| 86 Не потому ли Иоанн Кантакузин решился на открытую узурпацию власти, обычно сопровождавшуюся физическим устранением малолетнего наследника престола, закамуфлировав ее опекунством, установлением родственных отношений с законным наследником и соправительством? . Возвращаясь к нашему документу, следует отметить, что никакие присяги не спасли юного наследника от другого претендента на императорский трон: Алексей Комнин, оставшийся после смерти отца (1180) десятилетним мальчиком, иа третьем году номинального царствования был задушен своим двоюродным дядей Андроником Комнином, 87 хотя и этот узурпатор давал покойному Мануилу присягу на верность его наследнику, а позднее повторил ее и самому юному императору. Что делать! Такое было время и таковы были нравы, которые, впрочем, – нужно с сожалением признать – не так уж сильно отличаются от нынешних. И еще одно. Была ли подобного рода реформа задумана и осуществлена Мануилом I Комнином под влиянием западноевропейской модели, явившись еще одним проявлением его политики окцидентализации государственных структур, как полагает Пертузи? Вполне возможно, хотя предпосылки для этого, как мы видели, уже давно созрели в Византии независимо ни от какого Запада. Власть, закон и «право на сопротивление» Идея правопорядка, строгой законности – это, можно сказать, idee fixe, общее место византийского законодательства, всей византийской политической литературы, с явной тенденцией быть возведенной в ранг некоего конституционного принципа. Так, например, для автора трактата «О политической науке» охрана законов – τν νμων φυλακ – это пятый из фундаментальных законов империи; тему законности развивают в целом ряде глав законодательные памятники VIII-UX вв. (Эклога, Исагога, Прохирон); немало официальных заявлений в этом роде содержится также в новеллах Юстиниана и других императоров. Концепцией «дихотомического правового мира», которой, следуя за Аристотелем, придерживались византийские правоведы, предусматривалось, как мы видели, особое право для «высших эшелонов власти» и особое – для остальной, управляемой части общества, хотя вместе нерасторжимая аристотелевская пара ρχος– ρχμενος и у византийцев составляла основу политической общности. Право второго члена данного уравнения основывалось хотя бы теоретически на принципе равенства всех граждан перед законом как в его коммутативной интерпретации, согласно которой социальная справедливость должна означать равенство всех независимо от социального положения каждого, так и в дистрибутивной, когда социальная справедливость должна быть надлежащим образом соразмеренной в распределении вознаграждений и наказаний в соответствии с заслугами или поступками каждого: каждому воздается именно ему принадлежащее право, которое совсем необязательно должно быть тождественным праву другого, – и это тоже равенство, причем равенство подлинное. 88 Что же касается первого члена уравнения – верховной власти, то ее право не столь однозначно и нуждается здесь в разъяснении. |
| Утром византийцы подошли к Иконии, и император убедился, что штурм города – тяжелое и опасное предприятие. Пока он размышлял, а его солдаты увлеклись грабежом окрестностей, поступили известия о том, что другая турецкая армия под командованием полководца Танисмана концентрируется у местечка Чивриличимани. Хотя проход к сельджукам был крайне затруднен горными массивами, Мануил I, желая подражать западным рыцарям, посчитал необходимым преподнести своей супруге по бытовавшему на Западе обычаю какой-нибудь яркий подвиг. Сформировав два небольших отряда, он поместил их в засаду. А сам в окружении великого доместика Иоанна Аксуха и брата Исаака помчался на турок, решивших напасть на римских фуражиров. Безрассудность этого поступка настолько взволновала византийских аристократов, находившихся в одном из засадных отрядов, что они в сердцах пообещали никогда больше не ходить на войну вместе с царем. Как сказал современник Мануила I, «юность есть нечто неодолимое, а как скоро к ней присоединятся сила и крепость – она бывает еще неодолимее». А тот уже вступил в схватку с несколькими десятками турок, нисколько не сомневаясь в грядущей победе. Исход боя можно было угадать без труда, но тут византийцы из засадных отрядов бросились на выручку василевсу и с великим трудом отбили его. На удивление, император не был даже ранен, но разгоряченные боем товарищи и родственники самодержца начали дружно и довольно дерзновенно упрекать его за безрассудный поступок. Как ни в чем не бывало василевс ответил в том духе, что нечего вспоминать старое, а нужно озаботиться будущим днем – к туркам все прибывали и прибывали подкрепления. И, не переведя дух, император направился вперед, чтобы на месте произвести рекогносцировку. Это