| Иоанн Златоуст , Феодор Мопсуестийский и др. 274 Далее, она была школой преимущественно, или даже специально, экзегетической: начиная с Лукиана, «τς ερς Γραφς ες ρον ριβωτος» 275 , все её учителя и ученики (как Диодор, св. Иоанн Златоуст , Феодор, Полихроний) были, главным образом или даже исключительно, экзегетами или исследователями текста св. Писания 276 . Наконец, в Антиохии, как известно, процветал тот же, как и в Эдессе, историко-грамматический метод толкования св. Писания 277 . Но существенное отличие Антиохийской школы от Эдесской, являвшееся естественным результатом эллинизации, заключалось в том, что она, исключая эллинскую науку из программы богословской школы, в то же время не отказывалась от этой науки совершенно, а предоставляла своим ученикам предварительную подготовку в светской школе 278 . Такая система вытекала, очевидно, из особой оценки эллинской науки: подобно восточным, антиохийцы не разделяли стремления Александрийской школы построить систему цельного знания из религиозных и научно-философских элементов; но они считали нужным учиться в эллинской школе совершеннейшим формам мышления и речи для своих экзегетических целей. Отсюда – преимущественный интерес антиохийцев к риторике и диалектике, который имел, впрочем, свое основание и не в самостоятельном, производном характере сирийско-эллинской образованности: известно, что и языческая Антиохия интересовалась больше формой, чем содержанием, больше риторикой, чем метафизикой 279 . Результат такого отношения к эллинской науке был тот, что в Антиохийской школе экзегетика получила более научную постановку, чуждую того одностороннего традиционизма, которым отличалась школа Низибийская. III. Латинская богословская школа во многих отношениях занимала среднее положение между греческим и восточным типом, но имела и свои особенные черты. Расовое родство с греками и энергичное влияние с их стороны, начавшееся задолго до Р.Х., заставили латинян подчиниться эллинской культуре. Но известная всем особенность их национального характера, заключавшаяся в преобладании практических интересов и дарований, сближала их, скорее, с семитами, чем с греками, а несамостоятельный, производный характер латинской культуры, всегда и всюду сказывающийся преобладанием формы над содержанием, отчасти напоминал смешанную сирийско-эллинскую культуру Антиохии. |
| Месопотамия. издавна славилась образованностью; здесь издавна существовало два рода школ–низшие в селениях и высшие в городах. Все это благоприятствовало появлению здесь собственно христианских школ. Древнейшею христианскою школою в Месопотамии была – низивийская. Она процветала здесь уже в начале IV века под руководством Иакова, епископа этого города. Иаков имеет значение как учитель св. Ефрема Сирина , родившегося в Низивии и бывшего в свою очередь учителем этой школы после Иакова. Ефрем пользовался большим уважением в своей стране и к нему прилагали самые возвышенные имена: называли его красноречивыми устами, языком церкви, арфой св. Духа, учителем вселенной. Однако ж, недолго Ефрему пришлось оставаться учителем в низивийской школе. Персы разрушили Низивии (в IV веке) и школа уничтожилась 101 . Ефрем переходит в Едессу, которая также славилась христианским просвещением и открывает здесь христианскую школу. Впрочем, эта была не первая школа в Едессе, и до Ефрема здесь существовала подобная же школа и притом довольно благоустроенная. В этой школе еще до прибытия Ефрема в Едессу обучались не только христианские юноши, но и дети язычников. Она была в таком почете, что юноши с Востока и Запада спешили сюда для образования. Самые знаменитые лица и даже князья посылали сюда детей, в это убежище науки для христианского образования. Ефрем Сирен своим пребыванием придал еще новый блеск этой школе. В его школе преподавалось не только Свящ. Писание и догматы веры, но и общеобразовательные науки. Ученики Ефрема были многочисленны. Довольно долгое время школа оставалась представительницей идей христианских в чистой православной форме. Но так продолжалось до 431 года, когда после III вс. собора из Антиохии были изгнаны приверженные к несторианству учителя антиохийской школы. Они нашли себе приют в едесской школе и старались дать ей несторианский отпечаток. Впоследствии впрочем, в конце V века, несторианские учители были изгнаны из Едессы. Но изгнанные из Едессы, несторианские учителя не растерялись, они перешли в Низивию и основали здесь новую школу, которая процветала во весь период древней церкви, и была рассадником, приготовлявшим клириков несторианского направления для соседних стран. |
