| Возмем же цвет Евангельский, которым думали было мы украсить праведника. Поставим для самих себя данную Иисус Христом меру малого и великого, так, чтобы она могла показать, чего недостает, или что нужно нам для достижения «в мужа совершенна, в меру возраста исполнения Христова» ( Eф. IV, 13 ). «Иже аще разорит едину заповедей сих малых, и научит тако человеки, мний наречется в царствии небеснем: а иже сотворит и научит, сей велий наречется в царствии небеснем». «Разорить малую заповедь, – сотворить, научить», – какия необыкновенные меры великого и малого! Итак, велик ли тот, кто видит ниже себя тысячи подобных себе и может их преклонять и восклонять, низлагать и восстановлять, низвергать и возносить? Велик ли тот, кто на раменах своих носит целую область или государство, и может удерживать, направлять, даже увеличивать их силы? Велик ли тот, кто искусство и силу свою испытал в бранях и победами доказал свое превосходство? Велик ли, – найдутся и о сем вопрошающие, – велик ли тот, который избытки и недостатки других умеет обращать в состав своего изобилия так, что люди, которые могли бы за стыд допустить его с собою в спор о великости, принуждены обращаться к нему для получения средств сохранить блеск сей великости? «Ты глаголеши!» ( Мф. 27:11 , Мк. 15:2 , Лк. 23:3 , Ин. 18:37 ) скажут мне; ты почти назвал их уже великими. Но нет! То, что праведно или неправедно, нарицается великим на земле, не соответствует мере великости небесной, которая совсем иная. Спросим и еще: мал ли тот, кто не имеет на земли ни великого сокровища, ни великой силы, ни великого искусства, ни великого имени, кого пред другими унижает и степень звания, и бедность, и недостаток уважаемой в обществе образованности, кто едва не ниже самой земли, в которую он углубляется для извлечения из нее питательной силы, или драгоценностей, более для других, нежели для себя? Опять нет! И сей малый земли не соответствует мере того, что называется малым в царствии небеснем. Что ж? Неужели великие и малые земли равны между собою? – Подлинно, велико ли между ими неравенство пред Тем, Который безмерные небеса измеряет пядию? Не скажем однако, как и Господь не сказал, чтобы между ими не было различия; и между малыми земными мерами великого и малого есть правильные различия, положенные Тем, Который «вся мерою, ...числом и весом расположил» ( Npeм. XI, 21 ), только не по земным мерам идут небесные. |
| Нам ли открывать внутренние начала и основания природы, – нам ли живущим, так сказать, на коре и скорлупе ее? Основание столь необъятного здания открыть может только Тот, Кто создал оное, и открывает потолику, поколику Сам открывается. «Повешаяй землю ни на чемже» ( Uob. XXVI. 7 ); так созерцает его Иов. Что значит «ни на чемже»? Как может что нибудь стоять или висеть ни на чем? Не у дела Божия основание отъемлет Иов: но уничижает чувственное познание человеческое, как такое, которое не достигает до основания дел Божиих. Дойди, говорит, до краев земли; сойди на ту сторону ее, которую представляешь себе под ногами твоими; ничего не найдешь около земли, над нею и под нею, кроме воздуха: помысли же, как столько веков держится столь огромное и тяжкое тело в столь тонком существе, когда и легкий пух недолго держится в воздухе, но вскоре упадает? Ум твой теряется; ты видишь землю висящую, а на чем, того не находишь. Как же не погрешить, чтоб изъяснить сие чудное явление? Взойди к Основателю и найдешь истинное основание. «Повешаяй землю ни на чемже». Един Бог есть Основатель всякой твари; и в Нем Едином ее глубочайшее основание. Всякая вещь стоит на том, на чем поставлена в начале. Посмотри в дальнозрительное стекло духа пророческого, и увидишь. «Рече Бог: да будет свет: и бысть свет» ( Быm. I. 3 ). Тоже и для каждой последующей твари. И так