| и отца его... указу велено им послом о всяких делех его Вселенского патриарха докладывать и советовать с Фомою Кантакузиным». Патриарх нашел необходимым удовлетворить просьбы турок и посоветовал им немедленно занять на это денег при его содействии и посредничестве, так как у него самого в казне денег нет, ибо на его место подкупился было веррийский митрополит, ради чего ему и пришлось задолжать 25 000 рублей. Послы, с патриаршего ведома и посоветовавшись с Фомою, денег на соболиную покупку заняли и ими удовлетворили турецких чиновников 302 . В 1700 году наши послы Емельян Украинцев и Иван Чередеев, отправляясь из Константинополя, получили предложение от турецкого правительства оставить кого-либо из членов посольства в Константинополе. Не имея на такой случай инструкции от своего правительства и не понимая цели небывалого доселе предложения турок, послы обратились к Иерусалимскому патриарху Досифею, что «желают от него, святейшаго патриарха, о том благаго совета, как им в том поступить». Досифей объяснил послам причину, почему турки желают удержать в Константинополе одного из членов русского посольства, и посоветовал исполнить их желание. Тогда посланники заявили, что ввиду нужды, «а паче ж по совету его, святейшаго патриарха, оставляют в Константинополе дворянина Лаврецкаго и с ним подьячего», и били челом, чтобы он, святейший патриарх, «в нуждах и во всяких требованиях ево не оставил и был к нему милостив, якоже к ним посланником». Досифей, со своей стороны, заявил, что «Семену (Лаврецкому) в желаниях ево всякое вспоможение чинить ему будет, только-де он, Семен, в чем ему прилучитца, советывал бы с ним святейшим патриархом и поступал бы по его приказу». И посланники сказали, что он без его совета ничего собою делать не будет и такое его патриаршеское милостивое обещание великому государю, его царскому величеству, донесут» 303 . Иногда наши посланники прямо обращались к патриархам с требованием, чтобы они сказали им все о замыслах турок и сообщили им все сведения, какие только они, послы, от них потребуют. |
| 170 1749 г. 1. Получив в управление Смоленскую епархию, Филофей, в видах скорой наживы, дозволял себе разные злоупотребления, за которые и лишен был кафедры. 176 7139 г. 4. Аверкию Веррийскому дано было на шубу два сорока соболей, один в 22 рубля, другой в 18 рублей, а мантия в 22 рубля 15 алтын, пол-три деньги; зихновскому Неофиту дана мантия в 16 рублей, 18 алтын, 4 деньги. 182 Нужно заметить, что антиохийцы ночевали в Лавре, и хотя для их помещения отвели им дворец, где ранее жила царица, однако они совсем не могли заснуть от множества разных насекомых. 187 Рушинский. Религиозный быт русских по сведениям иностранных писателей XVI и XVII веков. Чтения в Обществе истории и древностей российских. 200 7143 г. 7; 7147 г. 7 и 12; 7148 г. 8. Чтобы яснее видеть беззастенчивый, эксплуататорский характер отношений подобного рода бедных царских богомольцев к русскому правительству, мы приведем некоторые выдержки из грамоты того же севастийского митрополита Иосифа к государю в 1642 г., в которой довольно ясно обрисовывается и самая личность Иосифа, и то положение, какое он занимал относительно русского правительства, и те приемы, с помощью которых он, живя в Константинополе, старается привлечь к себе благоволение и щедрую милостыню царя. «Здеся, – пишет Иосиф царю, – патриарх есть всем церквам глава, и здеся сбираются все архиереи и все бедные возопиют и восхваляют великое ваше царствие, наипаче бедные святые монастыри, и друзья владыки Христа восприбегают сюда к патриарху, прося грамот от него восприбегнути к вашему царствию милостыни ради. И патриарх им грамот не дает страха ради старого патриарха Кирилла. И они прибегают ко мне с великими слезами и соупрошением от меня, и я им сказал, что недостоин есми писати к великому государю, и они меня не покинут на упокое, потому что меня знают толикие архиереи, что есми пожил некоторое время (в Москве). И молю и покланяюся, да не прогневается на меня царствие ваше, что к вам приезжают некоторые гречаня и наносят на меня, будтося емлю посулы и пишу грамоты... |
