| В этом сочинении, посвященном какому-то египтянину, содержится описание его изгнания в Оазис, и говорится об этом обширно. А какое, не скрывшись от всевидящего ока, получал он наказание за богохульство, бремя которого нес, можно осведомиться из другого его послания, писанного им к фиваидскому префекту. Из него явствует, что так как Несторий не получил должного отмщения, то постигший его суд Божий назначил ему самое жалкое из всех бедствий – плен. Но поскольку он должен был испытать еще большее наказание, то державшие его в плену блеммии 281 дали ему свободу, а Феодосий своим указом позволил ему возвратиться в отечество. Узнав об этом, он переходил из места в место по границам Фиваиды и, будучи прибит к земле, получил конец, достойный прежней своей жизни, как второй Арий, самой своей гибелью показал и определил, какое воздаяние получат хулители Христа 282 . Оба они почти одинаково хулили Его: один называл тварью, а другой человеком. На жалобу Нестория, будто акты в Эфесе составлены были не по надлежащему 283 и будто это сделано происками и беззаконным нововведением Кирилла, я охотно сказал бы: отчего же он, несмотря на расположение к нему Феодосия, был сослан им и, не видя от него никакой пощады, неоднократно подвергался его приговорам, пока так горестно не окончил здешней жизни? Или чем опять назвать это, как не судом Божьим, выразившимся в суде Кирилла и его иереев, что ныне, когда оба они приложились к умершим и когда, по словам одного языческого мудреца, не состоящий в наличии беспрепятственно пользуется благорасположением, один осуждается как хульник и богоборец, а другой воспевается и прославляется как громогласный проповедник и великий защитник правых догматов? 284 Но чтобы не обвиняли нас во лжи, заставим говорить об этом самого Нестория. Прочитай же нам нечто слово в слово из твоего послания, которое ты писал к префекту фиваидскому. «По поводу недавно родившихся в Эфесе вопросов касательно святейшей веры, – говорит он, – мы, повинуясь императорскому определению, живем в Оазисе, или Ибисе». |
| Другим и основным источником козней против святого оказалось непосредственное окружение Софрония. Среди близких Патриарху клириков были корыстолюбивые, двоедушные и тщеславные интриганы 89 , отличавшиеся к тому же, как показывают их письма, безнравственным поведением. Составляя малую часть вполне достойного клира Александрийской Церкви, они тем не менее смогли втереться в доверие к девяностолетнему первоиерарху и достичь ключевых должностей. Видя любовь верующего народа к Пентапольцу, эти высокопоставленные чиновники Патриархии угадали в нем наиболее вероятного преемника Софронию, а это никак их не устраивало. Соперника такого масштаба следовало любой ценой обезвредить, а для этого – унизить, лишить патриаршего расположения, затем всех полномочий и, наконец, изолировать от церковного народа. Планомерная подготовка шла исподволь и совершенно незаметно для прямого и бесхитростного владыки Нектария 90 , который был далек от «придворных» сфер и ничего не подозревал. В ноябре 1889 года, как теперь точно известно, враги святого сделали «пробный ход». Без согласования с митрополитом Пентапольским как полномочным Патриаршим представителем и даже без всякого его уведомления приходскому священнику из Бенгази (город на пути между Александрией и Каиром) Амвросию Сфакианакису 91 было поручено произнести проповедь в Каире. Амвросий принял поручение «с радостью и сыновним послушанием», но опасался, что это огорчит митрополита Пентапольского, о чем откровенно написал Герману Фиваидскому 20 ноября 1889 года: «Что касается моей проповеди в Каире, приемлю сию высокую честь, оказанную мне, смиренному служителю из Бенгази, с радостью и сыновним послушанием, но зачем огорчать из-за меня Высокопреосвященнейшего митрополита Пентапольского? Однако, не ведая дипломатических замыслов своего начальства, повинуюсь без углубления во всевозможные “как” и “зачем”». Об иерее Амвросии известно, что он был почитателем святого и в 1907 году подписался на 10 экземпляров его книги «Духовный спутник». Но вот письма другого священника, служившего на приходе в Порт-Саиде 92 . В первом, тому же Герману Фиваидскому (от 19 декабря 1889), ясно читается желание угодить начальству: |
