| Апостол Иоанн в краткой и точной формуле раскрывает тайну: «В нем была жизнь, и жизнь была свет людям». Именно творящая сила Божия возбудила в мире то, что называет Анри Бергсон «жизненным импульсом». Она сама является таким жизненным импульсом, и благодаря этому не угасает жизнь. «И жизнь была свет человекам». ( Ин. 1:4 ). И только потому, что жизненный импульс порожден Божественной, творящей силой, логосом, действующим не извне, а изнутри природы, — возможно человеческое сознание, возможно было то, что из перводанной слепой материи выделился человек, обладающий светом познания. На него обрушились все силы природы, весь первозданный хаос, чтобы сокрушить этот тлеющий огонек познания. Но огонек не погас именно потому, что человек имел в себе частицу Божественного Света, Логоса: «И свет во тьме светит, и тьма его не объяла» ( Ин. 1:5 ). Однажды Толстой сказал, что самое великое и непостижимое для него чудо — это то, что «небольшое количество съеденной мною пищи» превращается в мысль (см. Гольденвейзер, «Вблизи Толстого»). Но это и есть чудо Божественного Логоса, действующего в нас, в недрах природы. Логос — Слово Божие — Сияние Славы Отчей — Премудрость Божия. Мировая Душа, как сказал бы Аристотель, Предвечная Идея, как сказал бы Платон, Абсолютный Дух, все движущий и все направляющий, как сказал бы Гегель, вечный Жизненный Импульс, дающий всему жизнь, как сказал бы Анри Бергсон. Но это не все! Далеко не все. Ибо прежде всего Божественный Логос — это любовь. Когда-то Эмпедокл говорил, что мир держится любовью. Любовью небо притягивается к земле. Любовью атомы соединяются друг с другом. И все соединяет Божественная Любовь. Предвечный Логос. И отсюда понятие Сын. Бог Отец есть любовь, сокрытая от нас, непостижимая. Божественный Логос — любовь, открытая нам. И относится она к предвечному Богу, как Сын к Отцу. Логос есть Сын Божий, непрестанно рождающийся из недр отчих. Волна, исходящая из Вечного Источника — Бога. Откровение любви Божией. «Любовь Божия была явлена в нас в том, что Бог послал в мир Сына Своего Единородного, чтобы мы получили жизнь через Него» |
| Более того, упомянутый нами Хомяков утверждал, что «в науке есть уже поэзия, потому что наука сдружилась с истиной», – а французский виталист Анри Бергсон подчёркивал, что «в науке часто образный язык лучше передаёт существо дела, в то время как язык отвлечённых понятий остаётся прилепленным к поверхностной видимости вещей». Представляется, что и избранная А. А. Федотовым форма подачи материала – преимущественно через цитирование исследуемых им источников – обусловлена общей репрезентативной логикой исходного замысла его исследования и тем вполне оправдана. Такой путь подачи приближает её к жанру своеобразной хрестоматии и делает особо ценной, сообщает ей энциклопедические черты, напоминая о старых барочных книгах, интерпретированных замечательным филологом и музыковедом Александром Викторовичем Михайловым в качестве «сводов-объёмов, репрезентирующих мир в его полноте и обширности». Сам же материал, использованный в этой монографии, ещё раз показывает, что Новое время вообще – духовный упадок во всех отношениях, триумф чувственности (торжествующего сенсуализма и эмпиризма), рационалистического иллюзионизма; даже на Афоне Имя Божие перестали почитать, а такой яркий деятель синодальной Церкви, как архиепископ Никон (Рождественский), преследуя монахов-имяславцев, топтал бумажку, на которой оно было написано... Но всё это вроде бы, по крайней мере на первый взгляд – о другом. Новая же работа профессора Федотова что-то существенное (специфически английское!) передаёт во всей этой линии деградации прогрессивного человечества... Книга достаточно репрезентативна, в чём её читатель смог убедиться сам; завершим же это небольшое послесловие строками знаменитого хомяковского стихотворения «Остров», написанного за год до смерти Пушкина и переведённого на английский язык англиканским пастором и богословом, едва не перешедшим в Православие – Уильямом Пальмером: Для тебя, морей царица, День придёт – и близок он – Блеск твой, злато, багряница – Всё пройдёт, минёт как сон… И другой стране смиренной, |
