ария, а сверх того посвящает – в пресвитеры и делает главой Александрийского училища. По смерти Ахиллы [первоиерархом Александрийской Церкви] становится Александр. Обнаружив, что Арий по-прежнему и пуще прежнего богохульствует, он низложил его чрез собор и отлучил от Церкви. По словам же Феодорита 96 , Арий учил, что у Христа изменяемое естество, и первым изрыгнул хулу, будто Господь воспринял плоть без души и ума. При этом Арий, пишет Феодорит, совратив многих в свое нечестие, расположил к себе епископов Евсевия Никомидийского, Павлина Тирского, Евсевия Кесарийского с прочими и выступил против Александра. Александр же, письменно известив всю Вселенную об Ариевых хулах и его низложении, многих побудил к отпору. Церкви убо смущаемей, и многим хотящым христианская приимати, возбраняемым же любопрением учения, Великий Константин везде по Вселенней, людскими колесницами и носилы, сущия отцы в Никею собрав, тамо и сам приходит. |
| Еще одна героиня романа «На ножах» – Катерина Астафьевна Форова, правдивая, горячая, честная, – проявляется поначалу как «положительная Марфа» в своих бесконечных заботах и хлопотах о муже, племяннице, ближних и дальних. В то же время жена майора Форова, подобно Синтяниной, соединяет в себе черты новозаветных Марфы и Марии. В конце своего жизненного пути героиня все больше напоминает евангельскую Марию. Перед смертью порывистая, импульсивная Катерина Астафьевна утихает, смиряется, просветляется, оставляет свое многозаботливое «марфунство». Кончина ее похожа на успение так же, как и смерть кротчайшей Натальи Николаевны – жены «мятежного протопопа» Савелия Туберозова в романе-хронике о жизни православного духовенства «Соборяне» (1872): «Славно мне, славно, не будите меня! И Наталья Николаевна заснула навеки». Отходящая к вечной жизни смиренная протопопица, верная спутница и помощница своего многострадального мужа – замечательного христианского проповедника, видит перед кончиной знаменательный сон: «Наталья Николаевна свернулась калачиком и заснула, и ей привиделся сон, что вошел будто к ней дьякон Ахилла и говорит: “Что же вы не помолитесь, чтоб отцу Савелию легче было страждовать?” – “А как же, – спрашивает Наталья Николаевна, – поучи, как это произнести?” – “А вот, – говорит Ахилла, – что произносите: Господи, ими же веси путями спаси!” – “Господи, ими же веси путями спаси!” – благоговейно проговорила Наталья Николаевна, и вдруг почувствовала, как будто дьякон ее взял и внес в алтарь, и алтарь тот огромный-преогромный: столбы – и конца им не видно, а престол до самого неба и весь сияет яркими огнями, а назади, откуда они уходили, – все будто крошечное, столь крошечное, что даже смешно бы, если бы не та тревога, что она женщина, а дьякон ее в алтарь внес. “В уме ли ты, дьякон! – говорит она Ахилле. – Тебя сана лишат, что ты женщину в алтарь внес”. А он отвечает: “Вы не женщина, а вы сила!” – и с этим не стало ни Ахиллы, ни престола, ни сияния». При жизни диакон обращался к матушке-попадье: «ваше преподобие, честная протопопица Наталья Николаевна». Чудесное внесение в алтарь праведницы – ассоциация с Введением во храм Пресвятой Богородицы, введением Ее в Святая святых, посвящением Богу. «Дивного Бога Дивная Мати от начатка Своего и до конца Своего есть дивна, – говорит святитель Димитрий Ростовский. – Дивна в преставлении: ибо гробом Своим не в землю нисходит, но в небо восходит». «Вся добра еси ближняя моя, и порока несть в Тебе», – учит Святая Церковь. |
|
|
