| Но иногда вдруг глубоководная ткань приходила в движение и все существо Никифорова колебалось и ныло, охваченное, как болезнью, страхом потерять Гогу. О каких связях Гоги говорил Саенко? И кто эти старые знакомые, которые навели на Гогу? Почему-то не успел спросить, он ушел, Гога велела позвонить дня через два. Никифоров знал магическую силу писания , которое притягивает к себе жизнь. То, о чем писалось, что было полнейшим вымыслом — поднялось из твоего мрака, из твоих ила и водорослей, — внезапно воплощается в яви и поражает тебя, иногда смертельно. Роман о Всеволодове — Валдаеве — остановился на странице, где героя допрашивал офицер колчаковской контрразвезки в девятнадцатом году, в Невьянске, в конторе чугуноплавильного завода, здесь решалась судьба. Недописанный роман о Сыромятникове лежал, запеленатый наподобие мумии, в сундуке в сарае пермского купца Гольдина. И возникла женщина, дочка Гольдина, которую Всеволодов когда-то боготворил, потом проклял, и от нее зависело спасение или смерть. Она была тайно близка к колчаковскому контрразведчику. Никифоров проглядывал написанное, поправлял механически то слово, то запятую и думал про жену и Саенко. Нить, сочетавшая их когда-то, не прервалась доныне, дотянулась призрачной паутиной, хотя Гога отрицает, женщины всегда отрицают, они уверяют, будто прошлое для них не существует, и искренне, хотя это неправда. Никифоров рылся в ящиках стола, отыскал запыленный конверт с письмом и „Десятью пунктами“ Саенко — давно забрал эту прелесть себе, надеясь воткнуть в какое-нибудь сочинение. Письмо было страниц на десять, напечатано на „ундервуде“, пылкое, глупое, чудесное, бессмысленное, с укорами, мольбой и орфографическими ошибками — Гога куда-то от него убежала, он хотел письмом ее вернуть… „…Ты меня обнадежила, Георгина, что приняла мое предупреждение насчет того, что в Россоши оставить все николаевское прошлое… Ты обещала бросить легкомысленную крикливость, неуместный хохот в присутствии других людей… В первый день троицы приходил какой-то денди, спрашивал Георгину. |
| (стр. 88) с таким заглавием: По повелению св. епископа Симона, Владимирстии клирицы великия Успенския Пресвятыя Богородицы церкве положиша над гробом св. благоверного великого князя Андрея Георгиевича Боголюбского, для незабвенного ведения пред будущим родом, лист с описанием блаженной и старадальческой кончины его сицевый: Сей святый страстотерпец благоверный и христолюбивый великий князь Андрей Георгиевич Боголюбский и проч. В сей повести говорится: «егда со иконой недошедше до Владимира за семь поприщ на реце Клязме, и ту сташа кони и не могоша со иконой двигнути саней 116 , аще и многие изменяху и, преславного ради чудесе, повеле поставити на том месте две церкви каменныя во имя Пресвятыя Богородицы, едину честного и славного Ея рождества, а другую Покрова и ту сотвори оград обителий и нарече имя ея Боголюбимое» и проч. Из этой повести видно, что она действительно писана клириками Владимирской церкви и, вероятно, была изображена на листе над гробом святого Андрея, но сомнительно, чтобы она писана была во дни св. епископа Симона (1215–1226). В ней говорится, что св. Андрей поставил церковь Успения Богородицы и в ней икону Ея спустя одиннадцать лет после чуда, (то есть, по принесении Ея иконы из Вышгорода в 1155 году), следовательно в 1166 году, но церковь создана в 1160 году и расписана в 1161 году, а икона поставлена в ней в 1164 году. В конце говорится, что по убиении Боголюбского, по принесении тела его во Владимир, «положиша его зде в Соборной церкви Успения Пресв. Богородицы златоверхия, яже бе самим создана, иулия в пятый день на сем месте». Место неточно показано. По перестройке храма Всеволодом в 1189 году гроб св. Андрея был переставлен в левый Всеволодов придел (а первоначально он был поставлен в церкви самого его Боголюбского). Потому при епископе Симоне, когда еще хорошо помнили первое место гроба, нельзя было сказать: положиша на сем месте (то есть, в приделе Всеволодовом, не бывшем при кончине св. Андрея). По спискам эта повесть восходит к XVI веку 117 и есть в Милютинской минее (1646–1654). |