| Юмор на протяжении тысячелетий оставался сомнительной темой. По крайней мере, в философии никто всерьез не рассуждал о юморе. Первым был Анри Бергсон: в 1900 году он написал «Смех: эссе о значимости комичного». Конечно, к табуированию темы юмора приложили руку христиане, например, Мишель Монтень и янсенисты в западной культуре, но все началось еще раньше. Существуют проповеди святителей Иоанна Златоуста и Амвросия Медиоланского , в которых говорится, что Бог никогда не смеется. Иисус в Евангелии нигде не смеется, максимум может улыбнуться, благочестиво и благообразно. Современные читатели знают эту проблематику благодаря роману Умберто Эко «Имя розы» . На мой взгляд, богословски она не совсем надежна. Потому что если в Евангелии Христос страдает, если Он способен плакать, то есть все человеческое Ему не чуждо, тогда тем более у Него есть чувство юмора. Не нужно забывать и о том, что Он сын своего народа, и еврейство, иудейство совершенно немыслимо без юмора. Евреи говорят, что есть три составляющих идентичности их народа: 1) Священное Писание, Тора, 2) Талмуд, или предание предков и мудрости и 3) смех, юмор, который передается из поколения в поколение, иначе бы народ просто не выжил. Во время Второй мировой Гиммлер говорил, что юмор — это еврейская вещь: мы истребим евреев и истребим юмор. Тоталитарные режимы всегда ополчаются против внутренней свободы ума видеть реальность не такой, какой тебе ее навязывают, понимания, что у слов всегда есть второй и третий смыслы. Всегда есть запасной выход, именно эта надежда позволяет человеку не погибнуть, и против нее выступает всякий тоталитаризм. Если Иисус из Назарета был совершенным человеком, то отнять у Него чувство юмора было бы немыслимо. Человеку свойственно смеяться. Может быть, чувство юмора — это самое человечное свойство. Человек со времен Платона и Аристотеля именовался животным мыслящим, социальным, политическим, но ни одно из животных не смеется, поэтому человек это еще и существо смеющееся, в этом его отличие от всех остальных. |
| Защищая то, что он называет «гносеологическим реализмом», 465 Бердяев атакует неокантианство как самую суть современной схоластики, которая враждебна жизни и спонтанному поиску истины. Его философский стиль развился под влиянием Ницше, поэтому он настаивает на праве философа говорить, следуя не традиционной манере спекулятивного рассуждения, а непосредственно из своего собственного экзистенциального опыта. 466 Согласно Бердяеву, Кант формулировал роковой разрыв философского ума с истоками бытия. Неокантианцы после него только углубили эту пропасть, заместив «реальное, живое отношение» субъекта к объекту исключительно формальным познанием. Их критическая гносеология в основе своей отрицает главную цель познания – соединение познающего субъекта с бытием. 467 Порвавший с жизнью неокантианский критицизм может произвести на свет только иллюзорные, солипсические доктрины. Он или редуцирует бытие до перечня норм и ценностей, или сводит бытие к трансцендентальному методу, при помощи которого все редуцируется до рационалистических идей. Для Бердяева претензии на полную свободу философского метода от психологических и онтологических предпосылок просто смешны, потому что «философствует человек... познание совершается в антропологической среде». Пытаясь представить познание как трансцендентное по отношению к человеческой личности, неокантианцы преуспели в конструировании «познания», недоступного человеку. По мысли Бердяева, критическая гносеология имеет дело только с ограниченной формой познания, которую он называет фиктивной, потому что познающий субъект, оторванный от бытия, есть «чистейшая фикция». 