| Итак, тридцать лет, как один день, я проработал на шахтах и уже восемнадцать лет служу в священном сане в Рождество-Богородичной церкви, основанной и построенной старцем Севастианом. И верю, что Господь, еще в детстве моем вняв желанию моего сердца – найти старца, и до сего дня, милуя меня и наказуя, хранит мою душу под покровом старческой молитвы. Елена Александровна Агафонова Я приехала в Караганду в I960 году из Алма-Аты. Мне было двадцать лет. В день моего приезда батюшки Севастиана в Михайловке не было, он уехал на Мелькомбинат. Меня радушно встретила мать Анастасия, накормила борщом и повезла на Мелькомбинат к Батюшке. Мы стояли с ней на остановке возле четырехэтажного панельного дома, и матушка обратилась ко мне: «Лена, а хорошо жить в таком доме на первом этаже!» Тогда я не придала значения матушкиным словам, а сейчас я живу именно в таком доме на первом этаже. Когда приехали на Мелькомбинат, Батюшка как раз закончил молиться и вышел из дома. За ним вышел Петя, его шофер. Батюшка очень ласково посмотрел на меня, благословил, а мать Анастасия говорит Петру: «Петя, бери Лену на руки, неси ее в машину!» Он отвечает: «Матушка, да ведь она вон какая большая!» Давно умер Батюшка, умерла и мать Анастасия, но жив игумен Петр, и его молитвы очень меня поддерживают. Батюшка Севастиан благословил меня остановиться у матери Агнии, потом приехала ко мне моя мама, и Батюшка купил нам отдельный домик. И я жила в Караганде до батюшкиной кончины. Это время, проведенное при Батюшке, – самое счастливое в моей жизни. Тогда не было у меня никаких забот, ни волнений, и все проблемы, за батюшкины молитвы, решались очень просто. В Михайловке у Батюшки было много девочек, монахини были, и молитвы старца так объединяли нас, что жили мы все, как одна семья. Вот, например, Батюшка исповедует, и все мы стоим, затаив дыхание. Батюшка кому-то дает назидание, что-то говорит, разрешительную молитву читает, и в этот момент чувствовалось, будто стоит один человек, и один человек исповедуется. Батюшкиной заботой все связывалось в единый союз любви. И Батюшка очень дорожил этим союзом и часто нам говорил: «Девочки, ешьте, пейте, спите сколько вам угодно, только живите мирнее». Батюшка видел трудную жизнь человека и своим вниманием, теплотой своей души старался ее облегчить. Но если человек подходил к нему испытующе или затаив что-то недоброе в сердце, Батюшка бывал тогда очень строг. Однажды после службы, выйдя из алтаря и проходя по храму, Батюшка вдруг остановился около одной незнакомой нам женщины и неожиданно почти вскрикнул: «Что я знаю?! А?! Я знаю, какой сегодня день, какое число и больше я ничего не знаю!» Это было так строго сказано, что мы остолбенели. Оказалось, что эта женщина пришла испытать Батюшку. |
| В Михайловку к Батюшке приезжало очень много людей, и сестры всех принимали и обслуживали. Я сначала считала это за должное, пока не поняла, как чужие люди иногда обременяют, как трудно все это вытерпеть, всю их немощь нести и за ними ухаживать. Странноприимству всех сестер надо отдать должное. Они духовные были и жили по-духовному. Когда Батюшка умер, Владыка Иосиф не приехал на погребение. Но здесь мудрость была: приехал Владыка Питирим, и Владыка Иосиф об этом знал. Владыка Питирим был духовным чадом Батюшки, и к тому же он был благословлен Патриархом совершить погребение. Владыка Питирим был епископом, а Владыка Иосиф – архиепископом. И чтобы не создавать ситуации, Владыка Иосиф не приехал. После смерти Батюшки немирствия между нами не было. Если и были какие конфликты, то это – мелочи. Господь нас хранит. А что Батюшку не слушались его чада – это было, есть и будет. Это уж мы человеки такие. Нам хорошо, когда по нам говорят, а когда против нас – это нам не нравится. Ну, мы потом прощения просили. Антонина Иванова Я работала в шахте 10 лет. А когда по постановлению всех женщин из шахт вывели, я осталась без работы. И вот Батюшка присылает за мной, я прихожу. «Вот видишь, – говорит он, – женщина сидит? У нее больной ребенок, мальчик. Ты пойдешь с ней и будешь за ним ухаживать». На следующий день я поехала в