| После революции храмы закрыли. 7 ноября 1919 года в бывшем Троицком соборе был открыт " Осташковский художественный музей имени Октябрьской Революции " , преобразованный в 1924 году в краеведческий. Его руководитель Павел Петрович Всеволодов собрал в бывших помещьичьих усадьбах картины, бронзовые и мраморные скульптуры, фарфор, мебель, объехав при этом 39 волостей. Все экспонаты были размещены в помещениях недавно закрытого Троицкого собора. Основу же коллекции положили экспонаты из городского музея, основанного в 1899 года при Осташковском городском (впоследствии высшем начальном) училище, в виде старинных предметов, монет, рукописей, а также коллекции картин осташковского художника Я. М. Колокольникова, написанных по заказу купца К. А. Савина. Сейчас оба здания состоят на " культурной службе " - в Троицком соборе располагается экспозиция Осташковского краеведческого музея, а в Воскресенском соборе - лекционно-концертный зал. Из журнала " Православные Храмы. Путешествие по святым местам " . Выпуск 2013 г. Троицкая соборная церковь в городе Осташкове пятиглавая, квадратная. Построена в 1697 г. для крестьян патриаршей Осташковской слободы. В ней пять престолов: главный – во имя Св. Троицы, придельные к нему справа – во имя Оковецкой Божией Матери, слева – во имя Св. вмц Параскевы. В трапезе справа - во имя Св. вмч Георгия, слева – во имя Святителя Николая Чудотворца. Особенности архитектурные ее: железные вызолоченные подзоры у крыши главного храма и под сводами с наружной стороны этого же храма ниши в виде арок с живописными священными изображениями. Иконы нижнего яруса как в главном так в придельных храмах и многие висящие на стенах украшены серебряными, с позолотою на некоторых окладами. Перед местными иконами главного иконостаса серебряные лампады. Одежда на престоле в главном храме серебряная, устроена в 1796 г.; вместе с одеждою на престоле устроена такая же одежда на жертвеннике; кроме того и царские двери серебряные, устроены в 1798 г. Иконостас сделан в 1852 г. тщанием прихожан, а вызолочен на иждивение осташковского 1-й гильдии купца Н. К. Абабкова. При этом два резных ангела Михаил и Гавриил, стоявшие прежде по бокам резного же изображения Господа Саваофа, что над царскими дверьми, были сняты, а изображение Господа Саваофа оставлено на прежнем месте, только лицо Его и одежды, которые были прежде оттенены приличными натуральному цвету красками, вызолочены. Местные иконы – старинные, они писаны, по всей вероятности, известными по хорошим иконописным работам в разных местах в конце XVII ст., осташковскими иконописцами Потаповыми. |
| Неприятель следовал за ним осторожно, боясь хитрости. Великий Князь нашел в Киеве Вячеслава и еще не успел отобедать с ним во дворце, когда им сказали, что Георгий на берегу Днепра и что Киевляне перевозят его войско в своих лодках. Исполняя совет племянника, Вячеслав уехал в Вышегород, а Великий Князь со всею дружиною в область Владимирскую, заняв крепости на берегах Горыни. Георгий и Князь Галицкий сошлися под стенами Киева: с первым находились Святослав, племянник его (сын Всеволодов) и Давидовичи. Напрасно хотев догнать Изяслава, они вступили в город, коего жители не дерзнули противиться мужественному Владимирку. Сей Князь и Георгий торжествовали