| Что касается времени появления «герметической» литературы, то для точного определения его нет достаточных данных. Некоторые исследователи напр. Дитрих и Кроль, относят «герметические» книги к III в., находя в них следы неоплатонизма 15 . Но последний исследователь Pomandres Рейтценштейн справедливо против этого возражает, что нельзя рассматривать «герметическую» литературу, как единое целое, а лишь как постепенное наслоение. И в самом деле, если гермесианскую литературу цитирует Плутарх 16 , живший в I в. (прибл. с 48–120 по рож. Хр.), упоминают апологеты, как Феофил 17 , Тертуллиан 18 , и Климент Алекс. 19 , то ясно, что эта часть книг явилась ранее неоплатонизма, ибо Аммоний Сакк, отец неоплатонизма, был лишь младшим современником упомянутых апологетов и на целое столетие действовал позже Плутарха 20 . Потом Аммоний Сакк учил устно в небольшом кружке, не оставил после себя письменного изложения своего учения; поэтому едва ли его учение могло быть скоро повсюду известно и популярно. Затем в самых книгах «герметических» сохранились следы их разновременного происхождения. Так в XIV гл. Poimandres (по Рейтц. s. 345) есть упоминание уже о «написанных» книгах (πλον μοι τν γγεγραμμνον ο παρδωκεν). Это «написанное» может относиться к известным нам первым главам «Poim». Раннейшее появление их доказывается лишь, что в них не называется еще по имени посредник или пророк; а в XIV (XIII) главе уже назван 21 . По заключению последнего исследователя «герметической литературы» Р. Рейтценштейна, «содержание» Poimandres появилось в последнем столетии пред рожд. Хр. или в 1-м по рождестве; древнейшие записи Poim. сделаны в I в.; а весь корпус герметической литературы возник перед началом III в. 22 . – В древнейших частях Poim было бы делом безнадежным искать влияния или хоть каких-либо следов христианства 23 . Если сбросить мифологический покров с «герметической» литературы, то дело представится в следующем виде. В «герметической» литературе, мы имеем дело с теологическим книжничеством египетских жрецов из различных периодов имперского времени. В Египте, где жила вера в продолжающееся откровение, каждый жрец мог выступать в качестве пророка и основывать свою общину 24 . Особенное возбуждение в деятельности и теологическом книжничестве египетских пресвитеров происходит под влиянием знакомства и заимствования из греческой религии; главным образом это доказывает именно «герметическая» литература, в которую обильно вкраплены греческие элементы. Сохранившееся до нас собрание «герметических» писаний состоит из 18-ти друг от друга независимых частей, который принадлежат различным богословским системам и разным временам 25 . |
| Далее необходимо сказать, что, хотя александрийские неоплатоники и были тесно связаны с афинскими, они в конце концов выработали свой собственный характер, который иначе и нельзя назвать, как ученый по преимуществу. Близкая связь александрийских и афинских неоплатоников ясна уже из их чисто личных отношений: Гиерокл учился у Плутарха Афинского, Гермий – у Сириана, Аммоний – у Прокла; в свою очередь, Дамаский и Симплиций учились у Аммония. Кроме того, Симплиций, например, в отличие от общего характера александрийского неоплатонизма, нисколько не был чужд и методов ямвлихо–прокловского интерпретаторства. Все это делает трудным решение вопроса о том, кто был основателем александрийского неоплатонизма. Этот последний стихийно возник на развалинах неоплатонической традиции в связи с переходом на пути чистой учености. А то, что ученость эта была выше отдельных вероисповеданий и вполне могла совмещаться, например, с христианством, это видно на многих именах из александрийской школы: Синезий Киренский, епископ Птолемаидский; Иоанн Филопон; Немезий, епископ Эмесский; отчасти Гиерокл, Олимпиодор, Элия и Давид. В качестве трагического символа гибели языческого неоплатонизма обычно приводят