больницу к мальчику. Ему шел седьмой год. Он был хорошенький, хорошо воспитанный, но не ходил, был парализован. Я ночевала при нем в больнице, кормила его, возила гулять. Потом мальчика выписали домой, как безнадежного. Батюшка Севастиан сразу предсказал, что Володя жить не будет, и родителей к этому постепенно подготавливал. Но родители не могли смириться, он был у них единственный. Родители на все были готовы, все предпринимали – много врачей приглашали, какого-то китайца приводили – он иглами колол в позвоночник, прижигал, ворожеи приходили домой, но мальчик не поправлялся. До болезни мальчика его отец сильно пил, и как напьется, так буянит, ругается. И вот он с соседом поругался во дворе, на глазах у мальчика, кто-то из них схватил топор зарубить другого, а этот шестилетний мальчик от испуга забрался на двухметровый забор и уже слезть не смог, его оттуда сняли. И сразу парализовало его, потом ослеп, речь отнялась. Мать к Батюшке поехала, плачет, Батюшка ее утешает. Семь месяцев мальчик болел. Батюшка часто приезжал, причащал его, он говорил, что этот мальчик, он – как мученик. И когда Володя умер, Батюшка послал к ним домой мать Анастасию с другими матушками. Матушки обмывали мальчика, молились, все к похоронам готовили. Мать Анастасия сидела-сидела, потом говорит: «Жени нет (это отец мальчика). Ну-ка, Петя, Коля, быстро по сараям, а то минута – и еще гроб будет». И в самом дальнем сарае нашли Женю – он уже петлю на шею одевал. И вот мать Анастасия спасла. Она тоже великая была, и Батюшка ее специально прислал. И пока не похоронили мальчика, мать Анастасия никуда не уезжала. Панова Валентина Петровна |
| В субботу 16 апреля, в 9 часов утра приехал с аэропорта Владыка Питирим. Сразу прошел к Батюшке и был поражен его видом. «Таким я его никогда, ни при какой болезни не видел», – сказал он потом окружающим. Они долго беседовали наедине. После обеда состояние Батюшки резко ухудшилось, он просил срочно пригласить к нему Владыку Питирима. Пришел Владыка -Батюшка просил его сейчас же приступить к чину пострижения в схиму. Начались приготовления. Владыка попросил всех уйти, одна м. Анастасия помогала при постриге. После пострига Батюшка говорил очень мало. Удивительно преобразилось его лицо, и весь его вид. Он был преисполнен такой благодати, что при взгляде на него трепетала душа, и остро, ощущалась собственная греховность. Это был величественный Старец, и уже не здешнего мира житель. В 3 часа ночи Батюшка позвал о. Александра исповедать его и причастить. К утру жизнь в нем едва теплилась. Он лежал с закрытыми глазами, тяжело дышал, перебирал пальцами по одеялу, как по клавишам. Когда открывал глаза, глядел далеким печальным взглядом мимо присутствующих. Потом беседовал с Владыкой Питиримом. Вскоре позвал врача Татьяну Владимировну: «Старый мой врач, помогите мне, мне очень тяжело, очень больно». – «Где больно, батюшка?» Он показал забинтованные после внутривенных вливаний кисти рук. Вены было уже трудно находить, лекарство попадало под кожу, причиняя ему дополнительную боль. – Сейчас батюшка, болеутоляющий укол поставлю, боль пройдет. – Это не главная боль. Главное – томление духа. Думаете, смерть – это шутка? Грехов у меня много, а добрых дел мало. – Батюшка, Ваши грехи в микроскоп не разглядеть, а добрых дел – целое море. – Да что я делал? Я хотел жить строгой и скромной жизнью, а все же, какими ни есть, а радостями и утехами услаждался. И много я на красоту любовался, особенно на красоту природы. – Батюшка, разве это не благодать Божия – красота? – Благодать Божия – это радость от Бога. А заслуг, моих-то заслуг нет! Подвига-то нет! Живет человек, а для чего? От Бога – все. А Богу – что? Это всех касается, для всех переход неизбежен. Все здесь временное, мимолетное. Для чего человек проходит свой жизненный путь? Для любви, для добра. И страдать он поэтому должен и терпеливо страдания переносить. И перейти в вечную жизнь для радости вечной стремиться. А я вот жил, добро, говоришь, делал, а потом и согрешил. Ошибается, человек жестоко и теряет все, что приобрел. Я вот страдал много, крест свой нес нелегкий, монашеский. Монашеская жизнь трудная, но она и самая легкая. А я вот роптал иной раз. А от этого ропота все пропадает, все заслуги. И вот – томление духа вместо радости. |
