| Как показали исследования архимандрита Антонина (Капустина) , проведенные им в 1869–1873 гг., и имена родителей – Феофан (Епифаний) и Нонна, а также дяди Николая, – заимствованы из жития святителя Николая Пинарского. Древнейшие тексты жития святителя Николая Пинарского, восходят к VI веку. Первый из них обнаружен в Ватиканской библиотеке еще в XVII в. кардиналом Фалькони. Деяния и чудеса Николая Пинарского оказались другими, нежели в житии Николая Мирликийского. Однако в жизнеописании Николая Пинарского сообщалось о его родителях с именами Епифаний и Нонна, дяде, епископе Пинарском Николае, построившем Сионский монастырь. Оттуда родом оказался и эпизод о трехчасовом стоянии младенца Николая в крещальной купели 130 . Указанные совпадения привели Фалькони к неправильным выводам. Кардинал решил, что был только один святитель – Николай Мирликийский в VI в. при императоре Юстиниане. Только спустя двести лет архимандрит Антонин (Капустин) установил истинность существования двух Николаев, святителей ликийских. Он писал: «Можно дивиться, каким образом два лица, оба знаменитые, слились в представлении народном, а затем и в памяти церковной, в один досточтимый и свято-ублажаемый образ, но отрицать факта нельзя… Итак два было святителя Николая ликийских» 131 . И в случае с почитанием св. Валентина может быть, что память более известного подвижника вобрала в себя память о других соименных ему святых. Почитание святых ведь бывает разным – оно бывает вселенским, а бывает местным. Мы же не знаем всех святых, которые почитаются в том или другом монастыре Грузии… Кроме того, если и в самом деле именно папа Геласий назначил память св. Валентина на 14 февраля, то это его деяние пришлось на пору разрыва в отношениях Римской Церкви и Церкви Константинопольской (с 484 по 519 годы). Это были годы так называемой «акакианской схизмы». Правда в этом расколе была на стороне Рима, что в конце концов признал и Константинополь 132 . Так что решения, принимаемые в ту пору в Риме, просто не доходили до христианского Востока. Но от этого они не переставали быть решениями православными. |
| Боровой Виталий Михайлович (с. Нестеровка Борисовского уезда Минской губ. (ныне Докшиц- кий район Витебской обл., Беларусь), 18 января 1916 г.– Москва, 7 апреля 2008 г.), профессор – протопресвитер. Из крестьян. Окончил Виленскую ДС (1936 г.). С 1936 г. учился на православном отделении богословского факультета Варшавского университета; не завершил обучения из-за начавшейся 1 сентября 1939 г. Второй мировой войны. С осени 1939 г. преподавал русский и белорусский языки и историю русской и белорусской литературы в школе в родной деревне (осенью 1939 г. вошла в состав СССР). Участник возрождения церковной жизни в Белоруссии в условиях оккупации в годы Великой Отечественной войны. Летом 1944 г. ввиду наступления Красной Армии подлежал депортации в Германию, однако сумел скрыться. 29 октября 1944 г. архиепископом Минским и Белорусским Василием (Ратмировым) рукоположен во диакона и 1 ноября – во иерея, назначен настоятелем Петропавловского собора Гомеля. С октября 1945 г. возглавил организацию Богословско- пастырских курсов в Жировицком Успенском монастыре; инспектор курсов. После преобразования курсов в Минскую ДС (1947 г.) – секретарь ее правления и одновременно преподаватель общей церковной истории, латинского и английского языков. К Пасхе 1953 г.– протоиерей. 30 июля 1954 г. переведен в Ленинградскую ДС преподавателем общей церковной истории; одновременно с 1 сентября 1954 г.– старший помощник ее инспектора. 7 декабря 1954 г. ему разрешено сдать экстерном экзамены за IV курс Академии и написать кандидатское сочинение. С 1 сентября 1955 г.– преподаватель истории древней Церкви; 13 декабря 1956 г. утвержден доцентом кафедры истории древней Церкви Ленинградской ДА. Магистр богословия («Церковная политика Византийских императоров в связи с так называемой «Акакианской схизмой» (484–519)»). Почетный доктор богословия Ленинградской ДА («О коллекции Авеллана»). 5 октября 1962 г. утвержден в звании профессора Ленинградской ДА по кафедре западных исповеданий. С 5 июня 1959 г.– сотрудник ОВЦС (с 28 августа 1960 по 15 февраля |
