| Оказывали ему милостивое внимание и оба митрополита – Московский Филарет (Дроздов) и Санкт-Петербургский и Новгородский Исидор (Никольский) , которые не раз беседовали с ним о духовной жизни. Но содержание этих бесед от нас, людей внешних и немощных, сокрыто. Впоследствии смиреннейший отец Антипа сообщил единственную подробность одной из таких бесед. Кто-то из двух святителей спросил его однажды: – Что особенно необходимо тому, кто упражняется в умной молитве? На это опытный исихаст, с юности обучавшийся безмолвному сердечному деланию, ответил одним словом: – Терпение. Святителю Филарету отца Антипу представил игумен Нифонт, которого давно уже знали в России, а митрополит Исидор услышал о молдавском подвижнике, можно сказать, случайно. Произошло это так. Когда отец Антипа прибыл в северную столицу для получения в Святейшем Синоде сборной книги, был он помещен как странник в Александро-Невской Лавре в одной келье с белым священником, приехавшим в Петербург по своим делам. Вскоре начался Великий пост . Отец Антипа, как это всегда бывало в постное время, неопустительно ходил на все лаврские богослужения, а среди дня и ночью целиком вычитывал в келье на молдавском языке последование суточного богослужебного круга по Постной Триоди, Часослову и Минее и свое схимническое правило. Миновал первый день поста, второй, третий… За все это время подвижник не вкусил ни крошки хлеба и не выпил ни глотка воды… Священник смотрел на своего духовного собрата со все возрастающим изумлением. Когда в конце недели он представлялся по своему делу митрополиту Исидору, то рассказал ему, среди прочего, о своем соседе по келье – молдавском подвижнике и его жестоком постническом житии. После этого в разное время и в различных обстоятельствах Владыка многажды принимал участие в жизни отца Антипы в России. В течение четырех дней, пока он находился в дороге, держал подвижник свой жесточайший пост без единой крошки хлеба, без единого глотка воды. В Задонске митрополит Исидор сердечно принял его и повторил свое приглашение сослужить ему. Однако сложилось так, что позднее распорядители торжеств вместо отца Антипы назначили служить – по чьей-то настоятельной просьбе или по иной какой причине – другое духовное лицо. |
| На единственной, дошедшей до нас фотографии отца Антипы и на портрете, созданном трудами Валаамских иноков вскоре после его блаженной кончины, мы, сколько бы ни вглядывались, не увидим отражения внутренней жизни земного человека, не найдем даже слабой тени чувств и переживаний не свободного от страстей сердца, в котором они, как волны, набегающие одна на другую, удерживают его в мире душевном. На этих двух портретах, как и на иконе, светоносный лик честного старца Антипы – это лик человека духовного, не только стяжавшего глубокую внутреннюю, ничем не возмущаемую тишину, благодать Божию, но и научившегося ее хранить, никогда не растрачивая, в отличие от нас, грешных, получающих ее в таинствах и тут же бездумно теряющих в пустых занятиях и речах. На фотографии отец Антипа запечатлен как простой черноризец, а на портрете, написанном Валаамскими иноками, изображен в полном великосхимническом облачении. И там, и там руки его покоятся на груди, и левая кисть, на которой висят четки, прикрывает правую. Во всем его облике – тишина и покой, которые передаются даже обуреваемой страстями душе мирского зрителя. Хочется смотреть и смотреть на этот тихий лик с отсветом на нем Невечернего света, вглядываться в эти ясные проницательные глаза (точнее, не проницательные, а исполненные глубочайшего духовного разумения, которое превосходит любое человеческое знание), что, без всякого сомнения, зрят из блаженной вечности твою душу со всею ее скверной насквозь… И вспоминаются тогда слова из одной старой монашеской книги: «От безмолвия и молчания светлеет душа». И еще оттуда же: «Награда безмолвнику от Бога есть здравие души и святость ее». Преподобный Антипа родился в 1816 году в нижней Молдавии, в селе Калаподешти Текучского уезда, что в области Галац (ныне это территория современной Румынии), расположенной у границы с Бессарабией. Часть Молдавии, Бессарабия, после очередной русско-турецкой войны 1806–1812 гг. вошла в состав России, а та часть, что за рекой Прут, как и Валахия, оставалась еще под гнетом турецкой Порты, для которой территории этих господарств были ареной постоянной борьбы с греками и русскими. |
