| Ни до ни после Анны ни одно русское правительство не обращалось с духовенством с таким недоверием и с такой бессмысленной жестокостью . Святейшему Синоду повелевалось ежемесячно представлять в Кабинет министров отчеты о делах управления. Зависимость Синода стала еще больше, чем при Верховном Тайном совете в предшествовавшее царствование: он был подчинен одновременно и Кабинету министров, и Сенату, и Коллегии экономии. Последняя произволом своего управления разоряла церковные вотчины. Протесты были бессмысленны и приводили лишь в застенки Тайной канцелярии, без различия чинов и званий. «Самое легкое подозрение, двусмысленное слово, даже молчание казалось ему (Бирону. — Ред.) достаточною виною для казни и ссылки», — замечает Н. М. Карамзин в «Записке о древней и новой России» . «Десять лет продолжалось господство немцев, десять лет русские были оскорбляемы в лучших своих симпатиях и чувствах. Ропот не прекращался. Люди, пострадавшие от немцев независимо от своих личных качеств, за то только, что они были русские, в глазах народа превращались в героев–мучеников. Но при всем том народ не поднимался против немцев, а только роптал» . Но Феофан не имел поводов роптать в эпоху «бироновщины». Государством правили «эмиссарии диавольские», как выразился архимандрит Кирилл Флоринский уже после восшествия на престол Елизаветы Петровны , в Синоде же до самой своей смерти в 1736 г. неограниченно властвовал Феофан. Возражать ему не осмеливался никто. После «феофановщины» и под впечатлением все более усиливавшегося преследования православия Святейший Синод был готов беспрекословно выполнить любой приказ свыше, ибо над каждым епископом постоянно витала угроза попасть в сети Тайной канцелярии. Новгородский архиепископ Амвросий Юшкевич, член Святейшего Синода с 1734 г., говорил в своей проповеди 18 ноября 1740 г.: «На благочестие и веру нашу православную наступили; но таким образом и претекстом, будто они не веру, а непотребное и весьма вредительное христианству суеверие искореняют. О, коль многое множество под таким притвором людей духовных — а наипаче ученых — истребили, монахов порасстригали и перемучили!.. Коль многие тысячи людей благочестивых… в Тайную похищали… кровь невинную потоками проливали!» Аналогично высказывался в 1742 г. о преследованиях духовенства архимандрит Димитрий Сеченов и добавлял: «Так устрашили, что уже и самые пастыри, самые проповедники слова Божия, молчали и уст не смели о благочестии отверзти» . |
| Случаем к тому был в 1757 году, Февраля 4, последовавший Именной Указ Государыни Императрицы Анны Иоанновны, коим велено было сделать церковнослужительским детям разбор, и лишних, особенно, не учащихся, отдавать в военную службу; то же было подтверждено еще строже другим Указом сего же года, Марта 5. Оба сии предписания, а наипаче, строгое исполнение оных со стороны Гражданского Правительства в сиротствовавшей 1 тогда Новгородской Епархии, принудили церковнослужителей с последним своим иждивением отдавать детей своих в бывшую тогда при Новгородском Архиерейском доме Духовную Славянскую Школу; потому что до 1710 года не было еще в Новгороде полной Семинарии. Но мать Тимофея, по бедности своей, и по случившейся тогда (от неурожая хлеба) дороговизне, нуждаясь в содержании, не могла и сим средством сохранить сына своего, и для облегчения даже собственного пропитания привезла его в Новгород, на рассмотрение Начальству, которым он и назначен уже был к выключке из Духовного звания и к определению в Военную Арифметическую Школу. Старший сын ее, бывший тогда в Новгороде причетником при некоторой церкви, сжалясь над участью своего брата, при всей собственной бедности, употребил, однако ж, ходатайство у властей о назначении его в Духовное Училище на его содержание, и с 11 Декабря 1738 года, записал его в оное. Тимофей, начав учиться в школах, упражнялся и дома под надзиранием брата в чтении полезных книг, а в свободные часы приобретал сам себе пропитание, нанимаясь у огородников копать гряды. По несчастию, тогда множество, без различия, собравшихся, всякого возраста, учеников, коих число простиралось до тысячи, и недостаток учителей, коих находилось только двое с несколькими помощниками; были препятствием успехам тех и других в училище. Но с 1740 года, когда в Новгород переведен был Вологодский Епископ Амвросий Юшкевич, и в Октябре прибыл в свою паству; то Училище Новгородское с тех пор получило совсем новое и лучшее устройство. Сей Преосвященный, с самого прибытия обратил попечительнейшее внимание на заведение полной Семинарии. |