новое проявление юношеской лихости вновь едва не стоило ему жизни – Мануил I наткнулся на другой турецкий отряд, с ходу вступил с ним в бой и оказался в смертельной опасности. Выручили царя стрелки, подоспевшие на помощь. Неунывающий царственный юноша не стал терять времени и, перехватывая инициативу, устремился на сельджуков со всем войском, не давая тем уйти и соединиться с основными силами. Замечательный момент – пока шел бой, дядя царя севастократор Исаак, оставшийся в лагере, сидел в царской палатке и ожидал его исхода с тайной надеждой, что императора убьют и он станет новым Римским василевсом 465 . Впрочем, больше мы не встретим эту личность в качестве исторического персонажа. Но его мечты и амбиции унаследует средний сын севастократора Андроник Комнин, с которым нам придется столкнуться не один раз. |
| В жизни императоры были по большей части людьми без религиозных убеждений и нравственных правил; весьма часто они продавали свое Православие за ожидаемую с Запада помощь и весьма часто в делах управления и в отношениях к подданным являлись жестокими тиранами, попиравшими все нравственные законы. Высшие классы общества проводили жизнь распущенную, грабили казну для удовлетворения особенно развившейся в то время страсти к роскоши и задачей всей своей жизни поставляли придворные интриги и заговоры против императоров. Простой народ, забитый, ограбленный, обнищавший и невежественный, ограничивая благочестие исполнением одних обрядовых предписаний закона, погрязал в суевериях. Впрочем, суеверия составляли в то время принадлежность всех классов общества, не исключая и императоров. Астрология, магия, прорицания, гадания и тому подобное были в большом ходу. «Известно, – говорит Хониат, – что наши императоры и шагу не смеют ступить, не посоветовавшись наперед с положением звезд» 276 . Действительно, покорность астрологии доходила до того, что императоры не хотели начинать сражения или не переезжали из одного дворца в другой, если по астрологическим соображениям приходилось то и другое в несчастные дни. Императоры верили также в волшебников, гадателей и прорицателей и нисколько не стыдились обращаться к ним с запросами о своем царствовании или своих преемниках. Андроник Комнин обращался, например, к одному гадателю на мутной воде и все бредни его принимал за истину 277 . Исаак Ангел, постоянно советовавшийся с астрологами, не оставил без внимания и почитаемого народом прорицателя Василия и однажды посетил его со всей своей свитой 278 . Даже такой образованный человек, как историк Никита Хониат , разделял народную веру в чудеса магии, в разного рода приметы и признавал магическую силу за так называемыми константинопольскими талисманами 279 . Духовенство, от которого следовало бы ожидать истинно христианской жизни, также было деморализовано. Многие из патриархов, забывая свое святительское служение, принимали участие в придворных интригах, а некоторые из них вели жизнь распущенную. |
| Глава 3. Эпирское государство в XIII в. Новые латинские государства Романии не встретили ни народного восстания греческого крестьянства, ни сопротивления союза городов, ни вообще организованной обороны греков, опиравшейся на обломки византийской администрации. Византийская империя, казалось, не оставила по себе живых общественных сил. С крушением константинопольского правительства в западных провинциях была анархия властелей-аристократов, часть которых приветствовала латинян, другая не могла сорганизоваться и потерпела в Пелопоннисе полный разгром, несмотря на то что не было недостатка в случаях героического сопротивления со стороны отдельных архонтов и укрепленных городов. Но завоевателей было мало, и они не принесли с собой государственных идей, кроме устарелых феодальных. Латинское духовенство Романии – может быть, потому, что увидело безнадежность культурной роли латинства, или же по своему невысокому уровню – погрязло в корыстолюбии, лени и утехах жизни. Между тем культурное противоречие между завоевателями и покоренными было настолько велико, что и политическое господство латинян не могло быть прочно. Духовные интересы греков воплощались в православной вере, носителями их являлись иерархи и образованные монахи. В этой среде примирения с латинством быть не могло. Под руководством духовных пастырей должно было произойти в умах греков прояснение, оживление национальной идеи, сознание единства перед лицом врага; религиозные идеалы, бывшие народными, не замедлили принять политическую окраску. Иерархи сберегли и утвердили в греческом народе идею национального царства и подготовили политическое объединение греков. На крайнем западе, благодаря географическим и этническим условиям, скоро выдвинулось над уровнем безначалия архонтов крупное национальное