| К. был сыном Мнасея, богатого купца, часто бывавшего в Афинах. Оттуда отец привез З. К. «несколько сократических книг» (источники называют, в частности, «Апологию Сократа» Платона ), под воздействием к-рых у юноши пробудился интерес к философии (Ibid. 31). Вскоре после того, как ему исполнилось 20 (по утверждению Диогена Лаэртского - 30) лет, З. К. переселился в Афины. По одним сведениям, здесь он сразу стал заниматься философией (будучи подвигнут к этому, в частности, знакомством с «Воспоминаниями о Сократе» Ксенофонта) и сделался учеником Кратета, представителя философской школы киников ; по др. сведениям, он вначале занимался торговлей и лишь после неудач в ней обратился к философии (Ibid. 2-5). Именно под влиянием Кратета З. К. написал свое первое соч. Πολιτεα (Государство) - политическую утопию, полемически обращенную против учения о гос-ве Платона,- к-рое сделало его имя широко известным среди афинян. После Кратета З. К. учился у разных философов: источники называют имена платоника Полемона, мегариков Стильпона и Филона, известного мегарского логика Диодора Крона и др. Согласно приводимому Евсевием, еп. Кесарии Палестинской, свидетельству Нумения Апамейского, З. К. изучал также изречения Гераклита , при этом «благодаря Стильпону он стал бойцом, благодаря Гераклиту - суровым, а благодаря Кратету - киником» ( Euseb. Praep. evang. XIV 5. 11; SVF. I 11). По утверждению Диогена Лаэртского, после того как в течение 20 лет З. К. слушал различных философов, он начал собственную преподавательскую деятельность, избрав для этого Расписной портик ( Ποικλη Στο) - расписанную афинскими художниками галерею на Агоре. От названия этого места собиравшиеся здесь ученики З. К., первоначально именовавшиеся «зеноники» (Σηννειοι), стали называться «стоики» (Στωκο). Само место было выбрано З. К. по причине его малолюдности: по свидетельствам биографов, он был человеком нелюдимым и сторонился больших народных собраний ( Diog. Laert. VII 1. 5; ср.: SVF. I 2). Диоген Лаэртский со ссылкой на Аполлония Тирского приводил такое описание внешности З. |
| В 69-й том вошел ряд биографических статей. Следует особо отметить материалы об основоположнике русского стиля в архитектуре Константине Тоне, римском императоре Марке Ульпии Траяне, армянском царе Трдате III — первом из правителей провозгласившем христианство государственной религией, авторе стихотворного переложения Псалтыри Василии Тредьяковском, композиторе Александре Третьякове, церковном историке Сергее Троицком, композиторе Сергее Трубачеве, авторе замечательных произведений о русской иконе религиозном философе Евгении Трубецком, а также его брате — религиозном философе Сергее Трубецком, политическом авантюристе монахе Илиодоре (Сергее Труфанове), ученом Анатолии Турилове, ученике преподобного Максима Грека Василии Тучкове, координаторе антицерковных действий, организаторе репрессий против Православной Церкви Евгении Тучкове, мастере позднего классицизма в архитектуре Евграфе Тюрине, супругах Алексее и Прасковье Уваровых, много сделавших для развития российской археологии. В 69-й том вошли также биографические статьи о деятелях Церкви, в частности, о пострадавшем при императоре Диоклетиане священномученике Транквиллине, казненном в Константинополе в XVII в. за исповедание христианской веры новомученике Триандафилле, о 30 отцах Киево-Печерских, в Дальних пещерах почивающих, о мученице Трифене Кизической, епископе Трифиллии Лефкосийском, Константинопольском Патриархе Трифоне, канонизированном ростовском архиепископе Трифоне, преподобном Трифоне Печенгском, преподобном Трифоне Вятском (Подвизаеве), мученике Трифоне Апамейском, епископе Суздальском Трифоне (Ступишине), митрополите Трифоне (Туркестанове), апостоле от 70 Трофиме, юродивом Христа ради Трофиме Суздальском, мучениках Трофиме, Доримедонте и Савватии, египетском мученике Уаре, убитом в Карлаге священномученике Уаре (Шмарине). Том содержит ряд страноведческих статей. В него вошли материалы о государствах Тонга, Тринидад и Тобаго, Тувалу, а также о Тунисе, Туркменистане, Турции и Уганде. Из статьи о Турции читатель узнает о географии, государственном устройстве, религии и религиозном законодательстве, истории страны с момента распада Османского государства. Статья содержит данные о религиозных и этнических меньшинствах в Турции. Статьи о других странах обладают схожей структурой. |