| Рассказавши о распространении в России протестантских идей, оратор обращается затем к гонениям против духовенства. «А наипаче коликое гонение на самих благочестия защитителей, на самих священных таин служителей, чин, глаголю, духовный: архиереев, священников, монахов мучили, казнили, расстригали: непрестанные почты водою и сухим путем, – куды? зачем? монахов, священников, людей благочестивых в дальние сибирские города, в Охотск, Камчатск, Оренбург отвозят; и тем так устрашили, что уже и самые пастыри, самые проповедники слова Божия молчали и уст не могли о благочестии отверзти». Кроме пропаганды протестантства некоторые проповеди указывали еще на одну причину гонений против духовенства, на корыстолюбие временщиков, которое для своего удовлетворения пользовалось тем же удобным претекстом тайного дела. «Весь обще чин духовный, говорил Амвросий Юшкевич, равно с простым народом вменяли и почитали, ни единого в нем посвящения и характиру пастырского не признавали, и для того сами собой пастырей священников без суда правильного низлагали, предающе оных на узы и темницы, на преисподние заключения и ссылки; но еще тем не довольствовалась лютость оная, бросилась было зверски и на убожество монашеское, и мняще нерассудно, что в тех убогих келиях великие сберут сокровища и богатства, того ради одних под претекстом интересу и тайного дела бесчеловечно мучили, других на презрение и вечное ругательство веры нашей расстригали и в солдаты отдавали, третих в далечайшие и безлюдные ссылки на край света посылали, а новых на их места принимать и постригать накрепко запрещали». С восшествием на престол Елизаветы Петровны духовенство получило полную уверенность в прекращении своих страданий, стало питать большие надежды на восстановление и возвышение своих гражданских прав. «Было неблагополучное время, восклицали проповедники, но прошла тая нечестия зима, воссияло вёдро благочестия». Рассказывая историю разборов духовенства, мы уже имели случай заметить, насколько оправдались подобные надежды духовенства на самом деле. |
| Мы остановились на времени Петра, чтобы ознакомить читателя с гражданским положением духовенства за время всеобщих реформ в государстве. При преемниках Петра, когда во главе правительства выступили разные временщики и фавориты, гражданское положение духовенства ухудшилось. Проповедники того времени не находят достаточно ярких красок, чтобы изобразить всю тягость и бесправность положения духовенства. «На благочестие и веру нашу наступили, – говорил Амвросий Юшкевич. Под образом, будто хранения чести, здравия и интереса государева коль бесчисленное множество благочестивых, верных, Бога и государство весьма любивших, в тайную полицию похищали, в смрадных узилищах и темницах заключали, голодом морили, пытали, мучили, кровь невинную потоками проливали. Весь обще чин духовный равно с простым народом вменяли и почитали, ни единого в нем посвящения и характеру пастырского не признавали, и для того сами собой пастырей – священников без суда правильного низлагали, предающе оных на узы и темницы, на преисподняя заключения и ссылки»... «Коликое гонение, – говорит другой проповедник Димитрий Сеченов, – на чин духовный возвели: архиереев, священников, монахов мучили, казнили, расстригали; непрестаные почты водою и сухим путем, – куда? зачем? монахов, священников, людей благочестивых в дальние сибирские города, в Охотск, Камчатск, Оренбург отвозят». «К печальным и вредным явлениям того времени, замечает историк Петербургской епархии, принадлежит тο, что духовная власть, преосвященные архиереи и все священство были унижаемы против других гражданских учреждений и персон, им параллельных». С восшествием на престол Елизаветы Петровны и в следующие царствования начинается ряд попыток улучшить гражданское положение духовенства и приблизить его к свободным сословиям в государстве. Елизавета Петровна предоставила наследственную свободу от податей всему служащему духовенству, не исключая и церковников и в частности освободила духовенство от полицейских повинностей. Важным шагом вперед было уже то, что духовенство если не непосредственно, то через Св. Синод получило возможность открыто ходатайствовать перед императрицей о своих нуждах. Для него сделаны были облегчения в политических розысках. Императрица стремилась ограничить самоуправство и произвол светских властей и помещиков в отношении к духовенству. Губернаторам и воеводам в городах и провинциях предписано было, чтобы «духовным персонам никаких обид и притеснения чинено не было». |
