| Ходжес был слишком вымотан, чтобы съязвить о том, как можно «особенно не нападать» и вместо этого с равнодушным видом повёл головой. Всё равно сейчас они повернут и пойдут к своим. И больше не будут терять зря время. Запищали комары, поджидавшие, когда три двигающиеся мишени остановятся. Какая разница, куда девался Петерсон? Нет его и нет. Если жив, то к вечеру догонит их на привале. Ходжеса искренне удивляла осзабоченность сержанта. Может, Петерсон нёс что-то важное для всех? Вроде нет, — рация у Виклифа, аптечка у Анга. Что им так дался Петерсон? Ладно, пора уже поворачивать. — Идём дальше. — недовольно бросил сержант. У Ходжеса всё так и упало внутри. Дальше? Зачем? Сержант свихнулся? Или он забыл про время? Нехотя солдат задвигал ногами, нагоняя двоих ушедших вперёд. Что на них нашло? Ходжес не верил своим глазам. Ненормальные. Всё равно три часа до предыдущего привала они не будут идти. Ну что за люди! Ходжес смотрел, как вздрагивает панама сержанта, водящего головой из стороны в сторону. Дался им этот Петерсон! Отлить пошёл человек. Или просто сел на дороге, отдохнуть. Он ведь сам не особо-то крепкий… Ну теперь только попадись этот слизняк-Петерсон! Сколько из-за него пришлось потопать! Ходжес вдруг ярко представил, как незаметно от сержанта сунет Петерсону прямо по его круглой роже во время следующего привала. Только отыщись, гнида! Ходжес стиснул зубы. Снова! Слава Богу, в этот раз он вовремя заметил эту дрянную корягу. Полчаса назад, проходя здесь, он чуть не споткнулся о неё. Самое ужасное на дороге — упасть. Потом совсем не хочется вставать. А вставать с опостылевшим грузом за плечами очень и очень тяжело. Потом догонять остальных… На всё это уходит колоссальное количество сил. Да, он тогда ещё сказал Петерсону: «коряга!»… Стоп! — Сэр! — Что ты орёшь, я тебя и так прекрасно слышу! — шёпотом осадил сержант, резко развернувшись. Все трое остановились, — Иду в двух шагах от тебя. Что такое? — Сэр, я вспомнил: когда мы шли здесь, Петерсон был с нами. Я обратил его внимание на эту корягу, чтоб он не споткнулся, он ответил: «понял!». |
| Сравнительно недавно один из видных современных психологов Петерс напечатал большую работу, посвященную проблеме психической наследственности 66 . Правда, Петерс ограничился очень узким материалом, он сравнивал школьные успехи родителей и детей, но за то он очень тщательно обработал свой материал. Всего Петерс обследовал 1162 детей и 344 родителей (отца и мать). Работа Петерса важна в том отношении, что она стремится установить приложимость к психической наследственности законов, найденных для физического унаследования. Уже Гальтон формулировал довольно точно законы физического унаследования и эти законы с известными ограничениями были подтверждены дальнейшим исследованием. Гальтон же пытался установить законы и психической наследственности; так, он нашел, что 31% выдающихся людей имели выдающихся родителей, но только 17% выдающихся дедов и 18% дядей, только 3% выдающихся прадедов. 41% выдающихся людей имели выдающихся братьев и только 13% таких же двоюродных братьев. 48% выдающихся людей имели выдающихся сыновей, 22% – племянников, 14% – внуков и только 3% правнуков. Исследованные Гальтоном случаи показали большую силу наследования по мужской линии, чем по женской. С применением к проблеме наследственности так называемого метода корреляции, создателем которого был ученик Гальтона Пирсон, дело значительно подвинулось вперед 67 ; американский психолог Thorndike ввел даже эксперимент в исследование психической наследственности. Петерс поставил себе целью проследить приложимость открытых Менделем законов наследственности к психическому унаследованию. Для этого Петерс воспользовался материалами деревенских школ (т. е. школ в местностях с устойчивым населением), он изучил