| Верные почитатели памяти Оригена, поскольку именно они хотели быть вполне верными последователями его учения в вопросе об отношении Сына Божия к Отцу, не являлись еще, однако, представителями ереси с церковной точки зрения, даже когда они усиливали известную сторону его воззрений. И Дионисий Александрийский, допустивший выражения, с которыми не согласился бы и сам Ориген, как только выступил против него Дионисий Римский с требованием исповедовать единосущие с Отцом (μοοσιον εναι) и вечность Сына, немедленно согласился принять учение о единосущии по самой форме, разъясняя, что он вовсе не думал расходиться с ним по духу. Учение Оригена, являвшееся продолжением и раскрытием учения апологетов, было непоследовательным. Но оно само же и заключало в своей светлой стороне основания для своего исправления. Поэтому, пока субординационизм держался в пределах Александрийской школы, при всей своей неправильности он не приводил еще сам по себе александрийцев к прямой ереси. Другие результаты получились, когда субординационистические мысли Оригена сделались достоянием представителей возникшей тогда Антиохийской школы и, отрешенные от той обстановки, в какой они проводились у александрийцев, подвергались здесь особой обработке. С возникновением во второй половине III в. Антиохийской школы выступило на сцену новое направление в богословии и вместе особое понимание богословия как науки. Правда, и Ориген не оставляет без внимания точного исследования положительной стороны христианского Откровения и положил, например, начало работам по установлению текста Писания. Но для него, и вообще для представителей Александрийской школы, преимущественный интерес сосредоточивался на идеальной или спекулятивной стороне религии, его привлекала разработка содержания Откровения с помощью средств и данных философской спекуляции. В Антиохийской школе, наоборот, внимание сосредоточивается именно на изучении исторической основы, фактических данных христианства; философствование же почти совсем не находит себе места. В основе возникновения этих двух школ лежит общий факт существования двух противоположных направлений в интеллектуальной деятельности человечества, проходящий через всю историю человеческой мысли: и философской, и богословской; идеализма и реализма, стремления возвышаться в область идей и наклонности сосредоточивать внимание на конкретных фактах. В древней греческой философии одно направление оказалось в платонизме, другое — в аристотелизме. Александрийское богословие и вступило в спор с философией Платона. О прямом влиянии на Антиохийскую школу аристотелизма при самом ее происхождении нет сведений; но потом ее представители пользовались его услугами. |
| Диоклетиан) приблизил его к себе (ατν οκεισασθαι) как какую-нибудь редкость (παρδοξον) и почтил его должностью смотрителя над тирскою пурпуровою фабрикой. Мы слышали, как он умно объяснял в церкви св. Писание». Спрашивается, этот Дорофей, которого лично знал Евсевий и который был приближен к Диоклетиану, в качестве чуда природы, был ли одно и тоже лице с Дорофеем, о котором Евсевий говорит в первом из приведенных нами мест его истории? Церковные историки, сколько знаем, обходят этот естественный вопрос молчанием. Но комментаторы Евсевия обращают на него внимание. Разумеем Валезия и Гейнихена. Последний (Commentarii in historiam Eusebii, p. 369, Lips. 1870) приводит мнение некоего Блоиделля о тожестве двух Дорофеев, о коих говорит Евсевий в вышеупомянутых местах его истории – и не соглашается с этим мнением, но не разъясняет, почему он не соглашается. Иначе поступает Валезий (Migne. Patr. cursus, Gr. ser., tomus XX, col. 721–722). Он находит, что Дорофей пресвитер антиохийский и Дорофей, бывший при дворе Диоклетиана в качестве придворного, два разных лица. Ибо: 1) о Дорофее, бывшем при дворе Диоклетиана, достоверно известно, что он скончался мученически (Евсевий, VIII, 6), о Дорофее же пресвитере ничего такого неизвестно. 2) Дорофей антиохийский был лицом очень известным, он был наставником в школе, прежде чем сделался пресвитером, а другой Дорофей был человек рабского состояния, был евнух, служивший при царской опочивальне (cubicularius eunuchus). 3) Невозможно допустить, чтобы Дорофей антиохийский из пресвитеров сделался потом кубикулярием Диоклетиана: это противно церковным правилам, да и немыслимо, если возьмем во внимание, что в пресвитеры избирались лица зрелых лет, а кубикуляриями были дети или юноши. 4) Нельзя быть в одно и тоже время и пресвитером и кубикулярием, за раз и заниматься объяснением св. Писания в церкви, и вращаться во дворе царском, быть здесь на службе. Согласны, что доводы, приводимые Валезием в доказательство не тожества двух вышеупомянутых Дорофеев весьма почтенны, но, к сожалению, они как-то далеко стоят от самого текста Евсевия. |