| Освобождение от кошмара бироновщины, может быть, ни одним сословием, ни одним сектором государственной машины не переживалось с таким торжеством и энтузиазмом, как православным духовенством. Распечатанные уста всегда законопослушной и долготерпеливой иерархии зазвучали с высоты кафедр перед толпами народа с такой смелостью и откровенным обличением пережитых кошмаров, как это бывает только под пером публицистов на другой день после революций. Вот, например, что говорил и печатал ректор Московской Духовной Академии Кирилл Флоринский. «Доселе дремахом, а ныне увидехом, что Остерман и Миних с своим сонмищем влезли в Россию, яко эмиссарии дьявольс?ие им же, попустившу Богу, богатство, слава и честь желанная приключишася. Сия бо им обетова сатана, да под видом министерства и верного услужения государству Российскому, еже первейшее и дражайшее всего в России, правоверие и благочестие не точию превратят, но и до корня истребят». Новгородский архиепископ Амвросий Юшкевич с кафедры возглашал, что Елизавета «преславная победительница избавила Россию от врагов внутренних и сокровенных. Такие то все были враги наши, которые, под видом будто верности отечество наше разоряли и смотри какую дьявол дал им придумать хитрость! Во-первых на благочестие и веру нашу православную наступили. Но таким образом и претекстом, будто они не веру, но непотребное и весьма вредительное христианству суеверие искореняют. О коль многое множество под таким притвором людей духовных, а наипаче ученых истребили, монахов поразстригали и перемучили! Спроси же, за что? Больше ответа не услышишь, кроме сего: суевер, ханжа, лицемер, ни к чему негодный. Сие же все делали такою хитростью и умыслом, чтобы во всей России истребить священство православное и завести свою ново вымышленную беспоповщину». Разумеется, лютеранство. «Разговору большого у них не было, как токмо о людях ученых. О, Боже! Как то несчастлива в том Россия, что людей ученых не имеет и учения завести не может! Незнающий человек их хитрости и коварства думал, что они то говорят от любви и ревности к России. А они для того нарочно, чтоб где-нибудь сыскав человека ученого, погубить его. Был ли кто из русских искусным напр. — художник, инженер, архитектор, или солдат старый, а наипаче ежели он был ученик Петра Великого: тут они тысячу способов придумывали, как бы его уловить, к делу какому-нибудь привязать, под интерес подвести и таким образом или голову ему отсечь, или послать в такое место, где надобно необходимо и самому умереть от глада за то одно, что он инженер, что он архитектор, что он ученик Петра Великого». |
| Между тем правительница призвала Остермана и спросила его, каким образом случилось, что в утверждении о наследстве не упомянуто о принцессах, которые всегда в России за неимением принцев наследницами бывают? Тоном вопроса правительница давала знать Остерману, что она считает его виновником этого упущения. «Надобно подумать, – продолжала Анна, – как бы это поправить; приходил ко мне Темирязев и объявлял, что об этом и в народе толкуют». На другой день Остерман отправил к правительнице маленькое письмо. «Понеже, – писал он, – то известное дело важно, то не прикажете ли о том с другими посоветовать, а именно с князем Алекс. Мих. Черкасским и архиереем Новгородским?» Правительница отвечала собственноручно, что кроме этих лиц надобно призвать к совещанию и графа Мих. Гаврил. Головкина, потому что это дело от него происходит. Остерман послал к Головкину звать его к себе. Головкин приехал и, поговоря о деле, объявил, что денька два подумает и пришлет сказать, когда им всем съехаться. Наконец съехались у Остермана Головкин, Черкасский, Амвросий Юшкевич, но события не дали им покончить своих толков. Мы видели, как народное чувство, оскорбленное господством иностранцев, высказалось тотчас же по смерти императрицы Анны, когда герцог Курляндский объявил себя регентом. Падение Бирона приняли с восторгом; но скоро увидали, что прежний порядок вещей оставался, только ослабел вследствие розни, усобицы его представителей. Как господство немцев было приготовлено усобицею между способными русскими людьми, оставленными Петром Великим, так теперь падение немецкого господства приготовляется раздором, усобицею между немцами, которые губят друг друга. Бирон свергнут Минихом; под Миниха подкопался Остерман; но Остерман не может господствовать: он встречает нерасположение в правительнице. Русские не любят Остермана как немца, не любят принца Антона за то же, следовательно, тем более должны быть расположены к Анне Леопольдовне и к графу Головкину, ее главному советнику, который уже выставился как противник Остермана. |
