| Разное понимание своих целей и неразграниченность функций рус. учреждений в Палестине привели к соперничеству и конфликтам между консульством и миссией. Настоятель РДМ в 1863-1865 гг. архим. Леонид (Кавелин) был смещен с поста из-за раздоров внутри миссии, интриг консульства и Иерусалимского патриарха. Архим. Антонин (Капустин) , глава РДМ в 1865-1894 гг., долгое время находился в двусмысленном положении ввиду отсутствия поддержки Святейшего Синода Русской Церкви, враждебности консульства и святогробского духовенства. В 1879 г. в С.-Петербурге обсуждался вопрос об упразднении РДМ; ее удалось сохранить по настоянию имп. Марии Александровны ( Хитрово. 1881. С. 81-92; Суворин. 1898. С. 102-103; Лебедев. 1901. Т. 2. С. 829-830; Лисовой. 2006. С. 59, 101-134). Именно архим. Антонин более др. российских деятелей на Востоке понимал духовно-политическое значение Св. земли для России. Несмотря на недостаточную финансовую и политическую поддержку Петербурга и враждебность греч. духовенства, он расширил площадь рус. участков, покупая землю, поддерживал храмы и мон-ри. Он создал комплекс российских владений на Св. земле, к-рые впосл. получили название «Русская Палестина». На частные пожертвования архим. Антонин приобретал в разных местностях Палестины земельные владения; ввиду ограничений османского законодательства это часто приходилось делать через подставных лиц из правосл. арабов. Нек-рые земли, купленные архим. Антонином, в т. ч. участок близ Мамврийского дуба под Хевроном, были связаны с библейскими сюжетами, и за обладание такими объектами шла напряженная борьба др. христ. исповеданий с привлечением консулов европ. держав. На принадлежавших РДМ земельных участках в Яффе, Хайфе, Айн-Кареме (Горней), Хевроне, Иерихоне, у Тивериадского оз., на Елеонской горе в разные годы был выстроен ряд подворий и мон-рей, нек-рые из них и в наст. время находятся в российской собственности ( Хитрово. 1881. С. 95; Суворин. 1898. С. 36; Лисовой Н. Н., Платонова З. И., Савушкин В. А. Сводный каталог русских недвижимостей в Святой Земле//Россия в Св. Земле. Т. 1. С. 691-719; Лисовой. 2006. С. 147-157). |
| 16 . Научившись грамоте по Псалтири 17 под руководством своего отца, от природы чувствительной, нежной души, весьма любознательный и впечатлительный «бедный парень», как он сам себя называет, отвозится в суровую бурсу Далматовского духовного училища (1826–30-х годов), напутствованный благословениями и слезами «пригорюнившейся и пристально смотрящей на увозимого в школу» родной семьи. Неприветливо встретила бурса новичка, и время, проведенное в ней в течение пяти лет, покойный о. Антонин прямо называет «не веселым для себя». «Наука (латинская и греческая долбня) не давалась парню», пишет он. В классе 18 он сидел «низко», к злоименному порогу ходил часто, «без обеда» оставался чуть не по седми раз в неделю, «в нотате» почти постоянно значился под иероглифами N. В. (non bene) и οκ (ο καλς), в редкость ER(rans, ошибающийся) и M(αρτνων погрешающий), и почти никогда s(ciens, знающий) и Г(ινσκων) – до того, что наиболее туживший о нем имя-рек помышлял уже взять «тупицу» из школы и будущего археолога обратить в борноволока... Давно все это было и очень далеко от Византии, которую и тогда ленивый ум, впрочем, уже ловил под всяким подходящим образом, а наука, вооруженная «лозой» и «без обедом», постоянно искала закрыть от воображения, подставляя ему, вместо светлого видения, мрачный урок, урок и больше ничего». 19 Aurora musis amica, недаром мы когда-то «доказывали» это в своей ученической загадке, усыпая «еррорами» 20 свою цицеронщину. Не знаешь бывало, за чем смотреть боле – мысли ли чтобы были подходящая, латынь ли чтоб была без ошибок, переписано ли чтоб было аккуратно, тетрадка ли чтоб была чистенькая, задачка подана в свое время и проч. Поневоле должен был дружиться с музами, сочувствия к которым ничто не вызывало в тогдашней обстановке жизни». 