Гипатию, активную сторонницу неоплатонизма и плодовитого автора (ее сочинения до нас не дошли), растерзанную фанатической христианской толпой в 415 году. 5. Характер философской учености В заключение необходимо сказать, что философская ученость александрийских неоплатоников вовсе не должна пониматься нами в стиле филологического формализма XIX – XX веков. Эта ученость проводилась в Александрии не так уж бесстрастно и отвлеченно. Александрийцы строили свои комментарии с большой любовью и часто весьма изысканно. Доходя иной раз до комментаторской виртуозности, эта ученость почти всегда сохраняла большую любовь к своему делу и в этом смысле все еще продолжала сохранять черты античного гения, хотя и уходившего в те времена в прошлое. Глава II. ГЕРМИЙ, АММОНИЙ, ГИЕРОКЛ §1. Гермий Александрийский То, что александрийские философы продолжали хранить античные традиции, особенно хорошо видно на одном из самых ранних представителей александрийского неоплатонизма, Гермии. Он, правда, был еще учеником Сириана и, следовательно, сверстником самого Прокла. Но от Прокла он сильно отличается отсутствием микроскопически тонкого анализа категорий, будучи во всем прочем весьма близким к афинскому неоплатонизму, включая его энтузиазм к высоким философским предметам. |
| Он проповедует тройное ноуменальное деление: на ум предметный (noëton), умственно – деятельный (noeron) и демиургический, или сверхмировой. Что касается внутримирового строения, то у Гермия здесь, как и у афинских неоплатоников, тоже выставляется учение об ангелах, демонах и героях. Душа у него, как и у Прокла, тоже имеет свое собственное светоносное тело. Слабее представлено у Гермия учение о первоедином. Но зато у него имеется вдохновенно излагаемое учение о восхождении к первоединому, о соответствующем энтузиазме и мании. Все эти учения довольно красочно представлены в единственном дошедшем до нас комментарии Гермия к " Федру " Платона. Этот комментарий еще и теперь читается с большим любопытством и совершенно лишен всякой скуки, которая так легко могла бы последовать за кропотливой ученостью. Между прочим, что касается Гермия, то мы бы особенно указали на две яркие идеи, которые разрабатываются и у других неоплатоников, но которые как раз имеют большое значение для истории эстетики. Во–первых, у Гермия имеется концепция пневматического тела, отличного от физического тела, но отличного также и от светового, или идеального, тела души. Правда, различие это у Гермия не очень четко (ИАЭ VII, кн. 2, 284). И, во–вторых, Гермий определенно примыкает к тому учению о фантазии, которое понимает под фантазией вовсе не обычные пассивно–отобразительные процессы (как это почти везде в античности), но понимает такое срединное состояние психики, в котором мыслимое и чувственное слито в одно нераздельное целое, и это целое уже обладает самостоятельной активностью (об этом ИАЭ IV 375 – 377; VII; кн. 2, 159). §2. Аммоний и его ученики Сын Гермия и ученик Прокла, этот Аммоний был к тому же еще и учителем не больше и не меньше как самого Дамаския, а также и Симплиция. Утвердился он, однако, в Александрии, где имел настолько много учеников, что его в известном смысле можно считать учителем александрийской школы. Его ученики – это, прежде всего, Асклепий, Феодот, Олимпиодор Младший; а этот Олимпиодор был учителем Элии и Давида. Имелся еще один какой то Олимпиодор, живший на целое столетие раньше Олимпиодора Младшего и получивший у некоторых современных исследователей прозвище Олимпиодора Старшего. Но поскольку от него никаких сочинений не осталось, то наименование его Олимпиодором Старшим, собственно говоря, излишне. Остался только один Олимпиодор, которого нет нужды именовать Младшим. |
