| Гендельмана и Ф.Ф. Федоровича и просил их передать ЦК моё и Авксентьева мнение о совершенной недопустимости подобного рода обращений. При этом само обращение подвергнуто было мной очень резкой критике с указанием на его печальные последствия, которые подобные акты ЦК могут иметь. – Я имел в виду визит ген. Нокса (!!) к Н.Д. Авксентьеву» [с. 191]. Само заседание Зензинов изображает так: «Вологодский и ген. Болдырев высказались за немедленный арест Центр. Ком. Кроме того, Вологодский лично мне поставил вопрос об этом обращении, так как ему было известно, что до вхождения моего в Правительство я был членом Центр. Ком.: «Спрашивал ли у вас ЦК разрешения на выпуск подобного рода обращения и что вы имеете в виду сказать по поводу моего предложения об аресте ЦК»? Я ответил на это, что, во-первых, считаю деятельность всех политических партий совершенно независимой от деятельности Правительства и потому мне представляется странным вопрос о моём разрешении, а, во-вторых, что касается требования об аресте ЦК, то полагаю, что в этом должны разобраться судебные власти. И если судебные власти установят противогосударственность действий ЦК и членов партии с.-р., то я выскажусь не только за арест ЦК, но и всех членов партии с.-р., но при одном условии – если одновременно будут также арестованы и все виновные в противогосударственных деяниях справа, вроде, напр., офицеров, певших на днях в Красноярске и Омске «Боже, Царя храни» при официальных встречах союзников. К моей точке зрения вполне присоединились Н.Д. Авксентьев и В. А. Виноградов . Правительство постановило начать против ЦК судебное расследование, поручив это дело генерал-прокурору, т.е. министру юстиции Старынкевичу. Через несколько дней, когда мы возвращались с заседания, ехали в одном автомобиле – Авксентьев, Старынкевич и я, – мной был задан вопрос Старынкевичу, в каком положении находится это дело. Он мне буквально ответил следующее: «Всё это дело раздуто, и, по-видимому, никакого состава преступления в обращении ЦК найдено не будет»» Мы, конечно, не имеем основания не верить В.М. |
| Конечно, это так. Содействовала вся обстановка. «Прокламация» была лишь одним из «звеньев» в цепи фактов. «Прокламация, – правильно отмечал сам Авксентьев в цитированном письме товарищам своим на Юг, – была последним гвоздем в гроб Директории». «Лучшего подарка – по его мнению – реакция ждать не могла». Не находятся ли, однако, эти слова Н.Д. Авксентьева в некотором, по крайней мере, противоречии с коллективным заявлением бывш. членов Директории, напечатанным в харбинской газете «Маньчжурия» 15 декабря 1918 г.: «Не злоумышленная деятельность эсеров, а давнишняя, особенно прочно свившая себе гнездо в г. Омске, надежда правых кругов на осуществление единичной военной диктатуры толкнула на борьбу с коалиционной демократической властью, на борьбу с целью её свержения, чтобы затем начать осуществлять классовую антидемократическую политику расправы за прошлое» [Зензинов. С. 166]. «Нет ни одного акта в деятельности Директории и поведении её членов, принадлежащих к партии социал.-революционеров, который давал бы право говорить об антигосударственности, подчинении приказам ЦК партии, стремлении «разложить» молодую русскую армию», – говорили бывшие члены Вр. Вс. пр. в том же заявлении 15 декабря. Они правы. Но в сущности, правительственное сообщение, во многом неудачное, обвиняло их больше всего в нерешительности, вызвавшей «сильное неудовольствие». В этом правительственное сообщение право. В правых общественных кругах – и не только в правых – отношение к эсерам было такое же, какое у эсеров к «контрреволюции», подчас мнимой. Эта своего рода «эсеровская боязнь», ведущая своё происхождение от ненависти к тому «роковому человеку» (т.е. к Чернову), влияния которого на партию боялся и сам Авксентьев, нередко заходила слишком далеко. Надо помнить, что в Сибири в руководящих органах партии сторонники «рокового человека» оказались в большинстве. У противников «черновцев» не хватало такта, а может быть и мужества, вполне определённо и резко отгородиться от бывших своих политических единомышленников. |
