| Антония Римлянина. В сан архимандрита по сему указу он возведен был 13 октября. Но едва прошло три месяца после сего, как указом Св. Синода от 10 января 1897 года архимандрит Арсений назначен на должность инспектора в высший разсадник богословскаго образования – в Московскую Духовную Академию с званием исправляющего должность ординарного профессора и с возложением на него чтения лекций по кафедре Библейской истории, оставшейся свободною за выходом со службы и смертью профессора этого предмета Ан И. Смирнова. С этим назначением архимандрита Арсения совпало избрание его в действительные члены выше упомянутого Церковно-археологического общества при Киевской Духовной Академии, доброю памятью памятовавшей своего доброго питомца. Годовой опыт исполнения весьма важных и ответственных обязанностей инспектора был вполне достаточен, чтобы вверить и высшую начальственную, ректорскую должность отцу Арсению, которого, очевидно, с этою последнею целью и переводил Св. Синод с ректорского в семинарии поста на инспекторский в Академии, каковое перемещение вообще было не довольно обычно. В начале марта 1898 года бывший ректор Московской Духовной Академии архимандрит Лаврентий получил высшее назначение–во епископа Курского: а на его место, указом Св. Синода от 3–4 марта того же года за 786, в ректорской должности утвержден инспектор архимандрит Арсений. В должности ректора ему привелось между прочим принимать участие во встрече и проводах Его Величества короля Румынии Карла I 2 , летом посетившего Россию и Сергееву лавру. Последствием этого стало пожалование отцу ректору ордена Румынской короны 3 степени. Высочайшее разрешение на принятие и пошение котораго последовало 5 ноября 1898 года. Но вот в январе следующего 1899 года отец ректор удостоивается и высшего сана, – епископского. Академия есть высшее духовно-учебное заведение, есть храм науки. Само собою разумеется, по этому, что во главе приличествует быть и лицу ученому. И в этом отношении ректор Московской Духовной Академии епископ Арсений является на высоте своего положения. |
| С конца апреля изъятие ценностей в губернии пошло полным ходом. Несмотря на предостережения митрополита Арсения, в ходе общей кампании по изъятию церковных ценностей в некоторых местах Новгородской губернии не обошлось без столкновений между отрядами милиции и верующими. Было возбуждено 14 следственных дел о противлении изъятию, по которым привлекалось к ответственности более 150 человек. 11–13 мая в Старой Руссе состоялась выездная сессия губернского ревтрибунала по поводу мартовских беспорядков в ходе изъятии церковных ценностей. Подсудимым священникам приписывалась организация широкого заговора с целью свержения советской власти. На суде звучали обвинения в адрес вызванного на процесс в качестве свидетеля митрополита Арсения в скрытом подстрекательстве к беспорядкам, выразившемся в том, что с его стороны не было дано разъяснений верующим, какие предметы подлежат сдаче. Преосвященный Арсений объяснил, что он не поддерживал каких-либо действий по сопротивлению властям, напротив, в своих воззваниях к пастве призывал избегать какого-либо насилия со стороны верующих. Трое подсудимых были приговорены к расстрелу (впоследствии двое из них – священники В. Пылаев и В. Орлов – были помилованы), остальные получили различные сроки заключения. Трибунал вынес и особое постановление о необходимости привлечения к уголовной ответственности патриарха Тихона (чье послание послужило, по мнению трибуна, основанием для противодействия декрету), митрополита Арсения и викария Новгородской епархии епископа Старорусского Димитрия (Сперовского). Материалы Новгородского ревтрибунала были переданы в Верховный трибунал при ВЦИК для предварительного следствия, который в конце мая вынес решение признать митрополита Арсения виновным в событиях, происшедших в Старой Руссе, и привлечь его к судебной ответственности по делу патриарха Тихона. Во время следствия по делу патриарха Тихона митрополит Арсений почти полгода прожил в Москве на квартире одного из знакомых. 17 февраля 1923 года заместитель начальника VI отделения секретного отдела ГПУ В.И. |
