| Придется ждать двадцать минут поезда на Пассау». Ножка стула, засунутая за ручку двери, застряла. Ему пришлось положить сумку и пустить в ход обе руки. Стул соскользнул на паркет и раскололся. В этот миг зажегся свет. — Ни с места! — скомандовал герр Кольбер. — Руки вверх! Йозеф Грюнлих сразу же подчинился приказу. Он повернулся очень медленно и за эти несколько секунд обдумал план действий. — Я не вооружен, — тихо сказал он, пристально, с простодушным упреком глядя на герра Кольбера. На герре Кольбере была синяя форма и круглая фуражка помощника начальника станции, он был маленький и тощий, со смуглым морщинистым лицом, старческая рука, державшая револьвер, слегка дрожала от волнения и ярости. Простодушные глаза Йозефа сузились на миг, он устремил взгляд на револьвер, определяя, под каким углом будет сделан выстрел, и прикидывая, пролетит ли пуля мимо. «Нет, — подумал он, — целиться он будет мне в ноги, а попадет в живот». Герр Кольбер стоял спиной к сейфу и пока еще не мог заметить лежащие в беспорядке книги. — Вы не понимаете, — добавил Йозеф. — Что вы там делаете у двери? Лицо Йозефа все еще пылало от жаркого пламени. — Мы с Анной… — произнес он. — Объясни. Ну же, говори ты, негодяй! — закричал на него герр Кольбер. — Мы с Анной приятели. Сожалею, герр управляющий, что вы меня застали. Анна пригласила меня сюда. — Анна? — насмешливо спросил герр Кольбер. — Зачем? Йозеф смущенно вильнул бедрами. — Ну, герр Кольбер, вы же знаете, как это бывает. Мы с Анной приятели. — Анна, иди сюда. Дверь медленно отворилась, и Анна вышла из своей комнаты. Она уже надела юбку и привела в порядок волосы. — Это правда, герр Кольбер, — сказала она, с ужасом глядя мимо него на незамаскированный сейф. — Что с тобой? На что ты уставилась? Хорошенькое дело! Женщина твоего возраста! — Верно, герр Кольбер, но… — Она заколебалась, и Йозеф прервал ее, не давая ей возможно, — и защищаться или обвинять его: — Мне очень нравится Анна. Жалкая, она с благодарностью приняла эти слова. — Да, он так и говорил мне. |
| А Евдокия Николаевна с Анной Семёновной домик для святыни построили Тогда Евдокия Николаевна вместе с такой же целомудренной пожилой девой Анной Семёновной Юдкиной построили маленький домик и поместили в нём чудотворный образ. Анна Семёновна Юдкина, хранительница чудотворной иконы Божией Матери Кипрской Стромынской с 1971 года до дня возвращения святыни в храм в 1988 году — Тётя Евдокия с Анной Семёновной Божию Матерь в таком порядке охраняли, в такой чистоте! Никаких разговоров мирских, никаких газет, телевизора, — вспоминает Фотиния Викторовна. — Беседовали только о Боге. Молились. Каждый день Акафист наизусть читали Божией Матери «Утоли моя печали» — он самый умилительный. Ничего в доме не парили, на жарили. Как можно, при Матери Божией?! И запаха чтобы никакого нечистого в доме не было. Если там суп рыбный какой готовили, то только в сенях. Зимой холодно, а они так целый день на керосинке суп варят. Там же в сенях поели — и всё. А благодать какая от Матери Божией была: ни одного сорняка в огороде у них не было. Как-то в Стромыни неурожай был. А у них цветы, вишня, клубника — как в райском саду. Как нужно было стекло за чудотворным образом мыть, так тётя Евдокия и Анна Семёновна постились, переодевались в чистое и только потом к иконе прикасались. Людей к Божией Матери очень много приходило молиться. Пускали их тётя и Анна Семёновна внутрь по условному стуку. Денег ни с кого никогда не брали, просили только свечи и маслице лампадное с собой приносить. Враг тоже не дремал: комиссии какие-то начальственные приходили, грозились. А как-то вдруг пришли цыгане. Кружат вокруг дома, дверь толкают. Тётя как закричит. Слава Богу, Ваня милиционер прибежал, выгнал их и икону спас. «Несколько лет мы писали письма, чтобы храм открыли» И у нас с сестрой вся жизнь была связана с Божией Матерью. А как мы подрастать стали, в старших классах школы были, тётя Евдокия нам говорит: «Пишите письма начальству, чтобы храм нам открыли». Мы и стали от руки писать и рассылать всюду. Несколько лет так делали. |