21 Но время – лучший врач всех невзгод и страданий, и на 53 году своей жизни, под кровом далекой от культурного Mipa Синайской обители, он нашел возможным сказать нисколько теплых слов и о Далматской обители, где прошло «нелегко» его золотое детство. «О, далекая полоса земли, с безвестным, но вещим для меня именем, – восклицает о. Антонин в своих «Записках синайского богомольца», – с монастырскими стенами, девятиглавою синаеподобною церковью, троицкими березками, множеством детских лиц и хвалебных голосов, приготовившая почти за полстолетия пред сим восторгавшемуся от «Божественных песней» юному сердцу путь на Синай! Вижу тебя присно, говорившую мне и ревом волнующегося понта Чермнаго, и голосом зачинающей Мариамы с лики и тимпаны, и гулом громов синайских, и сладкою манною, и светлым облаком, вижу тебя даже здесь, на самой сей некогда покровенной Божественным мраком, трясшейся и курившейся горой Божией!» 22 Еще раз он вспомнил о дорогой ему Далматовской обители в час единонадесятый, пред самою смертью , отписав, по духовному завещанию Кабинетный крест 23 , который он носил до гробовой доски на своем многострадальном сердце... |
| Ориентировавшись, таким образом, вполне в своем действительном положении в Иерусалиме, о. арх. Антонин замкнулся в себя, оградился от окружающего Mipa стенами своей миссии, за черту которой он выходил лишь ex officio, по настоятельной необходимости. Но и в своем изолированном положении, предоставленный сам себе, он не сидел сложа руки, но весь день и большую часть ночи посвящал неустанному напряженному труду. Двери его кельи с раннего утра до позднего вечера не закрывались: рано утром он принимал туземцев-арабов, решая их споры, давая полезные советы, оказывая им материальную помощь предметами первой необходимости и деньгами; их сменяли учители и учительницы основанных им школы, члены миссии, испрашивая его советов и распоряжений; в каждую минуту свободно и доверчиво шли к нему русские паломники – сановники, купцы и крестьяне, богатые и бедные, стараясь найти у него разрешение волновавших их недоумённых вопросов, и о. Антонин охотно и по долгу беседовал с каждыми, чем успел многих из них привлечь на свою сторону и расположить быть активными пособниками ему в том деле, которому он отдался всей душой. Только поздним вечером он оставался один, но не одиноким: друзьями его и собеседниками были любимый им книги. В это время до позднего часа ночи он сидел то над какою-либо старинною рукописью или фолиантом, то вел ученую археологическую работу, то корреспондировал в газеты и к частным лицам, то, вооружившись лупою и имея под руками капитальные нумизматические издания, напрягал все усилия своего зрения над чтением какой-либо старинной рукописи или греческой монеты 101 (о. Антонин был страстный нумизмат), то удалялся на устроенную им над миссией обсерваторию, чтобы там провести несколько времени, изучая дивную твердь небесную с её неисчислимым разнообразием светил 102 , то садился за свою повесть «временных лет», поверяя ей думы, чувства, мысли и впечатления прожитого трудового дня и, таким образом, давая будущему историку нашего времени весьма данный материал для характеристики, то, наконец, вооружившись иглою, штопал свою ветхую рясу или дырявый чулок... |
