| С подлинным верно. Сверял секретарь Соборного подотдела об Афонском движении, связанном с почитанием имени Божия, член Собора, Вас. Зеленцов. 1918 года, 28 мая ст. стиля В подлиннике листы скреплены подписью по ним секретаря Св. Синода К. Ешкурского и его же подписью в конце дела Кроме того, на первой странице внизу на полях сделана карандашом надпись, рукой того же К. Ешкурского: «Доложено Его Высокопревосходительству 27 сентября 1916 г. и приказано отложить». (Смотри Дело об афонских монахах (имябожниках), продолжение. Т. 3-й, вторая часть, лист 696). Секретарь Соборного подотдела об афонском движении В. Зеленцов. Заверенная машинописная копия Г АРФ. Ф.3431. On. 1.Д.359.Л. 112–123 оо Письмо иеромонаха Алексия Киреевского архиепископу Никону о подготовке сборника документов по имяславию 99 30 июля 1916 года Ваше Высокопреосвященство, Высокопреосвященнейший Владыка, святительски благословите! Простите, святый Владыка, что я грешный нарушил Ваш отдых и уединение. Сборник, печатаемый в Харьковской епархиальной типографии по имябожническому вопросу близится печатанием к концу – к Успению, Бог даст, закончим, но сброшюровывать несколько подождем, думая, что кто-нибудь еще что-нибудь пришлет. О. Климент пишет из Петрограда, что в 5–6 книжке «Миссионерского обозрения» помещена статья самого о. Антония Булатовича в защиту своего учения. Не откликнетесь ли Вы несколькими строками тоже. Ведь соблазн выйдет большой, потому что статья помещена именно в известном миссионерском журнале. Может быть кто-нибудь из Московской] д[уховной] академии, например, о. Пантелеймон, пожелает помочь и хоть пришлет заметку о новых выпадах [неразб.] И. Булатовича. Последняя брошюра Троицкого мне не понравилась – виляет хвостом. Мне келлиот говорил, иером[онах] Порфирий, что он задался целью просмотреть цитаты Св. Писания и выписки из Свв. Отцов в книге «На горах Кавказа», и ужаснулся недобросовестности автора книги. Он мне говорил, что давал на просмотр свои выписки о. наместнику Лавры 100 Товии, и он их одобрил и велел хранить до времени пока. |
| Учение об имени Божием, содержащееся в книге»На горах Кавказа»и в сочинениях других имяславцев («Апология»Булатовича на тот момент еще не была опубликована), воспринимается Григоровичем как один из примеров богословия, в котором нет четкого логического разграничения понятий. Имяславцам, по мнению Григоровича, следует поставить в вину»не столько неправильность мнений, сколько путаницу названий, которая и производит наибольший соблазн и споры» . В этом, как нам представляется, Григорович вполне прав: анализируя выше учение иеросхимонаха Антония (Булатовича) об имени Божием, мы пришли к выводу о том, что в его системе отсутствует логическая стройность и одни и те же понятия употребляются в разных значениях, а это ведет к путанице и неправильным интепретациям. Но что противопоставляет священник Хрисанф Григорович имяславскому учению об имени Божием? Каким, по его мнению, должно быть богословское понимание имени Божия? Прежде всего, он утверждает, что»богословие должно пользоваться всеми истинно–научными средствами и бесспорными выводами всех наук», а поскольку вопрос об имени Божием»относится не столько к области чистой метафизики, сколько — к теории познания (трансцендентальной логики) и психологии», то именно к этим наукам и следует обращаться для понимания данного вопроса . Далее даются определения основных логический понятий, таких как конкретный предмет, существо, качество, атрибут, состояние, причинная зависимость, действие, слово, представление слова, мысль, имя. При этом под»существом»понимается одушевленный предмет, под атрибутом — неотъемлемое качество предмета, под состоянием — «качество конкретного предмета, которое не отличается устойчивостью, т. е. может исчезнуть раньше конкретного предмета», под словом — звуковой символ той или иной мысли, а под именем — «слово, которому соответствует мысль об единичном (конкретном) существе»; имя есть»одно из психических состояний произносящего и слышащего» . Из определения имени, по мнению Григоровича, неизбежно вытекает мысль о том, что имя Божие есть»состояние», причем данное понятие применительно к имени Божию может быть употреблено в трех смыслах: |