| Я художник и люблю красоту человеческих лиц, особенно женских. Иногда, когда мне доводилось писать портрет красивой женщины, я увлекался настолько, что в процессе работы мне казалось, что я уже влюблен в оригинал. Но вот портрет закончен — и все забыто. Так было когда-то, еще в Ленинграде, и с Анной Юриковой. Я написал несколько ее портретов, и все они удались. У нас с нею был такой маленький летний роман: как-то мы провели вместе две недели в рыбацкой деревне на берегу Ладожского озера… Это было романтично, но… Роман кончился, как кончались и все мои увлечения. — Ваша жена знала об этом? — Узнала потом, когда я ей рассказал. Я всегда ей рассказывал задним числом о своих увлечениях, я не хотел, чтобы между нами были какие-то тайны. Наташа надулась на какое-то время, после простила меня, и все забылось. А с Анной у нас потом наладились неплохие деловые, даже приятельские отношения. Она интересный человек, прекрасно разбирается в живописи и в искусстве вообще. Кроме того, она ведь коллекционер, она устраивает выставки. Именно она организовала Фонд помощи русским художникам. — Простите, а ваша жена, встретив Анну Юрикову здесь, на Западе, не могла возревновать вас к ней? Каменев выпрямился и нахмурился. Подумав немного, он сказал: — А вы знаете, так могло быть. Я часто встречался с Анной, у нас было много общих интересов, были общие хлопоты по этому Фонду художников, я ведь тоже имел честь в нем состоять. Но я так привык думать, что Наташа уверена в моей любви, что никогда не задумывался, приятны ли ей эти встречи. Я был так невнимателен к ней в этот последний, трудный для нас год! И похоже, для нее он оказался более трудным, чем для меня. Боже, какой же я был слепой и тупой эгоист! — Каменев закрыл лицо руками и опустил голову, плечи его задергались. Миллер встал и принес ему стакан воды. Каменев поднял залитое слезами лицо, выпил, поблагодарил, вздохнул глубоко и сказал, что готов отвечать на следующие вопросы. Но вопросов больше не было, и его отпустили. — Ну и что вы думаете о его поведении, инспектор? — спросила Апраксина, когда они остались вдвоем. |
| Елена села. Анна Васильевна слезливо высморкалась. Николай Артемьевич заложил правую руку за борт сюртука. – Я вас призвал, Елена Николаевна, – начал он после продолжительного молчания, – с тем, чтоб объясниться с вами, или, лучше сказать, с тем, чтобы потребовать от вас объяснений. Я вами недоволен, или нет: это слишком мало сказано; ваше поведение огорчает, оскорбляет меня – меня и вашу мать… вашу мать, которую вы здесь видите. Николай Артемьевич пускал в ход одни басовые ноты своего голоса. Елена молча посмотрела на него, потом на Анну Васильевну – и побледнела. – Было время, – начал снова Николай Артемьевич, – когда дочери не позволяли себе глядеть свысока на своих родителей, когда родительская власть заставляла трепетать непокорных. Это время прошло, к сожалению; так, по крайней мере, думают многие; но, поверьте, еще существуют законы, не позволяющие… не позволяющие… словом, еще существуют законы. Прошу вас обратить на это внимание: законы существуют. – Но, папенька… – начала было Елена. – Прошу вас не перебивать меня. Перенесемся мыслию в прошедшее. Мы с Анной Васильевной исполнили свой долг. Мы с Анной Васильевной ничего не жалели для вашего воспитания: ни издержек, ни попечений. Какую вы пользу извлекли из всех этих попечений, этих издержек – это другой вопрос; но я имел право думать… мы с Анной Васильевной имели право думать, что вы по крайней мере свято сохраните те правила нравственности, которые… которые мы вам, как нашей единственной дочери… que nous vous avons inculques, которые мы вам внушили. Мы имели право думать, что никакие новые «идеи» не коснутся этой, так сказать, заветной святыни. И что же? Не говорю уже о легкомыслии, свойственном вашему полу, вашему возрасту… но кто мог ожидать, что вы до того забудетесь… – Папенька, – проговорила Елена, – я знаю, что вы хотите сказать… – Нет, ты не знаешь, что я хочу сказать! – вскрикнул фальцетом Николай Артемьевич, внезапно изменив и величавости парламентской осанки, и плавной важности речи, и басовым нотам, – ты не знаешь, дерзкая девчонка! |
