| Агафий воистину и как историограф остается поэтом и ритором, любит прибегать к изысканным цветистым выражениям, к словесным архаизмам, к красивому слогу, к демонстрации эрудиции в классической литературе, к явному и скрытому цитированию Геродота или даже Гомера, такой стиль может производить впечатление манерности, хотя и гораздо более сдержанной, чем, например, у его младшего современника Феофилакта Симокатты, но Агафия невозможно заподозрить в том, что он погрешает против истины, какой она видится ему, ради словесных эффектов, чтобы только поразить или развлечь читателя фантастическими историями или забавными анекдотами. Субъективно он был несравненно более честным свидетелем эпохи или рассказчиком о событиях, известных ему из третьих рук, чем Прокопий, хотя тот, конечно, значительно превосходил его и остротой наблюдений, и пониманием внутренних пружин происходящего, и тонкостью анализа, но при этом в своей знаменитой «Тайной истории» не удерживался от передачи и даже сочинительства самых невероятных и лживых слухов. Между тем труд Агафия и информативен, и достоверен не только на тех своих страницах, которые посвящены Римской империи и ее войнам, но и когда его рассказ выходит за имперские границы и воспроизводит события, происходившие в сасанидском Иране или в Королевстве Меровингов. Один из самых оригинальных памятников литературы эпохи Юстиниана – «Христианская топография» Космы, по прозвищу Индикоплов, что значит «плававший в Индию». Эта книга была написана между 537 и 547 годами. Ее автор – не профессиональный писатель или ученый, но купец, который много путешествовал по миру, подобный нашему соотечественнику Афанасию Никитину, так же побывавшему в Индии. О его жизни известно мало. По происхождению он грек, родившийся и выросший в Александрии. Косма плавал по Средиземному и Красному морям, по Персидскому заливу и Индийскому океану, с торговыми целями он побывал в Иране, на Аравийском полуострове и в Эфиопии, возможно, на Цейлоне и в Индии, о чем, казалось бы, и говорит его прозвище, но Индией тогда называли и иные страны, расположенные далеко на востоке или юге от границ империи. Из его книги известно, что он встречался и беседовал с императором Юстинианом. Написав «Христианскую топографию», Косма поступил в один из монастырей на Синае, но возможно, что над «Топографией» он трудился уже в монастыре. |
| Агафий даже явно идеализирует образ жизни некоторых варварских народов, например франков. Экскурс, посвященный их общественному строю, написан во многом в том же духе, что и знаменитая «Германия» Тацита. Агафий восхваляет социально-политический строй франков, чтобы похвала варварам звучала как порицание пороков современного автору византийского общества. Он хочет показать, чего недостает в общественной жизни Византии и чему византийцы могут поучиться у варваров. Агафий призывает византийское правительство поддерживать дружеские, добрососедские отношения с другими народами и осуждает ошибки правителей в их политике по отношению к соседям империи. В целом по своему мировоззрению Агафий был более умеренным консерватором, чем Прокопий; приверженец античности, он допускал и перемены, был сдержаннее в критике существующего строя, отражая в этом отношении политические симпатии и антипатии византийской интеллигенции. К историческому сочинению Агафия непосредственно примыкает «История» его младшего современника и продолжателя — Менандра Протиктора, сохранившаяся лишь в эксцерптах Константина Багрянородного . Менандр родился в Константинополе, в семье среднего достатка. В юности он штудировал юриспруденцию, прошел весь курс обучения и стал адвокатом. Однако, подобно Агафию, Менандр тяготился своей профессией и забросил юридическую практику. Нуждаясь в деньгах и рассчитывая на милости пришедшего к власти в 582 г. 34 императора Маврикия, Менандр приступил к сочинению исторического труда. Вероятно, какое-то время он служил при дворе, о чем говорит его прозвище «протиктор» (офицерский чин в