победу в монастыре печерском: новые дружественные обеты утвердили союз между ими. Владимирко выгнал еще Изяславова сына из Дорогобужа, взял несколько городов Волынских, отдал их Мстиславу Георгиевичу, с ним бывшему, но не мог взять Луцка и возвратился в землю Галицкую, довольный своим походом, который доставил ему случай видеть славные храмы Киевские и гроб Святых мучеников Бориса и Глеба. Георгий, боясь новых предприятий Изяславовых, поручил Волынскую область свою надежнейшему из сыновей, храброму Андрею. Сей Князь более и более заслуживал тогда общее уважение: он смирил Половцев, которые, называясь союзниками отца его, грабили в окрестностях Переяславля и не хотели слушать Послов Георгия; но удалились, как скоро Андрей велел им оставить Россиян в покое. Укрепив Пересопницу, он взял такие меры для безопасности всех городов, что Изяслав раздумал воевать с ним и в надежде на его добродушие предложил ему мир. «Отказываюсь от Киева (говорил Великий Князь), если отец твой уступит мне всю Волынию. Венгры и Ляхи не братья мои: земля их мне не отечество. Желаю остаться Русским и владеть достоянием наших предков». Андрей вторично старался обезоружить родителя; но Георгий отвергнул мирные предложения и заставил Изяслава снова обратиться к иноземным союзникам. 1151 г. Меньший его брат, Владимир Мстиславич, поехал в Венгрию и склонил Короля объявить войну опаснейшему из неприятелей Изяславовых, Владимирку Галицкому, представляя, что сей Князь отважный, честолюбивый, есть общий враг держав соседственных. |
| 1137 г. Мятеж продолжался в Новегороде. Всеволод имел там многих ревностных друзей, ненавистных народу, который одного из них, именем Георгия Жирославича, бросил в Волхов. Сии люди, не теряя надежды успеть в своем намерении, хотели даже застрелить Князя Святослава. Сам Посадник держал их сторону и наконец с некоторыми знатными Новогородцами и Псковитянами ушел ко Всеволоду, сказывая ему, что все добрые их сограждане желают его возвращения. Рожденный, воспитанный с ними, сей Князь любил Новогород как отчизну и неблагодарных его жителей как братьев; тосковал в изгнании и с сердечною радостию спешил приближиться к своей наследственной столице. На пути встретил его с дружиною Василько Рогволодович, Князь Полоцкий, в 1129 году сосланный Мстиславом в Константинополь: он имел случай отмстить сыну за жестокость отца; но Василько был великодушен: видел Всеволода в несчастии и клялся забыть древнюю вражду; желал ему добра и сам с честию проводил его чрез свои области. Псковитяне с искренним усердием приняли Всеволода: Новогородцы же не хотели об нем слышать и, сведав, что он уже во Пскове, разграбили домы его доброжелателей, а других обложили пенями, и собранные 1500 гривен отдали купцам на заготовление нужных вещей для войны. Святослав призвал брата своего, Глеба, из Курска; призвал самых Половцев. Уже варвары надеялись опустошить северную Россию, как они с жестоким отцом сего Князя грабили южную; но Псковитяне решились быть друзьями Всеволода: завалив все дороги в дремучих лесах своих, они взяли такие меры для обороны, что устрашенный Святослав не хотел идти далее Дубровны и возвратился. Таким образом город Псков сделался на время особенным Княжением: Святополк Мстиславич наследовал сию область по кончине брата своего, набожного, благодетельного Всеволода-Гавриила, коего гробницу и древнее оружие доныне показывают в тамошней соборной церкви. Новогородцы, избрав Святослава, объявили себя неприятелями Великого Князя, также Суздальского и Смоленского. Псковитяне не хотели иметь с ними сношения; ни Василько, Князь Полоцкий, верный союзник Всеволодов. |