| Говоря, что Василий отправил духовенство и свою сестру Анну к нашему князю Владимиру уже впоследствии, Яхъя явно забегает вперед в изложении событий, что дает понять и сам он; поэтому, начиная свою речь (непосредственно после сейчас указанного места) об отправлении войска русов на помощь грекам, замечает, что это произошло тогда, «когда было решено дело о браке» между Василием и Владимиром. Г. Завитневич говорит, что и это выражение можно понимать двояко: «и так, что вспомогательный отряд отправлен был по заключении только условия о браке, равно и так, что это случилось уже после самого бракосочетания» 174 . Но второе понимание не вытекает с необходимостью из слов Яхъи и несколько натянуто. Итак, на основании известий арабского историка Яхъи антиохийского, можно с полной уверенностью полагать, что отправлению русского вспомогательного войска в Византию предшествовало только условие относительно родства Владимира с византийскими императорами. Как же теперь понимать выражение Яхъи: «и заключили они между собою договор о свойстве и женился царь русов на сестре царя Василия?» Барон Розен, комментируя эти слова, говорит, что кажущееся противоречие их с последующим рассказом легко устраняется другим более гладким переводом: «и заключили они договор о свойстве и женитьбе...» Если этот перевод действительно гладкий и может быт принят, как отвечающий тексту оригинала (порукой чему может быть ученая компетентность бар. Розена), то противоречие, действительно, исчезает и слова Яхъи получают точный и определенный смысл. С устранением сейчас указанной запутанности, рассказ Яхъи дает полную возможность упорядочить события русской истории, современные бунту Варды Фоки, и разъясняет мимоходное замечание греческих компиляторов (Кедрина и Зонары) о браке Владимира с Анной. В арабских известиях еще обращает на себя внимание попытка, по возможности, выделить и отметить факт личного крещения св. Владимира. Нбн-ал-Атир (отчасти и Ал-Макин) ставит его раньше отправления военной помощи в Византию. Яхъя относит этот факт к более позднему времени, но отделяет его от посольства к Владимиру невесты. Не сказались ли в подобной попытке отголоски того предания, что Владимир крестился прежде своего народа и несколько раньше брака с Анной? И на восток могло проникнуть это предание, но не только там, но и у нас на Руси не знали точно, где и от кого крещен св. князь, а, между тем, хорошо было известно, что собственно русская земля была крещена греческим духовенством. Не умея разобраться среди этих недоумений, арабы и находили более удобным соединить личное крещение киевского князя с крещением народа и соединили так, что у одних (у Ибн-ал-Атира) крещение народа приурочено ко времени крещения князя, а у других (у Яхъи) совершенно напротив. Не этим ли обстоятельством – желанием выделить личное обращение Владимира в христианство и неумением сделать это – объясняется та спутанность в известиях арабов о крещении Владимира и браке его с Анной, которую мы указали выше? |