| Парадоксальным образом, с другой стороны, указанное понимание соотношения именования сущности и энергии в Божестве у Булгакова, как мне кажется, восходит к специфической трактовке 5-го анафематствования против Варлаама и Акиндина из «Синодика православия» представителя антиимяславческой партии в имяславских спорах 1910-х гг. С.В. Троицкого — главного оппонента Флоренского и Булгакова во время их участия в этих спорах в качестве защитников имяславского учения. Именно в ходе имяславских споров в 1910-х гг. русскими мыслителями и был открыт паламизм, впоследствии игравший значительную роль в русской и западноевропейской религиозной мысли, но изначально привлечённый имяславцами, в лице иеросхимон. Антония (Булатовича), для обоснования собственного учения. Ведя речь об учении свт. Григория Паламы в своей «Апологии веры во Имя Божие и во Имя Иисус» (закончено в июле 1912, опубликовано в марте-апреле 1913), Булатович опирался не на собственные сочинения Паламы, а на положения антипаламитских анафематствований в «Синодике православия» . Так, Булатович приводил 5-е анафематствование против Варлаама и Акиндина из соборного определения 1351 г., помещённое в «Синодике», для обоснования необходимости называть Божественную энергию Богом . В ответ противник имяславия С.В. Троицкий в сочинении «Афонская смута» (май 1913 г.) предложил собственную трактовку положений паламизма, выраженных в «Синодике». В своём разборе 5-го анафематствования из «Синодика» (текст этого анафематствования не полностью прозрачен и допускает разночтения ) Троицкий выдвинул такое понимание паламизма, согласно которому об энергии следует говорить как о божественной, но нельзя называть её «Богом» и прикладывать к ней понятие «Θες» (Бог), поскольку это понятие относится лишь к божественной сущности . В итоге я могу указать на две исторические линии, которым следует Булгаков, когда приводит формулы, отражающие специфику своего понимания божественной энергии. Булгаковская формула «энергия есть Бог, но Бог не есть энергия» следует формуле паламизма, предложенной о. Павлом Флоренским в сочинении «Имяславие как философская предпосылка», а именно формуле: «явление/энергия включено в сущность, но сущность не включена в явление/энергию», где понятию «сущности» соответствует «Бог» в булгаковской формуле. Соответственно, за булгаковской формулой паламизма стоят те же предпосылки, что и у Флоренского. Мы видим, что первый в своём роде труд Флоренского «Имяславие как философская предпосылка», предлагающий философский базис для паламизма, очевидно, повлиял на понимание паламизма о. Сергием. Формула же Булгакова «νργεια θες στιν (хотя и не есть Θες)» (энергия есть бог/божественная, но не есть Сам Бог) представляется, как это ни странно, восходящей к трактовке паламизма антиимяславцами, а именно С.В. Троицким; действительно, эта формула близко следует вышеуказанному пониманию Троицким энергии в паламизме. |
| Можно, конечно, было бы сказать (и это сравнение неоднократно произносится вслух), что борьба с «имяславием» являла собой своеобразное продолжение спора св. Григория Паламы с Варлаамом, Алексеем Акиндином и Никифором Григорой (так называемые «Паламитские соборы» 1341, 1347, 1351, 1368 гг.). Однако ни Григоры, ни Варлаама на российской почве уже не было, равно как и богословского спора, который вполне традиционно для нас заменили административные меры… II . Кратко напомнив хронологию и ход событий, перейдем к интересующим нас аспектам. Как уже отмечалось выше, бросается в глаза невероятно слабая по содержанию аргументация, приводимая «имяборцами», а нередко и искусственная профанация учения «имяславцев» в их исполнении. Уже М.Д, Муретов, разбирая рецензию о. Хрисанфа (Минаева) и, надо полагать, попутно записку архиепископа Антония (Храповицкого), отмечал, что апологет о. Илариона (Домрачева), т.е. Булатович, «далеко не невежественен», напротив, «полное невежество и непонимание дела на стороне рецензента» . Нельзя не заметить и того открытого пренебрежения, которое демонстрировали представители нашего священноначалия и члены Святейшего Синода, не утрудившие себя анализом текстов «имяславцев». Многие исследователи исихастских споров обращают внимание на то, что в своем докладе Святейшему Синоду архиепископ Антоний (Храповицкий) намеренно исказил «имяславское» учение и довел мысли о. Антония (Булатовича) до абсурда и карикатуры . Весьма характерно, что Храповицкий не только не читал книги «На горах Афона», но не изучал и труды о. Антония (Булатовича); вообще возникает небезосновательное ощущение, что ему и до их прочтения «все было ясно». Не удивительно, что его доклад на заседании Святейшего Синода, по словам митрополита Вениамина (Федченкова), «недопустимый, бранчливый, ужасный, поверхностный и ругательный», мог только оттолкнуть верующего человека, а не привлечь к правильному пониманию дела . Однако здесь следует сделать важную оговорку: низкий уровень критики и ее культуры различные оппоненты «имяславцев» демонстрировали по сугубо разным причинам. |
