| В Санкт-Петербургской духовной академии состоялась конференция по византинистике «Русско-византийский логос» 24 октября 2020 г. 18:20 20-22 октября 2020 года в рамках деятельности межкафедрального научно-просветительского проекта «Византийский кабинет» в Санкт-Петербургской духовной академии прошла II международная научно-богословская конференция по византинистике «Русско-византийский логос», цель которой — обсуждение вопросов русско-византийских идейных пересечений. В организации мероприятия приняли участие кафедра богословия, кафедра иностранных языков и кафедра древних языков СПбДА. Из-за непростой эпидемиологической ситуации конференция прошла в онлайн-формате. Открывая научное собрание, с приветственным словом к участникам обратились организаторы и модераторы конференции: кандидат философских наук, доцент, заведующий кафедрой иностранных языков, доцент кафедры богословия СПбДА священник Игорь Иванов и кандидат философских наук, доцент кафедры богословия СПбДА И.Б. Гаврилов. В первый день конференции состоялось пленарное заседание, на котором с докладами выступили представители учебных и научных центров России и Украины. Доктор философских наук, заведующий кафедрой общих гуманитарных дисциплин ФГБОУ ВО «Уральская государственная консерватория имени М.П. Мусоргского» Д.И. Макаров в докладе «Феодор Метохит о кризисе коммуникации в византийском обществе начала XIV века» раскрыл сущность девальвации иконичности слова из-за духовного и интеллектуального размежевания общества, члены которого утрачивают способность слышать и понимать друг друга. Размышления о базовых христианских культурологических архетипах продолжила доктор культурологии, профессор Санкт-Петербургского государственного института культуры, ведущий научный сотрудник Российского института истории искусств Г.В. Скотникова в докладе «Художественное воплощение " антропного принципа " в византийской традиции храмовой архитектуры». С докладом «Книга С.Л. Франка " С нами Бог " : неизвестные страницы» выступил доктор философских наук, профессор, сопредседатель Общества русской философии при Украинском философском фонде Г.Е. Аляев, который рассказал об обстоятельствах написания этого философски-исповедального сочинения выдающегося религиозного мыслителя ХХ века. |
| Число как таковое почитали пифагорейцы. Три противоречащих друг другу интерпретации их взглядов – именно интерпретации, а не изложения – сохранились в «Метафизике» Аристотеля 677 . Согласно этим интерпретациям (как замечает Л. Я. Жмудь (там же), взаимоисключающим друг друга), числа служат либо материальной основой ( ρχν εναι κα ς λην τος οσι κα ς πθη τε κα ξεις) 678 , либо подобиями вещей, т. е. уподобляются им, либо являются элементами сущего ( στοιχεα τν ντων) 679 . Не исключено, что какие-либо осколки этих или сродных им представлений (через посредство той же астрологии) могли сохраниться и до поздневизантийского времени. Труды астрологов, сохранившиеся от той поры, многочисленны (и еще не все исследованы), что дало повод С. Курусису 680 выделить особое, «астрологическое» направление в эсхатологии. На мысль об этом наводит и упоминание о фазах Луны и их влиянии на человеческие судьбы. Во всяком случае, тот всплеск интеллектуальной активности, которым отмечены в истории Византии XIV–XV вв., принес с собой интерес не только к риторике, философии, астрономии и математике, но и к астрологии 681 . На протяжении столетий она сопутствовала астрономии, как и алхимия – экспериментальным наукам, и XIV в., отмеченный пробуждением в Византии свежей астрономической мысли, еще не принес с собой их окончательного разделения. Говоря об эпохе Палеологов, Ж. Верпо особенно подчеркивает тот факт, что классическое наследие греков, к которому в ту пору вновь просыпается интерес, включало в себя не только математику и риторику, но и «...магию, оккультные познания, алхимию, астрологию – повседневные спутницы математических дисциплин» 682 . Показательно, что Метохит даже на терминологическом уровне не различает астрономическое и астрологическое познание – точнее, для него само слово στρολογικς означает «астрономический»; смысл термина уже меняется, но форма («мехи ветхие») остается неизменной 683 . Григора же во всем своем астрономическом учении следует стоической догме о родстве земного и небесного миров ( κοινωνα τν νω κα τν κτω), о συμπθεια τν λων, о микрокосме и т. |