императорской гвардии). Год смерти Менандра, как и дата его рождения неизвестны . Менандр поставил своей задачей продолжить труд Агафия, служивший ему образцом. Сохранившиеся фрагменты «Истории» Менандра охватывают период времени с 558 по 582 г. Подобно Агафию и Прокопию, которого он ценил особенно высоко, Менандр серьезно собирал и изучал исторические материалы. Придворная должность протиктора отчасти, видимо, открывала ему доступ к официальным дипломатическим и военным документам. В своем повествовании он часто приводит тексты подлинных дипломатических актов VI в. Во многих частях труд Менандра вполне самостоятелен и поэтому его можно отнести к числу ценных византийских источников раннего времени. |
| Историк Менандр, который, очевидно, располагал всем трудом Петра Патрикия и его дипломатической перепиской, упрекает Петра за простонародность речи. Видимо, частое общение с варварами способствовало тому, что сочинение Петра оказалось насыщенным варваризмами, и его речь действительно была близка к народной, хотя и «исполнена силой страсти и красноречия». Петр Патрикий принадлежал к придворным писателям эпохи Юстиниана и в лояльных тонах описал придворную жизнь своего времени. В отличие от других историков VI в., он увлекался не современной историей, а историей римского государства, изучение которой также находилось в русле духовных интересов правящих кругов Византии, мечтавших о восстановлении былой славы Римской империи. Другой выдающийся дипломат Юстиниана — сириец Ноннос написал ценное сочинение о своих посольствах и дальних путешествиях на Восток — в Аравию и Эфиопию. Это произведение также сохранилось лишь в отрывках. Некоторые, хотя и весьма скудные, сведения о жизни и деятельности писателя мы можем почерпнуть, кроме того, из выписок патриарха Фотия об историческом сочинении Нонноса. Ноннос был потомственным дипломатом. Он возглавлял византийские посольства к эфиопам, химьяритам и к арабам Йемена. Утраченный труд Нонноса был особенно ценен этнографическими и географическими сведениями о различных странах Африки, о нравах и обычаях арабских племен, в частности об их религиозных праздниках, о встрече на одном из островов с неграми-пигмеями и другими красочными описаниями. Судя по выпискам из его труда, Ноннос, как и Петр Патрикий, был вполне лоялен по отношению к правительству Юстиниана, обладал хорошим знанием языка, нравов и обычаев народов Востока и заслужил доверие императора. Он был достаточно образован, наблюдателен и сумел записать все увиденное и узнанное им в его далеких путешествиях. Выдающимся историком VI в. был почитатель и продолжатель Прокопия — Агафий Миринейский (536/37—582) (Мирины — город в Малой Азии). Свое юридическое образование он начал в Константинополе, куда переехала семья его отца, ритора Мемнония, а продолжал в Александрии. В 554 г. он вернулся в столицу и вскоре стал адвокатом. К этому времени семья Агафия разорилась и ему пришлось самому зарабатывать на жизнь, составляя различные прошения и жалобы своим клиентам. Занятия адвоката сковывали порывы творческой натуры Агафия. Еще в юности он страстно увлекался поэтическим творчеством и создал немало талантливых поэтических произведений в духе анакреонтической поэзии. В зрелом возрасте Агафий приступает к написанию своего исторического труда — «О царствовании Юстиниана». |
| Тем не менее, в дошедшем до нас виде труд Менандра крайне односторонен. В эксцерптах компиляторов X в. Менандр предстает человеком весьма лояльным, последовательно восхваляющим всех правителей империи, о которых сообщается в «Истории». Все это резко контрастирует с разноречивым, но чаще всего критическим отношением других писателей к правлению императоров и доказывает большую политическую осторожность Менандра, умевшего приспосабливаться к любому режиму. Вместе с тем в труде Менандра имеются и некоторые оппозиционные тенденции. Менандр резко выступает против тирании. В его сочинении встречаются прогрессивные идеи, отражающие социальные взгляды