| Но самый замечательный случай рассказывает Г. Шелест в “Колымских записях”: приехал новый крупный эмведешник и в заключённом Заборском узнаёт своего бывшего комкора по Гражданской войне. Прослезились. Ну, полцарства проси! И Заборский: соглашается “особо питаться с кухни и брать хлеба сколько надо” (то есть, объедать работяг, ибо новых норм питания ему никто не выпишет) и просит дать ему только шеститомник Ленина, чтобы читать его вечерами при коптилке! Так всё и устраивается: днём он питается ворованным пайком, вечером читает Ленина. Так откровенно и с удовольствием прославляется подлость. Ещё у Шелеста какое-то мифическое “подпольное политбюро” бригады (многовато для бригады?) в неурочное время раздобывает и буханку хлеба из хлеборезки и миску овсяной каши. Значит — везде свои придурки? И значит, — подворовываем, благомыслящие? Всё тот же Шелест даёт нам окончательный вывод: “Одни выживали силой духа (вот эти ортодоксы, воруя кашу и хлеб. — А. С.), другие — лишней миской овсяной каши” (это — Иван Денисович). Ну, ин пусть будет так. У Ивана Денисовича знакомых придурков нет. Только скажите: а камушки? камушки кто на стену клал, а? Твердолобые, вы ли? В) Отношение к труду. В общем виде ортодоксы преданы труду (заместитель Эйхе и в тифозном бреду только тогда успокаивался, когда сестра уверяла его, что — да, телеграммы о хлебозаготовках уже посланы). В общем виде они одобряют и лагерный труд: он нужен для построения коммунизма, и без него было бы незаслуженно всей ораве арестантов выдавать баланду. Поэтому они считают вполне разумным, что отказчиков следует бить, сажать в БУР, а в военное время и расстреливать. Вполне моральным считается у них и быть нарядчиком, бригадиром, любым погонщиком и понукателем (тут они расходятся с “честными ворами” и сходятся с “суками”). Вот например была бригадиром лесоповальной бригады Елена Никитина, бывший секретарь киевского комитета комсомола. Рассказывают о ней: обворовывала выработку своей же бригады (Пятьдесят Восьмой), меняла с блатными. Откупалась у неё от работы Люся Джапаридзе (дочь бакинского комиссара) посылочным шоколадом. Зато анархистку Татьяну Гарасёву бригадирша трое суток не выпускала из лесу — до отморожения. |
| “А куда бы ты хотела поехать?” – “Конечно, в Россию”. Помню, как я ей хладнокровно ответила: “Марина, Вы народили детей, придётся подождать, пока они подрастут”. И, вдруг, мой зять заявляет, что у детей есть отец и у отца бывает отпуск 4 недели. Мы остались с открытыми ртами. Как, Вася отпустит Марину в Россию и хочет остаться с детьми? Удивлению моему не было конца. Уже на следующее утро я была в туристической компании, организовывая путешествие. Вспомнила и о приглашении Шуры Джапаридзе приехать в Тбилиси. И колесо закрутилсь. А в Армении, в Ереване, тоже есть друг из нашей харбинской компании, можно и его навестить. Мы махнули в Союз: Москва, Петербург, Киев, Львов, Тбилиси и Ереван. Вася взял ещё лишнюю неделю отпуска, а после нашего приезда сознался, что был очень доволен, что всё это время он был с детьми. Насладился полным общением с ними, а мы наслаждались своим путешествием. В Тбилиси нас встретил высокий, интересный с большой шевелюрой седеющих волос импозантный мужчина. Повёз в нашу гостиницу, которая находилась прямо напротив Фуникулера и стоит на берегу реки Куры. Всё интересно, необычно. Сущность этого человека – олицетворение энергии. План нашей встречи был разработан им до мельчайших подробностей. Время, проведённое в Тбилиси с ним и его семьёй, описано мною в моей книге “Минувшее развёртывает свиток”, поэтому сейчас я ограничусь только описанием некоторых черт характера этого человека. Он сразу предупредил, что