| Оппозицию монастырскому направлению в византийской эстетике составляла антикизирующая эстетика, Ее представители сохранили и в чемто продолжали традиции дохристианской эллинистической эстетики. Это направление существовало практически на протяжении всей истории Византии и поддерживалось в основном придворной неклерикальной интеллигенцией, в том числе и многими императорами. Свое прочное место в византийской культуре оно занимает со второй половины IX в., когда даже образованные клирики самого высокого ранга начинают проявлять научный интерес к памятникам античной литературы и искусства. В период XXV вв. в трудах многих византийских мыслителей и историков, у авторов романов и в поэзии мы встречаем многочисленные реминисценции античных эстетических идей, получивших, однако, новые оттенки в духовной культуре средних веков. Большой вклад в антикизирующую эстетику внесли такие мыслители и писатели, как патриарх Фотий, Симеон Метафраст , Михаил Пселл , Анна Комнина, Евстафий Солунский , Феодор Продром, Феодор Метохит, Никифор Влеммид, авторы византийских романов, получивших широкое распространение в XIIXIII вв. Две главные проблемы стояли в центре внимания представителей этого направления-красота и искусство. Историографы и авторы византийских романов воздают должное видимой, физической красоте человека. Никита Евгениан, Евматий Макремволит и другие романисты возрождают гедонистический аспект физической красоты, на котором основывают хорошо разработанную эстетику эротизма. В романах XIIXIII вв. много внимания уделено описаниям красоты юношей и девушек, возбуждающей непреодолимое любовное влечение, описанию любовных игр и переживаний влюбленных, их авторы размышляют о смысле и значении чувственной любви в жизни человека. На основе античных и библейских эстетических принципов в этом направлении формируются собственно византийские идеалы мужской и женской красоты и закрепляются в стереотипных формулах. Эти идеалы, по мнению Анны Комниной, несовместимы со знаменитым «Каноном» Поликлета, ибо последний ничего не давал для выражения внутреннего мира человека, а для византийца и внешняя красота должна обязательно нести на себе отпечаток духовных и душевных движений человека. Традиционные для греко-римского мира атрибуты видимой красоты-гармония членов и приятный цвет-органично сочетались в этом направлении с восходящими к библейской эстетике признаками прекрасного: сиянием, звучанием, возвышенностью красоты до такой степени, что на нее и смотретьто невыносимо. |
| В апреле 1321 года младший Андроник позван был на суд; «войдя в комнату суда», говорит Кантакузен 12 , и найдя, что дед-император восседал на троне, а приглашенные свидетели разбирательства дела сидели каждый по своему достоинству, сам он сел на низкой скамейке. А свидетелями были: Герасим 13 патриарх, украшенный божественными дарованиями и в монашеской жизни совершенный, но в государственных и общественных делах совершенно неопытный; потом украшение филадельфийского престола Феолепт, и сам возшедший на высоту добродетели, не только прошедший все виды монашеского жительствования, но способный и других научать. И кроме того был муж разумный и немало знакомый с внешнею мудростью. Из синклита присутствовали великий логофет Метохит и каниклий Никифор Хумн и Константин Акрополит, тоже великий логофет. Разбирательство между дедом и внуком кончилось тем, что внук пал в ноги деду, просил прощения и дал клятву в верности. Но придворная интрига не унялась: и через три дня, именно 19 апреля, Андроник младппй, опасаясь новых розысков и ареста, тайно вышел из столицы, собрал несколько войска, отбирал подати в свою пользу и явно умышлял на императорский престол. Так как и в самой столице многие сочувствовали Андронику младшему, то в императорском совете найдено неудобным преследовать его, а сочтено за лучшее водворить согласие посредством переговоров и мирных предложений. И вот император «отправляет к внуку послов – Феолепта, филадельфийского епископа, и кувикулария (каммергера) Калликринита, предлагает мир и обещает исполнить все, чего ни пожелает внук. Послы прибыли в Адрианополь и, так как молодой царь осматривал тогда свое войско пред городом, отправились к нему, чтобы отдать поклон и выполнить порученное им дело. Воины окружили их с обнаженными мечами, и узнавши, что они пришли с мирными предложениями, начали поговаривать об умерщвлении их. Калликринит, дрожа от страха, соскочил с лошади и, обнявши колена царя, стоял в ужасе, думая, что вот-вот умрет; а епископ филадельфийский, как-бы ступая между бездушными вещами и слыша пустые звуки, оставался бесстрашным ко всему, и видя Калликринита полумертвым от страха, сказал: «странный ты человек; не следует так ужасаться смерти, когда, если не теперь, все-таки умрем когда-нибудь. |