| В сакраментальном смысле все патриархи – только епископы. Так, на всех Соборах, с III по VII Вселенский, патриархи подписывались епископами. Но в обращении к ним и речи о них (на Соборах – с IV Вселенского) входит в силу титул архиепископа, но нет факта, чтобы Константинопольский патриарх называл сам себя архиепископом. Еще позднее явилось название патриарха. С конца V века оно начало даваться главным епископам и все более и более входило в силу, a в VIII и IX веках является окончательно установившимся (Константинопольского в VI веке титулуют ρχιεπσκοπος κα πατριρχης [архиепископ и патриарх]). Что касается до титула «Вселенский», то в первый раз он на разбойничьем соборе усвояется Диоскору (так его назвал епископ Олимпий Эвазский из Асии), затем на Халкидонском Соборе назван «Вселенским» Лев Великий , но не отцами Собора, а в жалобах александрийцев на Диоскора, поданных на имя Льва и Вселенского Собора (в подписи легата Пасхасина Лев Великий назван «universalis – греч. перевод οκουμενικς – ecclesiae рара» [«Вселенской Церкви папа»]). Затем этот титул встречается в примечании к Иоанну Каппадокийскому, патриарху Константинопольскому, в 518 и 519 годах, но уже составляет нечто совсем обычное. Видимо, этот обычай установился во время «акакианской схизмы». Этот же титул, ничтоже сумняся, на Востоке усвояют и папам: Гормисде (514–523), Бонифатию II (530–532), Агапиту I (535–536), Феодору I 111 (642–649), Мартину I (649–655 Домну (676–678), Агафону (678–681), Льву II (682–683), Иоанну V (685–686) и Иоанну VI (701–705). Смысл этого титула, конечно, очень широк. Титул «Вселенского патриарха», конечно, не обозначает епископства только над некоторою частью вселенной, потому что и все епископы также могли бы называться Вселенскими, но над «вселенной». Вселенский епископ тот, который стоит в центре. Византийские императоры титуловались: δεσπται τς οκουμνης [владыки Вселенной]. По аналогии с этим явился и титул «Вселенский патриарх». Поэтому когда в Риме узнали о таком титуле, которым величался Константинопольский патриарх, то явилось недовольство. |
| Дальнейшая история отношений между Римом и Константинополем отличается тем же характером. Здесь выступает на сцену акакианская схизма. История этой схизмы окончилась, как известно, тем, что восточная церковь осудила ересь без вмешательства римской церкви и последняя восстановила с востоком общение. Торжество православия уже состоялось, когда приехали торжествовать это православие римские легаты (519 г.). Чего же они достигли? – унижения Константинополя. Они потребовали, чтобы были вычеркнуты из диптихов православные борцы, Евфимий и др., на том основании, что они преемствовали Акакию, и греки согласились, но опять по-своему. Отцы были вычеркнуты из диптихов, но были занесены в мартирологи, в святцы, и теперь чествуются как святые. И всегда было так. Когда с запада делались какие-либо требования, греки не думали об отпоре, а шли на компромисс. Адриан на VII вселенском соборе тоже отличился. Он поднял крик, требуя возвращения патримоний, отнятых у Рима императором, а также возбудил старый вопрос относительно титула oikoumenikó_s («вселенский»), но греки и здесь не сделали возражений, а пропустили в греческом переводе посланий Адриана места с неудобными для прочтения на соборе требованиями. Фотий доказал, что он создан из другого металла. Он был бы более прав перед историей, если бы сразу взял верный тон, но он сначала тоже держался традиционной политики. Но когда папа Николай занял твердое положение и притом, с его точки зрения, верное, когда он назвал Фотия lai:kó_s («мирянином») и neóфumo_s («новообращенным»), Фотий понял, что теперь не время думать о компромиссах, а пора думать о борьбе. Правда, Фотий вступил на престол при жизни Игнатия. Но это обстоятельство не могло служить препятствием. Игнатий задним числом мог заявить о добровольном отказе. Но другой вопрос, когда Фотия называли мирянином и новообращенным. Еще на седьмом вселенском соборе против Тарасия римские легаты имели храбрость возражать, что он из мирян сразу был возведен в патриарха. История восточной церкви сложилась так, что подобные факты у нее встречались чаще, чем на западе, и она должна была отстаивать эту практику, но восточные уступили, и, по настоянию запада, было поставлено правило, чтобы не ставить патриархов из мирян. Но это правило обходилось. Так, например, Никифор был из мирян. При Фотии же этот вопрос был поставлен ребром. С канонической точки зрения Фотий ничего не мог ответить папе; тогда он сам перешел в наступление и возбудил вопрос о неправильности римского учения о Св. Духе. Смелая манера Фотия и вообще его правление и попытка разделения церквей характерны принципиальной постановкой вопроса – именно, греческая церковь переходит в наступление, отвечает не поклонами, а ударами, и на западе это произвело сильное впечатление. |