| 19 О том, как преуспел Ориген в этих областях, свидетельствуют современные ему философы-эллины; в их произведениях мы находили частые упоминания о нем: одни посвящали ему свои произведения, другие приносили свои труды ему на суд, как учителю. (2) Зачем говорить об этом, когда Порфирий, наш современник, обосновавшись в Сицилии, написал против нас книгу, в которой, пытаясь оклеветать Писание, поминает и его толкователей; так как обвинить христианские догматы в чем-то дурном никак невозможно, то он за неимением доказательств обратился к ругани, клевеща на толкователей Писания, и особенно на Оригена. (3) По его словам, он знал его с юности; пытаясь его оклеветать, он, сам того не замечая, возвышает его, то говоря правду, если другой возможности нет, то прибегая ко лжи и думая, что это останется незамеченным; иногда обвиняет его как христианина, иногда подробно рассказывает о его преданности философским дисциплинам. Послушай его собственные слова: (4) " Горячо желая сохранить грязные рассказы иудейского писания, они [христиане] обратились к толкованию, которое совершенно не вяжется с содержанием этих рассказов: тут было не столько защиты этих нелепиц, сколько самодовольного восхваления собственных писаний. Ясные слова Моисея они торжественно объявили загадочными и клялись Богом, уверяя, что они, как изречения оракулов, полны тайного смысла; лишившись в этом дурмане здравого разума, они и ввели свое толкование " . (5) Дальше, между прочим, он говорит: " Этот нелепый метод заимствован у человека, с которым я часто встречался в юности, весьма известного в то время, известного и теперь своими сочинениями,— я разумею Оригена; слава его широко разошлась среди учителей этой веры. (6) Он был учеником Аммония, который в наше время преуспевал в философии; Аммоний ввел его в науку и многое ему дал, но в выборе жизненного пути Ориген свернул на дорогу, противоположную дороге учителя: прошел совсем по иному пути. (7) Аммоний был христианином и воспитан был родителями-христианами, но, войдя в разум и познакомившись с философией, он перешел к образу жизни, согласному с законами. Ориген — эллин, воспитанный на эллинской науке,— споткнулся об это варварское безрассудство, разменял на мелочи и себя, и свои способности к науке. (8) Жил он по-христиански, нарушая законы. О мире материальном и о Боге думал как эллин, но эллинскую философию внес в басни, ей чуждые. Он жил всегда с Платоном, читал Нумения, Крония, Аполлофана, Лонгина, Модерата, Никомаха и писателей, известных в пифагорейских кругах. Пользовался книгами Херемона стоика и Корнута; узнав от них аллегорическое толкование эллинских мистерий, он применил его к иудейским писаниям " . |
| И они находились при нем поневоле, однако хорошо вели церковное хозяйство. Когда же впоследствии они заметили, что для душ их вредно видеть в епископе человека корыстолюбивого, слишком заботящегося о приобретении денег, по пословице, двигающего камни, чтобы собрать их, то отказались далее оставаться пря нем, говоря, что они любят пустынножительство и предпочитают его жизни в городе. Епископ же пока не знал истинной причины отказа, увещевал их остаться, а когда ему сделалось известно, что они осуждают его, то воспламенился гневом и грозился причинить им зло». (См.: Сократ. Указ. соч. С. 248–249.) Четвертый брат, Аммоний, решительно уклонился от принятия священного сана. Когда на него пал выбор за его необыкновенную ученость быть посвященным во епископа, он бежал. Но, поскольку его продолжали упрашивать, он отрезал себе левое ухо и угрожал отрезать также и язык. Только после этого он был отпущен. (См.: ΠΑΛΛΑΔΙΟ ΛΑΣΑΙΚΗ ΙΣΤΟΡΙΑ. ΜΕΡΟΣ А. Σ. 74–76.) Πο словам Β. Β. Болотова, необузданный гнев Феофила, решившего выместить на них свою злобу. вызвало то, что «длинные братья» приютили у себя опального Исидора. (См.: Болотов Β. В. Указ. соч. Т. 4. С. 161–162.) 