468 Неокантианцы произвольно формулировали понятие опыта, так как ограничивали его чисто формальными и рационалистическими пределами. Бердяев предполагает, что противостояние мышления и бытия связано с «недоеданием» – «болезнью питания» философии. 469 Философия должна питаться двумя видами опыта – научным и мистическим. 470 Свое убеждение он подкрепляет философскими воззрениями Николая Лосского. Уильяма Джеймса и Анри Бергсона. Лосский «защищал мистически и эмпиризм» и выводил область возможного опыта далеко за пределы рационального. Джеймс и Бергсон добивались «жизненного оправдания знания», 471 и все они противопоставляли чистой гносеологии практическую и живую цельную философию. 472 Джон Маккуэрри также указывает на родство американского прагматизма и европейского экзистенциализма: |
| Туземцам острова Борнео светляки на острых спицах служат свечками — судьба писателей. Из надгробного слова: «Он сам не горел, но зажигал фонари на темных улицах». В наше время, а может быть, и всегда, частные письма живее книг. Книги — сухой хлеб, а письма — живые зерна, которые мы едим, растирая колосья руками. Много читающих — мало читателей. Чтобы прочесть книгу как следует, надо написать ее снова вместе с автором. Печатать хуже, чем писать; писать хуже, чем говорить; говорить хуже, чем молчать. Примечания 1. Шопенгауэр Артур (1788–1860) — немецкий философ-идеалист. 2. Мечников Илья Ильич (1845–1916) — ученый-биолог, последователь учения Дарвина. 3. Кали — персонаж мифологии индусов; представляет разрушительное и злое начало. Поклонники богини совершали культовые убийства и самоубийства. 4. Тертуллиан Квинт Септимий Флоренс (ок. 160 — после 220) — один из отцов церкви; ожидал скорого конца света и второго пришествия, призывал соблюдать принципы аскетизма, мученичества во имя веры. 5. Толстой Федор Иванович (1782–1846) — гвардейский офицер в отставке; авантюрист и игрок. 6. Бергсон Анри Луи (1859–1941) — французский философ 7. Катков Михаил Никифорович (1818–1887) — публицист, реакционер; основатель журнала «Русский вестник» 8. Сютаев Василий Кириллович (1819–1892) — крестьянин; основал секту евангелистов. 9. Люцифер — название утренней звезды; в трудах отцов церкви означает дьявола. 10. Теккерей Уильям Мейкпис (1811–1863) — английский писатель. 11. Фауст — центральный персонаж одноименной трагедии И. В. Гёте. 12. Гумбольдт Вильгельм фон (1767–1835) — немецкий философ, филолог, государственный деятель. 13. Талейран (Талейран-Перигор) Шарль Морис (1754–1838) — французский государственный деятель; мастер дипломатической интриги 14. Дарю Пьер Антуан Брюно (1767–1829) — французский военачальник, историк; участвовал в войне 1812 г. 15. Кювье Жорж (1769–1832) — французский ученый-зоолог и палеонтолог 16. Жоффруа Сент-Илер Этьен (1772–1844) — французский ученый-естественник |
| Итак, если Вам угодно сделать мне честь изложением моих методов и воззрений, то желательно, чтобы таковое было на основании «Столпа», а не «О Духовной Истине». Но к сожалению у меня нет ни одного экземпляра «Столпа» и служить Вам таковым я не могу, а достанете ли Вы где его — не знаю». Выход «Столпа» вызвал обширную полемику, не прекратившуюся даже ныне. Наиболее глубокая оценка его принадлежит, на наш взгляд, епископу Феодору, ректору Московской Духовной Академии, назвавшему «Столп» «православной теодицеей для людей рассудка» . Книга была встречена как явление исключительное, она символизировала начало обращения русской интеллигенции к Церкви в преддверии революции. Игумен Андроник (Трубачев). Примечания 1. Так назывались в старину на Руси миллионы, при «малом числе», т. е. при первой системе счисления, или биллионы миллионов, т. е. 1018, при «великом числе», т. е. при второй системе счисления, употреблявшейся «коли прилучался великий счет и перечень». 