| По существу, вопрос не вышел еще из стадии предварительного обсуждения, или, по принятой нами терминологии, он находится в стадии «богословского мнения» и едва-едва поставлен в общецерковном сознании. Большинство врасплох застигнуто вопросом этим, а афонская формула, предложенная о. Антонием Булатовичем («имя Божие есть Бог»), до сих пор вызывает непонимание и недоразумение одинаково и среди интеллигенции и рядовых верующих, среди духовенства и монашествующих. Церковная же власть, вместо содействия выяснению вопроса, прибегла и в данном случае к излюбленному приему зажимания ртов и фактически изъяла этот вопрос из обсуждения духовных журналов. Таким образом, это обсуждение силою вещей сделалось достоянием православных мирян, благодаря чему единственная до сих пор попытка систематического изложения вопроса о почитании имени Божия, принадлежащая перу о. Антония Булатовича, могла увидеть свет лишь в частном издании, именно под фирмой «Религиозно-философской библиотеки», руководимой столь нелицемерным, но вместе и независимым представителем православия, как М. А. Новоселов. И на церковной обязанности мирян и в настоящее время остается забота о том, чтобы не дать заглохнуть начавшемуся догматическому движению и поддерживать идейный к нему интерес. Каким же образом столь трудный догматический вопрос послужил поводом для монашеской междоусобицы и всего вообще афонского движения, вызвавшего пастырско-усмирительную экспедицию архимандрита Никона? На Афоне и вследствие общей напряженности религиозной жизни, и вследствие особенностей монашеской психологии, национальных страстей, личных темпераментов, а наконец, и интересов экономических (ко всему этому еще присоединилось легкомысленно-бестактное поведение архимандрита Антония, сразу обругавшего новое движение без всякого разбора и даже знакомства с ним и тем подлившего масла в огонь), – на Афоне новое учение об имени Божии было сразу же и, конечно, преждевременно провозглашено догматом и даже сделано критерием православия 572 . |
| за 4136, с поручением при этом Синодальной конторе и Преосвященному Модесту приводить увещеваемых иноков к сознанию, что учение имябожников, прописанное в сочинениях иеросхимонаха Антония (Булатовича) и его последователей, осуждено Святейшим Патриархом и Синодом Константинопольской Церкви и Св[ятейшим] Синодом Церкви Российской, и что, оказывая снисхождение к немощам заблуждающихся, Святейший Синод не изменяет прежнего суждения о самом заблуждении». При этом патриарх Тихон и Священный Синод постановили считать разрешение в священнослужении, выданное о. Антонию (Булатовичу) и другим имяславцам на время войны, прекратившим свое действие, а новое прошение о. Антония о разрешении священнослужения – не заслуживающим удовлетворения, доколе он будет «оказывать непослушание церковной власти и распространять свои осуждаемые церковной иерархией умствования к соблазну Церкви» . Позиция значительной части имяславцев после возвращения в Россию, несомненно, была канонически неприемлемой, в частности их неподчинение церковной власти и многочисленные отложения от духовного общения с ней. На Кавказе нередкими были конфликты между имяславцами и православным духовенством. Впрочем, там предпринимались и попытки примирения. Так протопресвитер Михаил Польский позднее вспоминал: «В 1918 г., во время гражданской войны и власти белых на Кубани, у кубанских миссионеров состоялось несколько совещаний с имяславцами в целях примирения их с православной Церковью в догматическом споре об имени Божием. Был выработан целый ряд догматических положений, которые и были подписаны обеими сторонами. Имяславец монах Мефодий был законно рукоположен в иеромонаха для бывших имяславцев и отправлен к ним в горы. Но вскоре между ними опять произошел спор. Отец Мефодий остался верен выработанным православнымположениям и покинул горы, но в дороге на одной из станций был расстрелян большевиками» . Непримиримая позиция сознательного сопротивления церковной иерархии после революции 1917 г. завела часть имяславцев в экклезиологический тупик, лишив их спасительной ограды Церкви и в конечном итоге превратив в секту. |
