| И. Сахаров III. Русские церковные песнопения В изучении церковных песнопений первое внимание обращают на себя крюковые знаки. Без знания их, необъяснимы будут и правила песнопения. Напевы: Болгарские, Греческие и Русские входят в полный круг песнопения и объясняются только знанием правил. Посему мы будем разсматривать отдельно: крюковые знаки, правила песнопения и напевы. 1. Знаки Русских крюковых нот. В Русских церковных книгах нотного пения употреблялись знаки: азбучные, крюковые и линейные. Книг с одними азбучными знаками доселе не открыто. В памятниках XII столетия встречается азбучные знаки вместе с крюковыми. Ряд книг с одними крюковыми знаками начинается с XII столетия. Линейные ноты появились в Великой России около 1670 года. В Малороссии и Литве знали их гораздо прежде, и едва ли не с появлением там Унии. По неимению верных сведений, трудно определить, когда они были введены в России, и где именно прежде? Крюки назывались прежде знаменами, а от них и самое пение прозвалось знаменным. Москвичи линейные знаки и пение называли: строчным пением, Киевским шестоименитым знаменем, мусикийским знаменем. От них самые творцы назывались: художниками строчного и партесного пения. Слова: регент и капелла прибыли к нам из Литвы, в столетии. Русские хоры управлялись прежде: доместиками, потом головщиками и уставщиками. Сочииителей пения величали–творцами, а в XVII веке–мастерами. Новогородских певцов, прибывших в Москву в XVI столетии, прозвали учителями. Сочинения творцов назывались: переводами, а методы пения: потпевками. В Москв с XVI века установилось разделение пения на раздельноречное и наречное. Прежде певцы пели по одним крюкам, а потом по пометам. Пометы появились в Новгороде в XVI веке, и приняты были только в великой России. Киев и Литва не знали их. Знаки церковных нот в памятниках песнопения изменялись во всех эпохах Русского пения. Не знаем причин этих изменений; от нас сокрыты теперь нужды, заставлявшие наших отцов прибегать к новостям; но видим, что каждая эпоха сопровождалась разительными изменениями, каждая имела влияние на самое песнопение. |
| ста, а виту такоже». Сейчас приведённые нами слова Климента г. Лопарев и понимает как свидетельство, что учитель Фомы Григорий и он сам знали греческий язык и что во времена Климента и среди его Киевской паствы находились изумительные начётчики в греческой письменности. Но г. Лопарев понимает слова Климента неправильно: Он говорит не о знании Григорием и Фомой греческого языка, а о знании ими альфы и виты и всех 24 букв грамоты. И не об изумительной начитанности в греческой письменности того или другого количества лиц из его паствы, а о том, что есть у него такие люди, которые могут сказать альфу, а также и виту, не только на сто чего-то, а на двести, на триста и на четыреста. Совершенно ясно, что не о том говорит Климент, чтó разумеет г. Лопарев, хотя и не совершенно ясно, что именно разуметь в его словах. Относительно этого, не совершенно само по себе ясного, не может быть спора. Под знанием Григорием и Фомой 24 букв грамоты митрополит, несомненно, разумеет знание ими грамоты или искусства чтения (ибо под знанием букв азбуки что же бы ещё могло быть разумеемо кроме знания искусства читать?). Под способностью некоторых из своих людей сказать альфу и виту не только на сто, но на двести, на триста и на четыреста чего-то митрополит разумеет, возможно, полное усвоение некоторыми, так сказать, курса екзерцизов, – упражнений, или одних азбучных или же азбучных и грамматических. Причём, в первом случае разумеет склады, а во втором случае – знание слов сомнительных в отношении к произношению или правописанию (орфоэпия и орфография) 1556 . Остаётся недоуменным, что Климент говорит о знании Григорием и Фомой греческого числа 24-х букв азбуки, тогда как в славянской азбуке их гораздо более. Это с вероятностью нужно объяснять тем, что наши славянские азбуки (как учебники