| Игумен по достоинству оценил усердие и талант отца Антипы вести все хозяйственные монастырские дела и видел ту несомненную пользу, какую приносили скитскому общежитию его неустанные труды. Однако средств для разнообразных и неотложных нужд скита и самого подворья было, тем не менее, далеко не достаточно, их скудость ощущалась во всем. Поэтому отец Нифонт решился ехать в Россию за пожертвованиями и взять с собой туда и отца Антипу, надеясь там, в единоверных землях, собрать остро недостающие средства. А тот, в глубине сердца провидя грядущее, сказал объявившему свое решение игумену: – Не пускаешь ты меня на Афон, берешь в Россию, а я чувствую, что как только переедем мы нашу границу, я уже не буду больше ваш, я буду русским... Он нашел самый радушный прием и гостеприимный кров в одном благочестивом купеческом семействе в Москве, где-то в Замоскворечье. В отдельном домике, стоявшем в саду, неожиданно обрел он для себя возможность проводить настоящую затворническую жизнь, посвящая молитве целые сутки. Не обходилось, конечно, без досужих слухов. Человек, ведущий прикровенную жизнь молитвенника и отшельника в миру, – о, какой это соблазн для людей внешних и несмысленных!.. Шла молва и о том, что однажды купеческая вдова и все ее домочадцы были не на шутку перепуганы, когда отец Антипа не выходил из своего уединения почти неделю. Да и к их семейному обеду или чаепитию присоединялся он лишь по особому настойчивому приглашению, не желая огорчать отказом свою гостеприимную и хлебосольную хозяйку. Успех сбора средств и приношений для афонского скита во многом объяснялся самой личностью молдавского иеросхимонаха, который чрезвычайно располагал к себе и, как уже говорилось, вызывал безусловное доверие. Благочестивые люди из всех слоев общества чувствовали его аскетическую высоту и незаурядную духовную опытность и искали его советов и наставлений. Здесь, в России, у отца Антипы, любившего более всего безмолвие и молитву, но умевшего, как никто, и выслушать, и наставить любую грешную душу, появилось немало русских чад. |
| Много позже, когда маленький пастушок стал иноком Алипием, а затем и иеросхимонахом Антипой, и достиг возраста и меры зрелого духовного мужа, доводилось ему встречать в монастырских храмах Святой Горы Афон образ Иисуса Христа в виде крылатого ангелоподобного отрока со скрещенными на груди руками. Этот, в ангельском облике, образ Спасителя и Бога Сына, посланного Богом Отцом в грешный мир и предназначенного стать жертвой за падший человеческий род, называется «Спас Благое Молчание». И в глубине сердца отец Антипа всегда соотносил этот образ с теми начальными уроками безмолвия и тишины, что преподаны были ему еще в раннем детстве Самим Господом Иисусом Христом. Долгое время Александру, как некогда и отроку Варфоломею – преподобному Сергию, как и отроку Амосу – будущему преподобному Александру Свирскому , постриженику Валаамскому, грамота не давалась. Все его усилия были напрасны, и самое усердное прилежание не приносило плодов. Учителя, видя его неспособность к учению, даже советовали ему оставить школу и осваивать какое-либо ремесло. Мальчик горько плакал и сквозь слезы говорил, что его единственное желание – научиться читать. «Я до смерти буду заниматься только чтением божественных книг», – неустанно повторял он, обнаруживая упорство и цельность натуры. Часто ночью, когда все уже спали, ребенок долго сидел в полумраке бедного жилища при свече, оплывающей в простом деревянном подсвечнике, и при крошечном огоньке лампадки пред образами и прилежно водил пальцем по никак не дававшимся ему строчкам, и время от времени глаза его застилали слезы. Наконец, уставший мальчик засыпал, постигая грамоту, над Псалтирью, и там, во сне, видел буквы, которые складывались в слова, и он свободно читал их, и чистое детское сердце его трепетало от радости. А проснувшись, понимал, что это был только сон, и тогда горю его не было предела. Но ведь известно, что все перетрут терпенье и труд. Они, да еще горячая молитва отрока, и вот, наконец, Священное Писание и святоотеческие книги – божественные книги, которые некогда летописец Нестор поэтически сравнил с «реками, напояющими вселенную», – становятся главными собеседниками и наставниками юной души. И всю остальную жизнь черпала она в них духовное назидание и находила неизменное утешение. |