| Вступив на широкое поприще всероссийской церковной деятельности, преосвященный Арсений, однако, не пренебрегал повседневными епархиальными заботами. Во время ревизионных поездок по городам и весям Псковской епархии он неутомимо служил, произносил поучения в каждом посещаемом им храме, пел вместе с богомольцами, вменяя священникам в обязанность обучать народ общему пению, посещал духовные учебные заведения. 5 мая 1905 года он писал в своем дневнике о посещении Торопца 28–29 апреля: «Торопец – очень интересный в религиозном отношении город: при тысячах семи православных 22 храма, да еще каких великолепных. А звон! Все тысячепудовые колокола. Не напрасно называют Торопец – уголком Москвы. В два часа была встреча в соборе, где я сказал речь об историческом значении в религиозном отношении города, свидетельством чего служит множество храмов, и сравнил с настоящим вообще упадком веры, почему и призывал пастырей и пасомых подражать вере отцов. Затем до десяти вечера осматривал храмы, которые в общем своим великолепием и стариною произвели на меня отрадное впечатление. Большею частью за близостью храмов я пешком ходил, сопровождаемый массою народа. Впечатление получилось очень внушительное и торжественное. В храмах после обычных встреч поучал и заставлял петь весь народ; в некоторых храмах выходило хорошо; а в одном – Рождество-Богородичном, в котором жена священника – певица и учит прихожан, общее пение было прекрасное, на что мною и обращено внимание, и поставлено в пример; заходил еще к этому батюшке и благодарил его и матушку» 19 . Архиепископ Арсений никогда не относился формально к подобным ревизиям, глубоко входил в народные нужды, требовал исправления недостатков. Во время посещения в начале мая 1905 года Великих Лук Владыка, произнося в городском соборе проповедь об истинном значении христианина, «...бичевал горожан за допущение ярмарок по воскресным дням» 20 . Совершая объезд приходов западного района епархии в июле 1905 года, он каждый раз после беседы в церкви экзаменовал школьников по всем предметам, «…чтобы сам народ был свидетелем грамотности своих детей» 21 . |
| В письме к председателю ВЦИК М.И. Калинину от 25 февраля Патриарх призвал власти отказаться от столь неожиданного решения, чреватого непредсказуемыми последствиями 42 . Руководство страны проигнорировало это обращение Патриарха, и тогда 28 февраля он обратился к народу с посланием «О помощи голодающим и изъятии церковных ценностей», в котором осудил предписанное февральским декретом изъятие, назвав его «актом святотатства» 43 . Вспышки народного сопротивления кампании по изъятию церковных ценностей отмечались почти по всей России. Повсеместно одним из основных требований верующих была замена священных предметов хлебом, мясом и другим продовольствием, а также просьба выкупать церковное имущество или обменивать на соответствующее количество золота, денег и т.д. Однако все эти просьбы не были удовлетворены властями. Волнения, забастовки рабочих и крестьян особо острую форму приняли во Владимирской, Калужской, Орловской, Смоленской, Тамбовской губерниях. В Новгородской епархии в марте 1922 года прошли приходские собрания, на которых нередко принимались решения не отдавать церковные ценности. В середине марта 1922 года верующие города Старая Русса оказали сопротивление властям, приведшее к человеческим жертвам. В результате расследования было арестовано 22 человека. Губернские власти предложили митрополиту Арсению обратиться к верующим с воззванием о помощи голодающим. Его послание к новгородской пастве от 21 марта с призывом о помощи во имя Христа было опубликовано в новгородской губернской газете «Звезда» 65). В послании говорилось о том, что Святейший патриарх благословил приносить в жертву голодающим и драгоценные церковные украшения, не имеющие богослужебного употребления. В конце марта владыка Арсений передал в губернский комитет помощи голодающим личные золотые вещи – награды за архипастырские труды: крест с бриллиантами, наперсный крест, панагию и пр. В апреле началось повторное изъятие церковных ценностей из монастырей и храмов Новгородской епархии. В предостережение возможного сопротивления верующих изъятию церковных ценностей митрополит Арсений 22 апреля обратился с новым воззванием к пастве: «...Я уже неоднократно и устно – с церковной кафедры, и письменно, через воззвания, обращался к милосердию верующих о помощи голодающим. |