| Царь этот издал приказ своим епархам и игемонам всюду преследовать христиан и убивать их беспощадно. На востоке в это время епархом был некто Акилин; ему было донесено, что Трифон исповедует Христову веру и, проходя различные страны, врачует болящих, как весьма сведущий врач, и в то же время учит всех веровать во Христа и сим прельщает многих; повеления же царского Трифон не слушает, насмехаясь над всеми богами. Тотчас были посланы воины разыскать Трифона, которого вскоре и нашли: ибо не мог укрыться светильник, горящий ревностью по Боге и светящий верою и благими делами. Но и сам святой, узнав, что его ищут, не бежал в пустыню и не скрывался в горах и пропастях земных, но, вооружившись молитвою и крестным знамением, смело вышел к ищущим его и, отдавшись им в руки, с радостию пошел к епарху Акилину, который в то время находился в Никее 1094 . Когда Акилин, окруженный оруженосцами, начальниками, слугами и множеством людей, воссел на суде, Помпиниан, скриниарий 1095 большого чина, сказал ему: – Вот юноша из города Апамеи, присланной к твоему величеству, предстоит пред светлым судом твоей власти. Акилин сказал: – Предстоящий пусть скажет нам свое имя, и отечество, и фортуну 1096 . Святой отвечал: – Имя мое – Трифон, отечество мое – селение Кампсада, близ города Апамейска, фортуны же мы не признаем, ибо веруем, что всё совершается по Божию промыслу и неизреченною Его мудростью, а не фортуною, и не зависит ни от течения звезды, ни от случая, как веруете вы. В жизни я руковожусь свободною своею волею, служа единому только Христу. Христос – вера моя, Христос – похвала моя, и венец славы моей. Епарх на это сказал святому: – Вероятно, ты до нынешнего дня вовсе не слыхал о царском повелении, по которому всякий, кто называет себя христианином, и не поклоняется богам, должен умереть злою смертью; итак, образумься и оставь свою льстивую веру, чтобы не быть вверженным в огонь. Но Трифон воскликнул: – О, если бы мне сподобиться чрез огонь и все муки получить кончину за имя Иисуса Христа, Господа моего и Бога! Епарх продолжал: – Трифон, советую тебе принести жертву богам, ибо вижу, что ты, хотя и молод телом, но имеешь совершенный разум, и я не желаю, чтобы ты умер злою смертью! – Я тогда буду иметь совершенный разум, – отвечал святой, – когда принесу Богу моему совершенное исповедание, и если сохраню неизменною, как многоценное сокровище, благочестивую веру в Него, и сделаюсь жертвою Тому, Кто Сам принес Себя в жертву ради меня. |
| Schol. Hist. eccl. VII 7; Ioan. Nic. Chron. 79. 1; Hist. Patr. Alex. 11//PO. T. 1. Fasc. 4. P. 427). Версия о том, что он был сыном брата архиеп. Феофила, не выдерживает критики ( Лященко. 1913. С. 3. Примеч. 3). Об отце К. ничего не известно, мать - родом из Мемфиса, одного из оплотов егип. язычества. Ее родители были христианами; они умерли молодыми, оставив 2 детей: юного Феофила и маленькую дочь. Феофил, вероятно, во время гонения при имп. Юлиане Отступнике (361-363) переселился из Мемфиса в Александрию и определил там сестру на воспитание в жен. мон-рь до замужества ( Ioan. Nic. Chron. 79. 1-11). В несколько противоречивом рассказе еп. Палладия Еленопольского ( Pallad. Dial. de Vita Ioan. Chrysost. 6) обычно видят свидетельство того, что Феофил, уже будучи архиепископом, привлекал сестру к неблаговидным делам, но вполне возможно, что эти обвинения напрасны ( Évieux. 