| 2. Издание сигиллиона о преобразовании особножительного монастыря в общежительный. При этом само решение о таком преобразовании принимается Священным Кинотом (ст. 85). 3. Издание разрешения, которое позволяет архиерею другой юрисдикции совершать священнодействия на Святой Горе. При этом другим клирикам достаточно иметь сопроводительное письмо своего собственного священноначалия, адресованное Священному Киноту, и необязательно получать разрешение Святейшей Константинопольской Церкви (ст. 173). 4. Издание разрешения на посещение библиотек Святой Горы (ст. 185). Что же касается монастырских скитов, как в данном случае Фиваидского, то все решения, касающихся их, находятся в компетенции либо монастыря, либо Священного Кинота, но никак не Святейшей Константинопольской Церкви. Напомним Вашему Святейшеству положения УСАГ, где регламентируется процедура восстановления скитов: «Всякий ремонт филиала требует предварительного письменного разрешения своего монастыря, а всякое новое строительство или расширение строения – разрешения Кинота» (ст. 129). Таким образом, заявление Вашего Святейшества, будто «абсолютное и исключительное право» восстановления любого скита «принадлежит Вселенскому престолу» является притязанием, никак не вытекающим из Устава Святой Афонской Горы. Исходя из всего сказанного становится совершенно очевидным, что обращение Русской Православной Церкви к Святейшей Константинопольской Церкви по рассматриваемому нами вопросу было бы совершенно излишним, поскольку оно относится к компетенции суверенного монастыря, который в необходимых случаях должен согласовывать отдельные предметы со Священным Кинотом. Точно также любая переписка, которая осуществляется между монастырем и духовными школами, синодальными учреждениями и другими институциями Русской Православной Церкви нисколько не нарушает духовной юрисдикции Святейшей Константинопольской Церкви. Поэтому также безосновательными звучат обвинения Вашего Святейшества в нарушении братией Фиваидского скита 134 правила УСАГ: «Все филиалы на Святой Горе и подвизающиеся в них отцы, согласно от века установившемуся порядку, обязаны иметь полное уважение и ненарушимое применение предписаний настоящего Устава, совершенное послушание и подчинение господствующим над ними монастырям, безоговорочно исполняя их законные распоряжения». В ответ на неканонические притязания Святейшей Константинопольской Церкви, которые отменяют самоуправление священных Афонских обителей и незаконно ограничивают права и независимость Священного Кинота, Мы ответим словами Вашего Святейшества, в которых также цитируется 19 правило Трулльского собора: «Никто в Церкви не нарушает безнаказанно ‘пределы, которые положили наши Отцы’... Нарушение основополагающих и нерушимых уже на протяжении более тысячи лет принципов Святой Горы создает множество проблем, особенно же тем, кто посягает на эти принципы». |
| Плоды преслушания губительны и сами по себе, но когда к нему присоединится самомнение, то человек падает в ров самообольщения, или бесовской прелести. По рассуждению святых отцов, в прелесть диавол вводит посредством гордости. Такие люди исполняют по видимости заповеданное Господом, но с гордым желанием достигнуть высокого духовного состояния. Самочинно стремясь к сему, они часто претыкаются, впадают во многие сети лукавого, часто заблуждаются и повергаются в великие беды. В этом роде здесь в Фиваиде был такой печальный и ужасный случай. В 1900 году в пустынь прибыл некоторый молодой инок из одной афонской обители с намерением уединенно подвизаться в фиваидских чащобах. Заручившись благословением