345 Соземен сообщает, что Аммоний вместе с, другими монахами дважды приходил в Александрию к Феофилу с просьбой возвратить церковное общение Исидору. В первый раз Феофил обещал исполнить их просьбу, однако не сдержал своего слова. Когда же они пришли во второй раз, он, не желая им уступать, заключил одного из них в тюрьму. Впрочем, вскоре он был освобожден, и Феофил извинялся перед ним, в глубине души, однако, желая отомстить. (См.: Созомен. Указ. соч. С. 571–572.) 347 В древности епископы всегда носили свой малый, не богослужебный омофор. (См.: Карташов A. В. Вселенские соборы. С. 168.) 349 Имеется в виду изучение Священного Писания, которое играло главнейшую роль в аскетической монашеской практике. Об аскетическом значении чтения и изучения Священного Писания см.: Зарин С. Указ соч. С. 593–600. 355 6-м правилом Сардикского собора было запрещено назначать епископов в мелкие места: «...отнюдь да не будет позволено поставлять епископа в какое-либо село или малый город, для коего довлеет и единый пресвитер. |
| Категории, 8а13-8в24. «...Когда [именуем] нерожденным, говорим: " Не считай, что бытие Божие зависит от какой-нибудь причины или начала " » (Против Евномия, PG 29 536.2-3). «[Сын Божий] поскольку родился, по тому самому и был, не имея бытия нерожденным, но всегда существуя и пребывая со Отцем, от Которого и причину существования имеет... соединенный через рождение с нерожденностью Отца» (Против Евномия, PG 29 605, 31-34). Об именах как суждениях см.: Против Евномия, PG 29 533, 35 - 536, 38. Использование Василием дискурса собственных имен для прояснения статуса именований Отца и Сына, см. в: Против Евномия, 577, 31 - 580, 30. Здесь Василий использует элементы стоической логики и физики, но не учения о языке. В целом см.: Kalligas P. Basil of Caesarea on the Semantics of Proper Names//Byzantine Philosophy and its Ancient Sources/Ed. K. Ierodiakonou. Oxford: Clarendon Press, 2002. Р. 31-48; Robertson D. A Patristic Theory of Proper Names//Archiv für Geschifte der Philosophie. 84, 2002. Р. 1-19, а также нашу статью: Бирюков Д.С. Тема описания человека через «схождение особенностей» у свт. Василия Кесарийского и ее церковно-исторический и историко-философский контекст [в печати]. Эпикур. Письмо к Геродоту, 75. Комментарий на Об истолковании, I, 3 (34-40b). Аммоний различает двоякий смысл утверждения, что имена существуют от природы (когда говорят, что имена есть естественные создания природы и когда говорят, что они соответствуют природе вещей), а также двоякий смысл утверждения, что они существуют по установлению (когда считают, что любой человек может назвать вещь любым именем и когда считают, что имена установил творец вещей). В итоге Аммоний заключает: «Ясно, что второе понимание обозначения " от природы " совпадает со вторым пониманием обозначения " по установлению " » (пер. Я. Боровского; цит. по изд.: Античные теории языка и стиля. Л., 1936. С. 81). См. в целом: Long A . Stoic linguistics, Plato " s Cratylus, and Augustine " s De dialectica... Р. 36-55, особ. с. 40-49. Отметим также, что многие античные авторы также выражали взгляд, согласно которому имена языка были установлены Богом, не оговаривая, что эти имена согласны с природой вещей, но подразумевая это, см.: Цицерон, Тускуланские беседы, XXV, 62; О государстве, III, 2; Ориген, Против Цельса, V, 30; Филон. Аллегории законов, II, 14-15. |
| «Мы Долгие братья, – сказал ему один из них, Аммоний, – и пришли услышать от тебя, досточтимый Владыко, встречался ли ты в своей жизни с кем-либо из наших учеников и читал ли которое-нибудь из наших сочинений?» «Никогда», – отвечал Епифаний. «Как же ты нас осуждаешь, не зная нас? Разве не было твоей обязанностью, несмотря на все, что мог о нас слышать, самому осведомиться прежде, нежели судить? Мы поступили именно так относительно тебя. Мы знаем твоих учеников, знаем и твои сочинения, и в особенности то, которое ты озаглавил «Якорь веры». И что же? Хотя очень многие не одобряют их и держатся того мнения, что ты сам еретик, но мы тебя защищали, с твоими