| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла Содержание КУТАИССКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ИСТОРИКО-ЭТНОГРАФИЧЕСКИЙ МУЗЕЙ [груз. - ], одно из наиболее богатых хранилищ Грузии, ведущее научно-просветительное учреждение. Был создан 1 дек. 1922 г., в 1965 г. было присвоено имя акад. Н. Бердзенишвили, c 23 янв. 2006 г.- Кутаисский гос. исторический музей им. Н. Бердзенишвили. Содержит 212 855 экспонатов в основных фондах, 11 295 - в фонде научно-вспомогательных материалов. Они представляют собой ценный материал для изучения культурного и исторического наследия не только Грузии, но и стран Ближ. Востока. Здесь собраны десятки тысяч археологических, нумизматических экспонатов, рукописных и старопечатных книг, фото- и исторических документов, предметы изобразительного искусства, уникальные образцы как церковного, так и светского искусства (иконы, кресты, церковные и светские ткани, рукописи и т. д.), материалы, отражающие, в частности, историю Кутаиси XIX-XX вв., и т. д. История 17 июня 1912 г. с целью поиска, хранения и изучения груз. культурных ценностей группой общественных деятелей (управляющим Кутаисской дворянской гимназией И. И. Оцхели, педагогами гимназии С. Оцхели и С. Кипиани, инспектором Кутаисского жен. уч-ща Т. М. Джапаридзе и дворянином К. Джорджикия) было основано Кутаисское историко-этнографическое об-во с музейным отделом. Активное участие в его деятельности принимали руководитель музейного отдела об-ва Г. Гвелесиани и худож. Д. Шеварднадзе, занимающийся пополнением и реставрацией коллекции. Об-во организовывало этнографические экспедиции в районы Зап. Грузии, включая Абхазию и Сванети (Шорапанский, Рачинский, Лечхумский, Озургетский, Зугдидский уезды, Сухумский окр. Кутаисской губ.), разыскивало и собирало исторические, археологические и этнографические древности, хранящиеся в разрушающихся заброшенных церквах и у населения. Дворянские семьи делали значительные пожертвования. Так, известный общественный деятель К. Б. Лорткипанидзе передал в дар музею обширный личный лит. архив и б-ку. |
| (с вероятностью 93,2%). Строительство более крупной базилики вскоре после катастрофы также очевидно из-за сходства в технике строительства и декоративного оформления обеих базилик, в то время как использованная при строительстве в обеих церквах керамика (особенно типы черепицы и антефиксов) стилистически и размерами почти не различается. Ист.: Сабинин М.-Г. Полные жизнеописания святых Грузинской Церкви. СПб., 1872. Ч. 2; Пурцеладзе Д. П. Грузинские церк. гуджари (грамоты): Мат-лы для 5-го Археол. съезда. Тифлис, 1881; Хаханов А. Экспедиция на Кавказ 1892, 1893 и 1895 гг.//МАК. 1898. Вып. 7. С. 1-68; Обращение Грузии (в христианство)/Сост.: Е. С. Такаишвили//СМОМПК. 1900. Вып. 28. С. 1-116; Кондаков Н. П. Археологическое путешествие по Сирии и Палестине. СПб., 1904; Абуладзе И. Древние редакции Житий сир. отцов в Грузии. Тб., 1955 (на груз. яз.); Леонти Мровели. Матиане Картлиса//КЦ. 1955. Т. 1. С. 249-317; Вахушти Багратиони. История царства Грузинского. Тб., 1973. (КЦ; 4); Мокцеваи Картлисай//Шатбердский сб. X в./Сост.: Е. Гиунашвили. Тб., 1979 (на груз. яз.); Новый каталог сильных землетрясений на территории СССР с древнейших времен до 1975 г. М., 1977. Лит.: Иоселиани П. Путевые записки по Кахетии 1845 г. Тифлис, 1846; Clarke S. Christian Antiquities in the Nile Valley: A Contrib. towards the Study of the Ancient Churches. Oxf., 1912; Beyer H. W. Der Syrische Kirchenbau. B., 1925; Dalton O. The Treasure of the Oxus. L., 1926; Butler H. Early Churches in Syria. L., 1929; Чубинашвили Г. Н. История груз. искусства. Тифлис, 1936. Т. 1 (на груз. яз.); он же. Архитектура Кахетии: Исследование развития архитектуры в вост. провинции Грузии в IV-XVIII вв. Тб., 1959; он же. К вопросу о начальных формах христ. храма// Он же. Вопросы истории и искусства. Тб., 1970. Т. 1. С. 36-43; Tchalenko G. Villages antiques de la Syrie du Nord: Le Massif du Bélus à l " époque romaine. P., 1953-1958. 