| Решение это не удовлетворило «левых». Томский «Голос Народа» прямо заявил, что совершена «величайшая ошибка, последствия которой трудно в настоящий момент учесть». Однопартийны Авксентьева, Зензинова и Аргунова считали, что расправу надо совершить с «переворотчиками» не из Сибоблдумы, а из среды Омского правительства. «Казалось, – пишет в своих воспоминаниях Майский, – после целого ряда ударов судьба наконец смилостивилась над эсеровской партией. Счастье само собой давалось ей в руки. Наступил момент, когда одним решительным ударом эсеры могли восстановить своё сильно поколебленное влияние и даже – кто знает? – стать политическими гегемонами на всей территории от Волги до Владивостока. Что же сделали эсеры? Всю ночь с 24 на 25 сентября они совещались 470 о создавшемся положении и в конце концов постановили… чешское предложение отклонить. Вместо чешских батальонов в Омск был послан заместитель Авксентьева Аргунов… Эта ночь по справедливости может считаться началом конца демократической контрреволюции в Поволжье и Сибири 471 . Она оттолкнула чехов от эсеровско-меньшевицких элементов и тем самым подготовила близкую гибель как Комитета членов Учредительного Собрания, так и Директории» [с. 255]. Не удовлетворилась решением Директории и Сибоблдума. Вот что докладывал томский губернский комиссар Гаттенберг 30 сентября Михайлову по прямому проводу: «Арестованные 28-го все освобождены. Наружно в городе как будто наступило успокоение… В действительности происходит подготовка к новому выступлению. Исполнительный Комитет Думы не распущен. Собрания происходят в кабинете председателя Думы, происходят деятельные сношения Глоса и Быховского с Якушевым и Зензиновым в Уфе по железнодорожному проводу; фракции Думы, за исключением областников, выражают сомнение в том, чтобы Якушев мог дать какое-либо согласие за Думу, и, очевидно, не думают считаться с ним… Исполнительный Комитет вступил в сношения с дерберовским Правительством… Общее настроение чрезвычайно тревожное… ежеминутно ожидаю осложнений». «Здесь (т.е. в Омске) наступает успокоение», – отвечал Михайлов. Прибывший из Уфы Аргунов не сразу ориентировался в положении, но теперь поддерживает Административный Совет и к Думе относится отрицательно… Серебренников, я и Административный Совет будем вести прежнюю политику и беспорядков не допустим… Прибывающие иностранные представители оказывают поддержку Правительству и отрицательно относятся к политике чехов»… [«Хр.». Прил. 111]. |
| Мигранты со Средней Азии и Кавказа ведут себя вызывающе и в некоторых национальных республиках. Так, в Якутии 17 марта тремя мигрантами было совершено изнасилование жительницы Якутска. Якутянка обратилась в компетентные органы, были проведены оперативно-розыскные мероприятия, в ходе которых было установлены лица, совершившие преступление, ими оказались , предположительно, киргизы (кыргызстанцы). Были в Якутии по изнасилованиям мигрантами прецеденты и до этого. «У мэра Якутска " лопнуло терпение " » - справедливый подзаголовок одного из материалов на эту тему. В Якутске после изнасилования местной жительницы мигрантами состоялось собрание, на которое пришли тысячи человек, а также глава республики Айсен Николаев и мэр города Сардана Авксентьева. Мероприятие состоялось в спорткомплексе «Триумф», рассчитанного на 5 тысяч человек. Мэр Авксентьева заявила, что местные жители должны все вместе навести порядок. «Думаю, наше терпение лопнуло… Мы у себя на родине, у себя в городе, как хозяева нашей земли, и надо это донести», - приводятся её слова. Глава республики Якутия Айсен Николаев пообещал, что миграционный контроль будет усилен, а организации, где работают иностранные граждане, тщательно проверены. Он отметил, что защита интересов местного населения в приоритете. При рассмотрении этого случая видно, что республиканские власти и представители коренного народа, ведут себя уверенно по отстаиванию интересов своих жителей. И федеральная власть вынуждена это учитывать. В русских же регионах, где руководство, вроде, русское, но только, в лучшем случае, этнически русское, но не по состоянию души, привыкли при подобных случаях прятать голову в песок, объяснять все преступления «бытовой основой», рассказывать, что у «преступности нет национальности». Под видом благовидной цели дружбы народов и нераспространения межнациональной розни факты бесчинств мигрантов скрываются, продолжается заигрывание с руководителями диаспор национальных меньшинств, тем самым, ситуация загоняется вглубь. И всё это происходит в русских регионах в рамках такой федеральной миграционной и межэтнической политики. |