| 175) и заточение И. О. в Выдубицком мон-ре (Л. 176 - внизу), продолжается под 1147 г. миниатюрами, сюжет к-рых рассказывает о попечении кн. Владимира Мстиславича о судьбе И. О. (Л. 178-179), о прошении И. О. о постриге и его пострижении еп. Евфимием Переяславским (Л. 177) и завершается сценами надругательства киевлян над телом князя-инока («...поворзоше за нозе, волокоша сквозе Бабин торжок до Святое Богородици») и перенесения его останков с торга в ц. арх. Михаила (Л. 179 об.). В Лицевом летописном своде 70-х гг. XVI в. (Голицынский том - РНБ. F.IV.225) проиллюстрированы события, связанные, в частности, с военными действиями в отношении Переяславля (попытка И. О. сесть на княжение - Л. 76 об. и его поражение - Л. 77), а также показано пострижение И. О. св. Евфимием, еп. Переяславским (Л. 140). По описаниям иконописных подлинников XVIII - 20-х гг. XIX в. под 5 июня, И. О. «ростом был средний и сух, смугл лицем, власы над обычаи, как поп, носил долги, брада же узка и мала, прилежно уставы иноческие хранил, погребен в монастыре святаго Симеона… и облечен в одежды монашеския» ( Филимонов. Иконописный подлинник. С. 361-362), «рус, брада подоле Николины, власы просты, риза преподобническая» (РНБ. Погод. 1931. Л. 165 об.). В руководстве для иконописцев 1910 г. В. Д. Фартусова указано, что И. О. «типа русскаго, средних лет; ростом средний; телом сух, лицом смугл, у него малая и узкая борода, волосы разсыпаны по плечам; одежды монашеския, на голове схима» ( Фартусов. Руководство к писанию икон. С. 306). Изображение И. О. как седовласого князя с непокрытой головой помещено в Царском Титулярнике 1672 г. (РГАДА. Ф. 135. Отд. 5. Рубр. III; см.: Портреты, гербы и печати Большой гос. книги 1672 г. СПб., 1903. 13; наименован как «брат Всеволодов») и его копиях нач. 70-х гг. XVII - нач. XVIII в. (РНБ. Эрм. 440; F.IV.764; ГИМ. Муз. 4047). Образ И. О. был введен в ряд композиций генеалогического древа Российских великих князей, царей и императоров (роспись 1689 г. в галерее Преображенского собора Новоспасского мон-ря в Москве, стенопись свода парадных сеней ГИМ (выполнена в 1883 артелью Ф. Г. Торопова), гравюры и литографии XVIII-XIX вв. с изображениями родословных таблиц рус. государей (напр., в ГЛМ, см. также: Ровинский. Народные картинки. Кн. 2. С. 239)). Фигура И. О. занимает отдельное клеймо на иконе «Образ всех святых Российских великих князей, княгинь и княжон рода царского» (60-е гг. XIX в., собор во имя равноап. кн. Владимира в С.-Петербурге), он изображен в монашеском одеянии, со сложенными крестообразно на груди руками с крестом. Святой написан в верхнем ряду на иконе Божией Матери «Знамение» с собором блгв. князей и княгинь Всероссийских, созданной как дар имп. семье к 300-летию Дома Романовых ок. 1913 г. на московской фирме Оловянишникова (ГЭ). |
| Скоро Великий Князь испытал превратность счастия и мог приписать оную собственной несправедливости. Ростислав Георгиевич был ему истинным другом; но клеветники говорили Изяславу, что сей Князь, в его отсутствие, старался обольстить Днепровских Берендеев и самых Киевлян, хотел завладеть столицею и подобно отцу ненавидит род Мстислава. Люди, склонные к чистосердечной доверенности, легко верят и злословию: Великий Князь, упрекая Ростислава неблагодарностию, отнял у него все имение, оружие, коней; заключил в цепи дружину и самого отправил с тремя человеками в лодке к отцу, не дав ему суда и не хотев слушать оправданий. Георгий оскорбился бесчестием сына гораздо более, нежели опустошением Суздальской области. «Так платит Изяслав неосторожному юноше за безрассудную любовь и дружбу! – говорил он: – жестокий племянник совершенно отчуждает меня и детей моих от земли Русской» (сим именем преимущественно означалась тогда Россия южная). Георгий