| Но Аверкий злоупотребил царским и патриаршим доверием и расположением к нему с низкою корыстною целью. В действительности у него вовсе не было в Константинополе никаких имений и виноградников, все это он придумал с целью выманить у царя и патриарха побольше денег, на которые он покупал товары и посылал их для продажи в Константинополь то со своим келарем Пахомием, то с купцом Дементием, которого он выдавал за своего племянника. Впоследствии Феофан Иерусалимский, когда он уже враждебно столкнулся с Аверкием, счел возможным раскрыть Филарету Никитичу глаза на проделки Аверкия. Относительно данного обстоятельства он писал: «Если хочешь познать лживость его (Аверкия), скажу тебе первое, он подвигнул царствие ваше писать к нам о некоем человеке, которого назвал себе братаничем, но он не что иное, как купец, приходивший совершать куплю соболями, и будто бы он, Аверкий, имел виноградники в Константинополе, но он не только не имел здесь виноградников, но ради нищеты своей и лукавства уже двадцать лет, как изгнан из епархии Веррийской, и около десяти лет, как переселился в Молдовлахийскую». Очень неблаговидно Аверкий поступил и со своим спутником Константином Ларевым. С ним он приехал в Москву и выдал его здесь за своего зятя. Этот Аверкиев зять привез в Москву часть Животворящего Древа, которое творило-де много чудес, причем он ссылался на Аверкия: «Распросить велите верийского митрополита Аверкия, что он видел, и он вам, государем, подлинно скажет про те чудеса». Аверкий, знавший, конечно, хорошо все касавшееся своего зятя, подтвердил его слова, и древо было куплено. Но через несколько времени Аверкий подал на своего зятя челобитную с просьбою взыскать с него деньги, которые он задолжал Аверкию, и когда Ларев, отрицавший долг, не хотел платить, он поставлен был на правеж, который заставил его уплатить долг. Аверкий вынужден был объяснить тогда, что Ларев вовсе не зять его, а только дорогою в Москву уговорился было жениться на племяннице Аверкия и успел этим путем выманить у него деньги, а между тем оказалось, что Ларев уже женат, т.е. |
| Гунны часто делали сильные набеги на римскую землю, а незадолго до царствования Алексея Комнина, овладев Сирмием и поработив много придунайских городов, дошли даже до Наиса. Здесь случайно увидели они святой гроб мученика и, полагая, как мне кажется, что унести все тело его есть дело бесчеловечное, при возвращении отняли от него одну руку и, прибыв в Сирмий, положили ее в храме мученика Димитрия 217 , созданном в давнее время областным правителем Иллирика. Найдя здесь эту руку, царь взял ее отсюда и, как мы сказали, присоединил к остальному телу. 9 . Вот что делал в том году сам царь относительно гуннов. А Алексея, сына доместикова, который, как уже много раз упоминаемо было, нес правительственную должность протонотария, отправил он со значительными силами в Киликию и сделал его полновластным в этой войне главнокомандующим, потому что веррийский сатрап Нураддин, возгордившись прежними победами, возымел надежду вскоре овладеть городом Антиохией, а властвовавший тогда над армянами Тероз коварно захватил много подвластных царю исаврийских городов и это сделал по ненависти к царскому племяннику Андронику Фервину, который тогда командовал войском в Киликии и которого Тероз обвинял как во многом другом, так особенно в убиении его брата Стефана 218 . Таковы были дела в той стране. Между тем все более и более возвышалось и возрастало могущество алеманского короля Фридерика. Кроме многого другого, чем старался он обезопасить свою державу, теперь у него родилась особенная забота о собирании денег, чего прежде в нем не замечалось. Вот он овладел знаменитым городом Медиоланом, подчинил себе лигурийцев, или ломбардов, и, идя далее, вступил во внутреннейшие (части) Запада. Не быв прежде в состоянии покорить оружием и ближайшие страны, теперь начал он овладевать и отдаленнейшими, так что готовился к борьбе с самым Римом. Этим возбуждена была заботливость царя Мануила удержать его стремление, чтобы, при таких необычайных успехах, не обратил он своего оружия и на Римскую империю, на которую с давнего времени бросал жадный взор. |