| Неудивительно, что, в диаметральную противоположность этому, образовалась сильная реакция, которая пыталась уничтожить всякий вид аллегории, выставляла буквальное истолкование, как единственно правильное 7 . Достопримечательный спор, который вёл великий ученик Оригена Дионисий Александрийский с епископом Непотом, является доказательством, что в столкновениях между двумя противоположными точками зрения не было недостатка 8 . Последствием было то, что были признаны крайности и ошибки обоих расходящихся направлений, была сознана необходимость отыскать средину между ними через понятие такого принципа, по которому, прежде всего, должны быть соблюдены права историко-буквального смысла, так чтобы не было отвергнуто и право на существование у понимания аллегорического. Школа Антиохийская и явилась лучшей выразительницей реакции против доведённого до излишества в Александрии идеализма как в области религиозно-философской, так и в области собственно экзегетической. Всей вообще школе свойственна борьба против крайнего аллегоризирования слова Божия, против того истолковательного метода, который, вследствие неразумного рвения его представителей, превращали, например, Ветхий Завет в одну непрерывную аллегорию, в книгу, полную одних тайн и загадок 9 . Как в христологии Антиохийская школа стремилась изобразить во всей её реальности человеческую природу Христа, так в отношении к св. Библии старалась изучить человеческую сторону её богодухновенности. Критические опыты и труды Оригена нашли в Антиохийской школе дальнейшее развитие. Она избрала путь простого, осторожного, беспристрастного исследования Библии, стремление к критическому анализированию, к расчленению св. текста, отвращение от пути беспочвенной спекуляции. Основной смысл св. Писания, находящийся во всех его местах, это – смысл буквальный, хотя наряду с ними в лицах и предметах выражается смысл, высший, мистический 10 . Но этот таинственный смысл находится не во всех местах Библии: Бог вообще говорит в св. Писании к людям в такой форме, которая не отличается от обычного способа человеческой речи. |
| Тоже и Диодор Тарсийский 28 . И насколько аллегористическое направление действовало под влиянием начал иудео-александрийского (Филонова) экзегеса, настолько же почти буквалистическое направление и возникло, и действовало под очевидным влиянием начал экзегеса иудео-палестинского 29 , будучи еще более древним, нежели то, по времени возникновения своего. В церкви оно выродилось из так называемого иудействующего направления, против которого боролись уже св. апостолы 30 и мужи апостольские 31 . Несколько позднее оно нашло себе убежище в антиохийской школе, имевшей отношение к иудейству 32 , после разрушения Иерусалима и особенно после падения школы Тивериадской перенесшему центр своей умственной деятельности главным образом в Месопотамию 33 , и отличавшейся, в противоположность идеалистической александрийской школе, рационализмом 34 . Действуя однако же в христианстве и среди христианской церкви, сторонники этого направления не могли игнорировать новозаветное толкование В. Завета, неблагоприятствовавшее им. Чтобы оправдать себя в этом отношении и объяснить характер и способ этого толкования, они стали утверждать, что Христос и апостолы, при объяснении ветхозаветных мест, не имели в виду дать точное истолкование подлинного смысла сих мест, а пользовались ими, по иудейскому обычаю, для каких-либо своих целей или вообще следовали при этом методу приспособления (– аккоммодации). В этом смысле учили уже гностики 2 века, обличаемые св. Иринеем Лионским 35 . Но яснее и определеннее проводили эту мысль сторонники рассматриваемого направления из школы антиохийской, особенно же Феодор Монсуетский и Косма Индикоплевст 36 . Очевидно, что это воззрение и на Ветхий Завет, и на новозаветное толкование последнего далеко не было согласно с основным, господствовавшим в церкви воззрением на взаимоотношение между Ветхим и Новым Заветом. Поэтому не долго существовало в церкви это буквалистическое направление древних аккоммодатистов: оно подавлено было господствовавшим в церкви направлением, а постановлениями 5-го Вселенского собора даже и окончательно было лишено права гражданства. |