по науке чтения) были переводом с азбук греческих (как тех же учебников). И что по этой причине буквы греческой азбуки были в них как бы господствующими 1557 . Фома, отстраняя укоры ему, деланные Климентом и состоявшие, вероятно, в том, что он не особенно великий грамотник, ссылался на то, что он есть ученик Григория, которого весьма почитал и сам митрополит. Отвечая на это, Климент и говорит: «Григория я весьма почитал за его жизнь, но он знал грамоту не совершенным образом, почему и тебя не мог сделать совершенным грамотником. А вот у меня здесь в Киеве так действительно есть достойные удивления грамотники»... |
| Акростишную подпись М. впервые прочитал Ф. Г. Спасский при работе с печатными Минеями ( Спасский. 1948. С. 155-169; Он же. 1951. С. 43-49, 201-206). Именно ему принадлежит атрибуция 4 канонов, он же первым дал высокую оценку гимнографическому творчеству М. Современные исследователи более детально описывают творческий метод М., сделаны текстологические попытки расширить круг атрибутируемых ему гимнографических произведений ( Гадалова. 2002; Она же. 2005; Рамазанова. 2000; Она же. 2004; Смирнова. Творчество гимнографа. 2005; Она же. Службы Макарию Калязинскому. 2005; Она же. 2007; Она же. «Повесть о Варлааме и Иоасафе». 2008; Она же. Список Жития Саввы Сторожевского. 2008). В службе свт. Никите Новгородскому оба канона - азбучные, и в обоих акростих завершается подписью, составленной из согласных букв имени автора. В 1-м каноне (глас 3, нач.: «Агнче Непорочный, Божий Слове») акростих читается в прямом порядке: МРКЛ, а во 2-м (глас 7, нач.: «Щедроты Твоя призываем, Господи») - в обратном: ЛКРМ. Атрибуция М. 1-го канона опирается не только на его подпись в акростихе, но и на свидетельство Новгородской II летописи. Вероятно, гимнограф сначала составил только молебный канон с прямым акростихом и с ним поехал в Москву для подготовки торжественного прославления святителя, а затем уже дописал службу с каноном, прославляющим мощи святого. Несмотря на разные мнения о том, была ли служба свт. Никите создана единовременно, исследователи не сомневаются, что весь текст принадлежит перу М.; значительные заимствования из др. гимнографических последований не обнаружены ( Рамазанова. 2000; Смирнова. Творчество гимнографа. 2005). Замысловатая «воспятословесная» подпись 2-го канона не всегда разгадывалась древнерус. переписчиками, поэтому в целом ряде списков надписание указывает на «другого творца». В рукописной традиции состав службы довольно стабилен, она прочно закрепилась в рукописных и печатных Минеях и Трефологиях под 30 или 31 янв.; азбучные каноны свт. Никите Новгородскому часто встречаются и в Канонниках. Впервые служба опубликована в составе январской Минеи 1622 г. |
| После этого нельзя было ожидать от митрополита другого послания, и вся переписка, все умственно-литературное оживление свелось, вероятно, к трем посланиям – Климента к смоленскому князю и к пресвитеру Фоме и Фомы к Клименту. Неизвестно также, писал ли Климент еще что-нибудь, но и эти два послания, представлявшие компиляции из книг с аллегорическим истолкованием свящ. писания, могли вызвать отзыв о нем Ипатской летописи как о «книжнике и философе, якова же в русской земли не бяшеть» (под 1147 г.) и заявление Никоновской летописи, что он «много писания написав предаде», равно как упрек митрополиту Фомы, принявшего за философию хитрословесие и затейливость Климентовых речей. Думать, что Климент читал в подлиннике или переводе сочинения Гомера, Аристотеля и Платона – не основательно: этих авторов и не было в древней русской письменности, и наши ученые могли их знать только по именам, а с другой стороны, сам Климент отрицает предположение Фомы о своем знакомстве с философией: «ты говоришь, что я пишу философией (с философскою хитростию), но то весьма несправедливо пишешь ты, будто я, оставив почитаемые (отеческие) писания, да писал от Омира, Аристотеля и