автора. Особенно это сказывается в отношении Менандра к труду и богатству, к миру и войне. Менандр всячески восхваляет труд, противопоставляет счастье в труде — праздности в богатстве. Менандр — горячий сторонник мира и противник войны. Он часто повторяет, что мир — великое благо для людей, а война — непоправимое зло. Народ и сановники в равной степени радуются миру. Особенно ненавистны Менандру междоусобные войны. Описание ужасов войны, прославление мира, мирного труда, предусмотрительности, осторожности — лейтмотив многих сентенций и исторического повествования Менандра. Философские взгляды Менандра, подобно представлениям Агафия, основываются на воззрениях античных философов разных направлений. Так же, как у Прокопия и Агафия, в произведении Менандра с большой четкостью выступает идея судьбы, идея изменчивости человеческого счастья. Веря в судьбу, Менандр одновременно высоко ставит человеческий разум и считает мудрость высшим благом. Силу разума Менандр ставит выше силы оружия. Он верит также и в могущество слова и придает огромное значение общественному мнению. «Все хорошее и дурное взвешивается мнением человеческим» ,— утверждает автор. По своим нравственно-этическим воззрениям Менандр близок к Агафию и значительно оптимистичнее Прокопия. Он склонен к нравоучительным сентенциям, проповедует истинную дружбу, справедливость, добро, вставляет в свой рассказ нравоучительные рассуждения, предостерегая людей от дурных покровителей или низких поступков и осуждая различные пороки. Вместе с тем Менандр признает право человека за зло платить злом: «Не нарушает справедливости тот, кто на козни отвечает кознями» . Идеи непротивления злу, христианского смирения и покорности чужды Менандру. |
| 710 Прокопий прибавляет, что Юстиниан вовсе не ценил «греков» в качестве солдат, считая их вообще непригодными для военного дела. Специальные агенты из корпуса экскувитов разъезжали по всем концам империи для проверки пригодности солдат к службе, отнимали военные дипломы и лишали военного звания состарившихся людей. Многие обращались в нищих, выпрашивавших себе пропитание из милости, другие откупались от исключения из военного звания. 711 Пограничные солдаты (milites limitanei), которых в прежние времена было много на восточной границе, перестали получать жалованье после заключения мира с Персией, а впоследствии (еще до 550 г.) Юстиниан лишил их военного звания. 712 Последствием такого отношения Юстиниана к армии было значительное сокращение военных кадров. Продолжатель Прокопия, Агафий, в общих соображениях, на которые его вызвало сделанное им описание набега на столицу Забергана, ставит в вину Юстиниану колоссальное сокращение военных сил империи и приводит цифры. По его словам, армия в тех пределах, какие имела империя в конце правления Юстиниана, должна была иметь численность в 645 тысяч человек, а на деле в это время она не превышала 150 и была рассеяна на огромном пространстве всех границ государства. 713 Мы не можем отнестись с полным доверием к цифрам Агафия. Что касается первой, то она могла быть вычислена по какому-нибудь памятнику вроде не раз упомянутой Notitia dignitatum utriusque imperii. Вторая цифра, по общему тону Агафия, не представляется точным свидетельством, восходящим к какому-нибудь официальному источнику, а лишь обобщением сведений, какие понаслышке и общим соображениям имел автор. Принимая обе цифры лишь как приблизительные, мы имеем однако основания признать справедливым упрек Юстиниану за сокращение военной силы государства. Преемник Юстиниана в своем указе о податных льготах населению засвидетельствовал о полном расстройстве военных сил империи, 714 и печальная судьба Италии в первые годы правления Юстина доказала справедливость этого свидетельства. |