рече Бог: да будет: вот коренное начало всех вещей! Сила Божия, слово Божие: вот глубочайшее основание их бытия и благобытия! Ибо не должно воображать слово Божие подобным произносимому слову человеческому, которое, вышед из уст, тотчас прекращается и в воздухе изчезает. В Боге нет ничего преращаемого, ничего изчезающего: слово Его исходит, но не преходит: «глагол... Господень пребывает во веки» ( 1Nemp. I. 25 ). Творческое слово есть как адамантовый мост, на котором поставлены и стоят твари, под бездною Божией бесконечности, над бездною собственного ничтожества. Сию преимущественную пред прочими тварями близость человека к Богу Сам Небесный Учитель употребляет, как сильное средство наставления, когда говорит: «аще... |
| И потому дивиться должно невнимательности или слепоте человеков, которые живут и действуют, хотят и надеются быть благополучны, не помышляя о благодати Божией. Скажи, не ищущая благодати, но еще искомая благодатию душа, чем же думаешь ты жить и благоустроить жребий свой? Не разумом ли? Но если ты разумна: то надобно тебе знать давно известное, «яко Господь дает премудрость, и от лица Его познание и разум» ( Npum. II. 6 ); что истинная «премудрость» есть «яже свыше» ( Uak. III. 17 ); что спасительный разум приходит от благодати. Если же ты хочешь возвыситься разумом, который родится на земле, и никогда не выростает выше чувств: то знай также, что он, обещая всегда более, нежели к чему способен, и по стеснению чувствами и прельщению страстями, исполняя всегда менее, нежели способен, давно уже осужден на отвержение и погибель: «погублю премудрость премудрых, и разум разумных сокрыю» ( Uc. XXIX. 14 ). Сей-то самохваленный разум человеческий и есть тот всемирный невежда, которого сперва посрамить, а потом научить, или переучить по своему, пришло Евангелие, посланное Благодатию. «Понеже бо в премудрости Божией не разуме мир премудростию Бога, благоизволил Бог буйством проповеди» Евангельской «спасти верующих» ( 1Kop. I. 21 ). Чем же еще, думаешь ты, жить и устроить свое благо? Не законом ли? Да, о его заповедях сказал Сам Верховный Законодатель: «сотворивый та человек жив будет в них» ( Лeb. XVIII. 5 ). Но дерзнем сказать свободно: если бы первые человеки сохранили первый закон, не вкушать от древа, и таким образом получили жизнь вечную; и тогда получили бы они ее не по праву законному, или по заслуге, ибо какая заслуга младенца в том, что он, по предостережению отца, не берет в руки ножа, или горящего угля? Если сие послушание дает право на какое воздаяние, то воздаяние сие уже получено в том, что он не разрезал, или не обжег рук. Таким образом и совершенный исполнитель закона получил бы вечную жизнь не иначе, как по благодати Всещедрого Законоположника Бога, Который, не ограничиваясь тем, что заповедию спасает от зла, против которого она поставлена, сверх того дарует исполнителю ее благо, на которое она не дает права. |
| Все мы знаем, что тело подвержено гладу и жажде, и нужду имеет в пище и питии, которыми утоляются неприятные чувствования глада и жажды, услаждается вкус, подкрепляются силы, восполняется ущерб вещества в телесном составе. Но и дух не подвержен ли также гладу и жажде? Не имеет ли нужды в питании? Что может свойственным ему образом питать его? Знаем ли мы сие о духе так ясно, как о теле? Един Бог есть существо самодовольное, в Себе Самом всегда полное и обилующее всяким благом, никогда ни в чем не оскудевающее отвне, и, следственно, не имеющее нужды ни в каком питании. Дух человеческий, как сотворенный и непрестанно зависящий от Бога, не есть самодоволен, потому что не есть Бог; а не будучи самодоволен, он имеет нужду приобретать потребное себе довольство, или свойственным себе образом питаться. Воля его, как пищи, алчет добра; ум его, как пития, жаждет