| Направляемый Кантакузином, царь Андроник снизошел до личных обысков в домах Перы при погоне за Сиргианом, до организации политического убийства, но выгоду получил один Кантакузин. Царь очутился в его руках более чем когда-либо, тем более что один за другим ушли в могилу другие враги Кантакузина: Андроник Старший, Метохит, царица-мать Ксения и деспот Константин Палеолог. С деспотом Димитрием, замыслившим переворот при помощи генуэзцев и двух Асеневичей, справилась в отсутствие царя и Кантакузина мать последнего, Феодора. Кантакузин свободно проводил свою политику. В приморских сельджукских племенах Айдин и Сарухан он видел союзников, быть может личных, на случай борьбы с Палеологами. Племена эти, наполовину огреченные, поселившиеся среди греческого населения малоазиатского побережья, поддавались влиянию византийского двора. Вожди их говорили по-гречески. Дорога в византийские области Фракию и Македонию была известна сельджукским наемникам и пиратам еще до времени каталанов. Как некогда германцы в Галлии и Паннонии, они считали пустынную Фракию едва ли не своею, по крайней мере Омар, сын дружественного айдинского эмира, явившись во Фракию с толпой грабителей, удивлялся, почему греческие войска загородили ему дорогу, и без боя отступил. Этот самый Омар, когда император обратился к сельджукам за помощью против латинян Фокеи, заявил Кантакузину, что он считает императора за своего государя и обязуется ему служить своими силами. Сельджуки нужны были Кантакузину не только как исконные враги османов, но прежде всего как помощь против латинян Восточного Архипелага. Изгнание последних стало очередной целью византийского правительства. Оно могло уравновесить потери в Вифинии и Македонии. Первый поход на Хиос против Цаккариа был задуман при дворе матери Кантакузина. Большие острова у малоазиатских берегов могли давать богатые доходы, но они шли в руки латинских купцов. И за эти годы сельджукские грабежи возросли необычайно; подданные латинских государей толпами уводились в плен, и латинская торговля была парализована. |
| Строго централизованное государство, чья территория стала более компактной после арабских завоеваний VII века, но все еще простирающееся от озера Ван до Южной Италии, – это образец власти, совершенно недостижимый для раннефеодальной Европы. Но самое главное – это государство, по критериям собственного самосознания, внутри этого самосознания достаточно логичным, связным и убедительным, не то что первое в мире, а единственное в мире. Оно, как скажет Метохит, ни с чем не сравнимо. Критериев всего три: во-первых, это правильно – православно – исповедуемая христианская вера; во-вторых, это высокоцивилизованный стиль государственной и дипломатической практики, дополняемый литературной и философской культурой античного типа; в-третьих, это законное преемство по отношению к христианско-имперскому Риму Константина Великого . Первый критерий полностью отводит восточных соперников: азиатские державы от Халифата до Поднебесной империи, сопоставимые с Византией по типу государственности и уровню урбанизма, не христианские. Он отчасти отводит западных соперников; окончательное разделение церквей станет фактом церковной жизни в 1054 году, а фактом народного сознания – к XIII веку, особенно после разгрома Константинополя в 1204 году рыцарями IV крестового похода, но сомнения в ортодоксальности западного христианства нарастали и были энергично выражены уже патриархом Фотием в 60-е годы IX века. Второй критерий полностью отводит западных соперников; даже империя Карла Великого на рубеже VIII и IX веков была лишь недолговечной попыткой повторить римско-византийский образец 394 , эфемерным конгломератом неупорядоченных территорий. Он отчасти действует и против восточных соперников; при всем своем блеске восточные цивилизации не соответствуют античной норме, а потому остаются варварскими. Наконец, третий критерий сам по себе совершенно достаточен, чтобы исключить вообще всякую возможность соперничества с какой бы то ни было стороны. Имя римского прокуратора Понтия Пилата вошло в христианский Символ веры : «…распятаго же за ны при Понтийстем Пилате…» Конечно, остаться в памяти как распинатель Христа – страшная честь. |