| На другой день в «Деле Народа» появились письма Гоца и Авксентьева, отвергавшие факт подписания ими этого воззвания. Отречение от отдельного документа, редактированного крайне неудачно – в несколько хлестаковских тонах, само по себе не могло дискредитировать всего дела, но в тогдашней обстановке подобное опровержение нельзя было рассматривать иначе, как попытку отгородиться от восстания. Так многие и поняли (напр., воспоминания Суханова). Отсюда и пошла молва о «провокации», в изображении Керенского принявшей вполне реальные очертания, а у других вызвавшей подозрение, что фальшивый документ, как и все остальные приказы, выпущен самими большевиками 221 . На суде Браун сообщил, что подписи Гоца и Авксентьева под печатным воззванием были поставлены им и Синани – ими же было написано и само воззвание. «В подлиннике мы оставили им для подписи место, так как их в тот момент (3 ч. 30 м. утра) не было, и мы не сомневались, что они подпишут, так как на самом деле они руководили восстанием». Очень определенно подчеркнул на суде Гоц, что его отказ от подписи на «апокрифическом документе» означал только то, что в нем было, а именно, что «этого документа я не видал и его не подписывал». «Апокрифичность» (в смысле только подписей) указанного документа в связи с другими документами и заявлениями этого дня имеет, очевидно, совершенно второстепенное значение. Гораздо большие сомнения вызывает другой документ, который «Хроника» заимствует из «Бюллетеня Общеарм. Комитета» в Могилеве, но который дошел и до Москвы и здесь сохранился в делах московского ВРК и Комитета Общ. Безопасности. Это – циркулярная телеграмма за подписью министра вн. дел Никитина. Помечена она 11 час. 35 мин. 29 октября. Вот ее текст: «События в Петрограде развиваются благоприятно. В петроградских войсках колебания; телефонная станция занята юнкерами. В городе происходят стычки. Население относится к большевикам с ненавистью. Комитет Спасения принимает энергичные меры к изолированию большевиков. Временное Правительство принимает необходимые меры к восстановлению деятельности всего правительственного аппарата при полной поддержке служащих». |
| Пред Солунем – на пароходе. Понедельник. 25-е июля. Проливной дождь поднял сегодня пассажиров третьего класса с своих импровизированных постелей очень рано – в часа четыре, в том числе, конечно, и меня, грешного раба Божия Авксентия. Сильно промок я. Положение хуже собачьего: укрыться негде. Правда, открыли для нас трюм, но туда столько нашло пассажиров турок и наших богомольцев, что там не было где поворотиться. Притом оттуда, от промокших вещей русских богомольцев, несло таким благоговонием 558 , что я предпочел лучше мокнуть под дождем, чем наслаждаться запахом этого благоговония. Дождь шел часов до двенадцати: вся природа освежилась, и я освежился – даже чересчур, так как весь промок. Вследствие этого целый день я был в самом глупом настроении. Для развлечения съездил было на малое время в город, где выпил кофе, и назад воротился. Матросы турки – пьяны. В часов восемь вечера при салютовании из пушек я предал себя в объятия Морфея. Вторник. 26-е июля. Думал было сегодня посетить святыни солунские, но не успел 559 , так как наш пароход снялся с якоря в два часа пополудни и отплыл обратным путем. С радостным чувством оставил я уже скучный, не ликующий город, так как рамазан вчера кончился, и город принял опять свой обыденный вид. Мы плыли обратным путем мимо величественного Олимпа, снежное чело которого отражало, как в зеркале, блестящие лучи заходящего солнца, мимо Кассандры и Сикя, и Афона. Солнце закатилось за величественный Олимп и уже давно, когда мы проезжали мимо Афона, верхний пик которого видится еще с Солуни. Когда поравнялись с Афоном, то богомольцы, бывшие на палубе, перекрестились и пали ниц, прощаясь, быть может, в последний раз с Афоном. Ночь была тихая и ясная. Я прекрасно устроился на палубе, а не в трюме, хотя и там было место. Но на палубе я устроил себе нечто вроде монашеской кельи под спасательною лодкою. Здесь была и моя гостиная, и спальня, и канцелярия. Голая доска служила постелью, зимнее пальто – подушкою, летнее – одеялом, чемодан – письменным столом. Несмотря на такую холостую обстановку, я доволен был ею: воздух чистый, свобода... Лежишь по часу на спине – смотришь в небо до устали, так что приходишь в бессознательное состояние и уже не помнишь, о чем думаешь: иногда только очнешься и споймаешь себя на таком глупом состоянии. Иногда пробудишься, встанешь, походишь немного, посмотришь на тихое море, да и опять уснешь... Сегодня увидал новый месяц; вспомнил, что 26-го же июня я увидел также новый месяц, когда плыл из Одессы в Константинополь. Значит, месяц уже, как нахожусь в путешествии. |