| Ph. Schaff, Geschichte der alten Kirche. Leipzig 1867. S. 659. Анатолий константинопольский писал в Рим миролюбивое послание. Это непонятное на первый взгляд обстоятельство будет ясно, если мы припомним этнографические и психологические особенности типов востока и запада. Психология этих типов была совершенно диспаратная. В данном случае восток проиграл, потому что греки вообще были способны уступать. Тяжелое историческое прошлое тяготело над эллинами. Восток не выработал себе твердого исторического характера, так чтобы мог стать лицом к лицу с Римом и защищать себя на правовой почве. Греки переоценивали те стороны своей природы, которые в них признаются самыми характерными: гибкость ума, тонкость наблюдений и веру в силу своего красноречия. Произойди подобный случай в Карфагене, престижу папы был бы нанесен прямой удар, а здесь вышло другое. Собор и Анатолий, решившись твердо стоять за 28 правило, не высказались решительно против папы, так что удар нанесен был косвенно. Папу не оспаривали, как личность, вмешивающуюся не в свое дело, а его стали умилостивлять, как разгневанного властелина. Собор представил дело так, что папские легаты не поняли его. Папа Лев как будто не посвятил своих легатов в тайну отношений Рима к Константинополю. По мнению отцов собора, Лев будет даже рад возвышению Константинополя, потому что это возвышение клонится к чести самого Рима. Константинополь — второй Рим; возвышая второй Рим, собор этим самым возвышал и первый. Таким образом, все дело имело такой вид, будто собор, с одной стороны, возвышением Константинополя, и с другой — принятием «томоса», почтил папу, и от себя просил его почтить их (отцов собора) утверждением халкидонского определения о Константинополе. Но такое красноречие нисколько не тронуло папу. Он хотел уничтожить это постановление своим молчанием о соборе. В дело вмешался император Маркиан, который был поставлен в неловкое положение таким отношением папы к делу. Маркиан потребовал, чтобы Лев высказался определенно, и Лев должен был заговорить. Но еще до утверждения папы 28 правило Халкидонского собора на востоке вошло в церковную жизнь, а в Риме на послание Анатолия смотрели, как на обращение к папе за разрешением вопроса о положении константинопольского патриарха. Во время акакианской смуты Геласий цитировал Анатолиево послание, как отказ от определения Халкидонского собора. |
| Это вызвало гнев Теодориха, и тот вновь вызвал его к себе. Симмах заперся в базилике св. Петра, в то время как назначенный Теодорихом местоблюститель папского престола Петр Алтинумский занял все римские храмы и председательствовал на праздновании Пасхи 502 г. по александрийскому счислению. Среди всеобщих волнений Симмаху пришлось подчиниться соборному решению (502 г.). Но вскоре в Рим вновь вернулся Лаврентий, и раскол разгорелся с новой силой. Обе стороны обильно писали полемические памфлеты друг против друга, а народ сходился «стенка на стенку». Партии обвиняли друг друга в нравственных и канонических преступлениях. Часть этой литературы содержится в так называемых «Симмаховских фальшивках», приводящих ссылки на вымышленные прецеденты ради защиты принципа, что «первая кафедра не может быть судима никем» и что все соборные решения, осудившие Симмаха, следовательно, были незаконными и не имели силы. Лишь осенью 506 г. короля Теодориха убедили вновь поддержать Симмаха, который был оправдан собором 502 г. Однако последствия раскола были преодолены лишь после избрания папы Гормизды (514-523 гг.). Естественно, ценой раскола была значительная потеря нравственного престижа Римской Церковью. Появилось множество апологетических сочинений, среди которых были не только уже упомянутые «Симмаховские фальшивки», но и сочинение миланского диакона Эннодия, целью которого было доказать, что папы могут быть судимы лишь одним Богом, а не другими епископами. По мере развития папства все эти аргументы будут часто использоваться и цитироваться, но в начале VI в. они мало кого могли убедить. Единство между Римом и Константинополем и даже престиж римской кафедры были в конце концов восстановлены не апологетическими аргументами, а при помощи активной военной политики императора Юстиниана I. Отвоевав Италию у готов, Юстиниан восстановил древнее понятие «Romanitas», согласно которому Римская Церковь вновь включалась в византийскую политическую систему. Единственным оставшимся в истории в качестве действующего фактора последствием всех этих скандалов и раздоров было некое внутреннее мистическое убеждение римских пап, что каким-то образом духовная и вероучительная ответственность за всю Церковь принадлежит им. Это убеждение никак не согласовывалось не только с объединяющей и контролирующей функцией, которую оставляли за собой византийские императоры, но и с более глубоким убеждением местных церквей (так же как и собиравшихся на Востоке Вселенских Соборов), что критерий истины находится не в одном Риме, а в единомыслии и согласии всего епископата. Как «акакианский», так и «лаврентьевский» расколы проиллюстрировали и подтвердили наличие напряженности между папством, с одной стороны, и экклесиологическим сознанием многих - с другой, причем не только на Востоке, но и во многих западных областях бывшего римского мира. |