| Когда святая произнесла это, Кинтиан велел ударить ее по лицу и сказал: – Не оскорбляй военачальника. Святая Агафия ответила: – Где разум твой, военачальник? Я желаю тебе, чтобы ты был подобен богу твоему, а ты не желаешь быть ему подобным, и сам стыдишься своих богов: посему вместе со мною отрекись от них. Военачальник сказал: – Ты заслуживаешь многие муки, на которые я тебя тотчас и отдам, если ты не исполнишь, что тебе приказывают. – Не боюсь я ничего, – отвечала девица; – если ты отдашь меня на съедение зверям, то звери, увидев меня и услышав имя Христово, укротятся; если в огонь меня бросишь, то Ангелы с неба будут меня охлаждать росою; если ты причинишь мне раны и мучения, я имею на помощь Духа истины, Который меня избавит от руки твоей. После этого военачальник велел отвести Агафию в мрачную и смрадную темницу; святая же пошла туда, как на пир и веселие, вручая себя Господу своему. Утром Кинтиан, вызвав опять святую Агафию на суд, спросил ее, достаточно ли она подумала о своем здоровье. Святая Агафия отвечала: – Здоровье мое – Христос. Но начальник сказал: – Отрекись от Христа, чтобы не погибнуть тебе в юности. – Отрекись ты от своих богов, – отвечала святая, – которые суть не что иное, как камень и дерево, и приступи к истинному Богу, сотворившему тебя, дабы не подвергнуться тебе мукам вечным. Тогда разгневанный мучитель велел повесить Агафию нагою на дереве и бить. Когда святую били, мучитель сказал ей: – Перемени свои мысли и поклонись богам, чтобы остаться тебе живой. Она же отвечала: – Сими муками я приобретаю себе блаженство, и радуюсь среди них так же, как радуется тот, кто приобрел великие сокровища: сии временные муки мне полезны. Как не собирают пшеницу в житницы, не очистив ее от плевел, так невозможно для души моей войти в рай, если сначала тело не будет истерзано муками. Военачальник велел слугам сильнее мучить Агафию, потом приказал железными клещами рвать ее сосцы и отрезать их. Когда это исполняли, мученица сказала военачальнику: – Безбожный и бесчеловечный мучитель! не стыдишься ты у женщины отрезать сосцы, которыми ты сам питался у своей матери; но я имею другие сосцы в душе моей, которых ты не можешь коснуться, ибо они от юности посвящены Богу. |
| Агафий Миринейский Агафий родился в малоазийской Мирине около 532 г., умер около 580 г. 379 Он учился в Александрии и Константинополе, был городским куратором в Смирне, а затем преуспевающим юристом (схоластиком) в Константинополе. Вероятно, он был зятем Павла Силенциария (о нем см. ниже). Агафий был плодовитым поэтом, автором утраченной гексаметрической поэмы «Дафниака» в девяти книгах, посвященной эротическим мифам, и множества эпиграмм 380 (в том числе с элементами экфрасиса). Около ста из них он объединил с эпиграммами своих друзей, в том числе Павла Силенциария, в цикл, посвященный Юстиниану I или Юстину II и включенный позднее в Палатинскую антологию. Главное прозаическое произведение Агафия – «История», продолжающая трактат «О войнах» Прокопия Кесарийского и охватывающая 552–559 гг. Как и поэзия, проза Агафия отличается изысканным, антикизирующим стилем. Хотя Агафий в «Истории» мало пишет о церковных делах, он очень подробно описывает восстановление Св. Софии после землетрясения, причем с уникальными подробностями. Однако за детальным описанием храма он отсылает читателя к поэме Павла Силенциария. История. 5, 9, 2–9 (2) Особенно же он [Юстиниан] заботился о величайшем храме Божьем: его, сожженный прежде народом 381 , он от самого основания и фундамента воздвиг весьма замечательным и таким удивительным, украсив величиной размеров, благолепием конструкции и разнообразием материалов. Построил же он его из обожженного кирпича и извести, во многих местах соединив также при помощи железа и почти не используя дерево, чтобы он больше так легко не загорелся 382 . Тот, кто все это продумал и построил, был Анфимий, о котором я только что упомянул 383 . (3) А тогда его [храм], который утратил от землетрясения среднюю часть перекрытия, возвышавшуюся надо всем 384 , император восстановил еще прочней и поднял на бблыпую высоту. (4) И хотя Анфимий тогда уже давно почил, младший Исидор и другие механики, между собой пересмотрев первоначальный план и по сохранившимся