Эпирское государство, многим обязанное способностям своих первых деспотов; из них второй уже принял титул царя. Основатель Эпирского государства Михаил I Ангел Комнин Дука был, несмотря на свой громкий титул, лишь незаконным сыном севастократора Иоанна, брата царя Андроника Ангела, но выдвинулся перед своими законными братьями благодаря своим способностям. В молодости он был отдан в заложники германскому императору Фридриху Барбаруссе при его походе в Азию (1190); затем служил по финансовому управлению в М. Азии; но настоящую политическую карьеру начал обычным образом среди честолюбцев – изменой. Убежав к иконийскому султану, он начал во главе турок опустошать богатую долину Меандра, притом столь сильно, что сам царь выступил против него (1201). На некоторое время история теряет его из виду, но житие Иова передает, что Михаил был правителем в Пелопоннисе и по жене из рода Мелиссинов, владевших громадными землями в Северной Греции, оказался в свойстве с Сеннакеримом, губернатором фемы Этолии и Никополя (т. е. всего Эпира). Не входя в разбор последнего известия, мы знаем, что Михаил уже по отцу, бывшему в той же феме губернатором, имел обширные связи в тех областях. |
| Именно новым открытием для себя культуры античности объясняются часто появляющиеся на страницах византийской литературы образы великих героев Древней Греции – героев, полководцев, философов и ораторов. Именно поэтому латинские влияния так и остались своеобразной «экзотикой» для ромеев того времени, соответственно, такой серьезный вопрос как придание войне особого священного статуса, с которым бы согласились и образованное духовенство, и светские власти, и городское население, и простые солдаты оставался к началу XIII века чуждым для ромеев, в отличие от традиционных для Византии прежних веков черт прославления воинского дела. Так, В. А. Сметанин отмечает, что для обозначения воинов в эпистолографии использовались привычные фразеологизмы как «защитники народа Божьего» 370 . Таким образом, можно сделать вывод, что влияние Запада на отдельные сферы культуры, по преимуществу элитарной ее части, в Византии все же было. Однако делать из этого выводы о распространении западного военного мышления на широкие слои византийского общества слишком самонадеянно. Г. Г. Литаврин утверждает: «Латиняне в глазах византийцев к началу XIII столетия – это не только грабители, сребролюбцы, захватчики, варвары, не ведающие ни истинной веры, ни подлинной культуры,– они “враги Христа”, предатели христианства; они отступники, посягающие на священные права Римской империи… Ненависть к “латинству” стала второй натурой византийца именно в XII столетии» 371 . На наш взгляд, подобное утверждение слишком категорично, даже в XIII веке, после событий 1204 года были и вполне мирные контакты ромеев с латинянами. Однако рост раздражения со стороны многих византийцев по отношению к Западу действительно имел место быть. Они могли простить необычные увлечения своего вполне достойного императора, но это вряд ли могло означать их примирение с вызывающим, а порой и наглым поведением латинян. Именно это привело к тому, что после смерти Мануила и первых провалах регентства императрицы Марии Андроник Комнин искусно разыграл «патриотическую карту» и пришел к власти на волне антилатинских настроений. |
| Однако Мария и ее муж должны были первыми искупить то преступление, что «прибегли, как говорит Никита, к насилию и возмутили государство». Оба, как известно, погибли в 1183 году, жертвами адского искусства в отравлении, каким обладал Андроник Комнин. В 1186 году другой сын маркиза Монферратского, Конрад, в свою очередь прибыл в Константинополь. Еще при Мануиле он прославился, сражаясь от имени императора с полководцами Фридриха Барбароссы, и своей доблестью, а также своим умом и верностью он заслужил уважение и любовь царя. Поэтому, задолго до его появления на Востоке имя его уже было там известно, и Исаак Ангел, чувствовавший потребность в латинских союзниках, чтобы упрочить свой престол, с радостью предложил ему руку своей сестры Феодоры. Конрад, как раз перед тем потерявший жену, легко поддался соблазну сделанных ему блестящих предложений. Он явился в Византию и, вступив в императорскую семью, получил титул кесаря. Он не замедлил оправдать сделанный в лице его выбор, оказав своему зятю важную услугу. Случилось так, что в этом самом 1186 году Алексей Врана возмутился против Исаака. Это был лучший полководец в империи и самый популярный, он не замедлил осадить Константинополь с моря и с суши. Царь, в полном отчаянии, терял голову; надеясь только на Бога, он собирал во дворце толпы монахов, прося их молиться, чтобы Господь отстранил междоусобную войну и сохранил ему престол. Конрад Монферратский был другого рода человек: защите молитвы он предпочитал кольчугу и меч и энергично убеждал зятя встряхнуться, уговаривая его прогнать к черту « всех этих нищих», собрать войско и драться. «Дай Бог, резко сказал он ему однажды, застав его за обедом, чтобы ты с таким же увлечением готовился к войне, с каким садишься за стол, чтобы смаковать подаваемые тебе кушанья, и так глубоко задумываться потом над пустыми чашами». Сам он покуда не терял времени: собрал двести пятьдесят латинских рыцарей, навербовал немного пехоты в то время, как Исаак коснел в своей бездеятельности, и предстал перед всеми, «как истинный посланец Божий». |