| Зинона. «Энотикон» был принят на Востоке, но осужден папой Римским Симплицием (468-483) и патриархом Календионом Антиохийским. В 483 г. папа Римский Феликс III (483-492), несмотря на то что его послы в К-поле вступили в литургическое общение с патриархом Акакием, разорвал контакты с Патриархией КПЦ и объявил об отлучении патриарха Акакия. Это событие явилось началом Акакианской схизмы (484-518) - 1-му продолжительному расколу между Церквами Рима и К-поля, вызванному доктринальными разногласиями и существенными противоречиями церковно-политических интересов обеих могущественных кафедр. Политику «Энотикона» поддерживал преемник Акакия патриарх Фравита (489-490). Патриарх Евфимий I (490-496) был признан папой Феликсом как православный, но не был признан в качестве патриарха, поскольку он не вычеркнул из диптихов имен своих предшественников Акакия и Фравиты. К этому времени Александрийская Церковь открыто перешла на антихалкидонские позиции, а в Антиохийской и Иерусалимской Церквах возобладало православие, дальнейшая поддержка «Энотикона» в КПЦ постепенно теряла смысл. При Евфимии в КПЦ начинался пересмотр позиций. В 491 г., когда на престол восходил имп. Анастасий I (491-518), патриарх Евфимий, знавший его антихалкидонские настроения, потребовал у Анастасия исповедание веры и клятву в том, что император «не будет тревожить Церковь». Тем не менее в 495 г. имп. Анастасий приказал Синоду КПЦ низложить Евфимия, выдвинув против него политические обвинения. Новый патриарх Македоний II (496-511) подписал «Энотикон». В дальнейшем сближение патриарха Македония с прохалкидонской партией и его попытки восстановить отношения с Римской Церковью заставили имп. Анастасия добиваться и его низложения. В 511 г. патриарх Македоний был низложен, арестован и выслан, что вызвало беспорядки в К-поле. На его место был поставлен противник Халкидона патриарх Тимофей I (511-518). В 512 г. был смещен и православный патриарх Флавиан II Антиохийский, вместо него был рукоположен крупный монофизитский богослов Севир (512-518). |
| Во время господства остготов в Риме соперничали сторонники «готской» и «византийской» партий, каждая из которых выставляла своих претендентов на папский престол. Приверженцы проготской ориентации были сторонниками жесткой линии в отношении как Константинополя (во времена акакианской схизмы), так и восточных антихалкидонитов. Их оппоненты занимали в отношении Империи более лояльную позицию. Лидер «византийской» партии диакон Вигилий еще в 532 г. выступал претендентом на папский престол: папа Бонифаций II (530–532) объявил его своим преемником, но это решение было отменено по требованию остготского двора. Перед своим возведением на кафедру в 537 г. (на место низложенного силой неуступчивого Сильверия) Вигилий обещал Юстиниану и Феодоре всячески содействовать церковной политике императора. Однако папа оказался «между двух огней»: с одной стороны, он испытывал жесткое давление из Константинополя, с другой – не мог не считаться с настроениями западных епископов, зорко следивших за неприкосновенностью авторитета Льва Великого и Халкидонского собора. 5. Начало подготовки унии. Феномен Иакова Барадея После провала переговоров с Севиром и его осуждения на соборе 536 г. Юстиниан приступил к планомерному политическому и идеологическому давлению на «монофизитов». Из Персии был экстрадирован и арестован за незаконные рукоположения священников-антихалкидонитов Иоанн, епископ Теллы (ум. 538). Немедленно был вызван в Константинополь Феодосий I Александрийский, который отказался признать Халкидонский собор, за что был отправлен под надзор в одну из близлежащих крепостей. На его место, после краткого патриаршества Гаина (536–537), был поставлен православный патриарх Павел (537–542), получивший от императора чрезвычайные полномочия наместника Египта (августала). С этого времени в Египте началось ослабление позиций «монофизитов», и без того поколебленных многочисленными расколами. Уже около 540 г. в общение с православным патриархом вступили монахи монастыря Энатон близ Александрии (того самого, где недавно был похоронен Севир). По этому поводу Юстиниан направил догматическое «Послание к александрийским монахам», где выдвигается тезис о равнозначности выражений «в двух природах» (Кирилл) и «из двух природ» (Халкидонский орос) и обличаются мнения акефалов и Севира. Всю свою полемику против монофизитов император строит на цитатах из творений их главного авторитета – Кирилла Александрийского . |