| И, проникая в глубь души духовным оком, Скорбит с печальными, спешит больным помочь. Он нам является подвижником, пророком, Светящим, как маяк, в глухую эту ночь. Это письмо вызвало во мне еще большее желание видеть Батюшку. И в 53-м году, на Страстной седмице, получив на производстве недельный отпуск для обследования моей контузии, полученной при аварии в шахте, я собрался с большой поспешностью и с первым поездом отправился в Караганду. Приехав, я отыскал на Нижней улице дом 59. Был Чистый Четверг. Батюшки дома не было, но вскоре он подошел, и следом принесли крестить младенца. Я так соскучился по церковным обрядам, что осмелился попросить Батюшку разрешить мне присутствовать при крещении. Батюшка разрешил. После крещения он прилег отдохнуть, а матушки стали готовить трапезу. Мне же они дали «Жития святых» Димитрия Ростовского и попросили читать вслух. Как после длительной болезни выздоравливающий организм с жадностью принимает и усваивает пищу, так и я, изголодавшись по пище духовной, с усердием взялся за чтение книги. Вскоре вышел из комнаты Батюшка, прочитал молитву, и мы сели за трапезу. Я вступил с Батюшкой в разговор и упомянул ему о нашем знакомом протодиаконе, с которым мы имеем переписку, и прямо за столом прочитал на память содержание его писем. Матушкам очень понравились стихи, и они попросили их списать. Я взглянул на Батюшку и сказал: «Пожалуйста, я спишу, если батюшка благословит». Батюшка немного помолчал и с улыбкой ответил: «Вас за это посадят». Батюшка не искал для себя славы, и мы впоследствии не раз в этом убеждались. Пообедав, стали собираться на службу – чтение Двенадцати Евангелий. Батюшка предложил мне идти с ним и мы пошли на Западную улицу в молитвенный дом. Там мы зашли в небольшую комнату, где находились три матушки. Одна из них, мать Анастасия, лежала на постели и стонала. Батюшка спросил: «Что с тобой, мать?» – «Голова болит, батюшка». «А зачем же ты к печке легла? Здесь жарко». Потом Батюшка зашел в алтарь и стал собирать все необходимое для службы. |
| Когда подошли к его могиле, я встала на колени и начала ему исповедоваться, как живому, и мысленно беседовать с ним, рассказывая все свои недоумения. Поднявшись с колен, была поражена увиденным: вокруг нас на ограде и памятниках сидело множество голубей. Моя спутница была удивлена не менее меня и, выражая свое восхищение, сказала, что такого она никогда не видала. Причем голуби располагались только вокруг нас. Они были белоснежные, садились нам на плечи, на голову. Совершенно нас не боялись... И тут меня вдруг словно осенило: Господь послал нам это чудо неслучайно. Голубь ведь птица особая, олицетворяющая духовную чистоту и святость. Душа моя ликовала; светлое, доброе чувство переполняло меня... Все мои близкие в Караганде очень чтили Владыку. После кончины старца Севастиана он всех нас духовно поддерживал. В 1997 году митрополит Питирим приехал в Караганду на праздник прославления о. Севастиана. Тогда были открыты его мощи. Мы обрадовались встрече с митрополитом, окружили его, каждый хотел у него взять благословение. Неожиданно он попросил меня задержаться. Зашел в свою келью, вынес оттуда позолоченный столовый набор, подал его мне и сказал: «Это мой тебе подарок. Придет время, ты будешь меня вспоминать и накрывать большим людям столы...» И вот сейчас, живя в скиту, я отчетливо поняла его прозорливость. У нас идет стройка. К нам приезжают и матушка игуменья, и Владыка Феогност, и другие известные церковные люди. Мне действительно часто приходится накрывать столы...» Отец Вячеслав Брегеда поделился своими воспоминаниями о Владыке, которого он знал 25 лет: «В 1975 году после демобилизации из армии я вернулся в свой родной город Караганду и устроился работать таксистом. Так я познакомился с сестрой Владыки, Надеждой Владимировной. Выяснилось, что архиерею нужен верующий водитель. Она предложила мне приехать в Москву и побеседовать с ним. Я решил