| В тот же день был избран новый Филиппопольский митрополит в лице Могленского митрополита Смарагда, предпочтенный сокандидатам Каллиопольскому митрополиту Панарету и архимандриту Неофиту Евангелиди. В том же заседании на кафедру Моглен и Молесха был избран протосинкелл Константин Руси, питомец Халкинской богословской школы, предпочтенный другим кандидатам – архимандритам Иоакиму Мартиниану и Поликарпу, протосинкеллу священной митрополии Елассонской 320 . В синодальном заседании 12 августа были избраны и перемещены четыре новых митрополита. На кафедру Илиополя и Фиатир, которая была объявлена вакантной вследствие канонического отречения митрополита Тарасия, священным синодом был избран Каллиопольский митрополит Панарет, предпочтенный епископам Дорофею Ардамерийскому и Иакову Христопольскому. Каллиопольскую кафедру, посредством канонического избрания, занял Адрианопольский митрополит Каллиник, предпочтенный сокандидатам епископам Анфиму Севастийскому и Афанасию Мурейскому. На митрополию Адрианопольскую священный синод возвел ( προγαγε) Елассонского митрополита Поликарпа, члена синода, сокандидатами которого при избрании были митрополиты Лука Веррийский и Иоаким Касторийский. Вследствие этого перемещения, митрополит Поликарп, по синодальному решению, выбыл из состава священного синода, членом которого он был, а для заседания в священном синоде был вызван митрополит Лера и Калимна кир Герман. Вакантную же священную митрополию Елассона и Доменика занял, но каноническому избранию, архимандрит Неофит Евангелиди, предпочтенный другим кандидатам – архимандритам Иоакиму Мартиниану и Мелетию Лукаки. Новый Елассонский митрополит окончил курс в Халкинской богословской школе и долго состоял ректором духовной школы в Кесарии Каппадокийской 321 . 25 ноября в патриаршем храме состоялось каноническое голосование для избрания митрополита Никомидийского, в следствии отречения знаменитого Филофея Вриения от этой кафедры. Преемником ученого иерарха был избран Фессалоникский митрополит Александр, сокандидатами которого были митрополиты Константий Трапезунтский и Ириней Кассандрийский. |
| А с началом весны император, собрав свое войско, пошел на Серры и окрестные крепости и замки, вплоть до Филипп. Когда же и эта попытка закончилась такой же неудачей – потому что божественная воля, кажется, препятствовала ему, – он решил, если это возможно, направиться в Дидимотихон к тем, кто так сильно желал увидеться с ним. Но поскольку случилось так, что бывшие с ним вспомогательные союзнические войска трибаллов услышали, что крупные силы противника стоят в засаде в узком месте на подходе к Христополю, они воспротивились его решению из страха и трусости, поскольку вообще были довольно вялыми и к тому же не больно-то любили заграничные походы, то и он тут же повернул назад, на пастбища трибаллов, – нехотя и неся в сердце жгучую боль от того, что все произошло не по его замыслу. Итак, он отступил до города Струмицы и лежащих за ней открытых пространств, где могла развернуться конница. Там же тогда случилось стоять лагерем и королю Сербии. Одним из последовавших тогда за ним был Иоанн Асень. Он незадолго перед тем занимал пост наместника в крепости Меденикон, а теперь, передав его, согласно императорскому приказу, Хрелье, сам явился к императору и остался с ним, делившим в то время лагерь с предводителем