отца игумена и позволением фиваидского настоятеля, он сначала построил в отдаленности от обители в глухом сокровенном месте, среди густых сосен, шалаш, или кущу, а потом, при помощи фиваидских пустынников, соорудил небольшую каливку. Уединяясь в ней, соделывал свое спасение на суровых аскетических правах, то есть не получая от обители никакого жизненного продовольствия, кроме сухарей. Если случалось, что кто-нибудь из иноков предлагал ему что-либо из съестного, то он принимал очень неохотно и всячески старался от этого уклониться. В первое время его можно было видеть в обители принимающим участие в церковных богослужениях, в Святых Таинствах и в общении с братством. От природы развитый, начитанный святоотеческих писаний (в своей обители он дважды был библиотекарем и писцом в канцелярии), при обладании хорошей памятью, он нередко беседовал со своими собратиями-пустынниками о том, как спастись, как проходить с пользой отшельническую жизнь, как бороться со страстями, как достигнуть покаянного плача, о посте, о внутренно-сердечной молитве и прочем. Его начитанность, духовный разум и дар слова увлекательно действовали на сердца пустынников, и он пользовался от них расположением и любовью о Христе. Все смотрели на него не как на обыкновенного пустынника, а как на особо выдающегося строгого аскета, ибо видели, что то, что он говорил словами, то и проходил делом, своей жизнью, так что некоторые близко его знающие удивлялись его полной нестяжательности, непомерному посту, его рваной одежде и истомленности от подвигов. Он не имел даже самого необходимого, а постелью ему служили голые доски. |
| Над этой кавалькадой изображено Лоренцеттием тихое, мирное и безмятежное житие фиваидских отшельников, как противоположность суете и блеску мирян. Один старец читает книгу, другой на костылях подошел и слушает чтение, третий смотрит на выращенное им дерево, четвертый доит козу. Кто делает ложки, кто плетет корзины, кто задумался над попавшим под ноги его черепом. Здесь сидит белка или между деревами гуляет фазан, там лежит зайчик, а тут отдыхают олени. Поразительная картина безмятежности жизни! В другом месте видишь целую драму. Красивая и роскошно одетая женщина пристала к одному пустыннику, но он кладет свои руки в огонь, дабы одолеть искушение. Изумленная этим женщина падает на землю, и тут же видишь ее уже монахиней, благоговейно молящейся над могилой спасшего ее отшельника. Прекрасно изображен св. Иларий, безбоязненно идущий среди утесистого ущелья, несмотря на страшного дракона, загородившего ему дорогу. Трогательно прощание Антония Великого с Павлом Фивейским, которому тут же два льва лапами роют могилу. Лоренцетти хорошо знал строение человеческого тела, умел располагать свет и тени, и отчетливо вырисовывал внутреннее состояние разных душ. Направо от фиваидских отшельников и от кавалькады на первом плане изображена иная поэма. Под тенью дерева сидят молодые мужчины с женщинами. Кто занят музыкой, кто разговаривает, между деревами прогуливаются друзья, над ними парят два амура. Думается, что эта фреска была написана вскоре после чумы (1348 г.), ужасавшей тогда итальянские города, а от Бокаччия мы знаем, как тогда легкомысленная молодежь заглушала мысль о смерти, собираясь на гуляньях и развлекаясь музыкой, поэзией и ремеслом любовным. Над садом летают ангелы снизу вверх и сверху вниз; летают с орудиями страданий Христовых, но проносятся мимо сада, дабы взять души умерших. Не видят и не слышат легкомысленные юноши и девицы приближения страшной гостьи. С неба шумно, алчно летит смерть к саду с косой, занесенной на услаждающихся тут молодой жизнью. Еще несколько ликований – и их не будет. Смерть уже сделала свое дело. Вот на земле, друг на друге, ряд над рядом лежат мертвые цари и царицы, папы и епископы, монахи и монахини, воины и граждане. У многих из них искусно отображены их пороки и грехи. Тут же бесы с крыльями летучих мышей и птичьими клювами извлекают из тел грешные души и уносят их в огненное жерло горы, а ангелы с душами праведными возносятся на небо. Рядом с этой грудой трупов калеки, больные и нищие изображены весьма натурально. Это – люди безнадежные, сверх сил удрученные. Им вожделенно одно благо – смерть. На свитке одного из них написано: |