обратиться за советом к монахине Анастасии – духовной дочери преподобного Севастиана Карагандинского , которая обладала даром прозорливости и многих наставляла. Матушка посоветовала мне просить содействия Владыки в поступлении в семинарию. Летом следующего года я поехал в Москву, познакомился с тогда еще архиепископом Питиримом. Он возглавлял Издательский отдел Московского Патриархата, который располагался в Новодевичьем монастыре. Внимательно выслушав меня, он помог решить вопрос с пропиской в ближайшей от Москвы Владимирской области, и когда я всё оформил, направил в один из своих приходов под Волоколамск в село Спас. Там я жил восемь месяцев: отапливал храм, читал на клиросе... В общем, выполнял всё, что поручали. Приходилось быть и иподиаконом на архиерейской службе. После службы Владыка нередко беседовал с нами, рассказывал и о том, как он встречался со старцем Севастианом Карагандинским . |
| Мать Агния была не только талантливой художницей, но и мудрой старицей. Имела дар прозорливости, который скрывала от людей и обращавшимся к ней с вопросами иногда говорила: «Ну что? Я старый человек, я ничего не знаю, сижу за печкой, нигде не бываю». Но сама все знала и все видела. Раиса Николаевна Анисимова, г. Челябинск В сентябре 1966 года мы приехали из Челябинска в Верхотурье на празднование дня памяти преп. Симеона Верхотурского. Священник Верхотурской церкви о. Алексий спросил нас: «Вы были в Караганде? Там батюшка Севастиан есть, и только по его молитвам я живу. Съездите к нему непременно». Мы долго собирались, откладывали поездку, и только в августе 1967 года перед Успением мы впятером приехали в Караганду, где узнали, что Батюшка уже более года как умер. В Михайловской церкви нас встретила м. Анастасия и велела своей послушнице Анне Сидоровне отвести нас к м. Агнии. Мы пришли к ее дому, и матушка вышла во двор, упираясь на тумбочку, с помощью которой она ходила. Она посмотрела на нас таким пронизывающим взглядом, что я подумала: «Сейчас она увидит все мои грехи!» – и стала позади всех. Матушка сказала: «Приходите завтра. Причаститесь и приходите». На следующий день, причастившись, мы пришли к матушке. От ее послушницы Марии мы узнали, что матушка всю ночь готовила для нас обед. Матушка посадила нас за стол и стала угощать. И щами, и кашей, и арбузами, и дынями, и виноградом, и чаем – чего только она для нас не припасла и не приготовила. Кормила она нас, кормила, мы ели, ели, уже объелись, а все едим. А сама она стояла на пороге своей кельи и на каждую из нас глядела. Потом взяла журналы, книги, открыла, где нужно, и каждому дала почитать. А когда почитали, стала давать нам подарки: кому платок, кому отрез на платье. Мы отказываемся: «Да не надо, у нас все есть», – зачем, думаем, обирать матушку? А Мария, послушница ее, говорит: «Берите, раз матушка благословила». Мы взяли благословение писать ей письма, и я писала: «Матушка, как я Ваш обед вспоминаю, какой он был вкусный!» Она отвечает: «Приезжайте еще на обед». И каждый год в отпуск мы приезжали в Караганду к матушке. |
| Мать Анастасия по благословению старца Нектария несла подвиг юродства. Она часто совершала поступки, противоречащие здравому смыслу, значение которых открывалось впоследствии. И свою заботу обо всех, ангельскую доброту своей души она старалась скрыть за внешней суровостью, делая порою резкие замечания ближним и обличая их грехи и недостатки. Но боялись мать Анастасию только еще не привыкшие к ней, а знающие ее платили ей той же любовью и большим уважением. Обе эти старицы были наделены благодатными дарами. Они видели человека насквозь, многое прозорливо предсказывали, но имея глубокое смирение, жили под старческим водительством о. Севастиана. А хлопоты об открытии храма продолжались. Снова и снова ездил в Москву преданный Батюшке человек – Александр Павлович Кривоносов – и привез, наконец, в 1955 году, исходатайствованный им документ о регистрации религиозной общины в Большой Михайловке. Начались реконструкционные работы по переоборудованию жилого дома в храмовое здание. Всем руководил Батюшка. Были сняты перегородки между