| (Эта его позиция свидетельствует и о том, что исихасты, вопреки расхожим обвинениям, далеко не всегда были склонны к антиинтеллектуализму.) Нечего и говорить, что за время своего патриаршества неутомимый в своем ревностном служении Афанасий нажил себе бесчисленных врагов. С другой стороны, его, попечение о духовном и материальном благоденствии, паствы роднило его с паламитами. Пастырское содержание гомилий самого Паламы, произнесенных в бытность его митрополитом Солунским, в этом отношении очень показательно, ибо в них он выказывает заботу о бедных, свойственную и некоторым другим исихастским патриархам, например Исидору Бухарису 640 . Непритязательнее смирение Афанасия, а также его огромный моральный авторитет и преданность долгу, несомненно, стали своего рода путеводной нитью для последующего исихастского духовенства. В сущности, все активные деятели преобразований и богословы конца XIII столетия открыто превозносились Паламой и его кругом как непосредственные духовные наставники и вдохновители. Тот приоритет, который они отдавали религиозным вопросам, реформе и обновлению, стал неотъемлемой частью позднейшего паламитского движения как возрождения внутренней жизни по афонской модели. Это один из самых веских аргументов в пользу того, что паламизм не может и не должен отождествляться с исихазмом или ограничиваться им. Главные приоритеты и интересы этого движения не были ни эзотерическими, ни обскурантистскими. 2. Исторический фон В противоположность Варлааму Калабрийскому, выросшему «на чужбине», Григорий Палама родился в Константинополе (1296) и, будучи сыном знатного сенатора, воспитывался при дворе Андроника II 641 . Именно здесь он и получил свое образование, которое должно было подготовить его к карьере государственного служащего; наставником же его был сам советник императора, философ и государственный деятель Феодор Метохит. Одновременно Палама отдал себя водительству своего духовного отца Феолипта Филадельфийского . Советы и наставления последнего оказали на него большее влияние, и юный Палама принял решение постричься в монахи и отправиться на гору Афон (1316). |
| –> св. Григорий Палама , то в области гносеологии были более сильны аристотелевские тенденции: Аристотель Никифор Влеммид –> Феодор Метохит –> св. Григорий Палама . Это вполне естественно ввиду более прикладного – «феноменологического», по А. Ф. Лосеву 769 – характера аристотелизма. Как известно, Стагирит различал виды знания и мнения; мнение о воспринимаемом чувствами – то же, что чувственное знание, которое входит в конечную посылку умозаключения. Второй вид – знание собственно научное ( κυρως πιστμη); оно «...не увлекается силою страсти; страсть возникает, когда в нас присутствует [только] чувственное знание» (Nicom. Eth. 1147 b9–17) 770 . Это очень близко к разбираемой схеме Паламы и является, по-видимому, ее ближайшим философским основанием. Не приходится сомневаться, что вся эта схема с различением двух типов мнения с той или иной степенью опосредованности воспринята у Аристотеля. Если же обратиться к существу проблемы «двух мнений», то нельзя не заметить, что мнение, действительно, представляет собой пограничную сферу: с ним мы переходим от сферы чувственного к сфере рационального. Оно подвластно воздействиям обеих сфер. На низших его ступенях сырая чувственная данность, поступая в психику извне, начинает обрабатываться и осмысляться посредством рассудка, проговариваться в слове; но это еще слово невнятное и нечеткое, не вызванное к жизни глубоким теоретическим осмыслением затрагиваемых явлений и процессов. Еще преобладают иррациональные мотивы поведения и деятельности. Это – первое – мнение еще слишком поглощено чувственностью, чтобы быть в состоянии производить самостоятельные и взвешенные суждения. Мнение же, выраженное словами, Палама связывает с рациональной деятельностью, с мышлением как таковым. Разумеется, в жизни и поведении человека не обходится без глупых и алогичных слов и реакций, каковые позволительно объяснять эксцессом чувственности и иррациональных сил; не последнюю роль при этом играют и бесовские воздействия... При всей недоговоренности учения Паламы в этой сфере, несомненным остается одно: первое мнение для св. |