наконец выступил, соединясь с Половцами. Святослав Ольгович, видя беспрестанно в мыслях своих окровавленную тень брата и считая Великого Князя убийцею, обрадовался случаю мести: мир, клятвенно утвержденный в Черниговском храме, и брачный союз юной его дочери с сыном Князя Смоленского не могли укротить сей злобы, ибо она казалась ему священным долгом. Но Давидовичи решительно отказались от дружбы Георгия, ответствуя: «Ты не спас городов наших; ныне, заключив союз с Изяславом, не хотим нарушить оного и не можем играть душою». Усердно помогая Великому Князю, они вместе с ним убеждали Святослава быть его другом, согласно с данною ими клятвою. «Буду (сказал Ольгович), когда Изяслав возвратит мне все имение моего брата». Уверенный, что Георгий действительно намерен идти к Киеву, Святослав выехал к нему на встречу близ Обояна; также и сын Всеволодов, единственно в угодность дяде. Георгий долго стоял у Белой Вежи, надеясь одним страхом победить Великого Князя. Но Изяслав, собрав верных братьев, готовился к битве. «Я отдал бы ему (говорил он) любую область, если бы Георгий пришел один с детьми своими; но с ним варвары Половцы и враги мои, Ольговичи». |
| Она стояла уже пустая: Иларион, в сане Митрополита, пас Церковь и жил в столице. Антоний пленился красотою сего дикого уединения, остался в пещере Иларионовой и посвятил дни свои молитве. Слух о пустыннике разнесся в окрестностях: многие люди желали видеть святого мужа; сам Великий Князь Изяслав приходил к нему с своею дружиною требовать благословения. Двенадцать Монахов, отчасти Антонием постриженных, выкопали там подземную церковь с кельями. Число их беспрестанно умножалось: Великий Князь отдал им всю гору над пещерами, где они заложили большую церковь с оградою. Смиренный Антоний не хотел начальства: поручив новую Обитель Игумену Варлааму, уединился в пещеру, однако ж не избавился от гонения. Считая Антония другом Всеславовым, Великий Князь приказал воинам ночью схватить его и вывезти из области Киевской. Но добродетельный муж скоро возвратился с честию в любимую свою пещеру и жил в ней до самой кончины, имев удовольствие видеть Лавру Киевскую в самом цветущем состоянии. Щедрость и набожность Ярославичей обогатили сей монастырь доходами и поместьями. Святослав дал 100 гривен, или 50 фунтов золота, на строение каменного великолепного храма Печерского, призвал художников из Константинополя и своими руками начал копать ров для основания церкви. Знаменитый Варяг Симон, Вельможа Всеволодов, подарил Антонию на украшение олтаря златую цепь в 50 гривен и венец драгоценный, наследие отца его, Князя Варяжского. Св. Феодосий, преемник Варлаамов, заимствовал от Цареградского Студийского монастыря устав Черноризцев, который сделался общим для всех монастырей российских. Сей благочестивый Игумен завел в Киеве первый дом странноприимства и питал несчастных в темницах. Добродетель Феодосиева была столь уважаема, что Великий Князь нередко приходил беседовать с ним наедине, оставался у него обедать, ел хлеб, сочиво и с улыбкою говаривал, что роскошная трапеза Княжеская ему не так приятна, как монастырская. Любя Изяслава, Феодосий великодушно обличал виновного брата, гонителя его, в беззаконии. |
