| И.М. Тарабрин высказал предположение, опираясь на публикацию челобитных Симеона и «Ивашки Емельянова» в «Вестнике Европы» (1828. 17. С. 42–43; текст этих челобитных содержится в рукописных источниках: ГИМ. Син 130 Л. 183; РГБ, F. XVII. 83. Л. 20). что убитый стрельцами брат Симеона Полоцкого иеромонах Исакия есть одно лицо с его братом Иваном Емельяновичем, жившим в Москве при Симеоне в одной с ним келье. Независимо от И.М. Тарабрина такое же предположение выдвинул М.Ю. Гордеев (см.. М.Ю. Гордеев. Новые данные к биографии Симеона Полоцкого : завещание матери просветителя//Славяноведение. 1999. 2. С 42) на основании других материалов, представленных в том числе в названной публикации М.А. Робинсона и Л.И. Сазоновой. И.М. Тарабрину не было известно, что у Симеона Полоцкого было два родных брата по имени Иван (Ян) – «единокровный» (Петровский-Ситнянович) и «единоутробный» (Шеремет). М.Ю. Гордеев полагает, что именно единоутробный брат Симеона Иван Шеремет стал после пострижения в монахи Исакием. Такое предположение на настоящем уровне изученности источников можно считать достаточно достоверным. Черновик челобитной находится в 34-й. сборной, тетради рукописи с листами из разной бумаги и разного формата, что позволяет предположить, что стихотворения, содержащиеся здесь, были написаны в разное время. Лист с черновиком челобитной привлек внимание Симеона возможностью использовать его оборотную сторону, на которой он написал рассуждение в стихах о смерти («Смерть трегуба») и шесть двустиший под общим названием «Монах». Челобитная, по-видимому, навеяла Симеону стихотворные размышления о случившемся и стала для них своего рода прозаическим предтекстом. Лист с черновиком челобитной и стихами на его обороте (л. 279) подклеен в автографе к предыдущему листу. «Христос кокоши Себе...’ (fol. 236) Taken from Faber, In Festo S. Stephani Protomartyris, No. 7 «Documenta et Mysteria [on the Gospel for the day, viz. Matt. 23.34–9]», sect. 7 «Ad Christum confugiendum»: «Videte quo confugiendum sit, cum vagi et dispersi inter insidias tartarei M ilvi degim us; ad alas utique Christi, quas erga nos expandit, sicuti testatur in hodierno Evangelie [cf v. 37 »How often w ould I have gathered thy children together, even as a hen gathereth her chickens under her wings " ].» The image of the eagle has been added by Simeon. |
| Своеземцы (земцы) владели весьма небольшими участками земли и, вероятно, принадлежали в большинстве случаев к крестьянскому населению, что между прочим усматривается из названий сих владельцев в уменьшительной степени, как-то: двор Ивашки Павлова, Микитки Сидорова, Мишки Демехова и т. д. При этом надо заметить что в числе этих владельцев встречаются также дворы «поповых сыновей», «мясников», «конюхов», «певчих архиерейских» и т. п. Рассматривая писцовые книги конца XV века, мы находим что из 34 погостов Вотской пятины (Новгородский и Копорский уезды) – в 24-х погостах во множестве существовали земельные участки своеземцев и весьма мало «купецких» (всего 3 двора). Так же точно по писцовым книгам Деревской пятины, 1495 года, из 56 погостов этой пятины земли своеземцев находились в 40 погостах. Совершенно другую картину представляет писцовые книги новгородских пятин 1581–1583 годов. В конце XVI века этот разряд владельцев почти совершенно исчезает, с частою отметкой в книгах что «дворы своеземцев ныне за государя», и только в Обонежской (Заонежская половина) да в Бежицкой пятинах изредка встречаются земельные участки принадлежавшие земцам (своеземцам); так в погостах Прокопьевском, Богородицком, в Дмитреевском Устецком, в Никольском в Мокреницах, отмечены в писцовой книге 1581 года земли принадлежавшие земцам. 24 Что касается до имений, принадлежавших священнослужителям, то из указанных выше писцовых книг видно, что вотчины священников находились в Вотской пятине, в погостах: Григорьевском-Кречневском, в Солецком на Волхове; в Деревской пятине, в Яжолбитцком погосте отмечена деревня дьяка, а в Усть-Воломском погосте указана деревня на оброке у священника: в Бежецкой пятине – в погостах Покровском, Ивановском и Никольском в Держкове – находились земли кончанских попов, а в Дмитреевском в Кобоже – дьяконская деревня; наконец, в Обонежской пятине, в Заонежской половине, в погосте Егорьевском-Толвуйском находилась вотчина местного священника полученная им в награду за попечение оказанное им царице-инокине Марфе сосланной в эту отдаленную местность по приказу Бориса Годунова. 25 |