сочинениями в руках, хотя и не знали тебя. Зачем же в наше отсутствие, не спросив нас, не видя нас в глаза, не прочитав наших книг, ты решил, что мы виновны?» – Аммоний замолк, и старый епископ понял урок. Он побеседовал с этими честными и умными иноками, был доволен их ответами, и его предубеждение значительно рассеялось. Это начало примирения с людьми, для преследования которых он явился в Константинополь, делало его присутствие более чем когда-либо бесполезным, и он ускорил свои приготовления к отъезду. Им овладела печаль, а может быть, и раскаяние. Поняв слишком поздно, что он был игралищем происков, для которых пожертвовал и покоем, и частью своего достоинства, он возненавидел Константинополь и, когда сел на корабль, который должен был увезти его, сказал епископам, его провожавшим: «Оставляю вам ваш город, ваш дворец, ваши зрелища; не дождусь, когда покину все это, уверяю вас». То были его последние слова. По мере того, как корабль удалялся, рассекая воды Пропонтиды, последние следы возбужденности, которая его поддерживала, исчезли перед размышлением. Осталось только чувство постыдного поражения. Утомление от морского пути и удрученность духа окончательно разрушили уже без того ослабленный организм его. Он не вынес приступов лихорадки, его охватившей, и угас во время переезда, не увидев более берегов своего дорогого Саламина. |
| Между тем не все монахи Нитрийской пустыни пребывали в столь глубоком невежестве – и несогласных с ними невежды, представлявшие Бога в телесном виде, обвинили в оригенизме. Впрочем, среди нитрийских монахов был и действительный оригенист Евагрий, выходец из Понта, с которым сблизился переселившийся в Египет из родной ему Галатии Палладий, автор знаменитого патерика под названием «Лавсаик». Но в глазах простодушных антропоморфистов, в основном имевших коптское происхождение, все, кто не разделял их заблуждений, уже по одному этому оказывались оригенистами. И вот Феофил, чтобы угодить способным на бунт неспокойным пустынникам, в 400 году открыл войну против наследия Оригена и оригенистов. Среди нитрийских монахов было четверо «долгих братьев», прозванных так за свой высокий рост: Диоскор, Евсевий, Евтихий и Аммоний. Они не разделяли антропоморфистских заблуждений и у своих оппонентов прослыли оригенистами. Феофил ценил их за просвещенность и хиротонисал Диоскора во епископа Гермопольского, а Евсевия и Евтихия – в пресвитеров, а вот Аммоний, верный старой монашеской традиции уклоняться от священства, предпочел урезать себе ухо и угрожал лишить себя языка, чтобы только избежать рукоположения, чем вызвал неприязнь со стороны своего властного епископа. Открыв кампанию искоренения оригеновской ереси, Феофил добился у местного префекта распоряжения о высылке «долгих братьев» из Нитрийской пустыни. И, по словам А.В. Карташева, «не откладывая, самолично отправился целым вооруженным походом в Нитрию. С ним были и епископы, и полицейские чины, служки и толпа уличных бродяг-громил. В самой Нитрии с ними соединилось большинство монахов-антропоморфистов… Но Диоскор, как подобает скромному епископу, встретил своего патриарха-папу с честью. Окружавшие Диоскора монахи несли в руках пальмовые ветви. Но паче меры взвинченный Феофил решил, что это стратегический обман, что надо начать превентивный бой. Раздалась команда, крики, над головами замелькали дубины. Диоскор и его монахи были обращены в бегство. |
