| Основателем старшей академической был Платон, средней – Аркесилай, новой – Лакид; основателем киренской – Аристипп Киренский; основателем элидской – Федон Элидский; основателем мегарской – Евклид Мегарский; основателем кинической –Антисфен Афинский; основателем эретрийской – Менедем Эретрийский; основателем иалектической – Клитомах Карфагенский; основателем перипатетической – Аристотель Стагирийский; основателем стоической – Зенон Китийский; эпикурейская же школа прямо названа по Эпикуру. Впрочем, Гиппобот в своей книге «О философских школах» перечисляет девять школ и учений: вопервых, мегарскую, во-вторых, эретрийскую, в-третьих, киренскую, в-четвертых, эпикурейскую, в-пятых, Анникеридову, в-шестых, Феодорову 24 , в-седьмых, Зенонову стоическую, в-восьмых, старшую академическую, в-девятых, перипатетическую; ни кинической, ни элидской, ни диалектической он не упоминает. 20 Пирроновскую школу из-за неясности ее воззрений по большей части тоже не включают в счет, а некоторые считают, что отчасти она является школой, отчасти же нет. Ее можно считать школой постольку, поскольку школой мы называем тех, кто придерживается (или делает вид, что придерживается) того или иного истолкования видимых явлений; на этом основании действительно можно говорить о скептической школе. Если же школой называть тех, кто привержен к известным догмам и придерживается их, то здесь нельзя говорить о школе, ибо догм у нее нет. 21 Вот каковы в философии начала, преемственности, деление на части и деление на школы. К этим школам не так давно Потамон Александрийский прибавил еще одну 25 , эклектическую, отобрав из всех школ то, что ему хотелось. По его мнению (как он пишет в книге «Первоосновы»), критериев истины существует два: первый – тот, который выносит решение, то есть ведущее начало души, и второй – тот, благодаря которому выносится решение, например ясный и точный образ; началами всего являются вещество, деятель, качество и место, то есть «из чего», «что», «как» и «где». Конечно же, целью, к которой все стремится, он считал жизнь, совершенную во всех добродетелях, но вместе с тем не лишающую и тело его благ, как природных, так и внешних. |
| Впоследствии влияние «Церковной истории» и «Града Божия» способствовало тому, что аргументация апологетов заняла прочное место в христианском вероучении помимо той роли, которую творения апологетов сыграли в других областях христианской мысли и практики. По крайней мере до эпохи Возрождения христианские богословы воспринимали классическую мысль именно так, как их научили апологеты ранней Церкви. Торжество богословия. Закрытие императором Юстинианом философской школы в Афинах в 529 году обычно трактуется как победа христианского богословия над классической мыслью. Согласно Гиббону, это было время, когда христианские богословы «подавляли проявления разума, давали ответы на все вопросы в пунктах веры и обрекали неверующих или скептиков на вечный огонь. Во множестве тяжеловесных полемических сочинений они разоблачали слабость ума и развращение сердца, оскорбляли человеческую природу в лице мудрецов древности и клеймили дух философского исследования, столь противный представлениям или, по крайней мере, нравам смиренного верующего». Закрытие Афинской академии было больше удостоверением факта смерти, нежели приведением в исполнение приговора. Учреждение императорского университета в Константинополе Феодосием II, а может быть, и самим Константином, само по себе означало перенесение центра греческой учености из Афин в новую столицу эллинского мира; таким образом, языческая школа в Афинах «уже отслужила свое» и «больше не имела существенного значения в христианской империи». Языческие профессоры эмигрировали из Афин в Персию, но в конце концов вернулись в империю, получив от Юстиниана гарантии безопасности. Учителей философии тогда воспринимали как людей нежелательных и вредных. Отсюда один шаг до вывода, хотя и неверного, будто богословие исключило философию из сферы внимания мыслящих людей: «Философия отделилась от богословия. Она стала ее служанкой и ее соперницей. Она постулировала доктрины вместо того, чтобы их исследовать. Она должна была показать их разумность или найти для них обоснования. |