Платона, которые были славны между еллинскими (языческими) хитрецами» 14 . Что касается, наконец, процитованного выше места, давшего повод обоим исследователям утверждать существование у нас в древности знатоков греческого языка, то оно само по себе непонятно. Голубинский предполагает, что под способность некоторых из окружавших Климента людей сказать альфу и виту не только на 100, но на 200, 300 и на 400 чего-то, митрополит разумеет возможно полное усвоение некоторыми, так сказать, курса экзерцисов, т. е. упражнений, азбучных ли только или же азбучных и грамматических, причем в первом случае разумеет склады, а во втором – знание слов сомнительных в отношении к произношению или правописанию. Голубинский говорит о славянской азбуке и грамматике и выражение Климента о знании Григорием и Фомой 24 букв азбуки применяет именно к славянской азбуке, буквы которой, быть может, носили греческие названия, в силу перевода наших азбук с греческих учебников. |
| Патерики Подготовка текста, перевод и комментарии С. А. Давыдовой и В. В. Колесова Патерик (греч. πατερικν от πτερ – отец) – сборник рассказов о жизни первых поколений, главным образом египетского монашества. Они были составлены для назидания иночества на основе предания и монастырских записей о подвижниках в период с IV по VI в. в различных областях Византийской империи. Из огромного количества патериков на церковнославянский язык были переведены в Болгарии и на Руси в IX–XI вв. лишь отдельные их разновидности, получившие названия Скитского, Азбучно-Иерусалимского, Египетского и Синайского. Из них первым был переведен, как полагают, Скитский поглавный, в котором рассказы и изречения некоторых подвижников распределены по главам, название каждой соответствует определенной монашеской добродетели. Сходен со Скитским и Азбучно-Иерусалимский патерик, однако рассказы и изречения в нем распределены по алфавиту имен подвижников. Не менее древними являются собрания рассказов о монашестве различных областей христианского Востока – Синайский и Египетский патерики. В Египетском патерике собраны повести о суровой жизни отшельников и их подвигах во имя веры в пустынях Египта, в Синайском – Египта, Палестины и Сирии. ИЗ СКИТСКОГО ПАТЕРИКА Тексты из Скитского патерика публикуются по списку РНБ, собр. Погодина, 267 (XIV в.), л. 44–103 с дополнениями по списку из Соловецкого собрания, 647/705 (XV в.), л. 49–243 об. ИЗ ЕГИПЕТСКОГО ПАТЕРИКА Тексты печатаются по списку РНБ, Соловецкое собр., 635/693 (XV в.), л. 56 об.–63 об. ИЗ СИНАЙСКОГО ПАТЕРИКА Синайский патерик в греческом оригинале назывался «Лугом духовным». Он составлен Иоанном Мосхом (ум. в 622 г.), палестинским монахом, который вместе со своим учеником Софронием много путешествовал; воспоминания о встречах, рассказах и беседах с различными людьми в годы долгих странствий (579–619) послужили материалом для книги; здесь упоминаются реальные города, села, пустыни древней Палестины, Сирии и Египта. В славянском переводе содержится 335 главок («слов»), которые тематически распадаются на несколько групп: чудесные явления, бытовые повести, рассказы о животных и т. д. Всем им присуща незамысловатость повествования, но очень тонкие, иногда трогательные характеристики героев и психологически оправданные их действия и поведение. Патерики неоднократно переписывались и оставались любимейшим чтением в течение многих веков. Ряд сюжетов Синайского патерика впоследствии разрабатывался в новой литературе, в том числе и в русской. |