трибаллов. Случилось, что тогда же прибыло к королю и посольство из города Веррии 97 , чтобы обсудить с ним его требования и узнать в точности, чего он хочет. Ибо он потребовал, чтобы город покорился ему и [добровольно] позволил разместить на своем акрополе гарнизон трибаллов, пока он против воли не поработил их по закону войны и не разграбил и город, и дома, не щадя женщин и детей. Послы были поражены суровостью и резкостью его слов и сочли за лучшее тайно договориться с императором Кантакузином и предоставить ему четкие гарантии [содействия], если он захочет сам незаметно подойти к городу и без труда взять его. Потому что только безумец и душевнобольной может предпочесть цивилизованному [правлению] варварское, а единоплеменной власти – власть иноплеменников и чужеземцев. Когда все это было таким образом подготовлено и утверждено, прежде чем трибаллы о чем-либо догадались, веррийские послы, обнадежив короля некими обманчивыми речами, возвратились домой и известили веррийцев о суровых речах короля и о самовольных соглашениях, которые они заключили с императором, поскольку обстоятельства момента навели их на эту спонтанную мысль. |
| К тому же покровитель его, паша Ибрагим, потерял свое влияние при дворе 507 . По настойчивой просьбе православных, Кирилл Контарис был низложен и сослан в заточение на остров Родос как человек корыстолюбивый и беспокойный 508 . Патриаршую кафедру до возвращения из ссылки Кирилла Лукариса занимал временно Неофит, митрополит Ираклийский, достойный воспитанник его 509 , «человек благочестивый» 510 . В июне 1636 г. Кирилл Лукарис прибыл из заключения в Константинополь 511 . «Здесь он был принят всеми православными не только с невыразимою радостию, но и с почтительным удивлением, как воскресший» 512 . «Когда он приехал, все прибегли, по его собственным словам, к нему и учинили ему подобающую честь» 513 . «Будучи обременен летами и заботами, он, – по свидетельству патриарха Иерусалимского Нектария, – отрекся от своего престола чрез поданное им собору письменное отрицание и на его место возведен был уже Ираклийский митрополит Неофит. Но некоторые из первостепенных митрополитов, узнавши об этом, съехались из своих епархий в Константинополь и, недовольны будучи отречением Кирилла, уничтожили оное и, успокоив Неофита, по согласию его церковным содержанием, снова возвели на престол Кирилла и сие сделали не по особенной какой дружбе к нему и не по вражбе к Неофиту, но потому, что Кирилл был опытнее в управлении» 514 . Таким образом, в начале 1637 года Кирилл Лукарис вступил на великий престол уже в последний раз 515 . В этот (4-й) период своего патриаршества Кирилл Лукарис не прекращал сношений с Россиею; он часто обращался за милостынею для бедствующей своей и других восточных церквей 516 , сам исполнял различные просьбы русского царя и патриарха 517 , сообщал им сведения о положении дел в турецкой империи 518 , о деятельности Московских послов в Константинополе 519 , описывал свое положение. Вот что он пишет Московскому царю Михаилу Феодоровичу в своей грамоте от 29-го июля 1686 года, извещая его о смутах, происшедших на Константинопольском патриаршем престоле и о последнем восшествии своем на него: «Чаю учинилось ведомо великому твоему царствию, что некий митрополит Веррийский Кирилл, незаконно домогаясь патриаршества, когда многодетный царь султан Мурат ехал на войну, с некоторыми из своих людей на дороге подал ему челобитную и посулил пятнадцать тысяч рублей, чтобы его поставил в патриархи; султан повелел быть ему, а меня сослал в Родосский остров и учинил сие тайно, никто не ведал: ни архиереи, ни иереи, ни весь мир. |