истины. Но не в нем корень добра, не в нем источник истины: следственно, не имеет он пищи и пития в себе; надобно, чтобы оные ему даны были. В Боге корень добра, в Боге источник истины: следственно, для питания духа требуется не то, что восходит из земли, но что с неба нисходит, – «манна». «Хлеб», не только по происхождению, но и по свойству чисто «небесный» ( Пс.77:24 ), нельзя положить на земле открыто пред очами телесными, воду жизни нельзя влить в сосуд из мертвого вещества; потому истинная пища духа, по необходимости, есть «сокровенная» для плоти. Слово Божие часто говорит о сей пище, давая нам познать и восчувствовать существенный наш глад и обрести спасительное питание. Пророк Давид сказует, как сам он питался сею пищею: «Господь пасет мя, и ничтоже мя лишит. Уготовал еси предо мною трапезу сопротив стужающим мне: ...чаша Твоя упоявающи мя, яко державна» ( Ncaл. XXII. 1, 5 ). Иногда изображает божественное обилие сей пищи для всех человеков: «умножил еси милость Твою, Боже: сынове же человечестии в крове крилу Твоею надеятися имут. Упиются от тука дому Твоего, и потоком сладости Твоея напоиши я. Яко у тебе источник живота» ( Nc. XXXV. 8–10 ). |
| Если родитель пред детьми, домувладыка пред домашними, господин пред рабами, начальник пред подчиненными, даже кто бы ни был пред ближними, «разоряет едину заповедей», уже он не только разоряет оную, но и «научает тако человеки». Дети естественно подражают делам родителей, домашние или рабы иногда почти невольно бывают запутаны в беспорядочных делах домувладыки или господина; низшим перестает казаться низким дело, которое видели у высших; если разоряющий заповедь имеет, по-видимому, только свидетелей, а не последователей, – и тогда он или нарушает чистоту их мысли зрелищем греха, или еще вводит их во грех осуждения, и таким образом, неприметно «научает разорять оныя малыя заповеди». Помни, Христианин, что грех, который ты соделаешь пред очами ближнего, не только унижает тебя пред сим ближним, но и пред всем царствием Божиим, яко распространителя греха: «иже аще разорит едину заповедей сих малых, ...мний наречется в царствии небеснем». Доселе большею частию о малых, в отношении к царствию небесному, говорили мы, яко малые; и может быть, не напрасно потому, что малых во всяком отношении более, нежели великих. Дерзнем ли далее говорить о великих в царствии Божием? Но и они не требуют нашего малого слова; и слово сие не хочет быть тяжко слушателю продолжительностию; и близ нас сущий великий царствия Божия проповедует о сем величии паче всякого слова. Скажем только еще в утешение малых, что от малейшего до великого в царствии небеснем не так далеко, как то бывает в земном царствии. Тот, кто вчера малыми или даже великими грехами умален и низвержен был даже до геенны, сего дня может покаяться, сотворить плоды достойные покаяния; – «а иже сотворит», уже идет вслед за великими в царствии небеснем. Если же он примером своего исправления возбудит и других к исправлению жития: то он уже не только «сотворил», но и «научил; а иже сотворит и научит, сей велий наречется в царствии небеснем», в котором, наконец, многомилостивый Царь и Господь наш да сподобит всех нас, малых и великих, величать и славословить Его Единого во веки. |