| Начальник миссии архимандрит Леонид Сенцов (1868–1918) принял решение основать здесь не мужскую, а женскую обитель, о которой мечтал и сам отец Парфений. В 1906 году женская община была утверждена Святейшим Синодом, и ее открытие состоялось 12 августа того же года, в день рождения архимандрита Антонина (2, с.30). Отец Парфений был назначен игуменом, а настоятельницей стала монахиня Евпраксия, в миру Мария Миловидова, прибывшая в 1880 году из Москвы в Иерусалим – годом позже отца Парфения (2,с.30). Число насельниц при них увеличилось от полутора десятков человек до сотни. По воспоминаниям современников, службы, совершаемые отцом Парфением, «были исполнены благоговейной простоты и полного душевного единения в молитве со своей паствою». После завершения строительства соборного храма отец Парфений стал его единственным священнослужителем, проводившим в нем богослужения два раза в неделю (по четвергам и воскресениям), а также по праздникам. В 1886 году иеромонах Парфений был награжден Блаженнейшим Никодимом, Патриархом Иерусалимским и всея Палестины, золотым наперсным крестом на красной ленте (2, с.20), который был украден при его убийстве. Однако жизнь на Елеоне отца Парфения не всегда была безоблачной и «сладкой». После кончины отца Антонина Капустина пришедший ему на смену архимандрит Рафаил из ревности косо глядел на отца Парфения, у которого была большая популярность среди русских паломников, присылавших ему для Елеонского храма крупные денежные пожертвования и разные ценности. Появились завистливые и недоброжелательные взгляды и в среде других членов Миссии, злословивших и клеветавших на своего собрата. В ответ на эти несправедливые оговоры отец Парфений решил навсегда оставить свою келию в здании Миссии в Иерусалиме и переселился в странноприимное здание на Елеоне. С тех пор в Миссии, где ему было положено получать жалование, он не появлялся по нескольку месяцев. Кроме того, в глубине территории на древних развалинах отец Парфений устроил себе место для уединения и молитвы (см. |
| Как и обычно, страницы его дневников наряду с экскурсами в мифологию и критическими замечаниями археологического характера оживляются непринужденным повествованием и описанием интересных встреч. Путешествие совершалось в обществе нашего консула в Битоле Н. Ф. Якубовского, консула в Янине и македонца Терпко, – все это верхом на конях – (способ далеко о. Антонином не излюбленный, но тогда, увы, неизбежный), нагруженных чемоданами с книгами, картами и неизбежным самоваром. Кому приходилось проделывать этот путь от Салоник до Битоля и далее до Охрида и вообще по Македонии и Фессалии, тот знает о красотах тех мест. Высокие, снежные даже до середины лета вершины, огромные, горные озера: Островское, Преспанское, Охридское, Янинское, древние монастыри и церкви – памятники Палеологов и Неманичей... На своем пути он долго любовался известным Воденским водопадом. Многое напомнил он о. архимандриту – и Тивольские «Cascatelli» близ Рима, и еще больше столь некогда милый Уманский водопад 124 . Многое вспомнилось тут образов молодости и незабываемого лета 1844 г. в Умани у Подгурских и всего того дорогого прошлого: Академия, Киев, Серафимов, Наденька... Прожив неделю в Битоле, древней Ираклее Линковой и наблюдая багряные восходы солнца над Каймакчаланом, не думал он, конечно, что эта вершина, как и соперник ее, Перистери, через полвека обильно будут орошены русской кровью для счастья и свободы молодого южнославянского государства. Не думал, он, конечно, и о том, что в том же Битоле много лет спустя найдется его соотечественник, собрат и благоговейный почитатель, задумавший увековечить память его. Для характеристики о. Антонина может прекрасно послужить такой эпизод из этого его путешествия. На о. Корфу он немало удивляет местного священника-грека, прося его отслужить «параклис» (молебен) у мощей св. Феодоры, знаменитой восстановительницы иконопо-читания, которая этим именно своим историческим шагом «навевала всегда на сердце чувство чего-то теплого, близкого и ублажающего». «В отместку иноноборцам», молитвенно просит о. Антонин св. угодницу сберечь, имиже весть судьбами кое-где еще уцелевшие в бывшей столице и во всей империи ее мозаичные иконы 125 . Многие ли археологи и иконографы поступили бы так? А в этом молебне весь о.Антонин с его детской искренностью. |