3 vol.; Мусхелишвили Л., Хидашели Ш., Джапаридзе В. Гударехи: Отчет 1-й и 2-й археол. экспедиций (1938-1939 гг.). |
| «Меня ангел-хранитель оберегает» — говорил Алексей Баталов после опасных съемок Почти после каждого фильма у него оставалось по шраму 15 июня, 2017 Почти после каждого фильма у него оставалось по шраму Воспоминаниями о скончавшемся сегодня актере Алексее Баталове с читателями «Правмира» поделился его помощник и друг Зураб Джапаридзе. За столько лет он стал для меня родным, почти дедушкой. На второй план у меня отошло то, что это великий Алексей Владимирович. Он был добрым, и поругать мог, и иногда вспыльчивым, но быстро отходил. Он был обыкновенным человеком, и для меня это было в порядке вещей. Отношения стали такими не сразу, и. конечно, я никогда ничего лишнего в них себе не позволял. Но я относился к нему как к родному. Поэтому для меня это большая утрата, и я искренне соболезную родным и близким Алексея Владимировича. Мы познакомились давно, лет 18 назад: я был простым администратором, а он – президентом нашего фестиваля. Первая наша встреча произошла именно тогда, когда фильм «Летят журавли» был избран лучшим фильмом за сто лет в России. Чем-то я ему приглянулся. Потом он больше стал со мной общаться, стал нашим следующим президентом фестиваля «Московская премьера». Любое воспоминание о нем – светлое. Общение с ним для меня было настолько обычным, постоянным, что я не могу даже выделить какую-то особую историю. Любое общение с ним было замечательным. Мы сидели по вечерам, часами могли разговаривать обо всем: о кино, о политике, о литературе, о поэзии. Он был интереснейшим собеседником, и я больше молчал, а он все больше рассказывал. Конечно, он был верующим человеком. Он ходил в храм, был христианином. Почти после каждого фильма у него оставалось по шраму – он часто шел на риск, в некоторых эпизодах кино он был на волоске от гибели, например, в «Летят журавли», когда он падал в воду, сильно повредил лицо, а в «Трех толстяках» сам ходил по канату на высоте, и чуть не сорвался. Он всегда говорил: «Это меня ангел-хранитель оберегает». Его постоянно награждали, и однажды мы с ним возвращались с какой-то церемонии награждения – ему вручили очередной красивый приз – а он сидит какой-то грустный. Я его спросил, в чем причина. А он говорит: «Лучше бы в свое время снимать давали, чем сейчас эти призы». |
| Сторож вздрагивает, озирается и, увидев ненавистные рожи шкидцев, разражается градом ругательств: — Ах вы, губошлепы проклятые! Ужо я вам задам. — О-го-го! Задай собачке под хвост. — Дядя! Дикая борода! На противоположной стороне стоят девчонки-торговки; они хихикают, одобрительно поглядывая на ребят. Шкидцы замечают их. — Девочки, киньте семечка. — Давайте деньги. — А нельзя ли даром? — Даром за амбаром! — орут девчонки хором. Закупка подсолнухов происходит особенно, по-шкидски изобретательно. Со второго этажа спускается на веревке шапка, в шапке деньги, взамен которых торговка насыпает стакан семечек, и подъемная машина плывет наверх. В разгар веселья в классе появляется Косталмед. — Это