в гостиницу он заходить не будет, будем встречаться на им указанном месте и в выбранное им время. За несколько дней, проведённых в Тбилиси, он сумел нам показать всё, даже в самое неурочное время. Например, Золотую кладовую, которая открыта только один день в неделю, и не в тот день, в который он нас привёл в музей. Куда бы он не заходил, перед ним открывались двери, и все его просьбы были удовлетворены моментально. Всем известно русское гостеприимство, но грузинское я испытала впервые. Рестораны, тамада, тосты, цветы, шампанское, паюсная икра и пр. И в конце концов я взмолилась: «Шура, а можно поесть простого грузинского хлеба и выпить грузинского сухого вина?» Он был удивлён. |
| На последнем слове голос у старика дрогнул и оборвался. Он перевел дыхание и почти шепотом продолжал: - Если вам удастся выбраться на волю, пожалуйста, дорогой мой, повидайтесь с моим сыном и расскажите ему обо мне. Когда я всё-таки очутился на воле, мне к сожалению, так и не удалось побывать в Тифлисе. Ночью, когда заключенные спали, мы лежали рядом на своих местах и тихо беседовали. Он охотно рассказывал мне о царской каторге и политкаторжанах, о своем аресте и о том, как тифлисские следователи отказались вести его дело. Один из них даже застрелился, оставив записку на имя Сталина, в которой обвинял последнего во всех бедах, обрушившихся на страну и только бывший грузинский князь, приехавший из Москвы, довел следствие до конца, чтобы дать ему восемь лет и пять поражения. Однажды я задал ему вопрос, какая разница между царской каторгой и советскими концлагерями? Джапаридзе глубоко вздохнул и, указывая пальцем на потолок лихтера, взволнованно ответил: - Небо и земля! Хотя я тогда и был закован в кандалы, но меня считали человеком и никто не посмел мне грубого слова сказать, тем более издеваться над нами.... А кормили как! Три фунта казенного хлеба, три четверти фунта мяса и не теоретического, как у советов, а прямо с весов. А борщ или суп до того жирный готовили, что, право, есть невозможно было. Кроме того, мы имели неограниченные возможности пользоваться лавочкой и базаром. Покупай, что хочешь и сколько хочешь, были бы деньги. А на праздниках Рождества или Пасхи нашу каторгу заваливали пасхами, куличами, яйцами, рыбой, колбасой, окороками, мясом, салом, сахаром, конфетами. Горы всего! В течение нескольких недель после праздников мы питались этими пожертвованиями, а казенное довольствие деньгами записывали на книжку. А работа? На постройке Амурской железной дороги я должен был накопать и на тачке отвезти грунта средней плотности на расстояние 30-40 метров - 0,6 куб. метра. За эту работу мне еще платили несколько гривенников золотом. Кто хотел - шел зарабатывал, не хотел - не работал. По праздникам и воскресным дням совсем не работали. А сколько их было? Пятьдесят два воскресенья, двенадцать больших и более десяти малых праздников, Новый год, царские дни, последние дни Страстной Седмицы - на говенье, всего 85 дней. А если к этому прибавить еще дни непогоды, дождей, пурги, сильных морозов, то для работы в году оставалось каких-нибудь 220-250 дней! Такова была царская каторга! А что происходит на сталинской каторге, вы сами хорошо знаете! |