| Стоявший теперь у самых его врат, в полном сознании сподобился подвижник в последний свой земной день принять Святые Дары, после чего погрузился в тихую дремоту, сложив крестообразно исхудалые руки на груди… Так прошло два часа. За оконцем кельи понемногу светало, начинался ясный январский день, искрился редким снегом воздух. Уже вступала в свои права поздняя валаамская зима, почти стало Ладожское озеро. Ближайший ученик старца (по преданию, это был схимонах Агапий) прочитал девятый час и начал читать акафист Божией Матери. И во время этого чтения отец Антипа, всю жизнь ежедневно возносивший акафистную хвалу Царице Небесной, отошел к Богу. Произошло это на шестьдесят шестом году от рождения старца. «Честна пред Господем смерть преподобных Его» (прокимен, глас 4-й). …Шумели вершины могучих деревьев вблизи часовни и смиренной могилки старца Антипы, шумели, как и при его жизни, не нарушая, но углубляя благословенное и целомудренное молчание и тишину… Место это любили посещать паломники, те, кто знавал отца Антипу, и те, кому он становился известен по рассказам о нем, который всему на свете предпочитал безмолвие и молитву, но, как никто другой, умел и разговаривать с любой грешной душой. А были и такие, кто узнавал о нем из тоненькой книжечки его валаамского биографа отца Пимена и приезжал на Валаам с желанием непременно поклониться могилке старца… …Колышет и ныне ветер вершины вековых валаамских сосен, шелестят и ныне лиственницы, хранящие покой места близ бывшей могилки честного старца Антипы. Тихий шум леса не мешает, а все так же, как век назад, призывает и современного путника, который оглушен шумом и скоростями, отделен пропастью лихолетий от старинного благочестия и стародавних представлений о богомолье, – постигать неизследную глубину пустынной тишины и молчания. Они открывают грешной душе, что восстает и созидается куда медленней стен и куполов наших разоренных храмов и монастырей, прежде всего ее окаянство, ее «безстудие«… Да и шум ли это вершин, не шелест ли одеяний Ангелов, что любят посещать места, тишина которых освящена подвижнической безмолвной молитвой и не отравлена «помыслами лукавыми видимаго сего жития»… |
| Господь отметил появление на свет будущего Валаамского старца, явив знамение особого Своего благоволения: мать родила его совершенно безболезненно, так же, как, по преданию, без всякой болезни родила праведная Анна Пресвятую Богородицу и как Сама Пречистая Матерь – Сына Своего и Спаса нашего. Крестьянские труды с ветхозаветных времен меняются мало. Вот и маленький Александр в раннем детстве пас овец своего отца. Чаще всего пас он их в глухом лесу, где водилось множество ядовитых змей. Мальчик брал их без всякой боязни в руки, чем не раз приводил в ужас случайных сторонних зрителей. Змеи же никогда не причиняли ему ни малейшего вреда. Однажды проходил отрок Александр мимо огорода соседа, человека семейного, много его старше. Тот окликнул мальчика, пригласив зайти. Разговорились о змеях, которые в их местах то и дело попадались крестьянам. Ребенок стал уверять соседа, что змей совсем не боится и частенько берет их в руки, когда те встречаются ему в лесу. Сосед недоверчиво слушал и посмеивался, принимая его слова за обычную мальчишескую похвальбу. В это время неподалеку от них в огороде вдруг оказалась большая змея. Увидев ее, мальчик тут же подошел к ней и взял ее, послушно застывшую, в руки. А сосед пустился бежать во всю мочь, оглашая окрестности своими отчаянными криками. И долго потом рассказывал он односельчанам об этом случае, всякий раз прибавляя: «По всему видать, мальчонка-то у Лукиана не от мира сего». Выделялся Александр и тем, что, как и другие, чуждые сему миру, дети, сторонился обычных для его возраста забав, лишь изредка играя со сверстниками. Ему было хорошо в лесу одному и никогда не бывало там страшно. Присматривая за овцами, маленький пастушок повторял знакомые с младенчества молитвы «Отче наш», «Богородице Дево, радуйся» и другие, какие знал от родителей. И еще чистая его душа обращалась к Богу со своими детскими бесхитростными словами и прошениями. Но что это были за слова, навсегда останется тайной между Господом и отроком Его. В лесу мальчик особенно ощущал присутствие своего Ангела-хранителя и знал, что часто парит где-то рядом и Тихий Ангел, которого иногда называют еще в народе Ангелом Благого молчания. Он, как рассказывал ему отец, нередко посещает те места, где люди хранят молитвенную благоговейную тишину. Тогда-то отрок и полюбил внимать ей более всего на свете… |