| Каждый академический предмет представляет собой не что-нибудь новое сравнительно с предметами семинарского курса, а лишь новую степень, расширение масштаба и кругозора этих последних. Совсем не то представляется в отношении новой академической науки. Здесь преподаватель должен чувствовать себя не совсем на месте. Не говорим уже о том, что ему приходится иметь дело с совершенно неподготовленной аудиторией, которая может только слушать, воспринимать, но не имеет никаких средств так или иначе критически отнестись к новому материалу. Ему приходится по необходимости быть очень осторожным в своих сообщениях, устранять всякие даже чисто-терминологические затруднения и вообще не отходить далеко от азбучных истин. И однако самому необходимо знать и не обходить самых опасных дебрей, самых сложных и запутанных вопросов своей специальности. Если раньше нас учили на лекциях церковной археологии, что занимающийся ею должен знать палеографию, историю, классический антик, то теперь этого оказывается совсем недостаточно. Историк Церковного искусства должен быть не только богословом, —176— археологом, палеографом, – этого мало: он должен знать и владеть всеми средствами для вполне научного анализа в своей области. Нельзя говорить об икосах частных домов, в которых первые христиане отправляли своё богослужение, не зная данных помпейских раскопок и тех выводов, и заключений, какие предложены учёными архитекторами. Но как говорить архитектурным языком, не будучи знаком с механикой? История христианской базилики была бы совершенно непонятной, если бы рассматривать её без экскурсов в историю античной архитектуры. Тоже самое нужно сказать и относительно иконографии. Изображение ангелов нельзя изучать без анализа античных монет с образом „Ники“, воскресение Спасителя очень интересные вариации имеет на поздних византийских монетах, и т. д. Нужно быть самому художником-техником, чтобы уметь анализировать древнейшие русские иконы, часто лишённые хронологических дат, которые можно установить бывает только разбором стилистических или палеографических данных. |
| Свита или Свитка – верхняя простая грубая одежда. «Облечеся (Исакий) во власяницы, и на власяницу свитку вотоляну» 747 . Северга. См. Стрелы. Сердолик камень кирпичного цвета. См. Камни. Серебро Серебро – употреблялось на разные принадлежности и украшения утварей, одежд и вооружений так же, как и золото. См. Золото. Сермяга Сермяга – грубое некрашеное сукно, из которого крестьяне шьют свои сермяжные одежды и называют их просто сермягами. На беглом холопе Онисимке было «платье сермяга бела Ржевская» 748 . – Впрочем сермяги встречаются и в государевых летних ездовых занарядах; так, в описи XVI в. значится «сермяга сукно бело, строка и завязки шолк багров, лопатки шолк багров да рудожолт. – Сермяга сера, большая, строка шолк багров; на ней пять пуговиц золоты, половинчаты, резаны, с чернью; завязки широкия камка Бурская, на черни шолк лазорев да червчат с золотом; подпушоны камкою Венедицкою» 749 . – В 1469 г. великий князь Иоанн Васильевич послал Устюжанам «300 шуб бараньих, да 300 однорядок, да 300 сермяг» 750 . Серьга Серьга – вдеваемое в мочку уха металлическое кольцо, к которому большей частью делались привески из жемчужных зерен, драгоценных камней, корольков, бус и т. п. По числу привесок серьги назывались одинцами или одиночками, двойнями или двойчатками, тройнями. В старину они, как украшение, носились мужчинами и женщинами: именно мужчины носили серьгу в одном ухе, а женщины в обоих ушах. По сказанию Льва диакона, князь Святослав Игоревич, при свидании с императором Иоанном Цимисхием, имел в одном ухе золотую серьгу, украшенную двумя жемчужинами с вставленным среди их рубина 751 . – Великий князь Иоанн Иоаннович (1356 г.) завещал детям своим Дмитрию и Ивану по серьге «с женчугом» 752 . – В духовной князя Димитрия Иоанновича (1509 г.) значатся «серги болшые, яхонты сини з зерны з Гурмыжскими; а другие серги тройни, яхонтцы сини и лалцы з зерны Гурмыжскими и с Новгородскими; а третьи серешки, лалцы з зерны с Новгородскими» 753 . В имуществе князей Голицыных оказались «серги, под концами (кольцами?) запонки с алмазами, а у обеих 2 камня вислых, лалы Китайские; цена 200 руб. – Серги, запоны с алмазы, а в серге и в подвеске по 8 алмазов болших, а в другом алмазы мелкие; цена 100 руб. – Серги гнутыя, а в