| Нужно учитывать еще идеологический момент с Киевской Русью. На Украине большая группа публицистов и профессиональных историков (но не все, конечно) искренне уверена, что названием государства Владимира Святого и Ярослава Мудрого было именно Киевская Русь. То есть термин, который появился после Великой Отечественной войны, они искренне воспринимают не как кабинетный, придуманный историками, а как естественное самоназвание государства. Поэтому и есть проблемы с Анной Ярославной, которая всю жизнь была русской — и при жизни ее называли Анной Русской, — а теперь вдруг стала Анной Киевской и украинкой. Два года назад из-за этого был ряд скандалов, когда Путин вспомнил о русско-французских связях в древности. Опять же, частое употребление термина «Киевская Русь» при идеологизированном отношении к прошлому позволяет говорить, что Русь была украинской, потому что Киев — столица Украины. В связи с проблемой идеологизации истории стоит вспомнить еще один момент из «Истории белорусской государственности». Я Вам говорил, что государственность и государство — разные термины с точки зрения белорусских историков. Государственность — это потенциальная возможность этноса создать государство. По-моему, в 1 томе на 6 странице введения написано, что в истории белорусской государственности было три периода. Первый период назывался догосударственным, начался он 100 тысяч лет до нашей эры. Понимаете, за 100 тысяч лет до нашей эры на территории Беларуси лежал ледник, только юг был свободен. Гипотетически в это время туда могли приходить неандертальцы, именно гипотетически, то есть не доказано, что они туда заходили. А кроманьонцев, т.е. людей современного типа в то время в этих местах вообще не было. Получается, если мы говорим о белорусской государственности как о потенциальной возможности этноса создать государство, то неандертальцы — это белорусский этнос. Иначе там тогда белорусской государственности не было бы. Причем речь идет о гипотетических неандертальцах; возможно, они и не заходили туда никогда. |
| Разъезжая по скопческим селениям, Громов нередко посещал Суздаль, где находился Селиванов. В Суздале он естественно познакомился с Биркиными и другими скопцами, проживавшими здесь в значительном количестве. Из Суздаля он заезжал в Шую, где также находились скопческие дома. Кроме этих местностей Громов часто ездил в Москву и Петербург. Так продолжалось до 1823 года. В этом году, вследствие возникшей неприятности между ним и Максимом Козьминым 451 , Громов подпал под судебное следствие, как распространитель скопчества. По приговору суда, он отправлен был в г. Томск. Однако, из Томска ему скоро удалось бежать и он снова появился в той же костромской губернии. С этого времени он еще деятельнее начал пропаганду скопчества, стремясь в то же время „собрать всех детушек под единый кров“. Вместе с постоянными своими спутниками: скопцом Николаем Никифоровым, дворянкой девицей Анной Горталовой и девицей Татьяной Громов разъезжал по России; посещал Томск и намеревался посетить „детушек“ за Кавказом. В 1837 году Громов снова был пойман и отправлен в Тобольскую губернию; но и отсюда ему скоро удалось бежать. В 1843 году Громов находился уже в Петербурге и жил за московской заставой у скопца Алексея Степановича Николаева. В 1844 году он возвратился в Кострому, где опять приступил к пропаганде скопчества в союзе с Николаем Никифоровым и девицей Анной Горталовой. В 1848 году Громова еще отыскивали для привлечения к суду, но неизвестно, чем окончился этот розыск 452 . Таким образом, Громов блистательно оправдал те надежды, которые возлагал на него Селиванов, назвав его „первым апостолом“. Благодаря Громову скопчество прочно утвердилось в костромской губернии и благодаря же ему между скопцами установились тесные отношения, что, очевидно, не мало содействовало внешнему и внутреннему благосостоянию скопческого общества. IV. Четвертый период 1820–1832 гг. По прибытии в Суздаль, Селиванов, согласно известному предписанию, был помещен в отдельной келье и над ним учрежден был бдительный надзор. |