| В 1811 г., после упразднения автокефалии ГПЦ и включения ее в состав РПЦ в виде Грузинского Экзархата , епархии были укрупнены и территории Мцхетской, Тбилисской и др. епархий Картли вошли в состав Мцхетско-Карталинской (Мцхетско-Тифлисско-Карталинской) епархии Экзархата, 30 авг. 1814 г.- в состав Карталинской. 28 дек. 1818 г. все епархии Вост. Грузии были объединены в Карталино-Кахетинскую епархию , к-рой управлял экзарх Грузии. Восстановленные в 1917 г. Мцхетская и Тифлисская епархии заняли в церковной иерархии ГПЦ 1-е и 2-е места соответственно. Католикосы-патриархи Грузии управляли М.-Т. е. с помощью викариев (хорепископов). Первым викарием М.-Т. е. 28 мая 1922 г. был назначен еп. Манглисский Христофор (Цицкишвили; впосл. католикос-патриарх всей Грузии Христофор III ), хиротонисанный во архиерея 18 марта 1922 г. (НА Грузии. Ф. 2100. Оп. 1. Д. 9. Л. 2). 13 июня 1922 г. он был назначен епископом Урбнисским; с 12 янв. 1923 г. по 23 февр. 1925 г. в связи с арестом католикоса-патриарха всей Грузии исп. Амвросия (Хелаи) и др. членов Католикосского совета исполнял обязанности местоблюстителя главы Церкви ( Каллистрат (Цинцадзе), патриарх. 2001. С. 244). 23-26 февр. 1925 г. Католикосский совет постановил освободить митр. Христофора от должности временного заместителя католикоса-патриарха, дать ему месячный отпуск, а управление М.-Т. е. и Урбнисской епархией поручить еп. Цилканскому Павлу (Джапаридзе), к-рый управлял епархиями до конца апреля (Архив Грузинской Патриархии. Оп. 1. Д. 34. Л. 48, 51, 55). 30 окт. 1925 г. на Католикосском совете постоянным преемником католикоса-патриарха был избран Каллистрат (Цинцадзе ; впосл. католикос-патриарх), возведенный в сан митрополита и назначенный на Ниноцминдскую кафедру ( Гамахария. 2012. С. 223). В 1925-1927 гг., когда католикос-патриарх исп. Амвросий часто болел, выполнение своих обязанностей и управление М.-Т. е. он доверял митр. Каллистрату. 12 янв. 1927 г. митр. Каллистрат был освобожден от должности Ниноцминдского архиерея и преемника католикоса-патриарха ( Каллистрат (Цинцадзе), патриарх. |
| Имевшие склонность к изобразительным искусствам принялись рисовать, а остальные, вынув из парт книжки, углубились в чтение. Книги читали самые разнохарактерные. Янкель мысленно перенесся в Нью-Йорк и там на Бруклинском мосту вместе с «гениальным сыщиком Нат Пинкертоном» сбрасывал в воду Гудзонова пролива двенадцатого по счету преступника… Японец переходил от аграрной революции к перманентной и, не соглашаясь с Каутским, по привычке даже в уме пошмыгивал носом… Пантелеев сочувственно вздыхал, ощущая острую жалость к коварно обманутой любовником бедной Лизе, а Джапаридзе дрался в горячей схватке на стороне отважных мушкетеров, целиком погрузившись в пухлый том романа Дюма… Класс разъехался в разные части света: кто к индейцам в прерии, кто на Северный полюс. Звонка не услышал никто, и к настоящей жизни из мира грез призвал лишь возглас Крокодила: — А где же карандаши? Никто не ответил. — Где же карандаши? — повторил педагог. Опять никто не ответил. Воспитанники разбрелись по классу и не обращали внимания на воспитателя. — Отдайте же карандаши! — уже с ноткой отчаяния в голосе прокричал Крокодил. — Пошел ты, — пробасил Купец, — не зевай, когда не надо. Ребята рассмеялись. — Не зевай, Крокодил Крокодилович, — сказал Сашка Пыльников и хлопнул воспитателя по плечу. — Ах, так! — закричал Крокодил. — Так я вам замечание запишу в «Летопись». Мне Виктор Николаевич сказал: будут шалить — записывайте. — Ни хрена, — возразил Ленька Пантелеев. — Всех не перепишете. — Нет, перепишу, — ответил уже дрожавший от негодования Крокодил. — Я вам коллективное замечание напишу… Колл-лективное замечание! — повторил он и, осененный этой мыслью, сорвался с места и, схватив усеченный конус и пустой ящичек, выбежал из класса. «Коллективное замечание» он действительно записал: «Воспитанники четвертого отделения похитили у преподавателя карандаши и отказались их возвратить, несмотря на требования учителя». Викниксор заставил класс возвратить карандашные огрызки и оставил все отделение на два дня без прогулок. |