| Лелея с тех пор мысль о путешествии в Палестину, которой он тогда не посетил по некоторым, не зависевшим от него, обстоятельствам, и главным образом вследствие долговременных карантинов, Преосвященный только теперь нашел удобным и возможным осуществить ее. Причем преосвященному Ректору желательно было привлечь к участию в этом религиозно-образовательном путешествии профессоров и студентов, устроить первую «академическую» паломническую поездку ко святым местам Востока. И действительно, на эту мысль Преосвященного, высказанную им еще летом 1899 года, сочувственно отозвалось несколько профессоров, и вопрос о поездке в Палестину стал обсуждаться среди профессорской корпорации. Сначала охотников находилось много, но по мере того, как вопрос о путешествии с теоретической почвы переходил на практическую и когда наконец, в начале 1900 года, он решен был окончательно, то только трое профессоров решились ехать. Это были: сам инициатор поездки преосв. Арсений, профессора Н. Ф. Каптерев и В. Н. Мышцын . К ним присоединился помощник инспектора академии иеромонах Анастасий. Преосв. Арсений желал посетить Палестину не только как поклонник св. мест, но и как преподаватель Библейской истории, – знакомство с Палестиной было для него важно и с чисто научной стороны. Тоже нужно сказать и о В. Н. М–не. Как преподаватель в академии Св. Писания В. Завета, он желал осмотреть те места, на которых совершались библейские события, те памятники в Палестине, какие в ней оставила библейская старина. Кроме того, он имел особое поручение от Г. Обер-Прокурора Св. Синода – составить опись библиотеки и музея бывшего начальника Иерусалимской миссии архимандрита Антонина, завещавшего библиотеку Св. Синоду, а музей – миссии. Что касается Н. Ф. К–ва, то он был заинтересован поездкой и потому, что ранее специально изучал как вообще сношения России с православным Востоком, так и в частности – историю сношений Иерусалимских патриархов с русским правительством, – почему личное живое знакомство с православным Востоком имело для него особое значение. |
| В первый день на диспуте председательствовал архиепископ Новгородский Арсений. Заслушать успели только отзыв одного Флоренского, поэтому продолжение коллоквиума было перенесено на другой день, когда Арсений уже уехал. – Владыка полагал, – говорил мне потом Глаголев, – что диспут “провернут быстро”, в четыре-пять часов, как бывало раньше”. Но автономная Академия решила показать, что у нее “не иссяк порох в пороховницах”, и затеяла такое словопрение, какого не помнят не только академические старожилы, но и ее летописи... Сам я запомнил из первого дня только, что Флоренский упрекал Туберовского в несколько поверхностном понимании мистицизма, в сухом, чисто профессорском (на немецкий лад) подходе к проблеме, в недостаточном использовании мистики восточной, особенно православной, что делало его труд, по замечанию Флоренского, похожим на “Многообразие религиозного опыта” У. Джемса. Последний тщательно изучил субъективный религиозный опыт даже незначительных сектантских деятелей, однако совершенно не затронул тех богатств, которые имеются в “Добротолюбии” и вообще в святоотеческой письменности. Второй день начался выступлением М. М. Тареева . Здесь надо отметить одну деталь, понятную каждому, кто знал об отношении рецензентов друг к другу, но которая уже с первого момента как бы предопределила развитие дальнейших событий. Обычно на таких коллоквиумах оба рецензента садились рядом за маленький столик возле старинной кафельной печи елизаветинского времени, напротив соискателя, который возвышался перед ними на кафедре. Однако уже в первый день Флоренский находился за этим столиком в одиночестве: Тареев сидел за большим столом вместе с остальными профессорами. Теперь они поменялись местами. Председательствовал недавно избранный в ректоры и уже рукоположенный в протоиереи А. П. Орлов. Тареев начал свой отзыв с указания положений и разделов диссертации, которые считал ошибочными. Таких, к общему удивлению, оказалось немало, хотя все считали Туберовского его единомышленником. Затем рецензент перешел к обсуждению принципиальных проблем и заговорил вообще о характере современного русского богословия, отмечая его достоинства и недостатки. В основном он повторил те мысли, которые высказал в своей статье “Новое богословие”, где обвинил Флоренского в нехристианстве “Столпа”, утверждая, что это не православная, а “спиритическая” философия”. Теперь же, говоря о развитии русского богословия за истекшее столетие, он ставил в заслугу последнему стремление к предельной ясности, использование методов критического мышления, уклонение от модных в последние годы псевдомистических течений, вроде теософии и антропософии. |