частям поняв, каковы были поврежденные и в чем была ошибка, восточную и западную арки оставили на месте как есть, а вот у северной и южной кладку на изгибе протянули внутрь и сделали немного шире, чтобы они более гармонично соответствовали другим и создавали равностороннее соотношение. Так они сумели покрыть несоразмерность пролета и понемногу сократить некую часть расширения, из-за которого образовывался неквадратный план 385 . И так они снова воздвигли на них [арках] возвышающийся посередине то ли круг, то ли полусферу, каким бы именем это у них ни называлось. (5) И благодаря этому он [купол] стал действительно более правильным, красиво изогнутым и повсеместно по линии ровным, но более узким и крутым и уже не мог так сильно, как прежде, поражать зрителей, однако стал намного более прочным 386 . |
| Это произведение охватывает лишь 7 лет правления Юстиниана,— с 552 по 558 г. Оно является непосредственным продолжением «Истории войн» Прокопия, которого Агафий считает своим недосягаемым образцом и наставником. Ранняя смерть прервала работу Агафия над этим сочинением, и его труд остался незаконченным. Агафий был человеком двух призваний — поэтом и историком. В своем историческом труде он стремился, по собственным словам, соединить харит с музами. История и поэзия, считает Агафий,— родные сестры, они очень близки друг другу и различаются только ритмом слов. История всегда должна быть наполнена красноречием и поэзией, чтобы и поучать, и услаждать. Вместе с тем историк — не только рассказчик, но и истолкователь событий. Основная цель истории — истина, и описывать происшедшее нужно прежде всего правдиво. Агафий обрушивается с едкими нападками на тех современных ему историков, которые позорят себя низкой лестью перед живущими правителями и порицанием уже умерших. Эти историки забывают, что их чрезмерные похвалы неприятны даже самим правителям, ибо «явная лесть не будет достаточной опорой их славы» . Сознавая высокий долг историка писать правду и только правду, Агафий относился к созданию исторического труда с исключительной серьезностью, понимал трудность своей задачи и пытался построить фундамент для объективного освещения фактов тщательным подбором источников. В этом отношении он, быть может, был даже более добросовестным ученым, чем Прокопий. В отличие от Прокопия, собиравшего в своих трудах (особенно, конечно, в «Тайной истории») всякие легенды и даже просто сплетни, Агафий очень внимателен к отбору и критической проверке исторических материалов. В своем произведении он использовал много документов, протоколы судебных процессов, рассказы офицеров, послов, купцов, переводчиков; отсюда — жизненность и достоверность его повествования. Ему, например, удалось использовать в своем сочинении ценные персидские хроники . Вместе с тем Агафий значительно менее, чем Прокопий, осведомлен обо всех происходящих событиях. Его положение мелкого адвоката не идет ни в какое сравнение с положением влиятельного чиновника Прокопия, вращающегося в правительственных сферах. Кругозор Агафия несравненно уже, лично он мало что видел и знал, и поэтому-то ему было так необходимо прибегать к помощи друзей при сборе материалов для своего исторического труда. |
| Каково было его отношение к христианской религии? Как Прокопий и Агафий, Менандр официально — христианин, но, подобно им, он не отличался особым благочестием. Менандр считает промысел божий движущей силой исторического процесса. Вслед за Агафием он наделяет божество разумом и волей, признает его деяния разумными, направленными на благо человечества. Менандр — сторонник веротерпимости. Впрочем, он допускает возможность войны для освобождения единоверных христиан из-под ига язычников, если она выгодна Византии. Менандр осуждает суеверия. В то же время он верит в христианские легенды о чудесах и мучениках, с большим пиететом относится к отправлению христианских праздников. Таким образом, Менандр являлся христианином, но был свободен от какого-либо фанатизма. Социальные