1991. P. 12). Из зачитанного на Вселенском IV Соборе (Халкидонском) прошения племянника К. Афанасия следует, что у К. было неск. родных сестер (ACO. T. 2. Vol. 1(2). P. 216, 218; ДВС. Т. 2. С. 259-262; см.: Hardy. 1982. P. 116). Став архиепископом Александрии (384), Феофил взял на себя заботы по воспитанию и образованию племянника. К. прошел обычный для выходца из состоятельной семьи в Александрии курс светской школы. Его позднейшие сочинения свидетельствуют о высоком уровне полученного образования. В трактате «Против Юлиана Отступника» К. демонстрирует большую эрудицию (см.: Морескини. 2011. С. 753). Ему были известны античные классики: Гомер, Гесиод, Еврипид; он цитирует досократиков , Платона , Аристотеля , Нумения Апамейского, Плотина , Порфирия и др. языческих писателей и философов, древних и современных ему. Эта эрудиция была следствием не только чтения христ. апологетической лит-ры, но и непосредственного знакомства с первоисточниками. Напр., он приводит цитаты из Герметического корпуса афинской редакции (см. Герметизм; Шабуров. 1989). Вероятно, К. посещал уроки философа и математика Ипатии, главы неоплатоников в Александрии, среди учеников к-рой были не только язычники, но и христиане. |
| При этом Н. неоднократно ссылается на Платона, Аристотеля, Плотина, Моисея , ап. Павла , Аполлинария Лаодикийского и др. За этим следует большой раздел о природе души (гл. 2), в к-ром автор трактата обозревает различные представления о душе, опираясь на богатый доксографический материал, охватывающий ок. 1000 лет - от философов-досократиков до современных ему христ. мыслителей. Ряд фрагментов сочинений античных философов ( Клеанфа , Нумения Апамейского, Аммония Саккаса, Порфирия, Феодора Асинского и др.) сохранился только в трактате Н. Против мнений Демокрита , Эпикура и стоиков (см. Стоицизм ) о телесной природе души автор приводит аргументацию Аммония Саккаса и Нумения Апамейского; затем доказывает субстанциальность души, рассматривая и критикуя с платоновских позиций учение пифагорейцев о душе как о гармонии, Галена о душе как о темпераменте и Аристотеля о душе как об энтелехии. После этого Н. излагает и опровергает мнения ересиархов Евномия и Аполлинария, попутно критикуя креационизм и традуционизм как ложные, с его т. зр., мнения о происхождении души. Далее автор обращается к учению манихеев и Платона о мировой душе и происхождении от нее частных душ. Принимая платоническое учение о душе как о бестелесной и бессмертной сущности, Н. вместе с тем отвергает мнение о переселении душ . Вслед за этим идет раздел, посвященный вопросу о соединении души с телом (гл. 3), в к-ром Н. рассматривает различные типы соединения и останавливается на неслитном соединении (συγχτως), не повреждающем природу души, идею к-рого он, вероятно, заимствовал у Порфирия. Тот же тип соединения двух разных природ автор трактата усматривает и в Господе Иисусе Христе, попутно разбирая неверные представления об этом, распространенные среди нек-рых язычников, евномиан и предположительно у Феодора Мопсуестийского. Основными источниками разделов трактата, касающихся природы души и ее связи с телом, были труды Оригена («Толкования на Бытие»), средних платоников - Плутарха, Аэция, Галена («О назначении частей человеческого тела» и др.), Посидония и неоплатоников - Порфирия («Смешанные исследования»), Ямвлиха (см.: Sharples. |