2. Что жизнь недоступна рассудку, — об этом рассуждали многие, особенно же настаивали на этом пункте у нас славянофилы, преимущественно A.C. Хомяков и И. В. Киреевсий, а из позднейших славянофилов — Д. A. Хомяков. Читатель, вероятно, не преминет заметить значительного сродства теоретических идей славянофильства с идеями предлагаемой книги. Но сверх–рассудочность духовной жизни, ζω, о которой говорили славянофилы и на которой утверждается настоящая работа, не должна быть смешиваема с иррациональностью естественной жизни, как биологического явления, βος. О недоступности такой жизни — βος — формулам рассудка, т. е. о том, что «la vie deborde l " intelligence» в свое время настойчиво твердил Гёте, а в настоящее время особенно сильно и подробно говорят Анри Бергсон и Вильям Штерн. — См.: 3. Еврипид, — Медея. Действие III, явление 10–е, в словах корифея («Театр Еврипида», перев. И. Ф. Анненского, Т. I, Спб. стр. 177). — Истина. — по определению Николая Кузанского — «intelligibilitas omnis intelligibilis», т. e. «постижимость всего постижимого», «умность всего умного», «разум всего разумного» (Nicolaus de Cusa, — Opera, Basil., 1565, Т. I, р. 89b). — А, по бл. Августину, Бог есть перво–истина, «stabilis Veritas — устойчивая, недвижимая Истина» (бл. Августин, — исповед, 11, 10. — Migne, — Patrol. ser. lat. prima, T. 37; ср. О Троичности, 8. — Migne, — id., Т. 42 coll. 948–950). |
| И вот истинный художник дает нам символ. Что изображено на иконе Рублева? Воплощенная любовь. Трое, ведущие молчаливую беседу. Между ними — эти узы, это поле любви. Они похожи друг на друга и в то же время они разные; они одно и одновременно отличаются. Их связывает тайна любви — любви отдающей. Стол с жертвенным животным обозначает жертву Вечности, которую Бог приносит для того, чтобы приблизить мир к Себе и спасти его. Впоследствии, в эпоху упадка духовного и художественного вкуса, стали изображать так называемую новозаветную Троицу, где одно лицо Божества изображалось в виде старика, другое в виде Иисуса Христа (каким Он был воплощен) и третье — в виде голубя. Это уже не символическое изображение. Это крайне неудачная попытка реалистического изображения. Духовная литература, древняя священная мудрость Библии, догматы Церкви построены на принципах символизма. Они являются знаками, передающими людям Высшую реальность, которая открылась им во всей своей парадоксальности. Иногда спрашивают, почему Бог Один — и в трех лицах. Не проще ли было сказать, что Он просто Один? Наверное, рассуждая логически, это было бы так. Но духовный опыт христианства был иным, и пришлось жертвовать рассудочной логикой и создать догмат антиномичный, парадоксальный или диалектический, как бы это ни называть. Так же в отношении догмата о Христе. Кто Он? Человек? Да, отвечает Церковь, подлинный Человек. Значит Он — не Бог? Нет, говорит Церковь, Он — подлинный Бог, истинный Бог. Парадокс, противоречие? Проще было бы убрать одно из утверждений, чтобы все сошлось логически? Но нет. На самом деле Высшая реальность открылась как сверхлогическая тайна. И ничего не оставалось делать, как принять ее в парадоксальном виде, как она открылась. Постигая законы мироздания, человек постепенно пришел к выводу, что и природа в глубине своей тоже построена на парадоксах. Возьмем хрестоматийный пример. Анри Бергсон говорил, что наша элементарная логика есть логика твердых тел, то есть каких–то простейших соотношений. Между тем, уже физика знает столько парадоксов, что наше рассудочное мышление как бы останавливается перед ними. Мы знаем, что существуют другие системы математики. Для простой рассудочной логики параллельные линии никогда не сойдутся, но для неевклидовой геометрии они сходятся; для логики вещь является либо непрерывной, либо прерывной — для физики частицы одновременно являются и непрерывными