| На первый взгляд, такая интерпретация выглядит скорее как эйсегеза 10 , чем экзегеза. Ориген вполне осознавал вероятность подобной критики и утверждал, что Сам Бог через Библейских писателей вдохнул в Священное Писание не только буквальный, но и аллегорический смысл. Таким образом, высочайший смысл Писания, то есть глубинные духовные истины, по Оригену, уже заложены в Библии, а не привнесены интерпретатором 11 . Неудивительно, что крайний аллегорический метод в экзегетике не всегда вызывал одобрение со стороны других представителей ранней Церкви. Зачастую аллегория как метод толкования Библии вызывала сильные сомнения. Эти настроения нашли свое отражение в другой экзегетической школе — Антиохи й ской . Аллегорическому подходу представители этой школы противопоставили историко-грамматический метод в экзегетике. Согласно этому методу, каждый отрывок Писания имел только один простой смысл, который раскрывался с помощью анализа лексики и грамматики, то есть на передний план выдвигался буквальный смысл. В самой основе различных подходов к священному тексту в двух школах — Александрийской и Антиохийской — лежит различие в подходах к самому понятию смысла. Если антиохийцы воспринимают смысл как нечто предметно-объективное, то для александрийцев смысл — понятие психологически-субъективное. Размышляя о проблемах герменевтики, Г. Г. Шпет пишет, что в первом случае (то есть в Антиохийской школе) «слово как знак, подлежащий истолкованию, указывает на “вещь”, предмет и на объективные отношения между вещами, которые вскрываются путем интерпретации, и сами эти объективные отношения, очевидно, связывают сообщающего о них; во втором случае слово указывает только на намерения, желания, представления сообщающего, и интерпретация так же свободна и даже произвольна, как свободно желание сообщающего вложить в свои слова любой смысл или много смыслов, поскольку это соответствует его намерениям. Само собою понятен и критерий правдивости для сообщений первого рода; его, собственно, нет при предпосылке второго типа, или он необходимо должен полагаться в каких-либо особенностях самого же субъективно-психологического переживания; так, например, он полагается в особого рода переживаниях вроде наития, вдохновения, боговдохновенности и т. п., другими словами еще можно сказать, объективную достоверность сообщаемого при рассматриваемой предпосылке приходится видеть в непроизвольности, бессознательности или подчиненности воли и сознания сообщающего чему-то высшему и не подлежащему уже сомнению и критике» 12 . |
| Христианским богословам предстояло, таким образом, обширное поприще для исследований. И действительно, в IV и V веках мы видим целый ряд замечательных богословов, посвятивших себя исследованию всех сторон христианского вероучения. Отличительные черты их – это разнообразие предметов, входивших в круг их миросозерцания, самостоятельность, оригинальность, ширина и глубина воззрений. Христианские школы, основанные в прежние времена, служили и теперь рассадниками духовного просвещения. Многие из великих отцов и учителей Церкви IV и V веков обязаны им своим богословским образованием, хотя некоторые из них достигали обширных богословских познаний и самостоятельным трудом. С VI века, вследствие разных неблагоприятных обстоятельств, богословские школы, а с ними и духовное просвещение начинают упадать. Самостоятельных и оригинальных трудов по разным отраслям богословия не видно уже более. Только в половине IX века на греческом востоке пробуждается опять любовь к просвещению и начинается усиленная умственная деятельность, направленная, главным образом, к изучению древнеклассической литературы. Эта деятельность отразилась и на духовном просвещении. § 27. Главные богословские школы и направления на Востоке в IV и V веках В IV и V веках особенно замечательными богословскими школами на Востоке были: новоалександрийская, антиохийская и восточносирийская (эдесско-низибийская). По своему направлению последняя примыкала к школе антиохийской, антиохийская же и новоалександрийская имели каждая свое особое направление. А. Школа новоалександрийская. Богословская школа в Александрии была в славе еще в III веке. Знаменитый учитель ее Ориген довел ее до цветущего состояния. Он же своими глубокомысленными богословскими умозрениями и мистико-аллегорическим толкованием Священного Писания упрочил в ней созерцательное направление. Впрочем, с начала IV века направление, сообщенное Оригеном в александрийской школе, начало колебаться. Ориген как в своих догматических воззрениях, так и в толковании Священного Писания доходил иногда до крайностей, так что становился в противоречие с церковным преданием. |