| Но он не ссылается также и на устав Владимира о десятинах, бесспорно существовавший... А исчисление судов в другом виде означает только, что удельный князь хотел сделать частное приложение в своей области общего устава о церковных судах, предоставить своему епископу несколько менее предметов для ведомства точно так же, как он сделал частное приложение и устава о десятинах, исчислив и определив их в грамоте по своему усмотрению с величайшею подробностию . Еще за несколько лет прежде новгородский князь Всеволод—Гавриил Мстиславич (1117–1136) дал такой же частный устав для Новгородской епархии, который уже очевидно составлен по образцу устава Владимирова, прямо ссылается на пример святого Владимира, давшего десятину киевской Десятинной церкви, исчисляет те же самые суды церковные, какие поименованы в уставе Владимировом по его обширной редакции, очень сходно с ним говорит о мерилах и людях церковных, буквально повторяет наказ тиунам суда церковного не обидети, давать десятую часть с суда святой церкви — новгородской Софийской, повторяет те же угрозы на нарушение устава и проклятие на обидчиков церковного суда, хотя имеет и свои особенности как частные применения общего устава к условиям Новгородской области . Предположить, что этот частный устав Всеволодов, равно как и устав Ростиславов Смоленской епископии,— подложны, нет никакого основания, хотя они и дошли до нас в поздних списках и, может быть, имеют немалые перемены против своих подлинников: нельзя объяснить, почему бы в каком-нибудь XIV, XV или XVI в. местное духовенство решилось измыслить означенные уставы и приписать их этим именно князьям, когда уже ни имя первого для новгородцев, ни имя последнего для смолян не могли иметь особенного значения и обязывать их к исполнению уставов? Думаем, наконец, что устав Владимиров о церковных судах существовал и в XI в. и действительно дан самим равноапостолом, только дан, по всей вероятности, нераздельно с тою заповедию (клятвою) о десятине, которую, по свидетельству преподобного Нестора, Владимир, написав, положи в Десятинной церкви. |
| Золотые ворота и Ризоположенская церковь на них – вдохновенное произведение «Андреева» взлета. Сооружение это – один из родоначальников достославных Русских «надвратных» церквей последующих веков, красноречивого зодческого объединения «святынь» и «твердынь». В Киево-Печерской обители есть надвратная церковь даже несколько более раннего времени. Но на юге не возникло того плодотворного зодческого преемства, которое укрепилось на Севере. Великая традиция русского кирпично-каменного зодчества прервалась Южной Руси в XIII-XIV веках и до XVIII-XIX веков уже никогда не поднималось до той высоты, которая была здесь достигнута ею в великокняжеский период (только для второй половины XVII – начала XVIII столетия можно отметить ряд ярких проявлений украинского гения в области каменной архитектуры). В Руси же Северной в XV-XVIII веках назрел и осуществился насыщенный, плодотворный, удивительно многообразный зодческий подъем. (Мы всё ещё не вполне осознали всю эту широту и размах, не учли и не оценили всех его памятников.) Для севернорусских строителей «надвратных» церквей этого времени владимирская церковь Положения риз могла служить и служила источником вдохновения и образцом. В ней то же объединение крепостных и церковных форм, которые, в столь ярком виде, мы встречаем в сооружениях Покровского монастыря в Угличе, Борисоглебского монастыря под Ростовом Великим, Ростовского Митрополичьего дома и т. д. Но она 3–4–5 веков старше этих сооружений. Какая невознаградимая потеря для русской культуры – гибель надвратной церкви Иоакима и Анны, выстроенной в том же Владимире великим князем Всеволодом и епископом Иоанном во «Всеволодов» подъем (1194–1196)! От нее остались лишь обнаруженные в раскопках мощные белокаменные устои арки ворот, куски фресок, мозаик, майолики да разные камни порталов. Существование церкви Иоакима и Анны показывает, что мотив «надвратной» церкви не был случайным для Владимиро-Суздальского зодчества второй половины XII века. Боголюбово, Константино-Еленинский, Николо-Волосов, Сновицкий монастыри – исторически значительные окрестности г. Владимира |
|
|