| Нил Сорский были последователями византийского исихазма. Монахи и гуманисты . Как уже не раз подчеркивалось, в целом византийское монашество враждебно относилось к чисто светской науке. В конце XIII века она процветала в Константинополе, и определенная натянутость отношений между монахами и гуманистами была неизбежна. Феодор Метохит, великий логофет при Андронике II и выдающийся гуманист, восстановил в Византии традицию св. Фотия и Пселла. Несмотря на свой аристократический и несколько искусственный характер, утонченный эстетизм и нарочитый аттикизм его литературных произведений, которые контрастируют с народным стилем монахов, византийский гуманизм в случае свободного развития повел бы, вероятно, византийскую культуру в том же направлении, в каком развивалась Италия, а за ней и вся Европа. На долю этого гуманизма выпало оплодотворить итальянское Возрождение и столкнуться в Византии с ожесточенным сопротивлением монахов. Как и любое широкое народное движение, византийский исихазм не всегда был чужд некоторому обскурантизму. Впрочем, деление на паламитов и антипаламитов не совпадало с противостоянием антигуманистов и гуманистов; среди выдающихся лиц известны примеры паламитов-гуманистов (св. Николай Кавасила 17 ) и монастырских антипаламитов (Григорий Акиндин). К тому же, византийский гуманизм не был полностью затоплен волной паламизма и в XV в. смог произвести такие необычайные явления, как неоязычество Гемиста Плифона 18 . И тем не менее именно те принципы, что возвещали уже наступление Нового Времени, были предметом спора между Варлаамом и св. Григорием, именно они нередко разделяли противников и сторонников учения Паламы; в самом деле, гуманисты провозглашали определенную независимость человеческого разума, его свободу от Бога, которого они считали непроницаемой и недоступной Сущностью. Соединение Бога и человека, раз и навсегда осуществленное в лице Христа, действенная и реальная божественная деятельность в среде возрожденного крещением человечества не играли в их мышлении определяющей роли. |
| Античное наследие, транслируемое византийскими рукописями, вкупе с ученой средневековой схоластикой сделали «возможным возникновение современной экспериментальной науки» 58 . Примерно в одно и то же время с западноевропейским гуманистическим Возрождением происходило на Востоке «“обновление средневековья” – культурное возрождение в церковных рамках» православной веры. И гуманистический и церковный пути возрождения в исихастских спорах имеют точку пересечения, которая стала для них обоих катализатором 59 . Что касается понятия «византийский гуманизм» позневизантийского периода, И. П. Медведев отмечает дискуссию в науке о его двусмысленности и о степени его соотнесения с западноевропейским гуманизмом и эпохой возрождения 60 . Сам автор под этим понятием разумеет «духовно-интеллектуальный, психологический и эстетический комплекс, который был характерен для миросозерцания определенных кругов византийского общества XIV–XV вв… [Это миросозерцание. – А. А.] в силу некоторых исторических условий получило ясно выраженную гуманистическую окраску и было… в известной мере новым для Византии явлением» 61 . Повидимому, гуманизм в Византии не был широким культурным движением со своими представителями в полном смысле слова, а, скорее, имели место проявляющиеся в разной степени гуманистические тенденции у отдельных представителей византийской культуры. В ряду византийских гуманистов особо выделяются Феодор Метохит, Никифор Григора и Георгий Гемист Плифон 62 . Последний стал продолжателем византийского гуманизма в XV в. 63 Применяя термин «гуманизм» в широком смысле, как идеологию, в центре внимания которой ставится человек, прот. И. Мейендорф предложил по отношению к паламизму использовать термин «христианский гуманизм» 64 , показывая тем самым неоднозначность термина и подчеркивая важность антропологической составляющей паламитского учения. Как гуманизм, так и исихазм (в широком смысле) большое значение придают земной жизни, а не загробной. Только исихазм подчеркивает, Бог не спасет сам по себе, необходимы стремление и усилия человека. |
|
|