| В Марте известили воеводы Путивльские о приезде из Царьграда Греческого священника Юрия с двоюродными братом его Христофором и другим Греком Константином, которые подали два листа от Патриархов Константинопольского и Иерусалимского на имя Государя, о милостыне для сих Греков, но их велено было отпустить обратно, выдав им обыкновенное жалованье, которое определено было для черных и белых попов, по шести руб. на каждого, а для бельцев, т. е. простых мирян, по три и по два рубля. В этом году обращался к Государю, вместо знаменитого Патриарха Кирилла Лукаря, вытеснявший его с престола, недостойный преемник того же имени, Кирилл Контарис, бывший однажды в России в сане Веррийского Митрополита. Он писал Государю чрез Грека Фому Юрьева Кантакузина, уже известного Царю, о бывшем своем предместнике на кафедре Веррийской: «буди ведомо Царствию твоему, что преосвященный Митрополит бывший Веррийский, Кир-Аверкий, который приезжал к тебе Государю пожить на жалованьи Царствия твоего, по чину и иноческому житию есть мой старейший, потому что он начало надо мною сотворил, поставил меня в диаконы и в пресвитеры; ты же праведным твоим судом сослал его. И ныне молю Царствие твое, да сотворишь милость сему Архиерею Аверкию и да простишь всю вину его и освободишь его от опалы, как бы ни был виноват пред Царствием твоим. Не произволишь ли дать ему волю приехать сюда в Царьград? а я буду держать его у себя, ибо мы ему рады. Сие есть первое прошение, какое ныне сподобил меня Бог написать тебе в сане Патриарха Константинопольскаго, и оно мне представляется добрым и полезным». Грамота писана 1636 года в Январе. Того же содержания просительная грамота была от Кирилла и к Московскому Патриарху Иоасафу. В ответе Государя от 3-го Июня 1636 года к Патриарху Кириллу было писано: «извещаю твое Святейшество, что Веррийский Митрополит Аверкий, по нашему и отца нашего Великаго Государя, блаженныя памяти святейшего Патриарха Филарета Никитича Московскаго и всея Руси, указу и по соборному решению, сослан был из Москвы на смирение по духовному делу; a ныне мы Великий Государь, ради твоего Патриаршаго прошения, велели Веррийскаго Митрополита Аверкия взять в Москву и дав ему свободу, отпустить в Царьград» (не известно однако же по какому тайному делу подвергся опале Аверкий, который пользовался прежде милостью Царской и Патриаршей). Действительно, указом 23-го Июня 1636 года Государь приказал отпустить в Царьград находившегося в России с 1628 года и бывшего в ссылке в Костроме Митрополита Аверкия, по просьбе о нем Патриарха Кирилла. |
| Если новоспасский келарь Иоанникий, веррийский митрополит Аверкий и другие оставили по себе в Москве не особенно доброе воспоминание, то то же нужно сказать и о последующих греческих выходцах, об ученых Паисии, Арсении, Дионисии. Все большинству русских казалось в них подозрительным: их ученость, полученная в латинских школах, самое их Православие, видимо пошатнувшееся под влиянием латинского воспитания, их частная и общественная жизнь, несогласная с представлениями русских об истинно благочестивой и строго православной жизни; вся их деятельность, определявшаяся нередко самыми нечистыми побуждениями и вожделениями и почти совсем чуждая высших и истинно нравственных мотивов. Неудивительно поэтому, что подобные выходцы-авантюристы, хотя бы в известном смысле действительно ученые и образованные, не могли, однако, поселить в большинстве русских уважения и любви к науке и образованию, так как отделить науку от личных свойств и действий ее случайных носителей и представителей, понять и оценить великое значение образования, только самого в себе, безотносительно к той или другой отдельной личности, способны были тогда крайне немногие русские. Неудивительно также, если многие русские ко всей деятельности этих лиц, особенно в сфере церковной, отнеслись крайне подозрительно или прямо отрицательно. Как было им не подумать, что эти пришельцы, с очень темным и сомнительным прошлым, нетвердые в Православии, корыстолюбивые и эгоистичные, готовые служить всякому и всем, лишь бы только им хорошо платили за их службу, – что эти