них запанки алмазныя, а в средине по подвеске изумрудной на спнях, а у них на серге у колец и в подвесках по 4 зерна Гурмыжских; цена 35 руб. – Серги, запонки алмазныя, у обеих в подвесках 6 зерен Кафимских; цена 20 рублев». – «Серги, лапки с зерны Бурмыжскими, другия серги двойчатки с лалы и с яхонты, и с зерны Бурмыжскими; третьея серги одиночки, зерны болшия Бурмыжския с искры и с камошки, с запоны» 754 . – В рядной записи 1712 г.: «серги двойчатки, изумруды с яхонты лазоревыми на золоте; серги золотые, карунки с яхонты и с изумруды» 755 . – В одной описи крестьянского имущества: «серги да чюсы женские с жемчуги, чюсы золочены; цена сергам и чюсам три рубли» 756 . Скепище, Искепище, Оскепище |
| Идея Ницше не оправдывается историей. На самом деле, смена язычества христианством не была падением научного миросозерцания и началом миросозерцания религиозного. Внутри самого дохристианского мира мы находим ярко выраженными оба начала: научное и религиозное. Кроме того: эти два начала далеко не всегда находятся в положении взаимного конфликта. Враждует с религией не наука, а одно временное преходящее направление науки. В эпоху цельного миросозерцания наука, религия и искусство служили одним целям. Поэмы Гомера – это не только кодекс поэтических созданий известной эпохи, но в то же время – религиозное откровение эллинского народа и свод их научных знаний. Когда отдельные области знания дифференцируются, наступает их временный конфликт, как было в Афинах в эпоху Просвещения, в конце V века, когда философски-научная мысль обособилась от религии и встала к ней в отношение оппозиции в лице софистов и поэта Еврипида. В дальнейшем развитии эта борьба привела к очищению народной религии, дала философию Платона, мистическое откровение александрийского иудея Филона и, в конечном итоге, высшую мудрость христианского богословия. Средние века были эпохой новой цельности, нового слияния отдельных человеческих знаний во всеобъемлющем единстве христианской истины. Эпоха Возрождения, Реформации и Просвещения аналогична движению конца V века в Афинах. Мы замечаем здесь то же явление, как и в греческой мысли: культ природы Руссо, рационализм Вольтера. Только такой противоречивый философ, как Ницше, мог совместить культ софистов, просветителей и рационалистов, с преклонением перед религиозным началом эллинизма, во имя которого он совершенно отрица- —52— ет Еврипида, представителя того самого рационалистического движения, столь ценимого им в софистах. Не христианство придумало религиозное начало, начало тайны и откровения, враждебное самоутверждению науки. И нигде это начало не было проявлено так эстетически, как в религии греков, в религиозном эпосе Гомера, в мистерии Элевсина, в аттической трагедии. Не христианство создало идею подчинения разума человеческого разуму божественному, не оно первое учило умерщвлять плоть во имя торжества духовного начала. Это знал Ницше, но как будто умышленно закрывал глаза на азбучные истины, увлечённый пылом своей полемики с христианством. И это начало, начало аскезы , которое Ницше принял в Индии и в Греции, он подверг поруганию в христианстве, где оно явилось очищенным, просветлённым и смягчённым. |
| Колчан (туль) – влагалище для стрел. Колчаны делались из кожи или сафьяна; у людей богатых они обтягивались атласом, бархатом, парчой; украшались каймами с разноцветными косками, веревочками, плащами, репьями и т. п. Колчан с стрелами пристегивался с правой стороны или к особенному, или к сабельному поясу 346 . См. Саадак. Кольца. См. Перстни. Кольчуга Кольчуга – доспех в виде рубашки из мелких плотно сплетенных железных колец, с разрезами напереди – у шеи и у подола, которого края назывались подзором 347 . Кольчуги делались иногда на гвоздь, а иногда из так называемых сеченых колец, то есть выбитых из листового железа и нашитых на подбой. На грудях кольчуг делались мишени или круглые бляхи, которыми заделывались