волнами. Иными словами, человеческое мышление не может охватить целиком всю реальность. Поэтому физики создали так называемый принцип дополнительности. Это очень важный научный принцип. Он полностью подходит и к догматике, более того, — принцип дополнительности был употреблен в догматах Церкви задолго до Нильса Бора и других, кто этот принцип выдвигал в науке. Он заключается в том, что значительные и фундаментальные явления действительности могут быть описаны только в противоречивых терминах; соединяющего их интегрального описания невозможно найти в принципе — его не существует. |
| Помимо переиздания двух крупных и наиболее известных трудов Флоровского, книг «Восточные отцы IV века» (1931), «Византийские отцы V-VIII веков» (1933) и «Пути русского богословия» (1937), до настоящего времени были изданы только два достаточно представительных сборника его статей: Флоровский Г. Из прошлого русской мысли. М.: «Аграф», 1998 (сост. М. А. Колеров, Ю. П. Сенокосов); Флоровский Г. В. Догмат и история. М.: Изд-во Свято-Владимир. Братства, 1998 (сост. Е. Холмогоров, отв. ред. Е. Карманов). Настоящее издание является наиболее полным собранием богословских и философских статей Г. Флоровского на русском языке. В нем представлены наиболее значительные сочинения из всех периодов творчества богослова и мыслителя. Часть статей дается в переводах. Для упрощения восприятия современным читателем теоретических работ Г. Флоровского в большинстве тех случаев, когда автор цитирует латинские и греческие тексты, вместо оригинальных цитат воспроизводится их перевод. Переводы с греческого выполнены Л. Ю. Лукомским. Добавления и уточнения переводчиков даются в квадратных скобках, редактора издания – в угловых. 1 Подробное описание жизненного пути Г. Флоровского содержится в сборнике: Георгий Флоровский : священнослужитель, богослов, философ. М., 1995 (русский перевод книги, изданной в 1993 г. американским историком-славистом Эндрю Блейном). 40 Флоровский Г. О патриотизме праведном и греховном//Флоровский Г. Из прошлого русской мысли. М., 1998. С. 136–137. 45 См.: Флоровский Г. О патриотизме праведном и греховном. С. 146–150; Флоровский Г. В мире исканий и блужданий//Наст. изд. С. 135–141. 48 См.: Ницше Ф. Философия в трагическую эпоху Греции//Ницше Ф. Философия в трагическую эпоху. М., 1994. С. 207–225. 49 См., например, заключение статей «Вечное и преходящее в учении русских славянофилов» и «О народах неисторических». 51 В данном разделе использованы результаты работы, выполненной автором в рамках программы «Анри Бергсон и русская философия XX века», поддержанной Российским гуманитарным научным фондом, проект 01–03–00357а. |
| Философское творчество Булгакова в целом нужно отнести, скорее, к неудачам; его личная творческая трагедия 20-х годов дает выразительное свидетельство ложности пути, по которому он шел и на который призывал вступить своих современников. И поэтому нам никуда не уйти от необходимости пристрастной оценки творчества талантливого русского мыслителя – пристрастной в смысле той истины, которую мы ищем и перед которой нет «малых» и «великих», а все – работники одного дела. Сохраняя позицию восторженных неофитов по отношению к русской философии начала ХХ века, мы рискуем зайти в те же тупики, в которых оказались многие из ее ярких представителей. Наш долг перед ними – не в неумеренном и некритичном восторге, а в том, чтобы решительно разделить в их творчестве «зерна» от «плевел» – ради нового урожая, способного произрасти из этих зерен. 13 См. его статьи «Метафизические предпосылки утопизма», «Смысл истории и смысл жизни», «Вечное и преходящее в учении русских славянофилов» и др. 15 Современную точку зрения на значение идей Ницше для становления новых представлений о человеке см. в статье: Евлампиев И. И. Достоевский и Ницше: на пути к новой метафизике человека//Вопросы философии. 