| О таковом какая чистая совесть не приступит к приговору суда Христова, и не признает, что «праведен Господь, наводяй гнев?» ( Пс. 7:12 ) Когда же слышим, что Он осуждает и за единую из малых заповедей неисполненную, почти так же, как за все великие: не станем сами у себя малыми грехами отнимать надежду спасения. Если верно сказанное, что «уничижаяй малая, по мале упадет» ( Cup. XIX, 1 ): то хотя бы малые грехи и не строго осуждаемы были сами в себе, они погубили бы нас, доведя мало по малу до великих; и потому, должно не сетовать на строгость суда, но сею самою строгостию возбуждать себя к необходимой осторожности против падений, почитаемых малыми. Прежде нежели грех обольстит тебя тем, что он кажется малым: поражай его и отражай от себя грозным судом Христовым: «иже аще разорит едину заповедей сих малых, мний», последний, отверженный «наречется в царствии небеснем». Впрочем, строгость суда сего в полной силе своей устремлена не просто на малые грехи, нами соделанные, но на грехи нами распространяемые. «Иже аще разорит едину заповедей сих малых, и научит тако человеки, мний наречется в царствии небеснем». Итак, нам, поставленным научать человека заповедям Божиим, нам паче прочих угрожает здесь Господь судом Своим; и в то же время, как возвышает сие служение до великости небесной, сколько-нибудь неверное хождение в сем служении Он уничижает даже до геенны. «Праведен еси Господи, и прави суди Твои» ( Nc. CXVIII, 137 )! Как мы оправдаемся, если тех, которым посылаешь Ты нас дати разум спасения, мы введем в заблуждения погибельные? И «аще беззакония назриши Господи, Господи, кто постоит?» ( Пс.129:3 ) Помилуй нас уничиженных; удали от нас всякое слово растленное, всякое дело, могущее соблазнить единого от малых сих, верующих в Тя! Но и вы, не призванные особенным званием Божиим к тому, чтобы научать человеки, не думайте, что суд Господень на тех, которые научают человека разорять заповеди, вас уже не коснется! Нет! И по вас пройдет также мера посрамительного унижения и отлучения от царствия небесного, если не потщитесь, данными от Бога средствами, возращать себя во спасение, так, чтобы, ежели не в слове учения, то в деле примера 954 , «просвещался свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела, и прославят Отца вашего, Иже на небесех» ( Mamф. V, 16 ). |
| Да возбудится и в вас святое желание принять желаемую для вас первенствующую святыню, всесвятую благодать Божию. Да неослабит сего желания помысл небрежения, что если благодать «преизбыточествует» и там, «идеже... умножися грех» ( Puм. V. 20 ): то приидет она и без нашей заботы, и совершит в нас свое дело. Да сохранит нас Бог от сего низкого и лукавого мудрования! Что подумали бы мы о сыне, который бы не преставал умножать оскорбления доброму отцу, потому именно, что во многих прежних получил прощение, или остался без наказания? Не почли ль бы такового извергом, недостойным более ни прощения, ниже имени сына? Таков пред очами Отца Небесного человек, который не престает умножать грехи свои, в дерзкой надежде на преизбыточество благодати прощающей! Что должно случиться с больным, который не хочет принимать лекарств, потому, что слишком уверен в искусстве своего врача, почитая его способным возвратить и от дверей смерти? Смерть всего вернее; потому что он как начал, так и будет полагать себя еще далеко от дверей смерти, доколе не очутится позади оных, и невозвратно минует искусство врача и силу врачебных пособий. Такова должна быть участь человека, который не старается пользоваться пособиями благодати, по нерадивой надежде на ее могущество. Не будем, братия, ни дерзки, ни беспечны, или от безумной дерзости грешить; обратимся к святому дерзновению деятельно искать и усильно домогаться благодати прощения и исправления. «Да приступаем... с дерзновением к престолу благодати, да приимем милость, и благодать обрящем, во благовременну помощь» ( Ebp. IV. 16 ). Возвращаясь к приветственному слову Апостола, которое послужило руководством настоящему слову, примечаю, что Он не оставил последовать и тому обычаю приветствующих, чтобы приветствовать не только от своего лица, но при благоприятном случае, и от лица других знаемых и любимых. «Целуют вы», говорит, «святии вси», т. е. вообще христиане столичнаго города Рима, откуда он писал сие, «паче же иже от Кесарева дому». Почему «паче иже от Кесарева дому»? Вероятно, потому особенное внимание обращает на них святый Павел, чтобы подать филиппийцам утешительную мысль, что и между царедворцами Кесаря есть уже верующие во Христа, и что вера постепенно приближается к предопределенной ей победе над царями и царствами. |