| —294— неоплатонизм христианский. Побуждения для этого были следующие. «Если уже возникшие в первые века догматические споры не могли способствовать распространению христианства среди образованных, то широко разгоревшиеся споры в константиновский период должны были прямо вызвать насмешки еллинских философов, которые теперь трактовались, как враги государства. Уже Григорий Назианзин жаловался на то, что бесконечные споры и борьба богословов выставляются на суд публики. При таких условиях конечно нельзя было ожидать, чтобы произошло обращение язычников к христианской философии. Поэтому, что удивительного, если некоторые образованные неоплатоники, вопреки обстоятельствам принявшие христианство , задумали, избегая всякой ненавистной полемики, дать простое и прекрасное изложение христианского учения для целей пропаганды, для каковой цели они перенесли неоплатонизм в христианское богословие, чтобы сокрушить силу у крайне изумленного неоплатонизма, господствовавшего в Афинах и Александрии»? Ланген не мог удержаться от попытки высказать свои соображения о школе Иерофея и личности Дионисия. Он полагает, что Иерофей был сначала неоплатоником, затем перешел в христианство и основал свою школу в Афинах в правление Юлиана. Конечно Иерофей хотел своей школой противостать попытке Юлиана заимствовать в неоплатонизм жизненные элементы христианства и тем сделать христианство излишним и устранить его. Школа эта после смерти Юлиана не могла существовать долго, так как она не отвечала нуждам времени (в данном месте Ланген впадает в некоторое противоречие: ранее он говорил, что произведения школы Иерофея существенно не расходятся с церковным преданием, а здесь причину прекращения существования школы объясняет тем, что она была совершенно чужда церковному преданию. См. S. 37 и S. 40). Подтверждение своей гипотезе Ланген видит в одном письме, которое император Юлиан послал к сенатору Дионисию Афинскому (ер. 59). В этом письме Юлиан сурово порицает последнего за ослушание, за то, что он пренебрег его приказаниями, что он сделался союзником Констанция и Магненция, считает себя |
| Доклад в пятом отделе («О преобразовании духовно-учебных заведений») Высочайше учверждённого Присутствия для разработки вопросов, подлежащих рассмотрению на поместном церковном соборе. Содержание I. Халкинская богословская школа II. Священнические школы в Константинопольской церкви. Назревший вопрос о реформе духовно-учебных заведений в России не только требует самого тщательного отношения к прошлой их судьбе и к современным нуждам и запросам церкви и общества в нашем отечестве, но и побуждает обратиться к аналогичному опыту других православных церквей, дабы видеть, как потребности в образованном клире и христиански-просвещённой пастве удовлетворялись в пределах иных православно-церковных организаций и как общий для всей православной греко-восточной церкви вопрос о духовном просвещении решался ими применительно к местным условиям и запросам. Быть может, в устройстве духовных школ в иных православных странах и в постановке здесь обучения и воспитания будущих членов церковного клира найдутся и для нас поучительные в том или другом отношении особенности, которые до известной степени осветят сложный и трудный вопрос о характере и направлении предстоящей в России духовно учебной реформы и помогут деятелям русской церкви и школы выйти на «средний и царский путь» в осуществлении дела великой важности. С этой точки зрения представляет бесспорный интерес историческая справка о духовных школах на православном греческом Востоке, с которым наше отечество от начала своей сознательной жизни находится в тесных культурно-просветительных сношениях. Наша речь будет лишь о новейших (с половины XIX в.) попытках греческого Востока в решении старого вопроса о духовно-религиозном просвещении. Этот опыт ясно определился в организации школ двух типов: 1) богословских (θεολογικα σχολα) и 2) священнических (ερατικα σχολα), да совершенно особое место занимает единственный на греческом Востоке 3) богословский факультет (θεολογικ σχολ) при афинском университете. Любопытно войти в подробности организации этих школ по руководству действующих в них уставов и ознакомиться с фактическими результатами их служения православной церкви и народу в области специального назначения. |