| А посему, опираясь на порядные записи и ввозные грамоты, землевладельцы, исполнивши главное законом назначенное условие, т.е. давши крестьянину известный участок земли и ссуду, не только распоряжались работами крестьян, но даже дозволяли себе меняться крестьянами и переводить их с одной земли на другую. Так, в одной раздельной записи 1632 года вдова Лукерья Куломзина с дочерьми, получивши по разделу деревню Юшковское, отдала несколько крестьян из этой деревни пасынку своему; в записи сказано: «Да из той деревни Юшковские поступилася я, Лукерья, с дочерми своими Василью Куломзину крестьян: Мишку Минина, да Шумилку Семенова, да Ларку Евстратьева с женами и детьми и со всеми их крестьянскими животы и с хоромы, и с хлебом молоченым, стоячим и земляным». Или в одной мировой записи между братьями Ивашкиными и Романом Сатиным, писанной в 1640 году, Роман Сатин, уступивши Ивану Ивашкину пустую землю от своей деревни Осиповской, уступил ему и крестьянина из той же деревни с семьей и с двором; в записи сказано: «Да он же Роман на ту (пустую) землю поступился мне Ивану из той же деревни Осиповской крестьянина с поместной земли Федьку, прозвище Чукан, с женою и с детьми и с животы, и с хлебом, который в земле, и с гуменным, и с клетным, и с двором, и с хоромы, и со всякою дворовою посудою и с овином». Или в записи 1625 года помещик Семен Марков отдал свое поместье, землю и крестьян Угличскому Алексеевскому монастырю в аренду на два года из оброка по 20 рублей на год. В записи сказано: «И на тех пустошах вольно нам пашню пахать, луга косить и теми крестьяны владети, как мы владеем монастырскими крестьяны, и тех нам его Семеновых крестьян розно не разогнать, а от сторон нам тех крестьян оборонять и в обиду не давати никому» (ААЭ. Т. III. 160). Таким образом, крестьяне с прикреплением к земле, сделались предметом частных сделок между землевладельцами еще в первой половине XVII века, хотя по закону они еще не были собственностью владельцев, а были людьми свободными, составляли одно сословие, несли одинаковые подати с крестьянами, жившими на черных землях. |
| Тяжелый обоз с посольской челядью и королевскими поминками отправлен был вперед; Никита ехал в свите герцога Урбинского. Всадники, повстречавшиеся лесничему, сопровождали персидских соколов, челиг и кречетов, посланных в подарок Франциску I. Драгоценных птиц везли с большими предосторожностями, на особом возке, в лубяных коробах, внутри обитых овчинами. Рядом с возком ехал на серой в яблоках, резвой кобыле Федька Жареный. Ростом он был так высок, что прохожие на улицах чужеземных городов оглядывались на него с удивлением; лицо у него было широкоскулое, плоское, очень смуглое; черные как смоль волосы, за что он и прозван был Жареным; бледно-голубые, ленивые и в то же время жадно-любопытные глаза, с тем противоречивым, разнообразным и непостоянным выражением, которое свойственно русским людям – смесью робости и наглости, простодушия и лукавства, грусти и удали. Федька слушал беседу двух товарищей, тоже слуг посольских, Мартына Ушака да Ивашки Труфанца, знатоков соколиной охоты, которым Никита поручил доставку птиц в Амбуаз. Ивашка рассказывал об охоте, устроенной для герцога Урбинского французским вельможею Анн де Монморанси в лесах Шатильона. – Ну и что же, хорошо, говоришь, летел Гамаюн? – И-и, братец ты мой! – воскликнул Ивашка. – Так безмерно хорошо, что и сказать не можно. А наутро в субботу, как ходили мы тешиться с челигами в Шатилове (Шатиловым называл он Шатильон), так погнал Гамаюн да осадил в одном конце два гнезда шилохвостей да полтретья гнезда чирят; а вдругорядь погнал, так понеслось одно утя-шилохвост, побежало к роще наутек, увалиться хотело от славной кречета Гамаюна добычи, а он-то, сердечный, как ее мякнет по шее, так она десятью разами перекинулась да ушла пеша в воду опять. Хотели по ней стрелять, чаяли, что худо заразил, а он ее так заразил, что кишки вон, – поплавала немножко да побежала на берег, а Гамаюн-от и сел на ней! Выразительными движениями, так что лошадь под ним шарахалась, показывал Ивашка, как он ее «мякнул» и как «заразил». – Да, – молвил с важностью Ушак, любитель книжного витийства, – зело потеха сия полевая утешает сердца печальные; угодна и хвальна кречатья добыча, красносмотрителен же и радостен высокого сокола лет! |