| В газете цитировались слова Булатовича:«Нас можно было судить за ересь, заточить по суду, анафематствовать; словом, наложить церковные наказания. Но того, что делало с нами посольство, делать было нельзя. Разве мы — неприятели, воюющие с Россией?» О роли посольства в афонских событиях на Поместном Соборе 1917–1918 годов свидетельствовал участник тех событий П. Б. Мансуров: Наше константинопольское посольство всегда очень вовлекалось в церковные дела, считая себя представителем и церковных интересов России, тем более, что тогда наш Синод сносился с Православными Церквами через Министерство иностранных дел. Бывший во время афонской смуты в Константинополе наш посол Μ. Η. Гире привык вести церковные дела, но не интересовался их специально церковной сутью . Он и к афонской смуте отнесся, как к нарушению порядка и подрыву престижа русской власти и русских привилегий на Афоне. Принципиальным руководством в отношении к афонским спорам служил для него взгляд архиепископа Харьковского Антония пользующегося в Константинополе авторитетом. Посол потребовал от Константинопольского Патриарха скорейшего прекращения афонского»бунта невежественных монахов». Патриарх Герман, который сам в этот вопрос не вникал и основывался на взглядах архиепископа Антония, принялся торопить Халкинскую школу, чтобы она поскорее дала свое заключение об афонской смуте. Посылая меня на Афон, посол указывал мне, что надо действовать решительно, и доставил в [мое] распоряжение свой военный стационер. И все посольство наше в Константинополе было настроено подобным образом . Приведенный рассказ, на наш взгляд, является весьма убедительным доказательством того факта, что в своей политике по отношению к имяславцам Константинопольский Патриарх был не свободен. Цепочка, как видим, выстраивается следующим образом: архиепископ Антоний (Храповицкий) влияет на посла М. Н. Гирса, тот оказывает давление на 11атриарха, а Патриарх, в свою очередь, торопит Халкинскую школу. При тгом у всех есть своя заинтересованность в скорейшем прекращении»афонской смуты»: сам архиепископ Антоний видит в имяславии хлыстовское сумасбродство, посол Гире считает, что афонские волнения наносят ущерб российским интересам, Константинопольский Патриарх надеется, разгромив имяславцев, уменьшить влияние русских на Афоне. |
| По существу, вопрос не вышел из еще из стадии предварительного обсуждения, или, по принятой нами терминологии, он находится в стадии «богословского мнения» и едва-едва поставлен в общецерковном сознании. Большинство врасплох застигнуто вопросом этим, а афинская формула, предложенная о. Антонием Булатовичем («имя Божие есть Бог»), до сих пор вызывает непонимание и недоразумение одинаково и среди интеллигенции и рядовых верующих, среди духовенства и монашествующих. Церковная же власть, вместо содействия выяснению вопроса, прибегла и в данном случае к излюбленному приему зажимания ртов и фактически изъяла этот вопрос из обсуждения духовных журналистов. Таким образом, это обсуждение силою вещей сделалось достоянием православных мирян, благодаря чему единственная до сих пор попытка систематического изложения вопроса о почитании имени Божия, принадлежащая перу о. Антония Булатовича, могла увидеть свет лишь в частном издании, именно под фирмой «религиозно – философской библиотеки», руководимой столь нелицемерным, но вместе и независимым представителем православия, как М. А. Новоселов. И на церковной обязанности мирян и в настоящее время остается забота о том, чтобы не дать заглохнуть начавшемуся догматическому движению и поддерживать идейный к нему интерес. Каким же образом столь трудный догматический вопрос послужит поводом для монашеской междоусобицы и всего вообще афонского движения, вызвавшего пастырско-усмирительную экспедицию арх. Никона? На Афоне и вследствие общей напряженности религиозной жизни, и вследствие особенностей монашеской психологии, национальных страстей, личных темпераментов, а наконец и интересов экономических (ко всему этому еще присоединилось легкомысленно-бестактное поведение о. Антония, сразу обругавшего новое движение без всякого разбора и даже знакомства с ним и тем подлившего масла в огонь), – на Афоне новое учение об имени Божие было сразу же и, конечно, преждевременно провозглашено догматом и даже сделано критерием православия. 6 Образовалось две враждующих монашеских партии, из которых каждая притязала на руководящее значение в монастыре. |
| Говоря конкретно об основных произведениях имяславцев, мы бы выделили прежде всего книгу схимонаха Илариона “На горах Кавказа” как заслуживающую в целом положительной церковной оценки. Эта книга является весьма удачным выражением православного учения о молитве Иисусовой и может быть рекомендована всем, кто вступает на путь или идет по пути “умного делания”. Однако нам представляется, что прежде чем предлагать эту книгу в качестве руководства к действию для современного читателя, ее следовало бы отредактировать – как в смысле стиля, орфографии, языка, так и в смысле отдельных богословских мнений, не вполне точно выраженных автором книги. Мы считаем неприемлемым рассмотрение книги “На горах Кавказа” в качестве манифеста имяславия и издание