| Христос воспринял человеческую природу добровольно, и так же добровольно он воспринял присущие ей тягости и природные свойства («страсти»). По словам И. А., все природные действия совершались Господом «добровольно, но, разумеется, были свойством природы Его человечества», т. е. Его человеческой природы. Отказ от признания полноты и истинности человечества Христа неизбежно приводит к отказу от признания истинности Его явления: «Если бы это не принадлежало природе Его человечества, то это означало бы, что Он не явился в немощном теле, подобном нашему». Подтверждение истинности человеческой природы Христа и того, что ей могут быть присущи страсти, И. А. видел в евангельском повествовании о 40-дневном посте Иисуса Христа в пустыне (Мф 4. 2): «Если бы Он не воспринял подверженную страстям человеческую природу, как бы Он мог испытать голод после сорокадневного поста, как повествует о том евангелист в истории о голоде, чтобы указать на природу Его человечества?» Отдельно И. А. останавливался на вопросе «нетленности» Христа, рассматривавшемся им в контексте полемики с некоторыми современниками, по мнению которых восприятие Христом человеческой природы противоречит свойственным Божеству нетленности и неизменности ( Strothmann. 1972. S. 71-73). Ответ на этот вопрос И. А. давал, исходя из учения о преображении тела Христа после Воскресения. По словам И. А., Христос «не имеет материальной тяжести человеческой природы, но после Его Воскресения созерцается духовно в неповрежденности». Как божественная природа Христа не поражается тленностью человеческой природы, но преображает ее саму в нетленную, так происходит и с природой верующих в Него: «Не только человечество нашего Господа является нетленным, но и все люди в новой жизни пребывают нетленными». Соединение человеческой и божественной природ во Христе рассматривалось И. А. прежде всего в контексте домостроительства спасения. И человеческая и божественная природы осуществляли единое «дело спасения»: «Спасение было осуществлено как посредством Его божества, так и посредством Его человечества»; «...то, что относится к Его человечеству, совершалось не без Его божества, а то, что свойственно Его божеству,- не без Его человечества, так что Он осуществил дело спасения в единодушном мышлении единой силы». |
| Плутарх), так и в новое (напр. историк Момсен) считали напыщенными риторами, плохими софистами, путающимися в противоречиях и сбивающими с толку людей со здравым смыслом. Насколько справедлив такой взгляд, мы увидим ниже. Теперь же перейдем к характеристике второго периода в истории стоицизма. 2) Второй период стоицизма есть период распространения и господства его среди римлян. Распространителями стоицизма в Риме были Панеций Родосский и Посидоний Апамейский. 38 Стоицизм римский своею главною особенностью имеет то, что представители его совсем оставляют логические и натурфилософские исследования и все внимание сосредоточивают исключительно на вопросах практического характера. Особенность эта объясняется практическим складом и направлением римлян. Римляне ничего не создали нового и оригинального в области философии. У них нет мыслителей, которые стояли бы наравне, напр., с Платоном и Аристотелем. Люди практики и дела, они очень мало интересовались отвлеченными теоретическими вопросами. Исключительная преданность римлян политико-государственным интересам и завоевательным целям отвлекала их от самостоятельных философских и научных изысканий. В философии они должны были подчиниться своим подчиненным грекам; но здесь они усвоили лишь те результаты греческого ума, которые гармонировали с их практическим гением. Это мы видим и по отношению к стоицизму. Греческие стоики охотно занимались логическими исследованиями, а также вопросами натурфилософскими. Римские стоики все внимание сосредоточивают на морали, притом не столько общей, философской, рассуждающей о том, что такое благо и зло, добродетель и порок, справедливость и несправедливость, сколько частной, рассуждающей об отдельных обязанностях на разные случаи и применительно к частным обстоятельствам жизни. Мораль их обратилась в проповедь , в простое житейское наставление. В ней мы находим много прекрасных правил, благоразумные советы, выведенные из самонаблюдения и