| Ad Graecos. 39.1). С той же апологетической целью к хронологии обращается и Феофил Антиохийский , который пишет в сочинении «К Автолику»: «Хочу теперь с помощью Божьей как можно подробнее изложить тебе хронологию, чтобы ты узнал, что не ново и не баснословно наше учение» (Theoph. Послания к Автолику III.16). Обращаясь к Ветхому Завету, а также к древним историкам, занимавшимся исчислением времен, он не только доказывает древность Моисея, но и воссоздает «порядок времен и лет... начиная от первозданного человека» (Theoph. Ad Autol. III. 16–28). 115 Важность того, что Моисей предшествовал во времени Гомеру, сознавалась не только на востоке христианского мира, но и западными апологетами. В начале III в. Тертуллиан в своем знаменитом «Апологетике» утверждает, как и Феофил Антиохийский , что Моисей жил за тысячу лет до начала Троянской войны (Tertull. Apol. 19). Однако именно на Востоке, в Александрийской школе богословия, хронология стала предметом особого внимания. Сначала современник Тертуллиана Климент Александрийский , пользуясь выводами Татиана, 116 в «Строматах» разработал хронологию основных событий иудейской, восточной (главным образом, персидской), эллинской и римской истории от Исхода до современных ему дней (Clem. Strom. 1.101 – 147). 117 Затем его последователь Ориген , полемизируя в трактате «Против Цельса» со своим знаменитым языческим оппонентом, опирался на хронологические наработки своих предшественников (Orig. Contra Cels. 1.16; IV. 11). Именно Александрийская школа христианства подготовила появление в христианской литературе нового жанра, жанра хроник. 118 Соединяя эллинистическую, идущую от Эратосфена и Аполлодора Афинского, и римскую, связанную с именами Тита Помпония Аттика и Корнелия Непота, хронографическую традицию с идеями ранних апологетов, христианские авторы III в. создали первые хроники. Произведением, которое открывает собой новое направление в христианской литературе, стала «Хроника» Секста Юлия Африкана , написанная в 221 г. и состоявшая из пяти книг. |
| В этой цитате из книги о. Гевонда важна оговорка — «оставаясь верными александрийской школе и преданию», то есть богословскому языку св.Кирилла Александрийского. Но в том-то и значение Халкидона, что на нем были сняты противоречия богословского языка Александрийской и Антиохийской школ православной экзегезы, мысли, богословия. В своих крайностях каждая из этих школ пришла к еретическим выводам: несторианство родилось из Антиохийской традиции, а монофизитство — из Александрийской. При том что они продолжали пользоваться богословскими формулировками своих отцов, отрицая что-либо новое. Но в своем синтезе эти школы дали Халкидон, ставший неотъемлимым как для Восточного, так и для Западного Православия. Любая традиция, утвердившись в своем интегризме, неизбежно приходит к самоизоляции и противопоставлению себя всем остальным. Именно это культивировалось многими в Армянской церкви. Защите этой изоляции, а также апологии исключительности языка св.Кирилла Александрийского и его школы, полторы тысячи лет назад прекратившей свое существование на его родном греческом языке, посвящены многие страницы книги. Но отражает ли это полноту армянской традиции — традиции народа, принявшего христианство одним из первых? Конечно же нет. Все знают о том, что множество византийских императоров были армянского происхождения, а византийская армия на протяжении веков строилась на основе армянского этноса. Были ли все византийские армяне вне общения с Православной церковью? Конечно же нет. Все, или по крайней мере большинство, армянского населения Империи, как и сопредельной Грузии, было православным в халкидонском смысле слова. Внутри самой Армении халкидонское православие всегда находило своих сторонников, а антихалкидонизм стал знаменем не включенности во Вселенское христианство, а подчеркнутой отделенности от остального христианского мира. Сегодня это также сохраняет силу. Есть армяне-халкидониты (будь то православные или католики), есть армяне-нехалкидониты и даже анти-халкидониты, каким видит себя автор рассматриваемой книги. Например, в Русской Духовной Миссии на Святой Земле в настоящее время служит два священника-армянина, которые вовсе не забыли родной язык и не отреклись от своих корней. Но они в общении со всей Православной Церковью! Конечно, принадлежность к Вселенской церкви никоем образом не должна приводить к нивелировке и обезличиванию входящих в нее людей, народов и культур. Но можно ли сказать, что греки, румыны и различные славяне, веками живущие на Балканах бок о бок и исповедующие одну веру, потеряли свое лицо? Как писал Борис Зайцев о воспоминаниях об Афоне: «Чем искреннее и подлиннее монах отказался от самого себя и согласился «умереть для мира», тем лучше и ярче проявляется вся неповторимость его лика». |
|
|