| 1090 В своих примечаниях к сочинению Авксентия и «Апологии» Палладия Максимин даже повествует о совместной поездке Ульфилы, Палладия и Секундиана (ad Oriente perrexisse memoratos episkopos cum Vulfila episkopo; Hulfila ceterisque consortibus) в Константинополь, ко двору Феодосия (ad comitatum Theodosi inperatoris; ad alium comitatum; ingressus in civitatem Constantinopolitanem), очевидно, с целью подачи апелляции на незаконные, с точки зрения омиев, решения Аквилейского собора и для участия в обещанном теперь уже якобы императором Феодосием новом соборе (recogitarent de concilio promisso a Theodosio imperatore; eis promissum fuisset concilium). 1091 Р. Гризоном было убедительно показано, что данное свидетельство являлось плодом вымысла Максимина, тенденциозно интерпретировавшего свидетельство Авксентия о кончине Ульфилы в Константинополе. 1092 Следует также подчеркнуть, что Палладий сам нигде не упоминает об Ульфиле, поэтому получившее распространение в научной литературе мнение, что ратиарский епископ, как, впрочем, и Секундиан, принадлежали к некоему целостному ульфилианскому течению или школе, вряд ли можно признать обоснованным. 1093 Все указанные выше цитаты, ссылки и исторические натяжки имеют своей целью доказательство того, что Палладий и Секундиан не были сторонниками одной из многочисленных маргинальных групп, отделившихся от Кафолической Церкви. Напротив, Максимин представляет их носителями истинной церковной традиции, согласной с доникейскими отцами, авторитетными восточными богословами эпохи тринитарных споров и наследием церковных соборов эпохи императора Констанция. Таким образом, Максимин фактически конструирует целостную и не прерывную традицию, которая может быть противопоставлена традиции никейской. Не забывает Максимин и об Ариминском соборе, поскольку церковно-политическое положение омийских общин в начале V в. не позволяло ему, в отличие от Палладия, даже мечтать о созыве нового вселенского собора, где позиция омиев была бы услышана. 1094 В своем диалоге с блж. |
| е. крупными или заглавными буквами); она содержала главным образом некоторые сочинения Илария Пуатьерского и Амвросия Медиоланского , а также акты Аквилейского собора 381 г. На широких полях этого сборника во многих местах другой рукой, и притом курсивом (скорописью), написаны какие-то заметки, представляющие собой род критических замечаний против актов Аквилейского собора. Написал эти заметки какой-то епископ Максимин, епископская кафедра коего и родина остаются неизвестны и не указаны в Парижском кодексе. Одно представляется несомненным: что он был арианин и решительный защитник арианской партии. В своих заметках на полях он поместил много различных статеек и между прочим очень важное для историка повествование об Ульфиле, составителем которого был Авксентий, епископ Доросторский (т. е. в Силистрии на Дунае). Повествование Авксентия, судя по тексту, сохранившемуся на полях, было не чем иным, как письмом, в котором Авксентий сообщает сведения о жизни и учении Ульфилы. Повествование это тем важнее, чем ближе его автор стоял к тому мужу, о котором он рассказывает. А он не только лично знал Ульфилу, но и был с детских лет воспитанником и учеником его, так что он смотрел на Ульфилу как на своего отца по духу, с детским благоговением. Он прямо сознается, что сам он более чем кому-либо другому одолжен Ульфиле, qui me а prima aetate mea а parentibus meis discipulum suscepit et sacras literas docuit et veritatem manifestavit... et carnaliter et spiritualiter ut filium suum in fide educavit (который меня с раннего возраста от родителей моих в ученики принял и Священному Писанию научил и истину показал... и по плоти и духовно как своего сына в вере воспитал (лат.). – Ред.). Таким образом, в новооткрытом документе мы имеем источник для истории Ульфилы, источник, который не только занял видное место в ряду других источников сведений об Ульфиле, но даже в некоторых отношениях пополняет и исправляет их. Кроме документа, которым мы одолжены Авксентию, мы владеем четырьмя повествованиями об Ульфиле; все они принадлежат греческим церковным историкам V в. |