наблюдения над жизнью и людьми. Эти правила и советы всегда будут иметь свое относительное значение. К сожалению, они не имеют твердых теоретических оснований и принципов. Читатель римских стоиков, поражаемый многими несомненно верными отдельными положениями, разочаровывается, если станет доискиваться в них внутренней связующей идеи; она проходит очень слабо и отдаленно, и уловить её очень трудно. Святый Иустин потому и не удовлетворился современной ему стоической школой, что не нашел в ней твердого и определенного теоретического учения о Боге, 39 хотя нравственную систему стоиков называл прекрасной. 40 |
| — Вот юноша из города Апамеи, присланной к твоему величеству, предстоит пред светлым судом твоей власти. Акилин сказал: — Предстоящий пусть скажет нам свое имя, и отечество, и фортуну [ 9 ]. Святой отвечал: — Имя мое — Трифон, отечество мое — селение Кампсада, близ города Апамейска, фортуны же мы не признаем, ибо веруем, что всё совершается по Божию промыслу и неизреченною Его мудростью, а не фортуною, и не зависит ни от течение звезды, ни от случая, как веруете вы. В жизни я руковожусь свободною своею волею, служа единому только Христу. Христос — вера моя, Христос — похвала моя, и венец славы моей. Эпарх на это сказал святому: — Вероятно, ты до нынешнего дня вовсе не слыхал о царском повелении, по которому всякий, кто называет себя христианином, и не покланяется богам, должен умереть злою смертью; итак, образумься и оставь свою льстивую веру, чтобы не быть вверженным в огонь. Но Трифон воскликнул: — О, если бы мне сподобиться чрез огонь и все муки получить кончину за имя Иисуса Христа, Господа моего и Бога! Эпарх продолжал: — Трифон, советую тебе принести жертву богам, ибо вижу, что ты, хотя и молод телом, но имеешь совершенной разум, и я не желаю, чтобы ты умер злою смертью! — Я тогда буду иметь совершенной разум, — отвечал святой, — когда принесу Богу моему совершенное исповедание, и если сохраню неизменною, как многоценное сокровище, благочестивую веру в Него, и сделаюсь жертвою Тому, Кто Сам принес Себя в жертву ради меня. Тогда эпарх, угрожая святому, с гневом вскричал: — Огню предам твое тело, душу же твою укрощу самыми лютыми казнями. — Ты угрожаешь мне огнем угасающим, — отвечал Трифон, — после которого остаётся только пепел, я же вам, неверующим, угрожаю огнём вечным, неугасающим; оставь суетную веру твою и познай истинного Бога, чтобы не раскаяться тебе после, когда впадешь в огонь вечный. Но Акилин, воспламенившись сильнейшим гневом, повелел бить святого, повесив его на дереве. Услыхав это приказание, Трифон сам тотчас снял с себя одежды и с радостью отдал тело свое палачам на истязание. Палачи, повесив его на дереве, со связанными сзади руками, жестоко истязали его в течение трех часов. Но святой мужественно терпел мучение, ни одного крика, ни одного стона не издав за всё время, пока его били. Когда кончили истязать его, Акилин снова обратился к нему с увещанием: |
| К философии он обратился на двадцать восьмом году и был направлен к самым видным александрийским ученым, но ушел с их уроков со стыдом и печалью, как сам потом рассказывал о своих чувствах одному из друзей; друг понял, чего ему хотелось в душе, и послал его к Аммонию, у которого Плотин еще не бывал; и тогда, побывав у Аммония и послушав его, Плотин сказал другу: «Вот кого я искал!» С этого дня он уже не отлучался от Аммония и достиг в философии таких успехов, что захотел познакомиться и с тем, чем занимаются у персов, и с тем, в чем преуспели индийцы. Поэтому, когда император Гордиан предпринял поход на Персию, он записался в войско и пошел вместе с ним; было ему тридцать девять лет, а при Аммонии он провел в учении полных одиннадцать лет. Гордиан погиб в Месопотамии, а Плотин едва спасся и укрылся в Антиохии; и оттуда, уже сорока лет отроду, при императоре Филиппе