| Леонида – и привели к волнениям и печальному исходу всего дела. Это побудило митрополита Филарета решительно отозваться о действиях консула: «Если такой образ действования г. консула продолжится, то никакая духовная Миссия в Иерусалиме в порядке существовать не может. Стоит только представить незаконный и несправедливый донос г. консулу, и законный начальник будет низринут, и незаконные доносители сделаются властителями» 204 . О. Антонин сразу же попытался завязать отношения с Святогробским братством и очень быстро покорил их себе своей обаятельностью и умом. Так он сблизился с «великим простецом о Христе Иисусе, нелестнейшим рабом Божиим», патриархом Кириллом и нашел в нем помощника и даже друга, вопреки создавшемуся у нас о нем мнению, основанному на, может быть, поспешном и одностороннем суждении после неудачи епископа Кирилла и о. Леонида. Не будем, впрочем, забывать, что и епископ Кирилл нашел в нем также и покровителя, и защитника в трудные минуты своей жизни. О. Антонин показал ясный и убедительный пример того, что сама Патриархия будет иначе смотреть и относиться к нам, русским, когда мы покажем в отношении ее больше такта и воспитанности. Несмотря на все прискорбные расхождения и охлаждения между о. Антонином и Патриархией в будущем, следует все же помнить, что в наших взаимоотношениях в то время наблюдался максимум искренности и достоинства, хотя о. архимандрит и не поддерживал наш престиж ничем, кроме честного отношения и уважения к законной канонической власти, почитания прав Патриархии и ее первенства, а когда нужно было, то отчетливо и прямо говорил грекам неприятную для них правду и обличал их неканонические действия. Авторитет и память его остались и тогда и теперь еще стоят на той завидной высоте, которой уже вряд ли когда сможет достигнуть там русское имя. Он пользовался не только уважением и любовью греков, но и доверием их. В нем видели человека принципов и неподкупной честности. Патриарх Кирилл (3 августа 1868 г.) наградил о. Антонина крестом с частицей Животворящего Древа «за горячее благочестие и пламенную ревность о Гробе Господнем» и возвел его в рыцари этого ордена. |
| Несмотря, однако, на давно назревшую необходимость заговорить об о. Антонине, ряд крупных затруднений встает при попытке написать его биографию. Самый интересный источник сведений о нем остался неиспользованным и, кажется, не сможет уже быть использован. Дело в том, что о. Антонин в течение полувека (с 1841 г. до самой смерти) изо дня в день аккуратно вел свой дневник, поверяя ему мысли и чувства и записывая все происшедшее, все встречи и разговоры. По завещанию 19 больших тетрадей этого дневника были отданы в Синод на хранение, чтобы только через 40 лет (т. е. как раз в настоящем году) их можно было бы использовать для печати. По слухам, увы, достаточно достоверным, этот ценнейший документ погиб в годы революции. Окажется ли этот слух несостоятельным, и поведают ли нам когда-нибудь отечественные архивы что-нибудь новое об о. архимандрите, загадывать не стоит. Ждать этого автору не хотелось, и он отважился приступить к работе вооруженный только наполовину и потому с ясным сознанием неполноты своего описания. Тем не менее все, что можно было в наших зарубежных условиях достать и прочесть, было подвергнуто возможно полному исследованию, хотя и тут не мало препон возникало пред любознательностью бытописателя. Ведь кроме краткой биографии Дмитриевского в Трудах Киевской Духовной Академии и в изданиях Палестинского Общества, да двух-трех некрологов мы не имеем ничего. Бесспорно неоценимую услугу автору оказала возможность в течение свыше двух лет непосредственно на месте, в самом Иерусалиме, познакомиться с плодами деятельности о. Антонина и с немногими оставшимися в живых его современниками. Архив Русской Духовной Миссии, до 1914 г. плохо содержавшийся и в годы войны значительно опустошенный, благодаря упорной и самоотверженной работе ныне уже покойного, долголетнего сотрудника Палестинского Общества И. Спасского был приведен в образцовый порядок и тем сохранен им как для нужд самой Миссии, так и для будущего историка. Благодаря этому автору удавалось без особых трудностей и всегда при самой обязательной помощи и ценнейших советах Ивана Ивановича использовать многое из хранящегося в делах архива. Особливый интерес представили письма родных (отца, брата и дяди – еп. Ионы) к о.