пришельцы, ломая русскую церковную старину, решая у нас разные церковные вопросы, тем самым не исправляли будто бы затемнившееся Православие Русской Церкви, а только искажали его? Как русским было не признать глубокого унижения своей Церкви и всего русского в том обстоятельстве, что на Святой Руси всеми церковными делами орудует и заправляет выходец из Турции, запрещенный архиерей-авантюрист, лишенный своим патриархом кафедры и сана и даже не признаваемый самими восточными патриархами за православного? Как русским было не заволноваться при виде того, что русские церковно-богослужебные книги, будто бы не во всем строго православные вследствие допущенных в них искажений, исправляются человеком, который с детства был воспитан и совращен в униатство иезуитами, а потом принимал мусульманство, а затем опять делался то православным, то униатом, который и в то время, как восстановлял истинно православный характер русских церковно-богослужебных книг, сам находился, однако, под началом «для исправления его христианския православныя веры»? Словом, выходцы-гречане, которых только знали и изучали русские, способны были характером своей жизни и деятельности на Руси не столько разрушить и уничтожить старое предубеждение русских против греков и греческого благочестия, сколько еще более усилить и укрепить его. Глава 5. Злоупотребления русскою милостынею со стороны различных просителей с Востока |
| 1346 г. «Таким образом, партия царя Кантакузина, преданная войском, окончательно побеждалась. Кокала же и Палеолог (Андрей) выгоняли из Акры народ, начинавший уже грабить обитателей места. Сами же, оставшись до ночи, разослали и солдат по домам, удержав при себе некоторых из друзей. Апокавка же (правителя города) с гражданами числом не менее 100 человек – заключили в тюрьму, что у крепости, и приставили к ним стражу. На завтра же, чем свет, пришло войско из Веррии. Около полудня разнеслась молва, что заключённые опять забрали Акру и соединяются с Веррийским войском. Говорили, что слух этот пустили Зилоты нарочно, чтобы убить узников. Народ, снова взявшись за оружие, пошёл на Акру, предводимый яростью и вином. Те же, которые жили в Акре, убоявшись народного натиска, заперли ворота. Взошедши же на стены, молили (народ), чтобы их не губили, и обещались сделать всё, что им прикажут. Народ приказал привести узников, и сбросить к ним со стены. Немедленно заключённые были приведены (все) обнаженные 108 . Первый был сброшен Апокавк. Случилось же так, что он стал на ноги, и долго оставался так, ибо никто не смел коснуться к нему. Потом один из Зилотов подошёл, и укорив других в мягкосердечии, отрезал ему голову ножом, затем и другие, стоявшие около, начали рубить всё тело. Потом сбросили и других со стен по именному требованию Зилотов, и не всё на одном месте, а в разных местах. Народ же, стоявший кругом, зверски и бесчеловечно рубил их, а иным и головы отсекали. Таким образом, всех жестоко умертвили, исключая весьма немногих, укрытых обывателями Акры. Присутствовали при резне этой и Кокала с Палеологом, показывая вид, что тяготятся происходящим, но не могут остановить исступления народного. Затем народ обратился оттуда к домам, и ещё умертвил некоторых граждан. Пришли и к дому Кокалы, и, по наущению Зилотов, потребовали Фармака, которого тот укрывал, и который был ему шурином, много значил у Апокавка, и озлоблял крепко Зилотов. Убоявшись тот, как бы народ не покончил и с ним, выдал родственника, который тут же и был убит народом. Говорили, что некоторые из народа отведали тогда и жира человеческого. Ибо, когда разрубали убитых, внутренности их вытекали, тогда один кто-то в крайней бесчувственности набравши жира, отнёс его домой. Жена же, не зная, откуда он взят, и полагая, что из какого-нибудь животного, вложила его в горшок приправы ради. Узнала же обо всём, когда уже наелась»... (Там же стр. 579–581). |
|
|