приехал в Рим. С Гереннием и Оригеном Плотин заключил уговор никому не раскрывать тех учений Аммония, которые тот им поведал в сокровенных своих уроках; и Плотин оставался верен уговору: хотя он и занимался с теми, кто к нему приходил, но учения Аммония хранил в молчании. Первым уговор их нарушил Геренний, за Гереннием последовал Ориген (написавший, правда, только одно сочинение о демонах, да потом при императоре Галлиене книгу о том, что царь есть единственный творец); но Плотин еще долго ничего не хотел записывать, а услышанное от Аммония вставлял лишь в устные беседы. Так он прожил целых десять лет: занятия вел, но ничего не писал. А беседы он вел так, словно склонял учеников к распущенности и всякому вздору. Об этом рассказывал нам Амелий; к Плотину он пришел на третий год его преподавания в Риме, в третий год царствования Филиппа, и оставался при нем целых двадцать четыре года, до первого года царствования Клавдия. Бывший ученик Лисимаха, прилежанием он превзошел всех остальных слушателей Плотина: он собрал и записал почти все наставления Нумения 916 , большую часть их выучивши на память, а записывая уроки Плотина, составил из этих записей чуть ли не сто книг, которые подарил своему приемному сыну Гостилиану Гесихию Апамейскому. |
| Он дозволяет покаяние, но только однократное. У ригористов второй брак считается недозволительным. Он признает, что после смерти мужа жена может выходить во второй раз в замужество. Вот эти ригористические элементы христианства и подготовили такое явление, как монтанизм. По своему началу монтанизм представляет явление, во многих отношениях противоположное гносису. Насколько в гносисе преобладает характер теоретический, настолько монтанизм отличается характером практическим. Гносис – это доктрина аристократов мысли. Центры, в которых он распространялся, – Александрия, Антиохия, Рим. Монтанизм, так сказать, демократичен и зарождается в захолустье. Основателем монтанизма был некто Монтан, родившийся в незначительном городке Ардабау на границе между Фригиею и Мизиею. Это был скопец, едва ли не бывший жрецом Кибелы. Первоначальным центром, «новым Иерусалимом» этого движения была Пепуза, маленький незначительный городок во Фригии. Самая Фригия, с точки зрения интеллектуальной, не пользовалась доброю репутациею: на нее смотрели так же, как в настоящее время англичане смотрят на ирландцев. Но нравственный характер этих простецов был довольно высокий. Эти люди вообще были замечательно честны, божились крайне редко. В несколько угрюмом естественном складе фригийцев заложено было глубокое религиозное чувство, сказавшееся в особом исступленном культе Матери богов, Кибелы, который пользовался здесь большим распространением. Время, когда выступил Монтан, с точностью определить невозможно, и нужно полагать его в начале 2-й половины II века 19 20 . Личность Монтана и его первых сподвижников в полемических сочинениях, направленных против них, обрисовывается весьма своеобразно: между тем как одни из современников признавали в них вдохновенных пророков, другие видели в них одержимых злым духом. Некоторые епископы (Сота анхиальский, Юлиан апамейский) просто-напросто хотели исцелить пророчиц Прискиллу и Максимиллу от заблуждения, изгнав из них беса заклинаниями. Но им только помешали приступить к экзорцизмам. Рассказывали даже, что Монтан и Максимилла в припадке сумасшествия покончили свою жизнь петлею. Эти черты, не встречаемые в описаниях других ересиархов, в описании, например, основателей гностических сект, обрисовывают весьма живо эксцентричные фигуры фригийских пророков, которые, видимо, весьма сильно походили на помешанных. Очевидно, что люди такого сорта всего меньше способны были создать историю, и можно сказать, что Монтан и его ближайшие сподвижники ничего и не основывали, они только обострили уже существовавшие элементы. |
|
|