| Далее, невероятно, говорят, чтобы Максимиан при всей своей жестокости мог решиться на такой поступок, как уничтожение целого легиона. Максимиан должен был дорожить хорошим войском в виду государственных соображений, притом таким искусным и храбрым войском, какое представляли собою воины-фиваидцы, по рассказу актов. Далее, непонятным представляется на взгляд историков, смотрящих скептично на рассказ, что о таком важном историческом событии, которое, без сомнения, должно было наделать много шуму, не сообщают ничего языческие писатели, описывавшие те времена, к которым относится предполагаемое событие – ни Евтропий, ни Аврелий Виктор. 294 Да и церковные историки и писатели, каковы Евсевий и Лактанций , не обмолвились ни одним словом, которое удостоверяло бы нас в истинности происшествия с фиваидским легионом. Можно бы, пожалуй, сказать об Евсевии, что он мало знал о событиях на Западе, а история с фиваидским легионом случилась именно на Западе, но этот аргумент в настоящем случае не действителен: легион был навербован на Востоке, в Фиваиде, а с тем, что касалось Востока, Евсевий хорошо был знаком; да и трудно доверить, чтобы слух о таком важном событии, хотя бы случившемся на Западе, не достиг любознательного историка, каким был Евсевий. Но если бы, по какому-либо случаю, Евсевий и не знал события, – непонятно, почему о нем, этом событии, ничего не знает Лактанций и другие лица, например, Иероним и Руфин? В рассказе о самом событии находят невероятным замечание актов, что целый легион позволяет казнить себя без сопротивления и возражений. Мыслимо ли это? 295 Таковы аргументы апологетов рассказа и его отрицателей. Теперь спрашивается: кто правее в своих воззрениях – первые или последние? Апологеты рассказа слабы в своих доказательствах. Большая часть свидетельств, которыми они хотят подтвердить истинность события, относится к очень позднему времени: Евхерий писал спустя столетие после царствования Максимиана, а такое свидетельство имеет мало цены в науке; еще менее имеют цены показания писателей и свидетелей, живших позднее Евхерия: они могли говорить о событии со слов Евхерия, на основании его сочинений. |
| Заключим наше исследование о Лавсаике решением вопроса: знал ли Палладий и читал ли Историю Египетских монахов, которая написана ранее Лавсаика. Флосс положительно утверждает, что Палладий внес в свое сочинение сам Историю Египетских монахов. Но Флосс не знал списков чистой редакции ни Лавсаика, ни Истории Египетских монахов и суждения свои основывал на редакции одного венского манускрипта Лавсаика, в котором сокращена или урезана вторая редакция Лавсаика, в которой позднейшею рукою соединен Лавсаик с Историею Египетских монахов. Может быть и очень вероятно, что Палладий знал и читал Историю Египетских монахов. Автор Истории Египетских монахов возвратился в Иерусалим после путешествия по Египетским обителям в 395 году, и конечно вскоре описал виденное и слышанное им; Палладий же около года жил в Иерусалиме именно в 398 году. Жил он также не менее трех лет в нем после 410 года, когда уже был епископом и выжил время ссылки в Египте. Приступы к сказаниям об Иоанне Ликопольском и Макарии Египетском как в Истории монахов, так и Лавсаик сходны. Приступ к сказанию о Макарии Египетском сходен у Палладия только с латинским переводом Истории монахов Руфиновым. Итак, может быть, он знал Историю Египетских монахов и притом в переводе Руфина. Но внимательно исследованная чистая редакция Лавсаика убедила нас, что он писал Лавсаик самостоятельно и ничего в отношении и к фактам не внес в него из Истории Египетских