| Думаю, что карточный запой, как можно бы назвать наши многочасовые бдения за ломберным столом, служил благодатной отдушиной. Игра требовала внимания — как ни скромны были ставки, исход ее был не безразличен при тощих моих достатках — и отвлекала от постоянных забот и страхов. Пусть и подсознательно, но жизнь вершилась в напряжении и тревогах. Настораживали всякая мелочь, всякий слух. Вот, при регистрации в комендатуре задержали на целых два часа и удостоверение возвратили с каким-то двусмысленным замечанием; или главу знакомого семейства Ивашкиных, напоминающего степных помещиков Тургенева, неотесанного и презирающего книги, вызвали в НКВД и хоть и брали там подписку о неразглашении, домочадцы проболтались расспрашивали обо мне. Газеты писали о кулацких вылазках, приводили списки уличенных и раскаявшихся «врагов народа», приговоренных к высшей мере… А за тяжелыми портьерами уютного кабинета Петра Ивановича, в тишине спящего дома шел свой особый отсчет часов, измеряемых сдачами карт, взлетами удачи, крушениями хитрейших комбинаций, — словом, игрой фортуны, не грозящей роковыми исходами. Попри-тершиеся друг к другу партнеры рутиной жестов и сакраментальных объявлений держали ум и фантазию в плену происходящего за столом. Один из постоянней-ших участников наших сражений, Дмитрий Дмитриевич Кулешов, играл прижимисто. Вынудить его зарваться и обремизиться составляло увлекательную цель, ведшую к драматическим поединкам. Рискованное назначение заставляло учащенно биться сердце: объявишь в надежде на счастливый расклад девять без козыря или мизер — и перестаешь дышать, пока партнеры не откроют карты. Ликуй или выставляй ремиз, который не дадут списать до конца пульки. Этот Кулешов, прежний крупный помещик и давний знакомый Петра Ивановича, снимал у него комнату. Семья к нему попривыкла, но близости не было. До сих пор не знаю, имели ли основание упорно ходившие слухи о его амплуа осведомителя. Жил он замкнуто, нигде не служил, но и не нуждался. А главное — жил непотревоженно. |
| А между тем, все прежнее было приготовлением к тому, что Стенька зимою обдумывал в своем земляном городке. В Москве не оказали полного одобрения распоряжениям Прозоровского. В грамоте от имени царя в Астрахань было замечено, что воеводы не поняли смысла милостивой грамоты, посланной для вручения казакам. Там было сказано, чтоб отпустить казаков с моря на Дон, а не из Астрахани Волгою. «Вы пропустили воровских казаков мимо города Астрахани и поставили их на Болдинском Устье выше города (писано было теперь в Астрахань); вы их не расспрашивали, не привели к вере, не взяли товаров, принадлежащих шаху и купцу, которые они ограбили на бусе, не учинили разделки с шаховым купцом. Не следовало так отпускать воровских казаков из Астрахани; и если они еще не пропущены, то вы должны призвать Стеньку Разину с товарищами в приказную избу, выговорить им вины их против великого государя и привести их к вере в церкви по чиновной книге, чтоб вперед им не воровать, а потом раздать их всех по московским стрелецким приказам и велеть беречь, а воли им не давать, по выдавать на содержание, чтоб они были сыты, и до указу великого государя не пускать их ни вверх, ни вниз; все струги их взять на государев деловой двор, всех пленников и награбленные на бусах товары отдать шахову купцу, а если они не захотят воротить их добровольно, то отнять и неволею». Из этого видно, что правительство давало милостивую грамоту для возвращения на Дон только в том случае, когда казаков нельзя будет поймать в руки, а в противном случае оно хотя и даровало им жизнь и избавляло от казни, но пресекало им средства к возобновлению своего удальства. Если б воеводы не спасли Стеньки Разина заранее, этот удалец, верно, был бы отправлен на стрелецкую службу куда-нибудь далеко от тихого Дона и Волги-матушки. Воеводы, получив такое замечание, отговаривались старыми примерами, что подобная казацкая шайка, под начальством Ивашки Кондырева, состоявшая из двух человек, также была некогда пропущена и поставлена на Болдинском Устье; что их не отдавали за приставы (под стражу) и не приводили к вере; что теперь воеводы требовали несколько раз от Стеньки возвращения пленников и отдачи награбленного на бусах, но не смели отнять у них насильно, потому что, тогда к ним пристали бы многие люди и произошло бы кровопролитие. Воеводы оправдывались еще тем, что так поступили с совета митрополита. 262 |