| Впрочем, о сем что говорить много, когда первый закон и правда его рушились еще в первом человеке, и мы есмы не иное что, как природные беззаконники? Теперь, – взывает Иов, кажется и праведный, – «кто... чист будет от скверны; никтоже, аще и един день житие его на земли» ( Иов. 14:4–5 ). При сем не должно забыть того правила правды законной, что «иже... весь закон соблюдет, согрешит же во едином, бысть всем повинен». ( Uak. II. 10 ). Итак, что для нас величественное обетование ветхозаконное, что сотворивый заповеди жив будет в них? Не более, как то, что мы не получим жизни посредством заповедей. «Обретеся ми заповедь, яже в живот, сия в смерть» ( Puм. VII. 10 ). Закон показывает, что делать, и чего не делать; требует исполнения заповедей; обещает жизнь; но исполнение предоставляет мне: поелику же я в сем не успеваю, то в удел мне достается не жизнь, а смерть. На что же, скажешь, и является закон с своими заповедями? Для того, чтобы обличить беззаконие, чтобы не оставить человека навсегда закоснелым беззаконником и на веки лишенным жизни, чтобы пробудить в нем отвращение от беззакония, и желание творить добро, чтобы начать дело его спасения. Начать только? А кончить? Сие может только благодать, Христос и вера. «Кончина... закона Христос в правду всякому верующему» ( Рим. Х. 4 ). «Благодатию... есте спасени чрез веру: и сие не от вас, Божий дар: не от дел, да никтоже похвалится» ( Eф. II. 8–9 ). Благодать, по вере, прощает и изглаждает прежние беззакония, открытые законом, и дает силу избегать новых, или исполнять закон. «Немощное бо закона, в немже немоществоваше плотию», исправляя, «Бог Сына Своего посла в подобии плоти греха, и в жертву о гресе осуди грех во плоти, да оправдание закона исполнится в нас, не по плоти ходящих, но по духу» ( Puм. VIII. 3–4 ). Ходят же по духу, и живут духом только те, которые рождены от духа благодатию. Видите, братия, сколь воистину достойно чистейшего и сильнейшего желания то, что желает Апостол возлюбленным своим филиппийцам, и чем, по его примеру, вас приветствуем: Благодать со всеми вами. |
| Страсть быть и слыть учителями была господствующая в Иудейских книжниках и фарисеях. Они, как замечает нам Божественный Учитель, «любят ...зватися от человек: учителю, учителю» ( Матф. 23:6–7 ). Против сей страсти «Иисус глагола к народом и учеником Своим» ( Матф. 23:1 ), то есть, ко всем Своим последователям, не исключая и Апостолов: «вы же не нарицайтеся учители; един бо есть ваш Учитель Христос, ...вы же братия есте» ( Матф. 23:8 ). Как же, – скажут, может быть, – и в Христианской Церкви некоторые называются Учителями? Как и Апостол Павел называет себя " учителем языков?» ( 1Тим. 2:7 ) Как еще говорит он, что «положи Бог в Церкви первее Апостолов, второе Пророков, третие учителей» ( 1Kop. XII, 28 )? Как все сие согласить? Не трудно согласить все сие. Божественный Апостол, без сомнения, не погрешает, когда свидетельствует, что «Бог положил в Церкви... учителей»; а потому не погрешаем и мы, чтя учителей Церкви, которых Бог в сие звание поставил; и паки Апостол не иное что делает, как свидетельствует о истине, когда говорит: «поставлен бых аз проповедник и Апостол, истину глаголю о Христе, не лгу, учитель языков в вере и истине» ( 1Tuм. II, 7 ). Господь же не служение учительское в Церкви уничтожает, не говорит: да не будет учителей. Сие невозможно, ибо когда есть ученики, – а все Христиане суть ученики, и в начале не иначе назывались как