| Омиру рапсодист пишет на папирусе героическую повесть его; Вергилий разговаривает с Дантом; подле Сафо лирики Алкэй, Анакреон и Петрарка беседуют с Коринной Фивянкой. На первом плане Пиндар подносит оду Горацию, над Горацием стоят Овидий, Катулл, Тибулл и Проперций и разговаривают друг с другом; Александр Великий читает Омирову Илиаду; император Август запрещает жечь Энеиду Вергилия. На потолке написаны: Поэзия в образе прекраснейшей женщины с лавровым венком на голове, сидящей в облаках на мраморном седалище, на котором видны трагические маски в голубой одежде, усеянной звездами, с золотой лирой и свитком в руках; два гения с надписью: «Богом вдохновенная» и миф Марсия как знамение победы истинного искусства над поддельным. 3 . Супротив – картины Диспута дель Сакраменто, афинская школа, la Schola d’Athene, философская, в противоположность богословию. В великолепной горнице, имеющей вид греческого креста и вывершенной куполом, у колонн, у пилястров, на ступенях, на середине изображены: на первом плане Пифагор, глубоко обдумывающий свое учение о гармонии и пишущий: число есть существенность всех вещей и гармоний; подле него Телангис, сын его, показывающий ему таблицу музыкальных тонов, а из учеников его – плешивый, но бородастый Архитас, придумавший десять категорий; у базиса колонны жена Пифагора Феано, своими пальцами, большим и указательным намекающая на расстояния гармонических чисел, и над нею Аверроес в чалме, распространитель греческой философии у арабов. На той же линии Гераклит сидит на каменной скамье и пишет: «Все проходит». Не число, а бытийная сила есть основа всего существующего. Подле него стоит Анаксагор, друг Перикла, признавший ум как начало, дающее материи различные виды. Позади его виден красивый юноша с чертами лица герцога Урбино Франциска Ровере, тогда находившегося в Риме, а за Аверроесом – десятилетний Фридрих II, герцог Мантуи. Подле него – Демокрит Абдерский в венке из виноградных листьев, веселый выдумщик происхождения мира от атомов. На плечо его положил свою руку ученик его Навсифан, впоследствии учитель Епикура. |
| Правда, некоторые философы, такие, например, как Эпиктет, призывали все-таки разделять события на два типа: события, которые от нас не зависят, и события, которые от нас зависят. Те события, которые от нас не зависят, надо воспринимать бесстрастно. Например, зачем печалиться, если на улице идет дождь? Ты только себе настроение испортишь, думая: «Как плохо, что идет дождь, а вчера такая погода солнечная была». Это тебе поможет? Дождь после этого перестанет? Конечно же, нет. Поэтому спокойно бери зонтик, надевай плащ и отправляйся на работу. А вот в отношении тех событий, которые от нас зависят, ты должен предпринимать какие-то действия, прилагать усилия, чтобы получить наслаждение. Но не все стоики придерживались такого учения – это философия Эпиктета, который, кстати, повлиял на Марка Аврелия. Вечная проблема: откуда зло? Зенон Китийский. Рафаэль Санти. Афинская школа. Фрагмент Стоики поднимают и вопрос о благости Бога и о страданиях в нашем мире. Если Логос благ и приносит в мир только красоту и добро – откуда же в мире зло? Многие мысли стоиков на этот счет предваряют аргументы, которые будут у христиан. Вернее, христиане у стоиков их и позаимствуют. Мы не знаем, что добро и что зло. Мы все подобны ребенку, который обижается на родителей за то, что они ему дают кашу, а не конфеты, но в зрелом возрасте он будет родителей благодарить, что они его вовремя воспитали приверженцем здоровой пищи. Так и мы – думаем, что с нами стряслось несчастье, просто не зная всех условий. Мы смотрим на мир со своей маленькой колокольни, а Логос видит нашу судьбу гораздо шире, видит наше будущее. Стоики учили и тому, что зло нужно нам для нашего воспитания: если бы всё было хорошо, у нас отсутствовала бы сильная воля и мы не могли бы в конце концов ее укрепить, чтобы смиряться с судьбой и бороться со страстями, а ведь это нужно нам для счастья. Стоики любили повторять: «Мудреца судьба ведет, а глупца тащит» Еще одна проблема, которая вытекает из учения стоиков: получается, что человек не свободен, если он полностью зависит от рока, судьбы, фатума. Конечно, иногда кажется, что так оно и есть. И этот полный фатализм находит выражение в пословицах, например таких: «чему быть, того не миновать», «двум смертям не бывать – одной не миновать». Но не всё так примитивно. Стоики любили повторять ставшую знаменитой фразу: «Мудреца судьба ведет, а глупца тащит». |