| Так гетман бы ничего не опасался; если же исполнить эту их просьбу, то вольностям их будет нарушенье, этим они вольности свои сами замыкают. 4) При мирных переговорах с королем польским и другими окрестными монархами быть и послам Войска Запорожского с вольным голосом и заседать в особом месте; если будет комиссия с королевскими послами, то послы Войска Запорожского станут просить о возвращении от униатов забранных ими у православных владычеств, архимандритств, игуменств и разных маетностей. Царское величество указал: быть по их прошенью, послать им на съезд с польскими комиссарами двух или трех человек добрых, а не советников Ивашки Выговского. 5) Чтоб гетману и всему Войску Запорожскому вольно было послов от разных государств принимать и отпускать, доставляя в Москву списки с грамот, ими принесенных, или даже подлинные грамоты с печатями. Ответ: турецких, польских и других подобных послов не принимать; молдавских и валахских, которые придут с порубежными малыми делами, принимать; если же придут с большими делами, то грамоты присылать в Москву, а самих отпускать. 6) Чтоб царское величество простил Данилу Выговского, Ивашку Нечая, Гришку Лесницкого, Гришку Гуляницкого, Самошку Богданова, Германку Гапонова, Федку Лободу, быть им в прежнем достоинстве, чтоб государь велел освободить пленных, Ивана Сербина и других. Ответ: царское величество пожаловал, вперед этим людям баннитами не быть, а когда гетман сам будет у государя, тогда об этом и указ последует. 7) Чтоб гетману и Войску даны были жалованные грамоты, как даны были Богдану Хмельницкому; чтоб Юрию Хмельницкому дана была грамота на староство Чигиринское и Гадяцкий повет, с которых денежные и хлебные сборы должны идти на гетмана. Эта просьба была исполнена. 8) Чтоб духовенству малороссийскому был предоставлен свободный выбор митрополита; относительно же того, под чьим благословением быть киевскому митрополиту, то нам, мирским людям, говорить об этом не следует: как решит константинопольский патриарх, так и будет. Ответ: царское величество указал: быть тому по нынешнему Переяславскому договору, митрополиту киевскому быть под благословением патриарха московского, потому что духовенство на Переяславской раде приговорило так. |
| сын Ивашкина (уловка) бьет челом, что дело его о крестьянах и о земле следовало производить не в приказе Земских дел, а в Поместим; просит передать. Помета: положить на стол. 24 марта приговор: отказать Ивашкину в иску о насильном владенье; но тут же прибавлено: «а в земле и в крестьянах ведаться им по крепостям в Поместном приказе того ради, что в крестьянах и в земле указ чинят в Поместном приказе, а не в приказе Земских дел. В апреле 1714 г. Ивашкин принес деньги. Пошлины сданы к расходу подьячему, а приход записан у особого подьячего в приходной книге. Мансуров уехал в Петербург, а вместо него жена просила выдать ей деньги; выданы по приговору. Но 9 октября Мансуров бил челом, что напрасно в приговоре 24 марта разделены предметы о владенье и о земле и по последнему предмету предоставлено ведаться в Поместном приказе; истец просил и о земле. 30 октября приговор: быть по прежнему приговору, а приговор 24 марта отставить, потому что истец просил и о земле, а не об одном владенье. В ноябре 1714 г. Мансуров просит впредь для спора дать ему с дела правую выпись. Велено дать. Дело 11 1709 г. августа 18 д. Истец, корабельного дела мастер Чайчиков на истопника Бобровникова в брани и бесчестье. Истец не означил свидетеля, но обещал уличить ответчика свидетелем, буде запрется. 20 августа судные речи. Ответчик заперся. Истец указал свидетеля. Ответчик не слался не по недружбе, а потому, что не знает свидетеля. Велено допросить. Стороны отданы в статье на расписку вместо поручной записи. Свидетель сказал по исцову. 22 сентября приговор: истца оправить. Сказка истца о жалованье: денежный оклад 84 рубля да из Преображенского приказа дается ему по 17 руб. кроме хлебного жалованья. 28 сентября ответчик оправдывался, что свидетель подставой и сказал ложно и что он, ответчик, не был при допросе. Истец доказывал, что не следует принимать сей отвод. 26 октября помета: взять сказку у ответчика – для чего он в допросе отозвался незнанием о свидетеле, а теперь знает? После сказки в ноябре приговор: отказать ответчику. |