что такое? — кричит он. — А ну, долой с подоконников! Сразу окна очищаются. Костец удовлетворенно покашливает, потом спокойно говорит: — Первый и второй разряды могут идти гулять. Классы сразу пустеют. Остающиеся с тоской и завистью поглядывают через окна на расходящихся кучками шкидцев. Особой группой идут трое — Цыган, Дзе и Бобер. Они идут на свидание, доходят до угла и там расходятся в разные стороны. В классе тишина, настроение у оставшихся особенное, какое-то расслабленное, когда ничего не хочется делать. Несколько человек — на окнах, остальные ушли во двор играть в рюхи. Те, что на окнах, сидят и мечтают, сонно поглядывая на улицу. И так до вечера. А вечером собираются все. Приходят возбужденные «любовники», как их прозвали, и наперебой рассказывают о своих удивительных, невероятных приключениях. Уже распустились почки и светлой, нежной зеленью покрылись деревья церковного сада. На улицах бушевала весна. Был май. Вечерами в окна Шкиды врывался звон гитары, пение, шарканье множества ног и смех девушек. А когда начались белые ночи, к шкидцам пришла любовь. Разжег Цыган, за ним Джапаридзе. Потом кто-то сообщил, что видел Бобра с девчонкой. А дальше любовная горячка охватила всех. Едва наступал вечер, как тревога охватывала все четвертое отделение. Старшие скреблись, мылись и чистились, тщательно причесывали волосы и спешили на улицу. Лишение прогулок стало самым страшным наказанием. Наказанные целыми часами жалобно выклянчивали отпуск и, добившись его, уходили со счастливыми лицами. Не останавливались и перед побегами. Улица манила, обещая неиспытанные приключения. |
| — В очередь! В очередь! Куда прете? — Пошел ты!.. Физическая сила и авторитет старшеклассников берут верх — улиганштадтцы без очереди входят в гардеробную. Там властвуют Лимкор и Горбушка — гардеробный староста. — Прими, Горбушенция. Горбушка преисполнен достоинства. — Подожди. Белье сдано, получены пальто и ситцевые шапки, похожие на красноармейские шлемы. — В халдейскую! В канцелярии Алникпоп, дежурный халдей, взгромоздив на нос пенсне, важно восседает на инвалидном венском стуле. — Дядя Саша, в отпуск идем. Напишите билеты. Халдей внимательно просматривает «Летопись». Янкель и Пантелеев — во втором разряде, пользуются правом отпуска. Он достает из стола бланк и пишет: «Сим удостоверяется, что воспитанник IV отд. школы СИВ им. Достоевского отпущен в отпуск до понедельника 20 октября сего года». Формальности окончены, долг гражданина республики исполнен. — Дежурный, ключ! И на улицу. А Шкида начинает мыться. Хитроумный Кубышка получил фунт хлеба, а полов не моет. Он поймал первоклассника Кузю. — Вымой пол. — Что дашь? — Хлеба дам. — Сколько? — Четвертку. Молчаливый кивок Кузи завершает сделку. Кубышка идет в класс, усаживается на Янкелеву парту и вынимает из нее недоступные обычно выпуски «Ната Пинкертона» и «Антона Кречета». Он заработал три четверти фунта хлеба и может отдохнуть. Японец и Дзе, не обладая излишками хлеба, принуждены честно выполнить геройски принятую на себя обязанность. Идут на кухню. Ведра и тряпки предусмотрительно расхватаны, приходится ждать, пока кто-нибудь кончит мытье. Получив наконец ведра и наполнив их крутым кипятком, товарищи поднимаются наверх. Там Аннушка, старшая уборщица, командует и распределяет участки для мытья. — Вымойте Белый зал, — говорит она. Еонин и Джапаридзе спускаются вниз и проходят в Белый зал. Зал большой, — страшно браться за него. По положению надо мыть тщательно, промывать два раза и вытирать паркетные плиты насухо, чтобы не было блеска. Но улигане, оставшись вдвоем, решают дело иначе. — Начинай! Японец берет ведро, нагибает его и бежит по залу. Вода разливается ровными полосками. За Японцем на четвереньках бежит Дзе и растирает воду. Через пять минут паркетный пол темнеет и принимает вид вымытого. |