Антонину в афинский период его жизни, давшие массу дорогих черточек и подробностей. Ведь привлекала всякая яркая и характерная мелочь из жизни о. архимандрита, с любовью собиралось все, что могло сказать о нем, об его детстве и юности, его душе и запросах, его родных, о всем вообще историческом и культурном фоне. Интересовали не только внешние факты и хронологические даты из послужного списка, интересовал и дорог был о. Антонин как культурное явление русской жизни, как сын славного века, носитель великих заветов. Потому-то вот не к составлению подробного и официальнаго «curriculum vitae” начальника Миссии стремился автор, а к живому рассказу о живом человеке. |
| Начал нарож-латься класс интеллигенции, и во времена о. Антонина были уже из-зестны имена афинских ученых: филолога Асопия 72 , археолога и богослова Ромботи 73 , Фармакида 74 , Иконома 75 и др. Тяжелое турецкое иго, борьба за национальную самостоятельность и свободу своего духа:оздали целые поколения меценатов, уходивших нарочито из Загорья ч Россию, откуда после трудовой жизни они возвращались и жертвовали весь свой капитал (иногда весьма немалый) на дело народного образования и пробуждения эллинского самосознания. Таковы известные: Панаиот Зосима, Зой Каплани, братья Манф и Георгий Ризари (основатели известной афинской духовной семинарии). Афины быстро стали умственным центром. Кто бывал в Греции, живал в Афинах и знает греческое общество, тот не может не признать за ним особой и редкой культурности, большого духовного наследия и истинного просвещения. О. Антонин со свойственной ему чуткостью сразу осознал, в какую интеллектуальную среду он попал, отчетливо почувствовал теперь .же воочию, и не только теоретически, что русские и эллины – самые близкие по истории, вере и духу народности 76 , что эллинство – ближайшая к нам вершина древнего мира, и очень быстро ориентировался в сложной культурной обстановке. А разобраться было в чем, и не мало на то нужно было и умения, и чутья. Нужно учесть следующее. О.Антонин попадает из стихии славянской в греческую, из сильной и национально (если не политически) свободной и богатой России в маленькую, игрушечную Элладу. Не забудем и его с детства раннего увлечения всем греческим, богатого знанием и любовью к эллинскому народу и его истории. Он приезжает туда не скучающим туристом, любопытствующим посмотреть на эту среду как на какую-то экзотику, а как готовый почерпнуть из нее все ее духовные богатства и отдать ей взамен всю свою безграничную любовь ко всему, что запечатлено именем эллинизма. Он научился и сумел «ставить себя в положение грека, чтобы живей и, так сказать, первобытнее были те впечатления, кои неслись на сердце от той или другой исторической местности, совсем иначе, конечно, говорящей в родной слух греческий, чем в слух туриста, даже исследователя-историка, даже отъявленного византиста, но чужеплеменника 77 ». |