| Раскол с Римом, возникший на почве неприятия на Западе «Энотикона» Зинона (482), и последовавшая за этим Акакианская схизма определяли жизнь Церкви в правление А. В 488 г. он был одним из кандидатов на Антиохийский Патриарший престол и даже проповедовал в соборе Св. Софии, но Патриарх запретил его проповеди, подозревая его в сочувствии ереси Евтихия . При вступлении А. на престол Патриарх Евфимий потребовал от него письменного исповедания веры с признанием Всел. IV Собора в Халкидоне, к-рое тот и представил. Однако в дальнейшем А. стал придерживаться линии, заявленной в «Энотиконе»: пытался примирить монофизитов и православных, не принимая во внимание решения Халкид. Собора и утвержденных на нем определений Символов веры, что привело А. к разрыву с Патриархом Евфимием, к-рый был обвинен в несторианстве и сослан (496). Новый Патриарх Македоний II , принявший «Энотикон», поначалу поддержал раскол с папой, но вскоре взгляды императора и Патриарха резко разошлись. Если Македоний понимал «Энотикон» с позиций умеренной правосл. партии, то А. имел в виду сближение с монофизитами и признание за ними главенствующего положения. В столице усилилась монофизитская партия во главе сначала с Филоксеном, а затем с Севиром (в 512 занял Антиохийскую кафедру). Под их влиянием А. окончательно перешел на монофизитскую т. зр. в отношении Халкид. Собора, потребовав того же от Патриарха Македония. Правосл. партия столицы встала на защиту Патриарха, и в городе начались беспорядки, направленные против императора. Волнения удалось подавить, Македоний был смещен и отправлен в ссылку (511). Поставление нового Патриарха Тимофея сопровождалось репрессиями против правосл. партии, особенно монахов- акимитов . В ответ в столице вспыхнул бунт, в разгар к-рого А. явился на ипподром и выразил готовность сложить имп. сан. Толпа успокоилась и возгласила славословия императору, в городе был водворен порядок. Волнения, вызванные столкновениями партий, с особой силой прокатились по Сирии и Палестине, не обойдя и Египет. Это привело к жестокому противостоянию с Римом: папы, за исключением Анастасия II , занимали непримиримую позицию по отношению к политике К-поля. Во Фракии под знаменем защиты Православия против А. поднял мятеж военачальник Виталиан (514). |
| Вопрос же о римских притязаниях просто не вмещался в эту идеологию, был ею заслонен от византийского церковного сознания. Восточная Церковь благополучно или неблагополучно, но разрешила все вопросы своего административно-канонического устройства путем согласования его с государственной структурой. И потому на римский вопрос, восток не реагировал церковно, ибо сам вопрос казался ему не церковным, а государственным. При фактическом же отделении востока от запада, при утере постоянного общения, восточные уже просто не понимали догматического смысла, вкладывавшегося папами в свои юрисдикционные притязания, а «легкомысленно думали, что дело идет просто об административном первенстве и властолюбии». (Карташов). Между тем такой административный вопрос по восточному пониманию относился не столько к церковной, сколько к церковно-государственной сфере. Поэтому именно эта государственная преграда мешала Византийской церкви вопрос о папстве понять в его истинном богословском или экклезиологическом значении. По тем же причинам, по которым Константинопольская Церковь была «обречена» на возвышение, обречены были на неудачу и все папские протесты против этого возвышения. С другой же стороны, вечно потрясаемый догматическими спорами восток все усилия напрягал на их разрешение и ему часто приходилось искать помощи у менее «богословского», но зато и менее подверженного еретическим заболеваниям Запада. И в таких случаях восточные епископы, не задумываясь, величали папу своим отцом и учителем, зная, или вернее подсознательно чувствуя, что это ничего не переменит в имперской организации восточной церкви. Часто и сами Императоры, заинтересованные быстрым разрешением догматических споров, переходивших в государственную смуту, толкали восточных епископов на такое непоследовательное «ромофильство». Так было, например, при только что упоминавшейся нами ликвидации «акакианского раскола» в 515 г. или позже при посвящении патриарха Мины папой Агапитом в начале царствования Юстиниана. При этом совсем неверно думать, что вопросы церковного устроения вообще были чужды православному востоку, будто бы вечно витавшему в метафизических высотах. |
|
|