| 694; ср. Gelser H. Patrum Nicaenorum nomina Scriptores sacri et profani. Fasc. 11. Lipsiae, 1898. Lübeck. Reichstheilung und kirchl. Hierarchie des Orients. Münster, 1901. B. H. Бенешевич. Синайский список отцов Никейского первого вселенского собора – Известия Императ. Акад. Наук. 1908, стр. 281–96), а Авксентий мог сделаться епископом не ранее 351 г. после Македония Мопсуэстийского (ср. Le Quien – cit. op. II t. p. 890, Tillemont – Memoires. VI, 345 p. Treppner – cit. op. S. 113). Поэтому Алляций (L. Allatius. Diatriba de Theodoris num. LXVI – Mai Ang. Patrum nova Bibliotheca. Romae. 1853. Т. VI, p. 137), имея в виду частое смешивание прежде имён Диодора и Феодора (ibid. Ср. Photius. Bibliotheca. Cod. CCXXIII – PG CIII, col. 829 – 30, notae), предполагал, что в данном месте у Свиды обозначен Диодор, епископ Тарсский. Но, нам думается, что обычай смешивать в древних литературных памятниках имена Диодора и Феодора, а также и факт обучения упомянутого Феодора, епископа Тарсского, в Афинах (что, как увидим ниже, имеет отношение и к Диодору Тарсскому) – недостаточные мотивы для того, чтобы согласиться с Алляцием в его толковании Свиды относительно Феодора Тарсского. Кроме этого, не нужно забывать, что Свида заимствует сведения об Авксентии у Филосторгия, а Филосторгий в другом месте своей Истории (V, 2 – ed. Bidez J. 68–69 SS.) говорит про Авксентия, как рьяного покровителя еретика Аэция. Это последнее свидетельство побуждает исследователя задуматься, могли ли братья различаться между собой до такой резкой противоположности: тогда как младший брат Диодор (=Феодор) добивался в Антиохии всеми силами изгнания и поражения Аэция (см. выше сноска другой брат, Авксентий, всячески покровительствовал этому еретику. Наконец, сам Свида, по-видимому, также не склонен видеть в этом Феодоре Тарсском, именно Диодора, ΧΙ-го епископа г. Тарса (Le Quien – cit. op. pp. 872–873; Treppner – cit. op. 102 S.), ибо в его „Лексиконе” есть специальный articulus о Диодоре Тарсском, и там об Авксентии нет речи (Lexicon cit. |
| Глава I. Записки Авксентия Георгиевича Стадницкого 1880 год 10-е июня. Вторник Давно я уже ничего не вписывал в дневник, кажется, еще с 30-го марта 62 . Да, по правде сказать, я вообще, в особенности за это последнее время, ничего не работал, а в частности и не писал, так что, кажется, забыл и писать уже так, как прежде писал. Понятно, почему это так: если хочешь в чем-нибудь успеть, нужно упражнение. Я уверен, что если бы так с годик ничего не писать, то наверно потом затруднился бы и простую записочку написать. Так вот не пишешь, не пишешь, потом смотришь, вдруг возьмет тебя охота, побранишь себя немного, конечно, по возможности извиняя самого себя, да и возьмешься писать, как я, например, теперь. Что же это значит? Значит просто то, что мы непостоянны: пишешь, пишешь да и бросишь. Нужно, чтобы что-нибудь задело твою утробу (сердце), и тогда опять берешься за письмо. Например, что меня теперь побудило взяться за перо? А вот что: за 8-е июня в «Новороссийском телеграфе» я прочел именно задевающую мое сердце статью «Семинария и аттестат зрелости» 63 . Статья эта замечательна в том отношении, что здесь показываются предметы в их надлежащем виде без всякой окраски. Фельетон (или статья) этот далее насколько замечателен, настолько и интересен, так как касается современного вопроса об аттестате зрелости для семинаристов. Фельетон этот написал «признанный незрелым». Дело в том, что при одесской гимназии (?) держали три семинариста экзамен зрелости, и ни один из них не сдержал, мало этого – их даже не допустили к устному испытанию, так как они срезались по классическим экспромтам 64 . Что же за причина этого? Некоторые могут видеть причину этого в начальстве гимназии. Но нет: начальство с удовольствием пропустило бы их. Некоторые в таком случае увидят причину в слабой подготовленности их, в нежелании их крепко трудиться. Но нет: эти три ученика были светила Одесской семинарии. Один из них предназначался начальством семинарии даже в академию, так что в полном смысле слова был светилом, а другие два – если не светила, то самосветящиеся звезды. |
|
|