| Под конец акта он вынул из кармана писанную по-болгарски речь и дал ее читать одному из лучших учеников своих. Речь была наполнена нападками на Греков. «Грцкый Патрик», «Фанар», «отеческое правительство султана, спасающее Болгар от Греков» и т.п. К счастию, речь была невелика, кончилась скоро, и ни один из Греков хорошо по-болгарски не понимал. Консул русский был справедливо возмущен фанатическою невежливостью молодого Болгарина, у которого во всё время чтения этой непристойной речи глаза блистали от радости. Он призвал его к себе и сказал ему, что только во внимание к его способностям и трудолюбию не хочет лишать его места, ибо на это, как ему хорошо известно, силу и средства русский консул имеет, что его просят впредь оставить в школе привычку повторять «Грцы-ты», «Грцы-ты», и так как на кого-нибудь нападать, по-видимому, неизбежно, то пусть твердит «Франки-ты», «Франки-ты», ибо школа основана для противодействия католицизму, а не эллинизму, который, наконец, во Фракии и не силен, и не страшен. Вот один пример. И таких бездна. А вот и другой из греко-сербских был. Критское восстание, все Греки это знают, было возбуждено не Россией, а Францией и афинскими патриотами. Россия его опасалась и не желала; но когда оно разыгралось, что оставалось делать России, этому старшему брату православия на Востоке? Этому старшему брату оставалось сказать себе: я воздерживал пылкого младшего брата, сколько мог; он меня не послушал; это грустно; но теперь я не могу вовсе покинуть его в беде. Русское правительство тогда начало сколько возможно умерять советами гнев Турок; русское посольство своим ходатайством у Порты спасло жизнь пленным Эллинам, взятым с оружием в руках; русское консульство в Крите, открыто пользуясь правом убежища, не выдавало Критян, скрывшихся за стены консульского дома; престарелый русский консул в Крите, г. Дендрино, страдавший в то время ужасною болезнью, имел мужество, не сходя с постели, принимать участие во всех бурных и страшных делах, кипевших тогда на прекрасном и героическом острове. Русские суда перевозили в свободную Элладу критских женщин, детей и раненых или уставших повстанцев. |
| 42 – Впрочем, мы не можем похвалиться обилием сведений о греческих гимназиях позднейшего времени, т.е. XIX-ro столетия. Но если что и знаем, то это же служит к славе рассматриваемых учебных заведений. Один русский путешественник в 60-х годах, изучая страну Румелийскую, посетил там Янинскую гимназию, «эту – как выражается он – купель(?) возродившегося на наших глазах эллинства» и нашел здание, где помещалась «именитая» гимназия, «сырым, темным и неумытым». «Здесь, по словам путешественника, никто не думает обитель муз сделать привлекательною, заманивающею одним своим видом к себе юное воображение, а с ним и сердце. Науке, как Иракловой неодетой истине, предоставляется, как видно, тут самой завлекать любознательную юность. И что же? Она действительно стремится так сказать без оглядки туда, где я, даже одних с нею лет будучи, без тоски не просидел бы и 10 минут». Единственно за что желал бы похвалить эту гимназию наш путешественник – это за отсутствие в ней всякой формалистики. Янинская гимназия «по сравнению с Афинскими учебными заведениями казалась, по выражению описателя, историческою ветошью». 43 Другой русский ученый путешественник 40-х годов, на основании обстоятельных наблюдений над состоянием греческих училищ (в Болгарии) заявлял: «круг учения греческих гимназий довольно обширен, но односторонен. Направление учения риторическое. Школьная любовь к эллинизму, без последовательного изучения его, довольствующаяся отрывками, порождает лишь ограниченное, одностороннее образование, близкое к невежеству. Следствием этого бывает педантизм, напыщенность – от смешного желания примешивать к простому разговору древние эллинские фразы, и наконец презрение к обыкновенному, но полезному знанию. Дида- и управлением Константинопольского патриарха, почему и называется «патриаршею». Число наставников в ней не всегда было одинаково. Большею частью, по крайней мере в первые века ее существования, она имела одного наставника, но бывало таковых и по нескольку зараз и школа приобретала вид благоустроенного учреждения. |