стенами, на крыше сооружен голубой купол-луковка, какие бывали на старинных церквах лесных скитов. Зорко наблюдавшие за ходом работ представители местной власти категорически запретили поднимать крышу храма даже на сантиметр. Тогда Батюшка благословил в одну ночь тайно собраться народу и в течение этой ночи углубить на один метр пол в церкви. Люди взялись за лопаты, и за ночь было вывезено грузовиками 50 кубометров земли. Таким образом, потолок от пола стал на метр выше прежнего. Пол быстро покрыли досками, и утром в церкви уже совершался молебен. Во дворе построили дом, назвав его «сторожкой», к которой постепенно пристроили четыре комнаты: трапезную с кухней, келью для келейниц и большую светлую комнату с теплым тамбуром, которая стала батюшкиной кельей. Далее во дворе устроили открытую часовню для служения Пасхальной Заутрени и Крещенского водосвятия, в кухне были наставлены нары для приезжих, которых особенно много было под праздники (через несколько лет нары убрали по приказу Горсовета). |
| Особенно тяжелыми для монахинь бывшего монастыря Зосимова пустынь оказались двадцатые числа мая 1931 года. Всего известны имена 60 человек из Зосимовой пустыни, подвергшихся репрессиям в 1931 – 1932 годах. Из осужденных в 1931 году зосимовских сестер (сведения о которых известны) приговор «к заключению в Исправтрудлагерь сроком на пять лет» получили Жаркова Надежда Васильевна и Илюшина Анастасия Борисовна. Шестеро: Мамонтовы Евфимия и Елизавета Дмитриевны, Моногарова Мария Антоновна, Иванова Дария Васильевна, Устиновна Ольга Устиновна, Новикова Мария Григорьевна – были приговорены к «заключению в Исправтрудлагерь сроком на три года». Большинство же приговорили к «высылке через ПП ОГПУ в Казахстан»; в ссылку направляли этапом. Следственные дела не проясняют, за что и почему некоторые насельницы обители получили более суровое наказание. После возвращения из ссылки второй арест перенесли четверо из известных нам зосимовских сестер. Мария Агаркова по возвращении из ссылки в 1936 году проживала сначала в Тульской области, а в «августе-сентябре 1938 года приехала в Наро-Фоминск, чтобы устроиться куда-нибудь на работу. В течение этих месяцев до ареста (последовавшего 27 октября 1938 года) прислуживала за псаломщицу по церквам Петровской и Афинеевской. Жила без прописки в разных местах в Наро-Фоминске у знакомых. Существовала на деньги, которые платил ей священник за прислуживание псаломщицей, при похоронах, от 5 до 10 рублей». Во время следствия она находилась в Таганской тюрьме. Врач Таганской тюрьмы при медосмотре установила, что Агаркова «старчески изношена. Легкий труд» (по-видимому, реально возможный). Интересно отметить изощренность допросов 1938 года, когда в особую справку об арестованной вносили такую информацию: «Лиц, скомпрометированных обвиняемой по данному делу, не имеется». В конце апреля 1939 года было «готово» обвинение, и Марию Агаркову опять выслали в Казахстан на пять лет в район Чимкента 846 . Отбывала ссылку в Сарысуском районе Джамбульской области. Второй арест еще двух (из четверых) сестер тоже связан с Казахстаном. Анна Николаевна Николаева второй раз была арестована в городе Порхове Ленинградской области 16августа 1938 года и осуждена на четыре года ИТЛ. Сначала ее заключили в Сегежлаг 847 НКВД Карелии, а в начале войны перевели в Карагандинский лагерь, куда она попала 20 августа 1941 года. Освободили Анну Николаевну 21 марта 1942 года 848 . О преподобномученице Марии Ильиничне (Портновой), второй раз арестованной в Казахстане и расстрелянной там же, см. выше. |