| Со времени учреждения св. Синода начало соборное весьма ослабело в нашем церковном управлении; на низших степенях, в приходских общинах, с уничтожением выборного порядка и с устранением мирян от участия в делах приходских, оно проявляется слишком слабо; в епархиях подменено началом коллегиальным, с совершенным уничтожением самостоятельности членов коллегии, и, можно сказать, совсем исчезло, уступив свое место единоличному управлению. Средней или окружной степени в управлении совсем нет, и наши митрополиты носят только имя без канонического значений. На высшей ступени соборность, за исключением внешней Формы, мало сохранила своих канонических свойств, лишена значения церковного представительства, не самостоятельна и подменена коллегиальностию, притом не основанною на выборном начале. Синод является у нас учреждением, не имеющим себе подобия пи в одной церкви; начало соборное в нем слито с единоличным и им одним заменены и личная власть патриарха и ограничивающая ее власть соборная. Не нормальность такого порядка была сознаваема даже в самые тяжкие времена для церковной жизни. Едва только миновал террор бироновщины и немецкого владычества в прошедшем столетии и Имп. Елизавета вступила на престол, как два члена Синода, восстановленного при ней в прежних правах высшего правительствующего учреждения, Амвросий Юшкевич и Арсений Мациевич подали государыне доклад, в котором говорили, что если уже не угодно будет восстановить патриаршество, то, по крайней мере, нужно назначить в Синод президента и этим хотя нисколько приблизить наше церковное управление к характеру управления церкви восточной. Но составители доклада и не мечтали в то время о восстановлении канонической, широкой соборности; под гнетом свежих еще воспоминаний о тяжелом рабстве, они хлопотали только об устранении от Синода орудий этого рабства, о пресечении способов к порабощению, – посему просили государыню упразднить должности светских чиновников в Синоде и коллегию экономии. Известно, что Елизавета не уважила этих представлений и оставила Синод в прежнем виде. Прошедшее столетие было самым неблагоприятным временем для самостоятельного развития церковной жизни. |
| Таблица, показывающая, кем из членов Святейшего Синода подписаны состоявшиеся в 1738–1741 гг. по ведомству православного исповедания законодательные и другие акты, напечатанные в этом томе АМВРОСИЙ (Юшкевич), епископ Вологодский, с 29 мая 1740 г. Новгородский; с 14 марта 1738 г. первоприсутствующий в Св. Синоде; с 3 августа 1740 г. архиепископ. 3169–3173, 3175–3180, 3183–3185, 3188–3193, 3195–3197, 3199–3203, 3206–3215, 3217–3219, 3221, 3222, 3224–3232, 3234–3248, 3250–3260, 3262–3276, 3279–3283, 3286–3280, 3291–3295, 3297–3303, 3305, 3306, 3208–3323, 3325–3336, 3339, 3340, 3342, 3344–3350, 3352–3361, 3364–3383, 3385–3397, 3399–3400, 3403–3411, 3413–3425, 3427–3487, 3489–3505, 3508–3511, 3513, 3516, 3518–3528, 3530, 3531, 3535, 3539–3541, 3543, 3544, 3549, 3551–3553, 3555, 3556, 3558, 3562, 3565–3567, 3569, 3570, 3572, 3575, 3577, 3578, 3580, 3581, 3584–3588, 3596, 3600, 3605, 3606, 3611–3616, 3618–3625, 3629–3644, 3646–3654, 3656–3658, 3660–3666, 3668–3673, 3675–3693, 3698–3700, 3703, 3704, 3706–3711, 3716–3724, 3726–3744, 3746–3755, 3758–3761, 3763–3764. ВАРЛААМ (Скамницкий), архимандрит Чудовский, после епископ Вятский, с 3 октября 1740 г. член Св. Синода. 3618–3625, 3629–3644, 3647–3654, 3656–3658, 3660–3666, 3668–3673, 3675–3693, 3698–3700, 3703, 3704, 3706, 3707, 3709–3711, 3716–3724, 3726–3744, 3746–3748, 3750–3755, 3757–3765. ВАРСОНОФИЙ , архимандрит Соловецкий, с 13 июля 1740 г. епископ Архангелогородский, с 8 января 1741 г. архиепископ, с 6 июля 1737 г. член Св. Синода. 3169–3173, 3175, 3180, 3183–3185, 3188–3193, 3195–3197, 3199–3203, 3206–3213, 3215, 3217–3219, 3221, 3222, 3224–3232, 3235–3248, 3250–3260, 3262–3276, 3279–3283, 3286–3289, 3291–3295, 3297–3303, 3305–3306, 3308–3336, 3339, 3340, 3342, 3344–3350, 3352–3362, 3364–3383, 3385–3397, 3399, 3400, 3403–3411, 3413–3425, 3427–3487, 3489–3505, 3508–3541, 3543, 3544, 3549, 3551–3553, 3555, 3556, 3558, 3562, 3575, 3577, 3578, 3580, 3581, 3584–3588, 3590, 3597. КИПРИАН (Скрипицын), епископ Вятский, с 4 марта 1739 г. член Св. Синода, с 18 мая 1739 г. Коломенский († 16 июня 1740 г.). |