| Комментарий к «Тимею», фр. 24 (Прокл, Комментарий к «Тимею» I, 195, 27-28); см.: Gersh S, op. cit.: 17. Следует иметь в виду, что понятие творения здесь имеет платонический смысл преобразования сущего из первозданной материи и не имеет ничего общего с библейским пониманием творения ex nihilo. Ср.: «Производя из себя Ум, Душу и телесный космос, Единое никак не меняется, поэтому процесс эманации его порождений оказывается вечным. Отсюда Плотин делает вывод о бесконечной порождающей силе Единого, полагая, что эта сила дает начало материи - принципу множества, проявляющемуся как в сфере умопостигаемого бытия (в виде многообразия идей), так и в чувственно воспринимаемом космосе (в виде непрекращающейся изменчивости тел и их бесконечной делимости на все новые и новые части)» (Гайденко П. П. Единое // Античная философия: Энциклопедический словарь. М.: Прогресс-Традиция, 2008: 377). См. De Vogel C. J. Philosophia . 1. Studies in Greek Philosophy . Assen, 1970: 397-416. Лукомский Л. Ю. Афинская школа неоплатонизма и комментарий Прокла к «Пармениду» Платона //Прокл. Комментарий к «Пармениду» Платона. Пер., статья, примечания Л.Ю. Лукомского. Санкт-Петербург: «Мир», 2006: 709-710. Именно этот фактор, по словам С. Герша, и определил направление его исследований, главной целью которого было выяснить мотивы именно тех, а не иных сходств и именно тех, а не иных различий (см. С. Герш, xi). Отсутствие консенсуса еще раз свидетельствует против той жесткой и однозначной позиции в отношении любого инакомыслия (с высмеиванием и дискредитацией мнений оппонентов), которое принял в качестве главного научного метода М. Реутин. Louth A. Denys the Areopagite. Continuum: London - New York, 1989: 14. На мой вопрос: «Если средневековый автор отвергает основные положения родоначальника неоплатонизма ... то можно ли безоговорочно относить данного автора к последователям философии неоплатонизма ?», - он отвечает: « разумеется, да », поясняя при этом, что речь идет о « понятийно-логической проработке неоплатоновского метода эманации - этакой пустотелой эвристической процедуры, заполненной рудиментарными образами («мировая Душа» и под.), но в принципе заполняемой и образами церковного Писания и Предания. |
| Мы подошли к финалу второй гипотезы диалога «Парменид», цель, поставленная в первой части, оказалась достигнута, Платон показал, как «единое есть многое». Все дело в принципе соотнесенности, быть значит соотноситься с иным, при этом только соотнесенное с иным единое познаваемо. «Возможно, значит, его познание, и мнение о нем, и чувственное его восприятие, коль скоро и мы сами сейчас все это с ним проделываем... И есть для него имя и слово, и оно именуется и о нем высказывается; и все, что относится к другому, относится и к единому» 154 . Единое существующее второй гипотезы – вершина философской мысли Платона, принцип соотнесенности «вдруг», пораждающий саму реальность, задающий все ее уровни, центральная интуиция великого греческого мыслителя-то «истинное знание в истинном бытии», о котором Платон говорил в «Федре». Платон. «Тимей» «Тимей» – самый популярный диалог Платона, диалог «всех времен и народов». Интерес закономерен: диалог «Тимей» – развернутое изложение практически всех тем философии Платона, и прежде всего платоновской космологии. На фреске «Афинская школа» в Ватикане Рафаэль изобразил многих античных мыслителей, в самом центре композиции он поместил «царей среди философов» Платона и Аристотеля. Платон рукой указывает на небо, Аристотель, вытянув руку, чертит обращенной к земле ладонью плоскость. Платон держит в руке книгу, на корешке которой написано «Timeo», книга, которую держит Аристотель, называется «Etica». Философы обращены друг к другу, их выразительные жесты и книги по мысли художника должны символизировать различные философские позиции. Жест Платона отсылает к истинному бытию – миру идей, видимому проявлению невидимой парадигмы – небу с неизменным движением небесных тел. Аристотель указывает на окружающую нас реальность – мир «первых сущностей». «Этика» в руке Аристотеля, видимо, должна символизировать интерес Философа к осмыслению сферы становления, а диалог «Тимей» в руке Платона призван напомнить, что мир идей, истинно сущее, основа мира вещей – видимого космоса. |
|
|