| А на следующее утро уже вышел первый номер стенгазеты «Юнком» с передовицей, извещавшей об открытии новой организации. В этой пространной декларации говорилось о многом, а в конце крупным шрифтом был объявлен призыв о вступлении в Юнком. Но начало оказалось тяжелым. Скоро юнкомцам, еще не завоевавшим авторитета в школе, уже пришлось проводить один из пунктов своей программы. В этой программе, среди прочего, они заявили, что будут бороться с воровством в школе. Мелкие кражи в Шкиде совершались довольно часто. То полотенце исчезнет, то наволочка пропадет. И вот исчезли сапоги. Когда утром шкидцы по обыкновению вскочили по звонку с постелей, второклассник Андронов сделал печальное открытие. — Ребята, у меня сапоги тиснули, — скорбно проскулил он, болтая босыми ногами. Спальня загудела. — Врешь! — Сам заначил! За чаем Викниксор грозил и стыдил ребят, а потом вдруг обратился к старшим: — Вот первое боевое крещение Юнкома. Юнкомцы — это сознательные, передовые ученики. Сейчас вы и должны доказать свою сознательность. Я не буду искать преступника. Вы сами найдете его и сами его осудите, а чтобы я знал о том, что долг свой вы выполнили, представьте мне украденные сапоги. Юнкомцы встревожились, но, обсудив, согласились с предложением Викниксора. Хочешь не хочешь, а надо было бороться с воровством. Сперва попробовали воздействовать на массы сознательностью, но Шкида дала Юнкому отпор — не потому, что поддерживала воров, а просто невзлюбила юнкомцев, считая их выскочками и подлизами. Тем более что нашлись подстрекатели в лице Цыгана, которого юнкомцы обошли при создании организации, и новичка — силача Долгорукого. Оба они подружились и теперь вместе решили показать Юнкому свою силу. Цыган ехидно наблюдал за тщетными стараниями юнкомцев убедить ребят искать вора и посмеивался. Попытка организовать ребят, вовлечь их в организацию, юнкомцам не удалась, однако они решили добиться своего. — Что же делать? — уныло бурчал Янкель. — Как что? Будем сами искать, — загорячился Джапаридзе, только что вступивший в Юнком и теперь решивший проявить себя. |
| — «Сообщение РОСТА. В номере от 16 июня сообщалось о раскрытии контрреволюционной организации „Владимировцев“ в Петрограде. Группа деникинских офицеров во главе с Николаем Р., связавшись через посредство консульства одной из соседних лимитрофных держав с остатками штаба Деникиной добровольческой армии в Париже, занималась при содействии тех же дипломатических пособников экономическим, а отчасти и военным шпионажем. В феврале этого года группой „Владимировцев“ был совершен неудачный поджог на фабрике „Красный арматурщик“. Постановлением коллегии ГПУ от 18 июня с.г. все 14 членов контрреволюционной группы „Владимировцы“ приговорены к расстрелу. Приговор приведен в исполнение». — Здорово! — сказал Цыган. — Надо же, — повторил Горбушка. — Стоило из-за этого лапту бросать. — В самом деле, — поддержал его Джапаридзе. Нам тоже показалось, что не стоило бросать лапту из-за каких-то деникинских последышей. Тогда Японец взял со стола другую газету и прочел заметку: — «Сообщение РОСТА. ГПУ раскрыта контрреволюционная организация бывших деникинских офицеров. Во главе организации стоял известный монархист, член Государственной думы IV созыва Р. Правой рукой Р. состоял бывший кавалерийский офицер Л.» Японец опустил газету. — Л.! — воскликнул Цыган. — Это уж случайно не Налетчик ли? — И не случайно, — ответил Японец. — Действительно, он. — Брось ты, — сказал Цыган. — Совпадение, наверно. — Ясно, что совпадение, — решили мы. Тогда Японец пробежал глазами заметку и прочел из середины одну-единственную фразу: — «Подсудимый Л. несколько месяцев работал в Василеостровском отделении Коммунального