| и проч. Крестьяне, не терпя год от году усилившегося крепостного права, несносных поборов. рекрутчины, бунтовали в разных провинциях и уездах. Тысячи народа бежали за границу. При Анне Иоанновне, в один год двинулось разом 40,000 некрасовских казаков, вследствие несносного мучительства за верование совести. От мучительства биронова бежало за границу не менее 250.000 душ мужеского пола, как полагает Болтин. Среди варварства и тирании второй четверти прошлого столетия, в народе невольно воспитывалось чувство глубокого недовольства и недоверия к правительству. Раскол поддерживал, усиливал и распространял это недоверие. воспитывал в массах злобный антагонизм к немецко-шляхетскому правительству. Духовенство в своих проповедях в высокоторжественные дни то же недоверие внушало народу. Напр., архиерей Новгородской, Амвросий Юшкевич, в слове в день рождения императрицы Елисаветы Петровны, 18 декабря 1741 года, указывал народу на вредный наплыв в Россию иностранцев, при Минихе, Остермане и Бироне, когда двор, коллегия, академия наук, гвардия, армия, флот, были в распоряжении их: «Сии – вопиял он к народу – сии внутренние и сокровенные враги России, людей добрых, простосердечных, государству доброжелательных и отечеству весьма нужных, и потребных, под разными претекстами, губили и разоряли, все искореняли, а равных себе безбожников, бессовестных грабителей, казны государственной похитителей весьма любили, жаловали и награждали; только тенью, только телом здесь, а сердцем и душей вне России пребывали, все сокровища, все богатства в России неправдой нажитые, из России за море высылали» и проч. Точно также громогласно вопиял в своих проповедях в церкви, в высокоторжественные дни, перед народом, другой проповедник, ректор славяно-греко-латинской академии, архимандрит Кирилл Флоринский, вопиял против коварных иноземцев, захвативших в свои руки правительство русское, против их тирании, против давления русских людей «как мушек», против постоянных ссылок в Охотск, в Камчатку, в Оренбург и проч. |
| Кейзерлинг от 16-го ноября 1740 г. доносил: «как ни велико неудовольствие короля и министров на насильственное отнятие греческих церквей и другие преследования благочестивых, однако ж мало достаточных способов, которыми можно было бы надеяться пресечь такое внедрившееся зло; ибо ни власти королевской, ни министерства, по здешним государственным уставам и зело великой силе духовенства, к тому не достаточно». Кейзерлинг хотел на сейме 1740 г. добиться назначения комиссаров: но сейм «обыкновенное заключение возымел» т. е. не состоялся. По окончании сейма король тотчас же поспешил в Саксонию «для своего викариатства в империи.» Так как туда же повелено было ехать канцлерам, то Кейзерлинг обещал стараться, «дабы по меньшей мере дальше налоги и утеснения греческих единоверцев по возможности предупреждены были». «Примас регни, прибавлял он, хотя в том много способствовать мог бы, однако ж его ревность к вере так велика, что у него для распространения веры все дозволяется и за безгрешно поставляется». 581 Резидент Голембовский в донесении от 12-го февраля 1741 г. объяснив, что за несостоянием сейма и отъездом короля дела остались в прежнем положении, писал: «все то, что в пользу греко-российской веры при таком состоянии учинить могу, в том состоит, что я, по присылающимся ко мне частным жалобам, отчасти злые следствия, кои от утеснения сей веры в свое время произойти могут, имеющим в том участие людям представляю, отчасти же дружеским прошением их на другие мысли привести стараюсь». Принятие императрицей Елизаветой Петровной дел о защите зарубежных православных под свое особое покровительство. – Взаимные пререкания по этим делам между Синодом и Коллегией иностранных дел С восшествием на престол императрицы Елизаветы Петровны оживились надежды православных. Благоприятным обстоятельством казалось и то, что во главе духовного правительства в России стоял человек, собственным горьким и тяжелым опытом знавший несчастное положение зарубежных православных. Это был новгородский архиепископ Амвросий Юшкевич, бывший прежде (в 1731–1734 гг.) настоятелем (старшим) Виленского Святодуховского монастыря. Белорусским епископом на место Иосифа Вилчанского, переведенного архиепископом в Москву, назначен брат его, бывший старшим Виленского же Святодуховского монастыря, Иероним Волчанский. |
|
|