| Разрешение на службы в молитвенном доме не было, в этот день служили в доме Поли-мордовки. Туда пришли певчие, и помещение из трех комнат было переполнено молящимися. Я стоял около певчих, молился и, не помня себя от радости, иногда задавал себе вопрос: «Не во сне ли это?» На следующий день после службы Погребения Плащаницы я исповедывался у Батюшки. С детских лет я привык исповедываться и здесь я почувствовал, что батюшкина исповедь особенная, она дышит больше любовью, чем горестью. Когда я изложил все, что накопилось в моей душе за несколько лет, Батюшка накрыл меня епитрахилью и прочитал разрешительную молитву, слезы невольно текли по моим щекам. Я почувствовал такое душевное облегчение, будто я вновь народился на свет. Вечером в Великую Субботу мы с сестрой Ольгой пришли в молитвенный дом. Там собралось множество народа – все принесли освящать куличи и пасхи. Ждали Батюшку, он ходил в Михайловке по домам, освящал пасхи. Народ волновался, так как приезжала милиция, сказали: «Зачем священник по домам ходит? Пусть служит в молитвенном доме». Вскоре пришел Батюшка, ему сказали, что были из милиции и велели служить в молитвенном доме. Батюшка тоже разволновался и спросил: «А письменное разрешение они дали?» – «Нет». «Ну, значит служить нельзя, расходитесь по домам. А мелькомбинатские пусть небольшими группами заходят к нам на Нижнюю улицу, там освящу им пасхи». Мы зашли, Батюшка освятил пасхи, и мелькомбинатские отправились домой напрямик через плотину и всю дорогу пели пасхальные ирмосы. Придя во втором часу ночи на Мелькомбинат, мы с сестрой и другими верующими пропели пасхальную утреню, прочитали обедницу, разговелись и утром, после короткого отдыха, собравшись группой, ходили по Мелькомбинату и славили Воскресшего Господа. Вечером мы пошли в Михайловку, где Батюшка на дому служил вечерню и утреню. После Богослужения он объявил, что завтра обедню будем служить на Стахановском, дом 8. Утром служба прошла торжественно, в молитвенном настроении, несмотря на то, что в просторном доме большому количеству молящихся было очень тесно. После службы все собрались на общую трапезу, где я хорошо запомнил мать Анастасию. Она была такая радостная, все угощала меня пасхальным кушаньем, и моя душа ликовала вместе с ней. На третий и четвертый день Пасхи служба проходила там же, на Стахановском переулке. Сколько нужно было терпения, чтобы в таких условиях служить изо дня в день многие годы! |
| Утром на преподобного Сергия было пасмурно, моросил дождь. А когда начался молебен, дождь как из ведра полил. Мы все обрадовались: «Теперь не поедем, отдохнем». После молебна пошли к матушке с надеждой, что теперь она нас не благословит на поездку. Но только открыли дверь, она сразу: «Ну как, поедете?» Мы замялись, переглянулись и произнесли: «Как благословите». – «Сейчас же, не медля ни минуты, отправляйтесь. С Богом!» Нехотя мы собрались и отправились. Только сначала зашли благословиться на могилу батюшки Севастиана. Приехав в Долинку, мы пошли к месту назначения, в отделение, где Батюшка был в последние годы заключения. Долго шли до леса, потом лесом, а дождь все идет и идет. Мы шли и любовались красотой природы, рассматривали, как искусно и ровно насажены аллеи деревьев, которые сажали заключенные и в их числе наш Батюшка. Потом сели под дерево, аппетитно поели, отдохнули и пошли дальше. Мы забыли про дождь, который шел, не переставая. Чувствовали себя превосходно, на душе разлилась теплота и радость. Мы шли и вспоминали про Батюшку. Под ногами лужи, грязь, а идти было легко, даже казалось, не шли, а летели. К пяти часам вечера пришли в отделение, где был Батюшка. Дождь сразу перестал, выглянуло солнце, и это место, в окружении насаженного заключенными леса, выглядело замечательно. А когда пошли назад, снова полил дождь. А мы, весь день проведя под дождем, были совершенно сухие. Мы были очень довольны, радостны, на душе легко, головы свежие. Поздно вечером приехали домой, рассказали матушке, а она говорит: «Сам Батюшка с вами ходил и укрывал вас от дождя». Мы все очень благодарили матушку за такой отдых. Однажды летом сестры, которые жили с Батюшкой на Нижней улице, собрались идти в поле копать картошку. Мать Анастасия тоже попросилась с ними. Она берет большой мешок и кладет в него галоши, платки, кофты, чулки и прочее. Напихала полный мешок. Сестры смеются: «Что это Вы делаете, матушка? Тяжело будет мешок нести». – «Донесу, пошли!» Пришли в поле, стали работать. Вдруг нашла туча, подул ветер, хлынул дождь, и сразу похолодало. А матушка стала нас одевать и укрывать кого чем, весь мешок раздала. Все мы благодарили ее. Таисия Григорьевна Фомина |
|
|