монахов, а внесена сия последняя в него почти вся буквально позднейшею рукою. Одно житие Иоанна Ликопольского, слитое во второй редакции из двух сказаний самого Палладия и автора Истории Египетских монахов, исполненное потому несообразностей и противоречий, показывает, что это слияние произведено в нем позднейшею рукою. Палладий говорит о немногих из отцов, о которых говорит автор Истории Египетских монахов и притом о тех, которые жили в Нитрийской пустыне: об Аммуне Нитрийском, обоих Макариях, упоминает о Хроние, ученике Антония, но о Фиваидских не говорит, он жил в Фиваиде в ссылке спустя около 12 лет после того, как там был автор Истории Египетских монахов. Описанные сим отцы: Апполос, Коприй и другие, без сомнения, уже скончались. Не говорит о них и потому, может быть, что он уже знал сочинение Елеонского монаха и не находил, чем восполнить сказания его о Фиваидских подвижниках, кроме того, что сказано у него в Лавсаике о других современных ему самому и сказано потому немного, и кроме сказания об Иоанне Ликопольском, которого видел и сам Палладий. |
| Синод „для сущего по оным исследования” вызвал Игнатия в Петербург, предписав с нарочным „ехать поскорее не отговариваясь ничем, без ризницы и с немногими дому его служителями и явиться в Синод”. Названный Игнатий уже не возвращался в Москву, но отпущен по обещанию в Нилову пустынь, для жительства с запрещением „писаться митрополитом и епископом”. 215 На место Игнатия Синод распорядился бывшую Патриаршую область и Крутицкую епархию поручить „всяким правлением ведать до указу Милиникийскому архиерею – Григорию, да архимандритам: Чудовскому – Геннадию, Новоспасскому – Сергию и Златоустовскому – Антонию”. Этим лицам Синод, также, как и Игнатию, не предоставил права производить кого-либо в архимандриты мужских и в игумении женских монастырей бывшей патриаршей области без донесения о сем Св. Синоду. 216 Из поименованных лиц Златоустовский архимандрит Антоний просил Св. Синод освободить его от участия в управлении епархиальными делами потому, что он и без того весьма отягощен делами по приказу церковных дел и о назначении на его место Андрониевского архимандрита – Серапиона. Синод уважил просьбу Антония. 217 Вскоре изменен был и весь состав этого управления. 23 августа 1721 г. Св. Синод постановил: „бывшую Патриаршую область, как в правлении духовном, так и в поставлении ставленников и в прочих принадлежностях, до прибытия Крутицкого митрополита в Москву, ведать Арсению митрополиту Фиваидскому, обще с обретающимся в Москве Григорием – митрополитом Милиникийским. А при них у оного правления, кроме хиротонисания, до одних только архиереев надлежащего, быть Чудовскому и Андрониевскому архимандритам. А первенство в том правлении иметь оному Фиваидскому митрополиту”. 218 Назначение этого управления имело временный характер, как сказано, в определении Св. Синода, до назначения в Крутицкую (т. е. Сарскую и Подонскую) епархию епископа. Таким епископом 16 февраля 1722 г. был назначен, а 3 марта рукоположен в Москве, где в то время был и Св. Синод, синодальный советник – Леонид, архимандрит Петровский. |
| Проходит неделя — и опять «удивительная новость». Письмо к матери от 25 ноября начинается так: «Я в пустыню удаляюсь от прекрасных здешних мест. Когда Вы получите оное, я буду в Фиваиде, верстах в 200 отсюда, в месте диком и необразованном, куда и откуда почта не ходит, и ни до какого государства, иначе как пешком, достигнуть нельзя». В тот же день он пишет О. А. Новиковой: «Отправляюсь на шесть недель гулять в Фиваидскую пустыню… Я живу здесь две недели, видел все, что можно видеть, но еще ничего для себя важного не понял. В феврале или марте отправляюсь в Индию, если будет угодно богам». Совершенно ясно, что Соловьев поехал в Египет не для научных занятий (зачем было ему бросать Британский музей?), не для осмотра египетских древностей (они мало его интересовали) и не для изучения