| Предельно ясно о системе Оригена сказал св. Мефодий Олимпийский: Ориген — «кентавр» (Фотий. Библиотека, 118 и св. Мефодий Патарский. О сотворенном, 2) 529 . В его системе сопрягаются как верования, присущие библейской традиции, так и учения, традиционные для греческой философии 160 . И поэтому не все то, что встречается на оригеновых страницах, следует воспринимать как перешедшее на них из мира апостольских преданий. Впрочем, св. Мефодий, хоть и был учеником Оригеновой школы, но критически относился к некоторым сторонам наследия Оригена. Но вот голос уже не «церковника», а язычника. Неоплатоник Порфирий так пишет об Оригене: «Ориген был учеником Аммония; Аммоний ввел его в науку и многое ему дал, но в выборе жизненного пути Ориген свернул на дорогу, противоположную дороге учителя, прошел совсем по иному пути. Аммоний был христианином и воспитан был родителями христианами, но, войдя разум и познакомившись с философией, он перешел к образу жизни, согласному с законами. Ориген – эллин, воспитанный на эллинской науке, споткнулся об это варварское безрассудство, разменял на мелочи и себя и свои способности к науке. Жил он по христиански, нарушая законы. О мире материальном и о Боге думал как эллин, но эллинскую философию внес в басни, ей чуждые. Он жил с Платоном, читал писателей, известных в пифагорейских кругах» (Евсевий. Церковная история VI,19) 161 . Еще один оппонент Оригена – на этот раз не из мира церковного и не из мира языческого, но из круга ересей – монархианин Маркел Анкирский пишет об Оригене то же самое: «Если нужно сказать истину об Оригене, тогда необходимо сказать следующее: он решил приступить к Божиим Словесам, прежде чем он точно уразумел Писание, но только завершив философское обучение, и из-за обширного и ревностного внешнего образования начал писать хуже, чем это было нужно, пошел вслед за философскими учениями и из-за этого нечто написал не хорошо. Это видно из того, что памятуя еще о Платоновых учениях и его понимании различия между началами, он написал книгу «О началах». И это наилучшее доказательство ‚что не из какого другого места он взял начала своих учений и название своей книги, но из платонова учения, из «Горгия”» (Евсевий. Против Маркела, 1,4). |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла АММОНИЙ АЛЕКСАНДРИЙСКИЙ (III в.), христ. писатель. Евсевий Кесарийский (ок. 260 - ок. 340) в письме к Карпиану упоминал о том, что его «каноны», или таблицы для поиска параллельных мест в Четвероевангелии, восходят к труду А. А., составившего на основе Евангелия от Матфея синопсис 4 евангелистов - «Диатессарон», одноименный с сочинением Татиана Сирийского. Этот труд был переведен на латынь Виктором , еп. Капуанским ( 544). Евсевий также упоминал некоего А. А., к-рый, согласно Порфирию , был христианином и учителем Оригена , но затем уклонился в язычество. Евсевий с этим решительно не соглашался и настаивал на том, что А. А. «до последнего часа держался чистого и совершенного любомудрия», о чем свидетельствуют его труды, к-рые широко его прославили, напр. его кн. «О согласии Моисея с Иисусом» (Евсевий. Церк. ист. VI 19. 1, 9-10). Это сочинение, впрочем, как и др., связанные с именем А. А., не сохранилось. Замечание Евсевия о существовании А. А. (по Порфирию) дало основание нек-рым исследователям отождествлять упомянутого А. А. с Аммонием Саккосом (175-242). Однако речь, вероятнее всего, должна идти об Аммонии, еп. Тмуитском (в Н. Египте), ученике и друге Оригена, к-рый также известен как критик богословских взглядов Дионисия Великого , еп. Александрийского ( 264/65), в к-рых он усматривал субординационизм . Ист.: Harnack. Geschichte. Bd. 1. S. 406-407; Salaville S. Ammonius (6)//DHGE. T. 2. Col. 1314-1317; Eusebii Epistola ad Carpianum// Nestle-Aland. NTG. S. 73-74. Лит.: Zahn Th. Der Exeget Ammonius//ZKG. 1920. Bd. 38. S. 1-22; Bardenhewer. Bd. 2. S. 198-202; Altaner. Patrologie. S. 517. Рубрики: Ключевые слова: КЛИМЕНТ АЛЕКСАНДРИЙСКИЙ (II-III вв.), раннехрист. церковный учитель и писатель, богослов, философ; один из основателей Александрийской богословской школы АГРИППА КАСТОР христ. писатель-полемист эпохи правления имп. Адриана, первым выступивший против гностического учения Василида АЛЛЕГОРИЧЕСКОЕ ТОЛКОВАНИЕ выяснение иносказательного смысла Свящ. Писания, литургического чина, религ., философск. и пр. текстов |
|
|