| — Подите посмотрите, — невесело усмехнулся Японец. Всем классом мы отправились в канцелярию. Толстая «Летопись» лежала на столе, раскрытая на чистой, только что начатой странице. Наверху, на самом видном месте, красовалось свежее, еще не просохшее замечание: «Воспитанник Еонин во время урока намалевал отвратительную карикатуру на своего наставника». От неожиданности мы не могли говорить. — Черт! — вырвалось наконец у Цыгана. — Ну и тихоня! — Ну и подлюга! — сказал Джапаридзе. — Ну и гад! — сказал Янкель. Японец стоял у дверей и с грустным, страдальческим видом разглядывал грязные ногти. — Что же это такое, дорогие товарищи? — сказал он, чуть не плача. — Разве есть такие законы, чтобы честного человека записывали только за то, что он рисовать не умеет? — Нет! — закричали мы. — Нету! — Нет такого закона! — Разве это возможно? — продолжал Японец. — Четырнадцатого классное собрание, и мне определенно опять в пятом разряде сидеть. — Нет! — закричали мы. — Невозможно! Не будешь в пятом разряде сидеть. Пришел бородач Косталмед и грозными окриками погнал нас из канцелярии. Собравшись у себя в классе, мы долго и бурно совещались — что делать? И выработали план борьбы. Во вторник, двенадцатого числа, Василий Петрович в обычное время пришел на урок в класс. Он не заметил, что в классе, несмотря на весеннее время, топится печка и пахнет столярным клеем. — Здравствуйте, друзья мои, — сказал он, улыбаясь и встряхивая гривой. Никто не ответил на его приветствие. Улыбаясь, он сел на свое обычное место у классной доски. — Приступите к занятиям. Потом он откинулся на спинку стула, зажмурился и застыл. Воробей шепотом скомандовал: — Начинай! Нагнувшись над партами, мы тихо и нежно завыли: — У-у-у-у… Василий Петрович не дрогнул. — У-у-у-у — загудел Купец. Японец завыл еще громче. Гудение нарастало. Как будто откуда-то издалека, из Белого зала, через коридор и столовую летела в четвертое отделение огромная туча пчел. Василий Петрович не двигался. — А-а-а! — заголосил Японец. — Э-э-э-э! — заверещал Мамочка. |
| В феврале никто не ушел. Никто не ушел и в марте. Март, как всегда, сменил апрель. В городских скверах зазеленели почки, запахло тополем и вербой, на улицах снег делался похожим на халву. В середине апреля четвертое отделение лишилось еще одного — Джапаридзе. Не дождавшись экзаменов и выпуска, Дзе ушел к матери — помогать семье. Викниксор отпустил его, найдя, что парень выровнялся, жить и работать наверняка может и обществу вреда не принесет. Уходили старые, приходили новые. Четвертый класс пополнялся слабо, младшие же чуть ли не каждый день встречали новичков — с Мытненки, из лавры, из «нормальных» детдомов и с улицы — беспризорных. Могикане уходили, оставляя традиции и давая место новому бытовому укладу. В мае сдал зачет в военный вуз Купец — Офенбах. Карьера военного, прельщавшая шкидского Голиафа еще в приготовительных классах кадетского корпуса, снова соблазнила его. Он был счастлив, что сможет служить в Красной Армии. Через две недели после ухода из Шкиды Купа явился одетый в новенькую шинель с голубыми обшлагами и в шлеме с сияющей улыбкой заявил: — В комсомол записался. Кандидатом. От бычьего лица его веяло радостью. И после этого он часто наведывался в школу… В мае же получили письмо