| И снова в этой портретной галерее будут попадаться самые разнообразные типы: честные женщины и другие, менее честные, умы замечательные и души посредственные, женщины, снедаемые честолюбием и горящие благочестием и святостью. Анна Комнина, Ирина Дука – и наряду с ними хорошенькие женщины, попавшие в сети византийского дон Жуана, каким был Андроник Комнин, и еще многие другие, царицы и простые смертные, покажут нам с различных сторон, что представляло из себя в XII веке при дворе и в городе, во дворце и в монастыре, в мире литераторов и государственных мужей это общество, где процветали интриги, козни, мятежи и всякие любовные похождения, – византийское общество, современное крестовым походам. Но в особенности будет обращено внимание на изучение лиц, позволяющих нам провидеть, какое действие производили сношения греков с латинянами на византийских царевен, покидавших порой, – правда, редко, – столицу Босфора, чтобы взойти на трон Западной империи, и на западных принцесс – более многочисленных, – являвшихся из Германии, Франции, Италии, чтобы занять престол цезарей, и на царевен сирийских, происходивших от знатных французских семей, переселившихся на Восток, не раз прогремевших на всю византийскую империю своими необычайными похождениями. Мы найдем тут целый ряд романических существований, – небезынтересных для истории, – печальных или трагических, довольно хорошо символизирующих и объясняющих основное и вечное недоразумение, несмотря на все усилия к сближению и взаимному пониманию, всегда разделявшее два враждебные и соперничавшее друг с другом мира. И, в конце концов, может быть, не безынтересно будет пополнить достоверные сведения, даваемые нам историей, сведениями, почерпнутыми из романического вымысла. Из этого мы также увидим, какое место в рыцарском обществе того времени было отведено женщине, и в какой мере это общество сложилось по образцу придворных нравов Запада. Оживив, таким образом, исчезнувшие лики эпохи Комнинов и Палеологов, я надеюсь сделать полезный вклад в историю византийской цивилизации, ибо это прольет некоторый свет на эволюцию восточного мира, поскольку он подвергся изменениям от сношений с латинянами. Глава I. Византия и Запад в эпоху крестовых походов |
| Причина постоянных мятежей заключалась даже не в военных неурядицах или тяжелом налоговом положении граждан – в этом отношении Исаак II Ангел ничем не отличался в худшую сторону от своих предшественников. Хотя в Византии так и не появился закон о престолонаследии, в общественном сознании уже давно созрело убеждение, что именно естественный способ передачи власти от императора к его преемнику является свидетельством Божественного избрания нового василевса. Византийское правосознание признавало, конечно, и иные вариации – в частности, когда имело место безвластие и на престол всходили достойные, хотя и случайные претенденты. Власть, полученная вследствие убийства пусть и тирана, но венчанного царя, не может быть праведной – таково сложилось общее убеждение. Иногда насильственная смена правящей династии допускалась, как, например, в случаях с Василием I Македонянином и его предшественником Михаилом III. Но для этого на престол должны были взойти такие же титаны. Исаак II Ангел этими качествами не обладал, а потому его статус был далеко не безусловен для политической элиты Римской империи 902 . Догадывался об истинных причинах систематических мятежей и заговоров сам император – Бог весть. Но бушующие пожары мятежей он начал тушить керосином. Некогда пообещав ввести мораторий на смертную казнь, ныне он уподобился Андронику I Комнину, ослепляя и сажая людей в тюрьмы по одному доносу или даже простому подозрению. Вследствие частых арестов наиболее активных и самостоятельно мыслящих аристократов, в которых Исаак II видел потенциальных заговорщиков, наступил кризис верховной власти. То один, то второй близкий помощник царя исчезал с поля зрения, оболганный кем-либо. Сын Феодоры Комниной Алексей Комнин был против его воли пострижен в монахи. На очереди оказался сын дуки Фессалоники Андроника Комнина, действительно попытавшийся свергнуть василевса. Он пришел в один из праздников в храм Святой Софии и потребовал, чтобы константинопольцы объявили его Римским императором. Его участь была печальна 903 . |