взгляды Менандра не представляют чего-либо отличного от взглядов Агафия. С точки зрения историка, «простой народ — существо мятежное, и дерзость — в его природе» . К рабам он относится с полным пренебрежением . В отношении Менандра к варварам нет высокомерия родовитого римлянина, которое отличает труд Прокопия, но нет и идеализации их общественного строя, характерной для описания франков у Агафия. Менандр скорее враждебен, чем благожелателен к варварам, но враждебность эта не связана с признанием римской исключительности. В описании варварских народов он старается быть объективным. Так, он подчеркивает заносчивость и жестокость авар, но и не меньшую гордость и независимость склавинов. Необычайно красочны и правдивы сведения Менандра о жизни и культуре тюрок, живших в VI в. близ Алтая,— к ним совершил путешествие византийский посол Зимарх. Итак, Менандр был идеологом той части византийской бюрократии, которая признавала правление преемников Юстиниана, была связана с дипломатическими делами и пользовалась покровительством правящей клики при Маврикии. По своему общественному положению Менандр стоял значительно ниже Прокопия и был менее образован, чем Агафий; тем не менее, он добросовестно собрал ценный материал о современных ему событиях и тем самым занял заметное место среди других византийских историков VI в. |
| Старец сказал ей: — Почему же ты не желаешь, чтобы я уврачевал тебя? Святая отвечала: — Я имею Господа моего Иисуса Христа, Который одним мановением все исцеляет и одним словом восстановляет падших; Он, если пожелает, может исцелить меня, недостойную рабу Свою. Апостол был обрадован такою великою верою святой мученицы и, с улыбкою, сказал ей: — Он послал меня к тебе, девица, ибо я Его Апостол: посмотри — ты исцелилась. Сказав сие, он сделался невидим. Тогда святая мученица Агафия, узнав, кто был являвшийся ей, возблагодарила Бога, говоря: — Благодарю Тебя, Господи мой, Иисусе Христе, что воспомянул меня, и послал Апостола Своего исцелить меня. Посмотрев на тело свое, она увидела сосцы свои целыми и раны исцелевшими; и всю ночь необычайный свет наполнял темницу, освещая ее; испуганные сим, воины разбежались и оставили темницу незапертою. Другие узники, бывшие там, видя сие говорили святой: — Вот двери открыты, и никто их не стережет: выходи и беги. — Я не хочу лишиться венца мученического, — отвечала Агафия, — и навлечь беду на стражей; имея помощником Господа моего Иисуса Христа, Сына Бога Живого, исцелившего меня, останусь здесь до конца, исповедуя Его. По истечении четырех дней, на пятый, мучитель опять воссел на судище и, вызвав к себе святую Агафию, сказал ей: — До каких пор ты будешь противиться царскому повелению? Принеси жертвы богам, иначе будешь предана самой лютой смерти. Святая отвечала: — Суетны слова твои и несправедливо повеление царя твоего, которое оскверняет и самый воздух; скажи мне, окаянный и безумный, кто ищет помощи от дерева и бесчувственного камня? Я же Тому приношу жертву хвалы, Кто исцелил сосцы мои и уврачевал тело мое. Мучитель велел открыть ее сосцы и, видя их целыми и невредимыми, как они были прежде, спросил: — Кто исцелил тебя? Мученица отвечала: — Иисус Христос, Сын Бога Живого. Кинтиан воскликнул: — Ты опять называешь Христа, о Котором я даже слышать не хочу! И велел насыпать на земле разожженные в огне острые черепицы, и посыпать их горячими углями, и на них бросить святую нагою, жечь и мучить. Когда сие исполняли, вдруг началось землетрясение не только близ того места, но и во всем городе; расселась земля и поглотила друга Кинтианова Вултея и приятеля его Феофила, по совету которых Кинтиан производил такое мучительство. Все граждане, испуганные землетрясением, прибежали в преторию к Кинтиану, крича на него, чтобы он перестал мучить невинную девицу, ради которой произошло землетрясение. Кинтиан, испугавшись землетрясения и народного возмущения, велел отвести святую в темницу. Мученица, придя в темницу, воздела руки свои к небу и сказала: |
|
|