также прострелы кольчуг и в других местах 348 . «20 колчюг с сеченым колцом немецких. – 80 колчюг на гвоздь; на всех на них на груди по 2 мишени медяны» 349 . В 1848 году, при разрытии сопки в селе Велебицах, неподалеку от Новгорода, между множеством старинного оружия и доспехов, найдена кольчуга, в виде косоворотки, примечательная по кресту, прикрепленному к вороту, который застегивался, по-видимому, проволокой 350 . Кольчуги чистились в особо устроенных бочках с веретеном в средине: «бочка, в чем колчюги чистят, в ней веретено железное» 351 . Конфаренный, Комфаренный, Кумофаренный Конфаренный, Комфаренный, Кумфаренный – насеченный точками, пунктированный. Судя по изделиям, кумофаренье было: грановитое, дорожчатое, струйчатое, травчатое, чешуйчатое, ячейчатое и т. п. «Венцы чеканены, золочены, а земля была кумофарена» 352 . Кончар, Ганчер Кончар, Ганчер – прямое оружие с длинным (аршина в 2) трехгранным или четырехгранным клинком, которого острый конец мог проницать сквозь кольца панциря 353 . Название кончара взято с Тат. ханджар (=Монг. кингар), означающего кинжал. В описи имения М. Татищева 1608 г. значится «хонжар Кызылбашской булатен, черены и ножны золоты басмяны с лалы и з бирюзами и с винисы 354 . Между оружием кн. Голицыных находились: «ганчер сталной, черен и ножны оправлены серебром и позолочены, на ножнах и на черену бирюзы; пояс шелковой красного с белым; цена полос 13 алт. 2 д., а оправе и ножнам 7 руб. – Ганчер, на черену и на ножнах оправа серебреная с чернью, месты золочена; пояс шелковой, рудожелтой с белым; ножны оклеены ящуром; цена полос 20 алт., оправе и ножнам 6 руб.» 355 . Копья |
| § 3. Спаситель – Страдалец Мы показали, что, держась Кантовских же проблем, должно признать нашим Спасителем того святого мужа, о котором нам скажет история; она говорит нам об Иисусе Христе; проверка подтверждает её показания. Теперь покажем, что Иисус Христос есть наш Спаситель не только, как Святой, но и как Страдалец. В этом по сказанному нас должны уверить Кантовские же рассуждения о свойствах нашего нравственного идеала. Не останавливаясь на рассуждениях Канта о представляющемся нам страдании практического идеала Сына Божия – мысли хотя и не бесполезной для наших выводов, но нуждающейся в новых утомительных разъяснениях, приведём его тезисы, определяющие переход человека от зла к добру. Основанные на его прекрасном учении о радикальном зле, учении бесконечно возвышающем великого философа над современными западными пигмеями-моралистами, эти тезисы возвышают его и над дряблым сентиментализмом протестантской ереси, сводящей христианскую веру к одной только теории. Переход к добру, говорит Кант (286), не может произойти в человеке без боли. Чувство внутреннего разлада и обновления причиняет страдание тем более мучительное, что истребляемые злые наклонности воли пустили глубокие —439— корни в природе человека и обратились в привычку... Сталкиваясь между собой, различные чувства (ужас о прежнем грехе и радость обновления) причиняют то высочайшее страдание, о каком только можно составить представление... Это скорбь, несравнимая ни с какой другой скорбью. Одинаково справедливо как то положение, что принятие за правило воли доброго начала производит страдание, так и обратное, что страдание происходит от возрождения и оставления зла. Страдание есть произведение зараз того и другого единовременного акта (отрешение от зла и соединения с добром и с Богом). – Конечно эти мысли для православного христианина – азбучные, но для Запада, затемнившего понятие о христианском подвиге, это самое великое, до чего дошла его ифика, настолько великое, что громадное большинство последующих моралистов не только не могло усвоить эту истину, но не сумело даже освоиться с ней. Лишь в последние годы она проникает в изящную литературу Франции и то под влиянием более простого изложения её русскими беллетристами, а никак не Кантом. |
|
|