| Епископ Феофан считает, что России навязывают чуждые культурно-религиозные традиции Нальчик, 23 сентября 2005 г . Под идеалами демократии и свободы России навязывают совершенно чуждые культурно-религиозные традиции, уверен епископ Ставропольский и Владикавказский Феофан, сообщает пресс-служба Ставропольской епархии. Как заявил епископ Феофан корреспонденту Агентства национальных новостей, это было одной из тем его разговора с депутатом парламента Люксембурга Анной Брассер, которая готовит первый за последние годы доклад Совету Европы о культурном многообразии Северного Кавказа. Владыка не скрывал скепсиса в отношении многочисленных представителей международных общественных, правозащитных, политических организаций, которые зачастили на Северный Кавказ. «Складывается впечатление, что все они приезжают нас инспектировать, – отметил Феофан. – Необходимо соблюдать наше достоинство и не чувствовать себя вечно виноватыми перед ревизорами. Приехала – что ж, это наша страна, наш народ, и у нас все не так плохо, как рисуется на Западе» В этой беседе владыка поставил основной задачей показать представителю ПАСЕ, что России и, конкретно Кабардино-Балкарии есть, что показать Западу, чтобы Запад еще и поучился у нас. И это не только кавказские танцы и музыка, которые Брассер видела в Северо-Кавказском институте искусств на концерте фольклорных коллективов. «На протяжении многих столетий кавказские народы умели жить и соседствовать в мире. Это особая, выработанная веками культура совместного обитания различных культур на небольшой территории. Происходящее сейчас в отдельных регионах Кавказа, отнюдь не показатель, что у нас все только так», – считает владыка Феофан. Владыке понравилась высказанная Анной Брассер мысль, что процесс глобализации навязывает мировому сообществу единую цивилизационную модель. Она согласилась с ним, что нивелирование разных культур недопустимо. В противном случае, это неизбежно приведет к тоталитарной системе планетарного масштаба. Нужно опасаться и не допускать навязывания миру одной модели в различных областях – откуда бы это стремление не исходило. Общество нуждается в многообразии культур и религий. Необходимо сохранить многополярность общества во всех направлениях, в том числе в области культуры и цивилизации. |
| Постная еда с Анной Людковской: горох нут Одно из моих недавних открытий — теплый хумус. Поверьте, это очень, очень вкусно. Признаться, я сама, увидев рецепт, была настроена скептически и приготовила из чистого любопытства. За тем ужином пиала с теплым хумусом опустела первой. 18 марта, 2013 Одно из моих недавних открытий — теплый хумус. Поверьте, это очень, очень вкусно. Признаться, я сама, увидев рецепт, была настроена скептически и приготовила из чистого любопытства. За тем ужином пиала с теплым хумусом опустела первой. Постом Правмир представляет кулинарную колонку Анны Людковской . Анна Людковская — кулинар со стажем: уже 16 лет она сама придумывает рецепты и пишет про еду. Ей есть что рассказать и чем удивить. Анна Людковская Первую колонку про еду Великого поста мне захотелось сделать про горох нут и хумус. Да, в прошлом году я уже описывала для Правмира рецепт быстрого хумуса, но кто бы мог подумать, что с тех пор горох нут станет на моей кухне чуть ли не будничным продуктом. Вроде непременной гречки или овса «Геркулес». Сколько же из нута можно приготовить вкусных и нетривиальных блюд! Особенно долгим постом, когда что ни съешь на ужин, не покидает ощущение легкого голода. Горох нут очень сытный, так что желудок будет вам благодарен. Одно из моих недавних открытий — теплый хумус. Поверьте, это очень, очень вкусно. Признаться, я сама, увидев рецепт, была настроена скептически и приготовила из чистого любопытства. Но в духовке хумус из шелковистой, кремообразной закуски превратился в вязкое, изумительное пюре. За тем ужином пиала с теплым хумусом опустела первой. Так