от Громоносцева: «Дорогие товарищи — Японец, Янкель, Пантелеев, Воробей, Кобчик и дры и дры! Собрался наконец вам написать. Часто вспоминаю я вас и школу, но неправы вы будете, черти, если подумаете, что я несчастлив. Я счастлив, товарищи, лучшего я не могу желать и глуп был, когда плакал тогда на вокзале и в вагоне. Викниксор хорошо сделал, что определил меня сюда. Передайте ему привет и мое восхищение перед его талантом предугадывать жизнь, находить пути для нас. Наверно, вы удивлены, чем я счастлив, что хорошего я нашел здесь? Долго рассказывать, да и боюсь — не поймете вы ни черта, не сумею я рассказать всего. Действительно, первые два месяца жизнь в техникуме доставляла мне мучения. Но мучиться долго не дали… Завалили работой. Чем ближе к весне, тем работы больше. Я увлекся и не заметил, как полюбил сельское хозяйство, крестьянскую жизнь. |
| У кошки четыре ноги-и-и, Позади ее длинный хвост. Но трогать ее не моги-и-и За ее малый рост, малый рост. А в это время три отважных путешественника бродили по тихому кладбищу и делали свое дело. — Эх и веночек же! — восхищался Дзе, глядя на громадный венок из ели, перевитый жестяной лентой. — Не надо, не трогай. Этот с надписью. Жалко. Будем брать пустые только. На кладбище тихо. На кладбище редко кто заглядывает. Время не такое, чтобы гулять по кладбищенским дорожкам. Шуршит ветер осенний вокруг крестов и склепов, листочки намокшие с трудом подкидывает, от земли отрывает, словно снова хочет опавшие листья к веткам бросить и лето вернуть. Ребятам в тишине лучше работать. Уже один мешок набили зеленью, венками, веточками и другой стараются наполнить. Забрались в глушь подальше и хладнокровно очищают крестики от зелени. — И на что им? — рассуждает Дзе. — Им уже не нужно этих венков, а нам как раз необходимо. Вот этот, например, веночек. Его хватит всего Достоевского убрать. И на Гоголя останется… Густой, свежий, на весь зал хватит. Мешки набиты до отказа. — Ну, пожалуй, довольно. — Да… Дальше некуда. Вон еще тот прихватить надо бы, и совсем ладно. Нагруженные, вышли где-то стороной, оглянулись на крестики покосившиеся и пошли к трамваю. Приехали уже к вечеру, вошли в зал и остановились, ошеломленные необычайным зрелищем. За роялем сидел воспитатель и нажаривал краковяк, а Шкида, выстроившись парами, переминалась с ноги на ногу и глядела на Викниксора, который стоял посреди зала и показывал на краковяка: — Сперва левой, потом правой. Вот так, вот так! Викниксор заскользил по паркету, вскидывая ноги. — Вот так. Вот так. Тру-ля-ля. Ну, повторите. Шкида неловко затопала ногами, потом подделалась под такт и на лету схватила танец. — Правильно. Правильно. Ну-ну, — поощрял Викниксор. Ребята вошли во вкус, а Кубышка, старательно выделывая кренделя своими непослушными ногами, даже запел: Русский, немец и поляк Танцевали краковяк. В самый разгар общего оживления распахнулись двери зала и послышался голос Джапаридзе: |
| Праздник начался обычным киносеансом в театре. Показывали кинодраму, потом комическую и видовую, а после сеанса ребята заметили исчезновение из театра пятерых «любовников». Однако очень скоро их нашли в саду. Все они были с подругами и прогуливались, гордо поглядывая на товарищей. Это было похоже на конкурс: чья подруга лучше? В этом соревновании первенство завоевал Джапаридзе. Черномазый грузин закрутил себе такую девицу, что шкидцы ахали от восхищения: — Вот это я понимаю! — Это да! — Вот так синьорита Маргарита!.. Невысокая, с челкой, блондинка, по-видимому, была очень довольна своим кавалером, жгучим