| В короткое время с Божией помощью обстроилась келия отца Антипы, и мирно потекли дни его. С подвигом молитвенным отшельник по необходимости соединял безмятежное рукоделие – делание деревянных ложек, которые и продавал для пропитания. За советом в духовной жизни обращался он к пустыннику схимонаху Леонтию – старцу святому и великому подвижнику; с ним и в последующее время он находился в духовном общении; только с его благословения решался он на новые шаги. Между тем мысль отца Нифонта об устроении Молдавского скита стала мало-помалу осуществляться. В Молдавии, в городе Яссы, устроено было уже им подворье; на Афоне приобретена была земля, на которой быстро поднимались скитские здания; число братии росло. Тогда молдавские старцы стали просить отца Антипу в сотрудники. Повинуясь совету духовных отцов, он согласился. Его посвятили в иеродиакона, потом скоро в иеромонаха и назначили келарем. Занимая в возникающем скиту, по-видимому, незначительную должность, отец Антипа по мере своих сил ревновал о сохранении в нем общежительных правил во всей силе. Однажды отец Нифонт, будучи уже игуменом, в общей братской трапезе благословил келарю приготовить для себя и для прибывшего к нему гостя отдельное кушанье. Келарь не приготовил; игумен разгневался и велел встать ему на поклоны. «Поклоны я буду класть с радостью, – отвечал келарь игумену, – но прошу, батюшка, извинить меня: сделано это мною с благой целью, дабы не было соблазна братии; так как самим тобою же начаты добрые уставы по правилам святых отец, то чтобы тобою же не были оные нарушаемы, потому что настоятелю во всем надо быть самому примером для всех: тогда только будет твердо и надежно наше общежитие». Когда совершенно успокоилось волнение, игумен благодарил отца Антипу за его благоразумную ревность. Дела по устройству скита побудили отца Нифонта года на три ехать в Молдавию; на это время управление всеми отраслями скитского общежития возложено было на отца Антипу. Ему же потом предоставлено было и право исполнять обязанности духовника, для чего по афонскому обычаю в храме архипастырем прочтена была над ним молитва и выдана ему особая грамота. |
| Живя сам в такой нищете, отец Антипа со всею любовью отзывался на нужды братии, если только открывалась ему к тому возможность. Полюбив всей душой Валаамский монастырь, с первого дня своего прибытия отец Антипа сохранил свою любовь к нему до конца. «Одно сокровище есть у меня, – говорил он, – это моя чудотворная икона Божией Матери. Я никому не отдам ее, я оставлю ее только Валаамскому монастырю». Многие годы проводя в строгом подвижничестве, отец Антипа нисколько не расстроил своего здоровья. Вообще он обладал здоровым, крепким организмом. К лекарствам и к врачам в случае болезни он никогда не обращался. Принимая болезнь от руки Господней, от Него же ожидал он и исцеления. Судя по его бодрому виду, трудно было предполагать, что он так скоро переселится в селения горние. В течение одного года сильнейший кашель совершенно обессилил и иссушил его и тихо привел его к мирному пристанищу. В год своей болезни Страстную и Пасхальную седмицы отец Антипа провел в монастыре. В Великую Субботу он был на Божественной Литургии. После он сказал своему ближайшему ученику: «Во время причащения я был в алтаре и взглянул из южных дверей в церковь . Монахи уже причащались, и лица некоторых сияли как солнце. Прежде этого я не видел». Глухой осенью того же года стоял отец Антипа в своей келье на молитве. Вдруг сделался шум. Афонский образ Божией Матери сам собою двинулся с места. Другие иконы, бывшие на нем, упали. Образ Богоматери шествовал тихо по воздуху целых два метра и остановился на груди отца Антипы. Ужаснулся старец. С благоговением приняв образ, он поставил его на место. Со слезами умиления об этом явлении он открыл только за три дня до своей кончины. Болезнь отца Антипы быстро развивалась. По желанию старца его соборовали. Он видимо угасал. Дня за два до кончины отца Антипы в монастырском храме шла вечерня. Вдруг что-то сильно стукнуло об пол. Это упал послушник-старичок, пораженный апоплексическим ударом. Игумену объяснили, что случилось, и тот благословил взять святой воды и окропить больного. Думали, что он угорел. Оказалось – он уже скончался. В эту ночь особенно страдал отец Антипа. Под утро ему стало легче, и он обратился к окружающим его ученикам с вопросом: «Кто у вас умер в монастыре?» Так как в скит из монастыря еще никто не приходил, ученики ответили: «Никто». «Нет, умер, – возразил отец Антипа, – умер простой старик в церкви, ему было трудно. Игумен велел дать воды... не помогло... умер». В недоумении слушали его ученики. Около 11-ти часов в скит приехал духовник, тогда только выяснилось, что отец Антипа, лежа в скиту, отстоящем от монастыря на расстоянии трех километров, говорил о происшествии, как будто оно совершилось перед его глазами. |