арабского языка (он никогда им не занимался). Он хотел «понять что-то для себя важное» — и отправился в Фиваидскую пустыню. Внешне это путешествие окончилось плачевно: верстах в двадцати от Каира он чуть не был убит бедуинами, которые ночью приняли его за черта, должен был ночевать на голой земле и на другой день вернулся назад. М. де Вогюе 30 вспоминает о своей встрече с Соловьевым в Каире в гостеприимном доме Лессепса. «На этот раз, — пишет он, — Лессепсу удалось выудить где-то в Эзбекии молодого русского, с которым он нас познакомил. Достаточно было раз взглянуть на это лицо, чтобы оно навсегда запечатлелось в памяти: бледное, худощавое, полузакрытое массой длинных вьющихся волос, с прекрасными правильными очертаниями, все оно уходило в большие, дивные, проницательные, мистические глаза… Такими лицами вдохновлялись древние монахи–иконописцы, когда пытались изобразить на иконах Христа славянского народа, любящего, вдумчивого, скорбящего Христа. Несмотря на зной египетского лета, на Владимире Сергеевиче был длинный черный плащ и высокая шляпа. Он чистосердечно рассказал нам, что в этом самом одеянии он ходил один в Суэцкую пустыню, к бедуинам; он хотел разыскать там какое-то племя, в котором, как он слышал, хранились некие тайны религиозно–мистического учения Каббалы и масонские предания, будто бы перешедшие к этому племени по прямой линии от Соломона. Само собой разумеется, что ничего этого он не нашел, и в конце концов бедуины украли у него часы и испортили ему шляпу». |
| Он, когда был язычником, исполнял должность музыканта, и настолько успел в своём искусстве, что был первым любимцем по музыке граждан города Антиноонского в области Фиваидской; часто утешал своей игрой начальника этой области Ариана и был также любимцем и последнего. Когда Филимон оставил язычество и обратился ко Христу, он был предан на суд упомянутому гегемону. На суде Ариан сказал Филимону: «Ты знаешь, насколько любит тебя народ и как он всегда тебя общей утехою называет. Пожалей же его и оставь своё заблуждение. Вот, скоро у нас начнёт совершаться великий праздник, и нужно тебе на оном воспеть хвалы богам нашим трубами и свирелями. И на этом празднике и сам ты натешишься, и нам слух усладишь». На эти слова гегемона Филимон отвечал: «Знай, князь, что ваши идольские праздники, правда, в некотором случае вожделенны мне, но чем? Тем, что слыша о них, я невольно всегда мыслью переношусь к великому вечному празднику на небесах, который будет некогда для всех верующих во Христа. И когда я слышу трубные звуки на ваших бесовских праздниках, то от этих звуков является во мне пламенное желание слышать пение святых Ангелов на Небе и присоединиться к оному. А поэтому, князь, не трудись напрасно отвлечь меня от Христа; чем больше ты меня зовёшь на свой бесовский праздник, тем более возбуждаешь в сердце моём любовь к моему Спасителю и Господу». Итак, как видите по примеру святого мученика Филимона, для того чтобы удержать себя от хождения на праздники греховные, мирские, нужно переноситься мыслью от этих праздников к празднику вечному на небесах; и от пения на бесовских праздниках переноситься мыслью к пению ангельскому. Поэтому, как только явится желание быть на бесовском празднике, сейчас же и помыслите о вечном празднике на небесах. Помыслите, что будет время, когда верующие в Господа войдут в град «новый... приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего, и Бог будет обитать с ними, и Он будет их Богом, и они будут Его народом... и когда Бог отрёт всякую слезу от очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет... и спасённые народы будут ходить во свете лица Божия, и цари земные принесут в этот град славу и честь» ( Откр.21 ). И будет праздник вечный. И вот когда помыслите об этом празднике, тогда, без сомнения, и желание ваше быть на празднике бесовском уничтожится в вас, и на этот последний вы будете смотреть с отвращением. |
|
|