| Негативную оценку, которую преосвященный Арсений давал некоторым поступкам своих собратьев, можно, по всей видимости, объяснить сложной атмосферой и теми непростыми отношениями, которые существовали в среде русских архиереев в начале XX века. Так, в эпоху, предшествовавшую бурным переменам, их отношения омрачались иногда взаимным недоверием, фракционностью, карьерными соображениями и т.п. Русские епископы в «годину лютую» далеко не все оказались достойны своего долга и призвания. Наконец, в-третьих, изъятие тех или иных фрагментов могло бы дать почву для околонаучных спекуляций со стороны явных и скрытых врагов Церкви, желающих использовать различные исторические источники для подлогов, а часто для прямой борьбы с Церковью. Думается, главным критерием справедливости того, что писал автор Дневника о том или ином историческом лице, является дальнейшая судьба этого лица. Владыка Арсений никак не мог предвидеть ни той разительной перемены в статусе Церкви, которая из «господствующей» вдруг перешла в разряд безжалостно «ликвидируемой» безбожной властью, ни того, как в этих экстремальных условиях засияют лики целого сонма архиереев, которые в дореволюционной жизни, казалось, ничем особенным не выделялись. При подготовке текста Дневника к изданию пришлось решить целый ряд вопросов, связанных с расшифровкой почерка, выбором орфографии и пунктуации, оформлением газетных вырезок и сносок и т.п. Почерк Владыки, при всей аккуратности и даже, можно сказать, каллиграфической стройности, оказался очень трудным для расшифровки. Это связано с огромным количеством сокращений (особенно фамилий), использованием титлов, со специфическим начертанием одних букв и сходством между собой других. Кроме того, стиль, орфография и пунктуация оригинала, с одной стороны, выдержаны согласно правилам XIX века, с другой – имеют авторские особенности. К ним можно отнести: использование устаревших слов и речевых оборотов, славянизмы, слова малороссийского происхождения и даже целые фрагменты, передающие малороссийскую речь. |
| С этого момента митрополит Арсений был переведен во внутреннюю тюрьму ГПУ. Начало судебного слушания было назначено на 24 апреля, однако ни в этот, ни в другие назначаемые властью сроки суд над Патриархом и другими обвиняемыми так и не состоялся. В результате «покаянного» заявления Святейшего патриарха Тихона в Верховный Суд РСФСР от 16 июня 1923 года он был освобожден из-под стражи 27 июня 1923 года. Митрополита Арсения и проходивших по тому же делу архиепископа Никандра (Феноменова) и П. В. Гурьева освободили лишь 10 января 1924 года, а уже 15 января вновь арестовали и поместили в Бутырскую тюрьму за «антисоветскую деятельность», выражавшуюся в распространении провокационных слухов о гонении Церкви и религии советской властью. Каждому из них грозило заключение сроком до трех лет. 21 марта 1924 года дело патриарха Тихона, митрополита Арсения, архиепископа Никандра и П. В. Гурьева решением ВЦИК было прекращено. Подсудимых признали «...социально не опасными для советской власти» 52 , но это не означало их освобождения. Уже 28 марта Комиссия НКВД СССР по административным высылкам приняла решение о высылке их на три года в Бухару. Узнав об этом, Святейший патриарх Тихон ходатайствовал перед председателем Совнаркома А.И. Рыковым во время их встречи в мае 1924 года об освобождении осужденных, но ответа не последовало. Митрополит Арсений в Бухару не попал, а первоначально проживал в Красноводске Туркменской области, а затем в Полторацке (Ашхабаде), ставшем вскоре столицей вновь образованной Туркменской Советской республики. В одном из сохранившихся писем из ссылки, от 22 марта 1925 года, Владыка так описывал жизнь в Красноводске: «Наш город – малый, тысяч шесть населения, разноплеменного, разноверного; расположен на южном берегу Каспия... в городе нет почти никакой растительности вследствие отсутствия пресной воды, которая привозится за полтораста верст... Зимы почти нет; снег выпадает на день-два... Зато лето знойное и жара доходит до пятидесяти. Часто ветры дуют и наносят много песку. Здесь нас было вначале семь человек: четыре архиерея и три протоиерея. Теперь один протоиерей освобожден, и нас шестеро. Живем в двух маленьких комнатах настоящей коммуной, вместе молимся, вместе трапезуем от щедрот благодеющих нам, сами по очереди стряпаем. Такое купное житие имеет и свои хорошие стороны, но много и плохих, принимая во внимание наш почтенный возраст, установившиеся привычки, различие характеров и темпераментов. Хуже всего – вынужденное безделье, так как работы никакой не дают. Конечно, это не жизнь, а прозябание; не жизнь, а – житие. За что? Затрудняюсь ответить. Во всяком случае, не за мои личные грехи, а за – исторические. Утешаю себя только упованием, что такие испытания будут иметь спасительное значение для тебя и для других» 53 . |