| О тех же, кто не смогли убежать, кто довлеет, чтобы изобразить трагедию их бедствий: допросы, государственные тюрьмы, истязательство в требовании с них денег, доходящее до стольких и стольких–то тысяч?! Этому же допущено было случиться по праведному суду Божиему, по причине тяжести наших грехов, дабы, смирившись, мы, возможно, удостоились прощения. 3. Земля, именуемая Англия, находится далеко на север от Византии (η Ρωμανα — Римская Империя), из которой туча англичан вместе со своим принцем, сойдясь на больших кораблях, именуемых νκκας (nacae) , направились на Иерусалим. В это же самое время и германский принц вместе с девятисоттысячным войском, как говорят, со своей стороны также направлялся к Иерусалиму. Когда же он прошел Иконийскую землю и проходил Восточные пределы, то его армия пришла в расстройство вследствие долготы пути, голода и жажды; сам же их царь утонул, когда верхом на лошади пересекал какую–то реку. Англичанин же, причалив к Кипру, нашел в нем, несчастнейший, «дойную корову» ; и если бы не случилось это, то, возможно, что и с ним сбылось бы то же самое, что и с немцем. При каких же обстоятельствах он занял Кипр, мимоходом, расскажу и это. 4. Когда блаженной памяти благочестивейший царь Мануил Комнин, как это было в обыкновении, возымел нужду послать кого–нибудь начальником пограничных войск в царские крепости на границе с Арменией, то он послал туда одного из своих родственников, еще совершенно юного, по имени Исаака, который, после того, как несколько лет охранял пограничные укрепления, завел сражение с армянами и, быв взят ими в плен, был продан латинянам. Они же не малое число лет продержали его в оковах. В то время уже скончался царь Мануил, дядя его , оставив царство Алексею, сыну своему, сущему еще также а детских годах: По этой причине, со–царствовавший с ним его дядя Андроник, захватив все царство в свои руки, сверг и убил мальчика . Склонясь же перед волей сената, он послал богатейший выкуп и выкупил у латинян помянутого Исаака, который, явившись на Кипр, захватил его и объявил себя царем. |
| 108 Что к этому способу обращались и императоры, показывает пример Андроника Комнина: он спрашивал кудесника Сифа, кто будет после него царствовать (ответ, прочитанный на воде: «Исаак») и когда преемник воцарится (ответ: «во дни Воздвижения креста»), Хониат, рус., 427–428. 110 В этом отношении волшебство по понятиям того времени примыкало к врачебной науке, а именно к искусству составления и употребления ядов, вследствие чего о человеке, погибшем от яда, говорили как о γοητεαις κατεργασθντι. Cedr , II, 535. Ср. Psell., IY, 46. 112 Особенно преследовал волшебников Мануил Комнин. При нем были ослеплены: Ааронъ за то, между прочим, что занимался чернокнижием, Сиф Склир (тот самый, который впоследствии гадал на воду Андронику Комнину) за то, что приворожил к себе и обольстил девушку и вообще занимался магией, Михаил Сикидат –тоже за занятие магией, выразившееся, между прочим, в том, что раз напустил туман на лодочника, везшего горшки, тому показался огненный змей, извивающейся между горшками и он веслом перебил всю свою посуду, – другой раз напустил туман на мывшихся вместе с ним в бане, тем показалось, что из крана с горячей водой выскакивают черные чоловечки (Хониат, рус., 187–190). При Андронике Комнине сожжен на костре за волшебство (Хон., рус., 328). При Феодоре Ласкарисе опять усилилось преследование волшебников вследствие того, что их козням приписана была постигшая царя падучая болезнь. Стоило только обвинить кого в чародействе, обвиненный подвергался суду Божию (чрез раскаленное железо) и, если его не выдерживал, нес наказание (Пахимер, рус., 25); одну старуху, обвиненную в чародействе, допрашивали таким образом: раздев ее, завязали в мешок и туда же поместили кошек; кошек стали колоть извне шиповником, а те стали царапать когтями старуху и бедная страдалица, принуждена была принять на себя вину (Пах., рус., 28). 113 Psell., IV, 333, 341–42, 346, 347; V, 111. De-Lagarde, 185. 103. " Христ. Чтен.». 3–4. 1886 г. 121 Scyl., 738 (Zon., IV, 229). Евдокия, которую этот монах отклонил от замужества с Вотаниатом, дважды уже была за мужем, так что брак с Вотаниатом, если бы состоялся, был бы по счету третьим, – между тем третий брак в «Томе еднения», одобренном соборным постановлением 995–6 г., вызван скверной (πασμα) и допущен лишь с ограничениями (Zachariae, III, 233). Читать далее Источник: Скабаланович Н.А. О нравах византийского общества в средние века//Христианское чтение. 1886. 3-4. С. 544-592. Поделиться ссылкой на выделенное |
|
|