| Когда-то в 1859 г. о. Антонин писал на Афоне о предстоящей борьбе новых «богов и гигантов, чудовищных вымыслов новой мифологии, не существующих, но действующих, отрицаемых, но веруемых: панэллинизма и панславизма» 211 . Предчувствия его не обманули: эллинизм и православность стали синонимами в сердцах и умах многих непримиримых крайних фанатиков греков. Вражда, которою умело воспользовалась латинская пропаганда в болгарской среде, усиленно разжигалась и грозила отозваться настоящим расколом по всему телу Православной Церкви. Из патриархов эллинской национальности единственно Кирилл II Иерусалимский не подписал соборного определения о болгарской схизме, чем, разумеется, вызвал раздражение в среде ярых националистов греков, раздражение настолько сильное, что 7 ноября 1872 года он был вынужден оставить патриарший престол. Факт низложения сопровождался, конечно, осложнениями, трениями и неизбежными в подобных случаях эксцессами. Особенно прискорбно, что этим вдохновлялась и падкая на эффекты и легко возбуждаемая молодежь. Грустно то, что в семинарии Св. Креста, основанной патриархом Кириллом, нередко случались резкие выступления в виде разрывания портретов патриарха, поругания их и плевания. С момента низложения патриарха портятся и отношения нашей Миссии с патриархией так, что впоследствии доходило до почти открытого разрыва, и имя о. Антонина становится одиозным в среде святогробцев. События шли таким чередом. Патриархия известила 15/27 января 1873 года о. Антонина о состоявшемся «законном» избрании архиепископа Газского Прокопия на патриарший престол и просила о. архимандрита принять участие в молебствии по этому поводу. Приглашение подписал начальник канцелярии Синода (архиграмматевс), архидиакон Фотий 212 . На приглашении печать с любопытной и громкой надписью, по-видимому, долженствовавшей придать больше веса этому документу: Σφραγιςτς ιερς διοικοσης Συνδου του κοινο του» Παναγου Τφου. 1872. Ha что о. Антонин не удержался приписать сбоку карандашом: «Каково! Печать Священного Правительствующего Синода Общины Св. |
| В афинские годы им были собраны и изучены более 200 христианских надписей Афин VII–XII веков, найденных на стенах храмов (более всего на храме Пресвятой Богородицы — древнем Парфеноне) и на отдельных, преимущественно надгробных, плитах. Надписи сообщают данные о перестройках, возобновлениях и освящениях церквей и приделов (самая ранняя — 630 года), а также о времени кончины архиепископов и митрополитов афинских. Все они тщательно скопированы, и прориси помещены в приложении. Опубликован греческий текст с русским переводом и комментарием. «Если афинскими средневековыми надписями занимались англичане, немцы и французы, то архимандрит Антонин был первый и единственный русский, составивший полный их сборник, в который вошло не только прежде изданное, но и вновь найденное»13. Крупными событиями в отечественной византинистике стали «Письма из Вифинии»14 с описанием древностей Никеи, города Первого и Седьмого Вселенских Соборов, а также книги, содержащие материалы путешествия отца Антонина 1865 года, изданные много лет спустя, уже в период его пребывания в Иерусалиме15. В 1860-е годы архимандрит Антонин складывается как исследователь-археограф. Он одним из первых исследовал греческие и славянские рукописи Иерусалима, Афона и Синая. Собранная им коллекция древних манускриптов (ныне в Библиотеке РАН в Петербурге) включает в себя греческие, славянские и арабские рукописи16. Материалы поездки на Афон 1859 года, посвященной не только церковно-архитектурным памятникам, но и более всего рукописным сокровищам монастырей17, включают в себя издание «Завещания» и «Диатипосиса» (Устава) преподобного Афанасия Афонского. В библиотеке богословского училища на острове Халки, близ Константинополя, архимандриту Антонину в 1861 году показали рукописный греческий синаксарь XII века, на полях которого содержались разновременные исторические записи, касающиеся истории города Сугдеи (нынешний Судак, в Крыму). Он их разобрал, опубликовал в русском переводе и прокомментировал. 193 заметки, представляющие большой интерес для истории Крыма с 1186 по 1400 год, содержали данные о постройке новых церквей (восьми храмов), местных церковных праздниках и важнейших исторических событиях. |
|
|