2002. 16 Отметим, что эта мысль близка к мыслям, высказанным в самой «эпатажной» и «нигилистической» работе Ницше – в «Антихристе». Христос жил и умер, говорит Ницше, «не для “спасения людей”, но чтобы показать, как нужно жить» (Ницше Ф. Антихрист//Ницше Ф. Соч.: В 2 т. М., 1990. Т. 2. С. 660). «До бессмыслицы лживо в “вере” видеть примету христианина, хотя бы то была вера в спасение через Христа; христианской может быть только христианская практика, т. е. такая жизнь, какою жил тот, кто умер на кресте... Еще теперь возможна такая жизнь, для известных людей даже необходима: истинное, первоначальное христианство возможно во все времена. Не верить, но делать, а прежде всего многого не делать, иное бытие... » (Там же. С. 663). Внимательно вчитываясь в рассуждения Ницше, мы с удивлением обнаруживаем, что, отвергая средневековое «наслоение» – Церковь , как «больное варварство», чуждое и враждебное тому смыслу, который несла жизнь Иисуса, Ницше оценивает опыт этой жизни как высочайший пример, значимый для всех людей; в итоге возникает впечатление, что именно этот опыт задает подлинное духовное значение термина «сверхчеловек», а вовсе не «обожение» «натурального и зоологического» в человеке, как полагали прямолинейные критики немецкого мыслителя. 19 В данном и последующих разделах использованы результаты работы, выполненной автором в рамках программы «Анри Бергсон и русская философия ХХ века», поддержанной Российским гуманитарным научным фондом, проект 01–03–00357а. 33 Подробнее см. в книге: Евлампиев И. И. История русской метафизики в XIX–XX веках. Русская философия в поисках Абсолюта. СПб., 2000. Ч. II. С. 344–372. 48 Деятельность Булгакова в этой сфере подробно проанализирована в книге: Колеров М. А. Не мир, но меч. М., 1996. |
| Содержание Предисловие Действие Духа в жизни Церкви, многообразные воплощения евангельского идеала, борьба с препятствиями, которые вставали и встают на пути к Царству Божию, постепенное раскрытие Благой Вести в истории — таковы темы этой книги. Биографический жанр выбран для нее по двум причинам. На примере отдельных судеб легче увидеть, что совершается в недрах всего народа Божия. К тому же, если внимание писателя приковано к целым обществам, он волей-неволей теряет из виду нечто очень важное — осуществление христианства в жизни конкретной личности. Разумеется, каждый святой был сыном своего времени, среды и культуры, однако он одновременно и возвышался над их уровнем. Состояние народного сознания и нравственности в среднем меняется медленно. Энергия поступательного движения как бы сконцентрирована в творческих гениях, мудрецах и святых. Они обгоняют современников, неся в себе движущую силу истории духа, то есть — подлинной истории. Ведь если бы жизнь людей сводилась только к борьбе за существование, за место под солнцем, за господство одних над другими, она не заслуживала бы название истории и в принципе мало бы отличалась от жизни животных. Мистик, подвижник, деятельный служитель добра, приобщаясь к мирам иным, утверждая правду, сострадание, любовь — бросают вызов человеку-зверю, придают обществу высшую сверхприродную динамику. Это то, о чем писал Анри Бергсон: с появлением человека биологическая эволюция достигла предела, но на смену ей пришло возрастание духа, которое прежде всего проявляется в этике и мистическом опыте. Именно поэтому биографии святых имеют всегда актуальное значение. Есть глубокий смысл в том, что Церковь издавна отводила так много места их почитанию и наследию. Этих людей, живших в разных странах и в разные века, порой столь непохожих по складу характера и дарованиям — всех их роднит вера и любовь ко Христу, воля к служению и призвание свидетельствовать о Его Благой Вести. Хотя идущий от них свет — свет отраженный от подлинного его источника, Христа, — в их лице Он как бы Сам продолжает Свое дело на земле... |
|
|