| Да в нынешнем в 203 году, ноября 10 дня, да января в 30 числе били челом нам Великим Государям, нашему Царскому Величеству, сумского полка полковники, Герасим, да Андрей Кондратьевы, и всего того полка полковая старшина, и рядовые казаки. В прошлых де годах пришли они под нашу Царского Величества высокодержавную руку из разных Малороссийских и Заднепровских городов, и надеясь на нашу Великих Государей премногую милость, построились дворами в Сумине и того полка в городах; и по своему черкасскому обыкновению, на реке на Псле, и по иным речкам заняли плотины и построили мельницы; так же и в городах лавки и шинковые дворы и кузнецы и по речкам рыбные ловли; и те де мельницы и кузницы, и шинки и лавки, из Белагорода были оброчены; и в прошлых де годах, по указу отца нашего Великих Государей, блаженной памяти Великого Государя, за их многие и верные службы, и за кровь и за раны, и за полонное терпение, и за осадное сидение, что им учинилось в измену Ивашки Брюховецкого те оброчные деньги из оклада выложены и впредь имать не велено и дана им о том отца нашего Великих Государей блаженной памяти великого Государя жалованная грамота. Да и по нашему де великих Государей нашего Царского Величества указу, те ж оброчные деньги со всяких из промыслов велено им из оклада выложить, и впредь с тех промыслов служить наши Великих Государей годового денежного жалованья. А в нынешнем де 203 году, в разных месяцах и числах присланы наши Великих Государей грамоты из разряда в Сумы, и Сумского полка в города, в Лебедин и в Недригайлов к воеводам, велено на них за прошлые и на нынешний 203 годы, с мельниц, и со всяких оброчных статей оброчные деньги по Белгородскому окладу доправить всё сполна, и вновь, которые построили они полковники, и сумского полка казаки, лавки и анбары, и кузницы; так же и рыбными и иными статьями, кто чем владел безоброчно, велено положить оброк, применяясь к таким же статьям; и те оброчные деньги, с того года, с которого кто чем владеет за все годы велено доправить и прислать к Москве в розряд. |
| И в прошлых, Государь, годах, по Указу отца Твоего, Государя, блаженной памяти и брата Твоего, Государской блаженной же памяти, Великого Государя для утверждения тех городов за те наши верные и родительные службы пожалованы мы, велено нам место Твоего, Государевого, годового денежного жалования Твою, государеву, полковую службу служить по нашей Черкаской обыкности, при своих прежних всяких вольностях; и велено заимки занимать, пасеки и всякие грунты заводить, мельницы строить, рыбные ловли занимать, шинки держать и всякими торговыми промыслами промышлять в своих полках безоброчно и беспошлинно, против нашей старой Черкаской обыкности – и оброки, которые до измены Ивашки Брюховецкого на всякие наши угодья и на торговые промыслы были наложены, велено с нас сложить, и впредь тех оброков за вышепомянутую нашу службу на нас править не велено, на те все наши вольности и на грунта и на всякие промыслы в твёрдую нам и детям надежду в будущие годы даны нам Ваши, Государевы, жалованные многие грамоты из Розряда и из Приказа Великой России; и который был в полках наших таможенный сбор в питейную прибыль и конская пошлина, и перевозы на вере и на откуп и Русских людей, и те сборы отданы нам на полки в откуп вовсе без перекупки и без преоброчки, и для обид и налогов и за незвычая нашего иноземчества у тех городов в полках наших Русским людям впредь быть не велено. Да по Твоему ж, Государеву, Именному указу, для лучшей Тебе, Великому Государю, от нашего народа услуги, велено в полках наших служить конную компанейскую службу указному числу без Твоего, Государева, денежного и хлебного жалованья с наших пожитков, и в то время присланы нам Твои, Государевы, жалованные грамоты, обнадёживаючи нас прежними вольностями, и чтоб, опроче того компанейского денежного и хлебного вспомогательства, никаких тягостей на нас не накладать, и подпомочников в подводы ни в какие посылки не посылать, и быть бы нам при своих прежних старых вольностях, и за тую конную компанейскую службу велено нам ожидать паче прежней лучшей к себе Твоей, Государевой Милости, и ту Твою милостивую грамоту велено нам в полках читать во всенародный слух. |
|
|