банка и в школе для дефективных подростков имени Достоевского». Мы побледнели. — Он, — сказал Воробей. Несколько минут мы мрачно молчали. Наконец Воробей сказал: — Вот сволочь-то, — сказал Воробей. — А мы его еще налетчиком называли!.. Травоядный дьякон Запомнился нам еще преподаватель рисования, Василий Петрович Сапожников. Длинноволосый, похожий на дьякона, он почти целый месяц пробыл в республике Шкид и не получил от нас никакого прозвища. Лишь в последние дни дефективные граждане наградили Василия Петровича по заслугам. Досталось ему и от нас, и от младших ребят, и от самого Викниксора. |
| Громкое «ура» встретило слова Викниксора. На этом кончилась великая шкидская буза. Шкида снова перешла с военного положения на мирное. Снова в классах Алникпоп читал русскую историю, Эланлюм — немецкий язык и два раза в неделю Костец, постукивая палочкой, кричал: — На гимнастику — живо! Лотерея-аллегри Асси в классе. — Скука. — Карамзин и очко. — Эврика! — Идея Джапаридзе. — Лотерея-аллегри. — В отпуск. — Шкида моется. — «Оне Механизмус». — Тираж. — Печальный конец. — Казначей-растратчик. — Игорная горячка. — Довольно! Капли осеннего дождя бьют по стеклу окон — туб-туб-туб-туб. Три часа дня, а в классе полуваттные лампочки борются с сумерками. Лекция русского языка. Читает Асси. Асси — халдей; голова въехала в плечи, он в ватном промасленном пальто. Карманы пальто взбухли… По слухам, в карманах кусочки хлеба, которые Асси собирает на ужин. Голос Асси звучит глухо, неслышно: — Карамзин… Сентиментализм… Романтизм… Улигане сидят по партам, но никто не слушает Асси. Японец фальшиво поет: Асси в классе, А в классе бузаси, В классе бузаси, Бедненький Асси. Кальмот, взгромоздившись с нотами на парту, бубнит: — Кальмот виндивот виндивампампот, захотел виндивел виндивампампел, хлебца виндивебца виндивампампебца. В углу Барин и Пантелеев. — Бей! — Семь… Дама… Казна! — Девки! — Мечи! Дуются в очко. Никто не слушает Асси. Скука… Голос Асси, как из могилы: — «Бедная Лиза»… Вкусы господствующего класса… Эпоха… Голос Асси, заикающийся и глухой. Скука!.. Асси в классе, А в классе бузаси, В классе бузаси, Бедненький Асси. Купец сгреб в охапку Жвачного адмирала. — Замесить колобок? Ладонь проезжает по треугольной голове Адмирала, ерошит и без того взъерошенные волосы… Скучно!.. — «Бедная Лиза». Начало девятнадцатого века… «Пантеон словесности»… «Бедная Лиза»… Асси в классе, А в классе бузаси, В классе бузаси, Бедненький Асси. — Воробей виндивей виндивампампей, дурак виндивак виндивампампак… — Бей! — Картинка… Лафа! — Ну? — Очко!.. — Мечи! — Замесить колобок? Асси в классе, А в классе… |
| — От таких причесок беда. Насекомые разводятся. Вы запретите им это проделывать, а то вся школа обовшивеет. Этого было вполне достаточно, чтобы на другой день привилегированных старших парикмахер без разбора подстриг под «нулевой». Вместе с волосами исчезла и любовь. Никто не пошел вечером на свидание с девицами, и те, прождав напрасно, ушли. Республика Шкид проводила весну, солнце уже пригревало по-летнему, и у ребят появились другие интересы. Так как на лето школа осталась на этот раз в городе, надо было искать курорт, и его после недолгих поисков нашли в Екатерингофском парке на берегах небольшого пруда, около старого Екатерининского дворца. Сюда устремились теперь все помыслы шкидцев: к воде, к зелени, к футболу, и здесь за беспрерывной беготней постепенно забывались теплые белые весенние ночи, нежные слова и первые мальчишеские поцелуи. На смену любви пришел футбольный мяч, и только Джапаридзе нет-нет да и вспоминал с грустью о голубоглазой блондинке из соседнего детдома, и даже, пожалуй, не столько о ней, сколько о