| В июле месяце 1911 г. владыка собирает первый съезд учителей пения и регентов епархии. Этому съезду была поставлена задача выработать определённые и однообразные напевы. Для выбора песнопений были указаны нотные книги, содержащие знаменные, киевские, болгарские и греческие напевы, как малые, так и сокращённые. Этот съезд продолжался семь дней. На нём был составлен план упорядочения клиросного церковного пения с подробным указанием назначенных к исполнению песнопений и с ссылками на нотные книги. К началу 1912 г. в постановлениях певческого съезда при руководстве владыки Арсения были изданы «Журналы заседаний съезда учителей пения Новгородской епархии», которые были разосланы по всем приходским церквам епархии. Журналы съезда в количестве 2 000 экземпляров разошлись в течение двух лет. Это издание легло в основу изучения церковного пения на курсах псаломщиков при архиерейском доме. Далее стали открываться краткосрочные курсы для послуживших псаломщиков, как бы мы сейчас сказали – повышения квалификации. Ненормальность церковного пения в епархии сознавалась многими и исправлялась добрыми инициативами архипастыря и трудами руководителей съезда. 20–25 июня 1913 г. в Новгороде проходил второй съезд ревнителей церковно-певческих традиций. Своей резолюцией от 20 ноября 1913 г. архиепископ Арсений поставил задачу перед этим собранием, которая заключалась в подготовке церковно-певческого материала из годичного круга богослужебных песнопений для издания их в сборнике «Спутник псаломщика». Выход этого издания давал надежду на упорядочение клиросного пения в Новгородской епархии. Руководители съезда замечали, что выполнение данной задачи могло поставить Новгородскую епархию в состояние «одиночества» в отношении улучшения клиросного пения среди других епархий РПЦ. Организаторы съезда замечали также, что эту задачу было необходимо реализовывать и в других епархиях, «где еще жива русская православная душа, любящая дорогие церковные заветы своей родины» 6 . «Спутник псаломщика» вышел в трёх изданиях и получил самое широкое распространение во всех местностях нашей Родины 7 . |
| Председательствующий митрополит Новгородский Арсений. Заседание будет закрытым. Прошу озаботиться, чтобы не было посторонних лиц. Настоящее внеочередное экстренное заседание вызвано обстоятельствами переживаемого момента. Советская власть свои постановления, как в отношении государства, так и Церкви, развивает с удивительной последовательностью. И если мы живо заинтересованы в судьбе государства, то еще более касается нас жизнь Церкви. Периодом церковной жизни мы считаем 23 января текущего года, когда был издан декрет о свободе совести, или об отделении Церкви от государства. Декрет был написан в общих выражениях и был предметом нашего обсуждения, и мы предполагали, что положения эти будут осуществлены впоследствии и что делегация, учрежденная для сношений с советской властью, выяснит отрицательные стороны декрета и разъяснит его в благоприятном для Церкви смысле. В этом нас уверяли, по крайней мере, один из членов делегации говорил, что эта власть сама сознает, что в том декрете было много несовершенного, чем и объясняются отрицательные факты по применению этого декрета, особенно в провинции, акты, не вытекавшие с логической необходимостью из декрета, что эксцессы объясняются личными воззрениями на местах совдепов и комиссаров, что декрет будет рассмотрен с участием представителей Церкви и будет разъяснен удовлетворительным образом: таким образом, предполагалось некое соглашение. Мы жили этой мыслью, мы не могли себе представить, чтобы общая мысль декрета была проведена с такой последовательностью, но оказалось, что появлявшиеся в последнее время декреты относительно Церкви были как бы подготовительной ступенью к тому решительному распоряжению, которое явилось вчера. Вчерашний декрет является завершением всей церковной политики настоящей советской власти. Насколько это было неожиданно для нас и для членов Собора, это видно из того, что вчера как будто не обратили особого внимания на этот декрет; бывает, что грандиозность явления так поражает, что затемняет смысл, и сознание проясняется лишь впоследствии. Такое впечатление было произведено вчера, и я видел, что многие члены Собора читали, как это бывает, газеты, и лица их были равнодушны, как будто они видят очередной декрет. Вчера же во время перерыва, в разговорах, этому декрету не придали особого значения; объясняется это, повторяю, грандиозностью события, ошеломившего и не давшего вдуматься и осознать его. |
|
|