| Не отказывал он, живя на скиту, и тем мирянам, кто искал его духовных советов, и выходил к ним на краткое время почти ежедневно. Незадолго до кончины отца Антипы один из преданных учеников спросил его: «Батюшка, тебе ведь много приходилось в миру иметь дело с женщинами, и с чадами, и с благотворительницами. Неужели не посещали тебя дурные мысли?» – Никогда, – отвечал ему сохранивший себя в девственной чистоте отец Антипа. – Не могут прийти подобные мысли чадолюбивому отцу, и уж тем более не могут прийти они отцу духовному. Внутреннее возрастание и спасение душ моих учеников и учениц было единственным моим желанием. Жил отец Антипа в крайней нищете, в совершенно пустой келье, в которой не было ни кровати, ни стула, а стояли только небольшой столик вместо аналогия и деревянный жезл с перекладиной. На этот жезл подвижник обычно опирался во время всенощного бдения, когда одолевал сон и силы совсем оставляли его. На полу кельи лежал войлок, на котором он сидел и, будучи уже в полном изнеможении, предавался краткому ночному отдыху. Отказываясь иметь не то, что лишнюю, но даже и какую-либо нужную в быту вещь, отец Антипа всегда спешил с любовью и заботой помочь тому или другому брату в его нужде. Но свое, как он говорил, единственное сокровище – чудотворную икону Божией Матери, что обрел он в афонской пустыньке, отец Антипа трепетно хранил и, сроднившись сердцем с нашим Русским Афоном, часто повторял: «Никому ее не отдам, кто бы ни попросил у меня, оставлю только Валаамскому монастырю…» Иногда отец Антипа покидал келью ради того, чтобы углубиться одному в лес неподалеку от скита и вознести там свою подвижническую молитву, «молитву совершенных». И тогда «всякое дыхание и тварь» в благословенной, пустынной тишине святого острова вместе со скитским схимником внимала Богу и славила Творца «всей вселенней " … Отец Антипа не изгонял с Валаама змей, как изгнал их с острова Коневец своей сугубой запретительной молитвой преподобный Арсений Коневский, не превращал их в камни, как сделал это святой Патрик, просветитель Ирландии. Но когда старец молился в лесу, то валаамские змейки, не одна, так другая, не раз сворачивались клубочком у его ног, как сворачивается домашний котенок у ног хозяина, и готовы, казалось, были слушаться его так же, как и в ту далекую пору, когда маленьким пастушком брал он их безбоязненно в руки в лесу, близ родного села… |
| В глухую осень того же года стоял отец Антипа в своем уединении на молитве. Вдруг сделался шум: Афонский образ Божией Матери сам собою двинулся с места; другие иконы, бывшие около него, упали; образ Богоматери шествовал тихо по воздуху на протяжении целой сажени и остановился на груди у отца Антипы. Ужаснулся старец. С благоговением приняв образ, он поставил его на место. Со слезами умиления поведал отецАнтипа об этом одному из ближайших своих учеников только за три дня до кончины. Болезнь быстро развивалась. По желанию отца Антипы его соборовали. Он видимо угасал. С любовью посещала его во время болезни братия, ближайшие же его ученики в последние дни были при нем неотлучно. В последнюю ночь часто подымал отец Антипа руки к небу и звал к себе своего любимого афонского старца схимонаха Леонтия – мужа святого и подвижника великого. «Леонтий! Леонтий! Где ты? Леонтий!» – часто повторял отец Антипа и как бы беседовал с пришедшим. «Батюшка, да с кем ты говоришь? Ведь никого нет», – наклонясь к отцу Антипе, сказал ему келейник. Пристально посмотрел старец на келейника и тихо пальцем постучал по его голове. Под утро, чувствуя близость своего отшествия и желая быть причастником Божественных Таин на литургии, совершенной в последний день его жизни, отец Антипа просил причастить его. В полном разуме сподобившись приятия Божественных Даров, отец Антипа погрузился в тихую дремоту. Прошло два часа. Ближайший ученик его прочитал девятый час и стал читать акафист Божией Матери. Во время чтения акафиста тихо замолк навеки в течение всей жизни ежедневно усердием и верой возносивший Царице Небесной акафистные хваления отец Антипа. Скончался он в воскресенье, 10 января 1882 года, на 66-м году от рождения. Согласно завещанию отца Антипы, он был захоронен вне стен скита, чтобы паломники и духовные чада, в том числе и женщины, почитающие его, могли бы беспрепятственно приходить на его могилу. Известно было, что могила его находилась у часовни Крестных Страданий. Из книги «Валаамский монастырь и его подвижники» |
|
|