хумус едят на завтрак в Иордании: делают в хумусе канавки, куда наливают лучшее оливковое масло, достают из печки свежие лепешки и черпают теплую массу. Но ничто не мешает приготовить теплый хумус на обед или ужин, он станет главным блюдом, центром, вам останется дополнить его зеленым салатом, икрой из баклажан или других овощей и — это обязательно — большой корзиночкой свежего хлеба. Очень удобно использовать консервированный нут. Его готовят и закатывают точно так же, как белую и красную фасоль, и вам нужно будет лишь вскрыть банку. Более экономный вариант — купить сухой нут и замочить на ночь. На Ближнем Востоке в воду к нуту добавляют чайную ложку соды — она размягчает жесткую оболочку гороха. Соду кладут и при варке, но сперва не забудьте пару раз после закипания слить воду. Так вы удалите часть агрессивных олигосахаридов — это они звучно урчат и на время увеличивают талию. Разваривается нут за 3–4 часа. Мой совет, готовьте сразу большую кастрюлю, лишнее всегда можно разложить по контейнерам и отправить в морозилку. |
| Раба Божия Анна Ивановна (Память 1 июля). На Смоленском кладбище в С.-Петербурге чтится, после блаженной Ксении, раба Божия Анна Ивановна Лашкина или Лукашева, жившая в первой половине XIX столетия. Но происхождению своему Анна Ивановна принадлежала к интеллигентной фамилии. Образование свое она получила в одном из институтов Петербурга. По окончании институтского курса она стала вращаться в кругу высшего светского общества. Здесь она познакомилась, а затем и полюбила одного гвардейского офицера, который, по-видимому, платил ей взаимностью. Анна Ивановна вполне надеялась выйти за него замуж. Любимый Анной Ивановной офицер, однако, совершенно неожиданно предпочел Анне Ивановне другую девушку и женился на ней. Это так поразило Анну Ивановну, так глубоко потрясло ее, что она совершенно разочаровалась как в себе самой и в своих достоинствах, так и в любимом ею человеке, а равно, и во всех окружающих ее людях, и вообще, в достижении земного счастья. «Нет, на земле, где так много зла, истинного счастья не может быть, решила она: оно здесь недостижимо. Истинное счастье возможно лишь на небе, в единении с Самим Богом. Стало быть, чтобы быть счастливой, нужно отказаться от всего земного, греховного, нужно умертвить в себе все то, что привязывает к земной жизни, нужно вступить в борьбу со всеми страстями и похотями мира, нужно сделаться, прежде всего, нищей духом!». Придя к такому убеждению, Анна Ивановна сразу порвала все связи с миром: она тотчас же оставила Петербург, родных, друзей, знакомых и несколько лет подряд о ней не было никаких известий. Где она жила в это время, чем занималась – неизвестно. В Петербурге она появилась в виде юродивой. Одеждою для нее служило самое жалкое рубище, на голове она носила белый чепец, который покрывался ситцевым платком, завязанным сзади, в одной руке она всегда имела палку, а другой придерживала висящий за спиной громадный узел-мешок, в котором хранилось все, что ей подавалось добрыми людьми. Какого-либо определенного местожительства Анна Ивановна не имела. Подобно рабе Божией Ксении, она целый день бродила по городу. Ее часто видели и на Сенной площади, и в Гостином ряду, и в Перинной линии, и в других людных местах. Купцы, приказчики и другие добрые люди, видя оборванную, жалкую женщину, охотно подавали ей милостыню, а знавшие Анну Ивановну – дарили ей остатки ситца, ситцевые платки, башмаки, ленты и т. п., и все это Анной Ивановной складывалось в бездонный, по-видимому, мешок, из которого потом все полученное раздавалось бедным. Если же мешок пустел, Анна Ивановна клала в него камни и таскала их на себе. Иногда Анна Ивановна заходила в институты, пансионы, разговаривала с воспитанницами и всех поражала отличным знанием языков – немецкого и французского, на которых свободно изъяснялась. |
|
|