загубленной своей готовальне, новенькой готовальне с бархатным нутром и ровненько уложенными блестящими циркулями. Только Дзе грустно вспоминал весну… Крокодил Племянник Айвазовского. — Крррокодил. — Карандаши. — «Крыть». — Коварный толстовец. — Плюс на минус=0. — Индульгенции. Он вошел в канцелярию, снял поблекшую фетровую шляпу, поправил завязанный на шее бантом шарф и отрекомендовался: — Сергей Петрович Айвазовский, племянник своего дяди — Айвазовского — того самого, что «Девятый вал» написал и вообще… Пришел просить места. Долгая безработица истрепала нервы, измучила голодом, холодом и тоской безделья… Айвазовский решил обратиться в дефективный детдом. Викниксор просмотрел рекомендацию губоно и, просматривая, мельком оглядел Айвазовского. Был он довольно высокого роста, широк в плечах, а гордое, с поднятым носом, лицо заставляло предполагать твердый и сильный характер. — Хорошо, — сказал Викниксор. — Я приму вас штатным воспитателем; но, кроме того, нам нужен преподаватель рисования… Вы могли бы?.. |
| Дзе поддержал и Воробей, сразу же вдохновившийся идеей сыска. — Факт, будем сами искать. Все печки обыщем, а найдем. Делать ничего не оставалось, и ребята бросились на поиски. Начали с верхнего этажа. Неистовавшая пара особенно старалась. — Посмотри в отдушину, — деловито говорил Воробышек. Дзе залезал рукой, долго шарил и вынимал вместо сапог груду сажи. Тем временем отношение школы к юнкомцам все ухудшалось. Кто-то перелицевал слово «ячейка» в «ищейка», и несчастных «сознательных», лазивших по печкам, дразнили ищейками. Однако к вечеру сапоги нашлись. Нашли их внизу в камине. После ужина ребята собрались в помещении Юнкома и совещались. — Плохо дело. — Да, большинство против. — Надо, братцы, найти способ завоевать и перетянуть массы на свою сторону. Вдруг раздался стук в дверь. Японец, предусмотрительно заперший дверь на ключ, подошел и, взявшись за ручку, спросил: — Кто там? — Открой! — послышался голос Цыгана. Япошка нерешительно оглянулся на ребят. — Не открывай! — рассвирепел Янкель. — Он нас, паскуда, травил сегодня. Скажи ему, что не желаем с ним разговаривать. — Правильно! — поддержали и остальные, но Цыган стучался и злобно кричал. Потом он ушел, а минуту спустя вернулся с Долгоруким. Оба начали изо всех сил ломиться в дверь. — Открывай, сволочи, а то изобьем всех! — кричал разъяренный Цыган, но Юнком твердо решил выстоять осаду. Вся ячейка дружно уперлась в дверь и стойко выдерживала натиск. Наконец, видя бесполезность борьбы, Цыган отступил, а затем и совсем ушел. Джапаридзе первый облегченно вздохнул. — Ну и дела! Надо что-нибудь предпринять. — Есть, — оживился Пыльников. — Что есть? — Придумал!.. — Да что ты придумал? — Создадим юнкомскую читальню для всех ребят. — Идея! — Книги наскребем ото всех понемногу. Идея вдохновила ячейку, и все работали со старанием. Неделю спустя, вернувшись из отпуска, Янкель притащил около пуда старых журналов, которые он собирал еще с дошкидских времен. Пантелеев принес почти такую же по весу пачку книг самого разнообразного характера, начиная с детских сказок и кончая Плутархом и другими историческими трудами. Все это тщательно рассортировали и, прибавив несколько личных книг Финкельштейна, Пыльникова и Японца, разложили на большом столе. А за вечерним чаем Янкель встал и, обращаясь к ребятам, пригласил желающих провести время за полезным чтением. Комната Юнкома, как брюхо голодного, проглатывала одного за другим воспитанников. Скоро все места были заняты. Юнкомская читальня понравилась многим. Тут стояла мягкая мебель и чувствовался не только уют, но и комфорт, который так стремились создать устроители. Тут и там слышались разговоры: |
|
|