ее в качестве апологии этого движения 2227 . Наиболее значимой представляется 1-я часть этой книги, содержащая собственно учение о молитве Иисусовой; 2-я часть кажется нам малоинтересной (в этом мы согласны с Л. Ф. Лосевым). Что же касается ответа схимонаха Илариона на рецензию инока Хрисанфа, то в нем достаточно спорных пунктов, чтобы не считать его заслуживающим церковного признания. Произведения иеросхимонаха Антония (Булатовича) представляются нам имеющими определенный церковно-исторический интерес. Однако к этим произведениям необходим серьезный научно-богословский комментарий ввиду того, что их автор не отделяет свои частные богословские воззрения от общецерковного учения, а иногда излагает прямо ошибочные мнения. В целом произведения иеросхимонаха Антония не могут, на наш взгляд, быть признаны вполне адекватным выражением православного учения об имени Божием и имени Иисусовом. Труды Флоренского и Лосева об имени Божием заслуживают отдельных исследований ввиду богатства содержащегося в них философского и богословского материала. Богословские позиции обоих авторов должны, по нашему мнению, быть подвергнуты тщательному анализу в свете патристической традиции. В книге протоиерея Сергия Булгакова “Философия Имени”, в особенности, в той главе этой книги, что посвящена имени Божию, мы видим весьма совершенное выражение имяславского учения об имени Божием. В этой книге имяславие, как мы говорили выше, освобождается от “имябожнического” привкуса. Однако книга эта несет на себе отпечаток общего богословского видения протоиерея Сергия Булгакова , одного из самых оригинальных мыслителей XX столетия. Требуется дополнительная исследовательская работа, которая позволила бы отделить в книге Булгакова строго православное учение от его личных богословских мнений. |
| В основном, о. Антоний Булатович достигает цели в своей богословской критике имяборчества, но обращение за помощью к другим философским категориям в значительной степени облегчило бы его задачу. Например, он мог бы обратиться к ключевому различию между «материальной» и «формальной» точками зрения, чтобы раскрыть грубую ошибку архиепископа Антония (Храповицкого) относительно имени «Иисуса», как данного всякому мужчине; не воспользовавшись этим, он дал своим противникам, в частности архиепископу Антонию, возможность обвинить имяславцев в «хлыстовстве» 748 . С точки зрения материальной, имя Иисус не обязательно должно быть связано с присутствием Божиим, хотя Имя Божие, Иисус Христос, формально говоря, есть Сам Бог. Существует только один Именуемый, существует только один Иисус Христос, само употребление Имени Которого может вызвать ощущение Присутствия Божия, а перед Ним, как мы знаем из Священного Писания ( Флп. 2:10 ), должно преклониться всякое колено небесных, земных и преисподних. Другая пара философских категорий является даже более уместной в дебатах, то есть реализм и номинализм. Сам о. Павел Флоренский замечает это капитальное различие в своём одобрительном предисловии к труду о. Антония Булатовича 749 . Итак, два спора раннего Средневековья имеют свои аналоги в вопросе о имяславии. С.В. Троицкий , самый откровенный противник имябожников, выделяется как номиналист , как человек, отрицающий, что существует необходимая онтологическая связь между именами и объективной действительностью. Он отмечает, что «Имена сами по себе нисколько не связаны с предметами», прибавляя, что «имя есть лишь условный знак, символ предмета, созданный самим человеком» 750 . Таким образом, можно проследить, как философские категории могут оказать помощь в попытке сфокусировать истинное существо данного богословского спора. Что такое имена, в конце концов, и как они нас связывают с действительностью? Этот, и все вытекающие из него вопросы (особенно вопрос, относящийся к Имени Божию ) требуют спокойной и молитвенной окружающей обстановки. Святая Гора Афон должна быть идеальным местом для этого . Несомненно, пожизненная привязанность к почтенной, монашеской форме молитвы, Иисусовой молитве, служила поводом для возникновения богословской интуиции имяславия, но не было никакой опасности, и никто не мог предположить, что могли запретить эту молитву. Итак, можно спросить, какую роль играли в самом богословском споре посторонние, выше изложенные факторы? Как историки, исследующие эпизод Афонской смуты, могли решить эти вопросы? Эпизод остаётся трагическим, несмотря на то, что он послужил прогрессу в богословской интуиции в широком масштабе. Прибытие «Херсона», судна императорского морского флота, на берег к монастырю Св. вмч. Пантелеимона 3 июля 1913 г. останется позорной страницей в истории . |
|
|