учениками, – то по необходимости должны быть и учители, особенно после того, как «единый ... Учитель» вознесся на небо; и не о имени ревнует тот, Который превыше всякаго имени, но наше мудрование смиряет, превозношение низлагает, дерзость обуздывает, своеволие отсекает, осуждает и запрещает, так сказать, самозванство в учительстве: «не нарицайтеся», говорит, «учители», не восхищайте сего звания сами себе, не вызывайтесь учить, когда вы не призываетесь к сему; а если и будете к сему призваны, если Бог поставит, если священный закон наречет вас учителями, и тогда не возноситесь званием, которое только по дару и по причастию вам принадлежит, поелику первоначально и по праву «един... есть ваш Учитель Христос»; почитайте себя не более, как «братиями тех», которые называют вас учителями; будьте слуги, а не властители учения и учеников: «болий ...в вас да будет вам слуга» ( Mamф. XXIII, 11 ). |
| Жить удовольствием свойственно состоянию или райскому, или младенческому: райскому – по той причине, что в раю как нет зла, так нет страдания и скорби, а потому нет и плача и воздыхания; младенческому – поелику младенец неспособен к важным упражнениям, и не знает высшей цели жизни, а потому невинно следует побуждению чувственной природы избегать страдания, прилепляться к тому, что приятно занимает чувства, играть, смеяться. Но как из райского состояния всех нас вывел грех, а из младенческого каждый в свое время выходит путем природы и образования; как в райском состоянии ныне быть мы не можем, хотя бы и желали, а младенчествовать после совершеннолетия и не естественно и унизительно, то подумайте «смеющиеся ныне» ( Лк.6:25 ), живущие только настоящим удовольствием, какое странное и неуместное явление вы представляете из себя ныне, хотя бы ничем не угрожало вам будущее! Не напрасно мудрец входит в распрю против смеха и веселия: «смеху рекох: погрешение, и веселию: что сие твориши» ( Ekkл. II, 2 ): «я сказал смеху: ты безумствуешь; я сказал веселию: что ты делаешь?» Испытав приятное во всех на земле видах, он узнал, что в любезном смехе мира кроется ныне, и что из него после откроется. «Даже среди смеха, – говорит он, болит сердце, последняя же радости в плач преходят» 955 ( Npumч. XIV, 13 ); то есть чувственное удовольствие и само в себе всегда нечисто, но смешено с неприятностию, и утомительно и в своих последствиях бедственно; ибо не только исчезает, но и превращается наконец в противное. Самый опасный враг есть льстец, а самый опасный льстец есть чувственное удовольствие. Не видим ли ежедневно, куда приводит оно тех, которые охотно ему позволяют обольщать их? В позднее раскаяние, в болезни, в нищету, в бесславие, в отчаяние, в погибель. Не видим ли, как смеющаяся роскошная жизнь разрушает благосостояние людей, едва ли не чаще, нежели бедственные приключения, непредвидимые и неотвратимые? Как легкие забавы скорее уносят здоровье у играющих, нежели тяжкие работы у трудящихся? Как добровольные рабы чувственности властию привычки отдаются ей в невольники, а наконец в оковах болезней, под карательными орудиями врачей, становятся ее мучениками? Но, что всего ужаснее, не примечаем, как люди, которых душа любит почивать, ясти, пити, веселиться, – с сею же любовию лежат, но без сомнения, уже не почивают и на смертном одре; с сею же любовию и жаждою чувственных удовольствий отходят туда, где нет ничего чувственного, которое они знают и любят, но все духовное, о котором им едва ли когда во сне мечталось? Что найдут они там для себя? Если бы и не нашлось для них ада, где огнь не угасает, где червь не умирает, где плач и скрежет зубов: их чувственное вожделение, в высочайшем степени возбужденное и оставленное без малейшаго удовлетворения, должно палить их, как огнь, точить как червь, мучить и терзать их. |
|
|