брюнетом, и совершенно не замечала его хитростей. А Дзе нарочно водил ее мимо товарищей и без устали рассказывал смешные анекдоты, отчего ротик девочки все время улыбался, а голубые глаза сверкали весело и мило. Она оказалась лучшей из всех шкидских подруг, и Янкель, очарованный ее красотой, невольно обозлился на свою пару, курносую, толстую девицу, беспрерывно щелкавшую подсолнухи, которые она доставала из платка, зажатого в руке. «Ну что за девчонка?» — злился Черных, чувствуя на себе насмешливые взгляды ребят. Наконец, не выдержав, он силой увлек ее за деревья и остановился, облегченно вздыхая. — Давай, Маруся, посидим, отдохнем, — предложил он. — Ой, нет, Гришенька, — кокетливо запищала толстуха, — от чего отдыхать-то? Я не устала, я не хочу. Скоро ведь танцы будут. Пойдем, Гришенька… И она опять повисла на руке своего кавалера. Гришенька скрипнул зубами и, с толстухой на буксире, покорно потащился туда, где ярко сияли электрические фонари и где в большой деревянной «раковине» военные музыканты уже настраивали свои трубы и кларнеты. Скоро в саду начались танцы. Мягко расползались звуки вальса по площадке, и пары закружились в несложном па. Стиснув зубы, закружился и Янкель со своей немилой возлюбленной. Пример заразителен. Праздник помог почти всем шкидцам отыскать себе «дам», результатом чего явилось около двадцати новых влюбленных. Влюбленных было легко распознать. Они были смирны, не бузили, все попадали в первый или второй разряд и все стали необычайно чистоплотны. |
| — «Воспитанник Еонин во время урока приклеил воспитателя к стулу, причем оборвал костюм последнего». Мы не успели ахнуть, как Викниксор перелистнул страницу и стал читать дальше: — «Воспитанник Воробьев подстрекал товарищей к хулиганству и безобразию». «Воспитанник Офенбах мычал, делая вид, что сидит тихо». «Воспитанник Джапаридзе рычал на уроке». «Воспитанник Пантелеев гудел». «Воспитанник Финкельштейн гудел». «Воспитанник Еонин вскакивал и гудел громче всех». Викниксор остановился, перевел дух и сказал громко: — Это что же такое? Потом он опять перевернул страницу и продолжал декламировать страшным голосом: — «Воспитанник Громоносцев, слепив из бумаги твердую шишку, кинул ее в воспитателя». «Воспитанник Старолинский кидался бумажными шишками». «Воспитанник Офенбах нанес воспитателю увечье, при этом дико смеялся». «Воспитанник Финкельштейн смеялся». «Воспитанник Еонин злорадно смеялся и все время старался попасть воспитателю в рот». «Воспитанник Воробьев попал воспитателю в рот». «Воспитанник Бессовестин кидался». «Воспитанник Ельховский шумел». «Воспитанник Тихиков говорил гадости». Викниксор читал и читал. Алникпоп не успевал ставить минусы. Мы сидели холодные ко всему и были не в силах кричать, возмущаться, протестовать. Мы ждали только, когда наступит конец этому подробному протокольному описанию нашей бузы. — «Воспитанник Еонин назвал воспитателя неприличным словом». «Воспитанник Офенбах дважды выругался». «Воспитанник Воробьев издевался». «Воспитанники четвертого отделения коллективно приклеили воспитателя к стулу, после чего устроили нападение и нанесли тяжкие увечья, сопровождавшиеся смехом и шутками». Что это такое? — повторил Викниксор и с шумом захлопнул «Летопись». — Устраивать обструкции на уроках Сапожникова?! Может ли быть что-нибудь безобразнее? Василий Петрович работает в школе Достоевского целый месяц, и за это время у него не произошло ни одного столкновения с воспитанниками. Это идеальный человек и педагог. — Идеальный халдей! — закричал Японец. — Тихоня! |
|
|