школьные отметки детей, их родителей и следующего поколения. После надлежащей обработки материал этот дал Петерсу возможность установить несколько очень существенных выводов, и, прежде всего, подтвердить на своем материале несомненный факт психической наследственности. Свести влияние родителей на детей всецело к влиянию «среды» невозможно по целому ряду соображений 68 и особенно потому, что Петерс констатировал несомненную зависимость школьных успехов детей от успехов не только родителей, но и предыдущего поколения. Вместе с тем Петерс констатировал наличность ряда дифференциальных особенностей в унаследовании мальчиками и девочками тех или иных «способностей», в влиянии отца и матери. Особенно важно то, что наследование сказывается не только в смешанном усвоении свойств отца и матери, деда и бабушки, но и в преимущественном унаследовании свойств одного из родителей или одного лица из третьего поколения, этим именно подтверждается приложимость Менделевской теории к психической наследственности. Отметим еще, что мать имеет большее влияние на детей, чем отец, приведем следующие цифры из работ Петерса: |
| Наша статья подписана «Русский». Вы изволите говорить: «Не может ли другой подумать, что в подписи статьи словом: „Русский“ таится коварный умысел». И прибавляете: «Разумеется, поляки поторопятся перевести и скажут: вот как сами русские» и т. д. Отвечаем: Очень может быть, что поляки поторопятся перевести , тем более что они все-таки поляки, а вы русский, да ничего не поняли в нашей статье. А что касается до подписи, то писал статью действительно русский, а именно: H. H. Страхов, наш сотрудник. Это объявляем с позволения г-на Страхова, а вместе с тем прибавляем уже собственно от себя, что русский Страхов стоит по крайней мере русского Петерсона. Это уже наше личное мнение. Само собою, что редакция «Времени» совершенно и вполне согласна с статьею своего сотрудника. Это мы во всеуслышание объявляем. Наконец, чтоб заключить: Г-н Петерсон говорит: «Имя автора, если б оно было известно, произносилось бы с презрением каждым истинно русским». Отвечаем: Вашему имени, г-н Петерсон, мы не придаем никакого значения, да и статья ваша, собственно в литературном смысле, чрезвычайно пустая статья. Мы бы на нее ни за что не стали вам отвечать, как уже и заявили выше. В том-то и дело, что в другом, то есть не в литературном смысле, ваша статья — нехорошая статья, именно тем, что поневоле требует ответа. Она даже и не статья. Она просто — дурное дело, г-н Петерсон. Очень дурное дело. Вот почему мы и посоветуем вам обратить внимание скорее на свое имя, г-н Петерсон, и поберечь его. Право, не худо будет, г-н Петерсон. Господин Щедрин, или раскол в нигилистах У нас, в литературном и преимущественно в журнальном мире, случаются целые катастрофы, даже почти романы. Вот, например, недавно, очень недавно, случилась странная кутерьма. «Русское слово», орган неумеренных нигилистов, напал на «Современник», орган умеренных нигилистов. С горечью попрекнуло «Русское слово» «Современник» . Из этих попреков усматривается, что «Современник» теперь уже не современник, а ретроград, потому что позволил г-ну Щедрину, своему сотруднику, писать о мальчишках, о каких-то «вислоухих», о ничего не понимающих и всё портящих, о каком-то «засиживаньи» и, наконец, о ужас! чуть ли не об эстетике. |
| Халдар: Господин судья, тот, кто эти слова записал, по всей видимости, принадлежит к низшей касте. Я уверен, что его ждет смерть на виселице. А за то, что он враг истины, он должен будет реинкарнировать еще тысячу раз в телах разных зверей, пока снова не превратится в человека, но опять из низшей касты. Это заявление вызвало усмешку у некоторых присутствующих. Многие искоса поглядывали на гестаповца и следователя. Первый судья: Значит, Халдар, ты не будешь свидетельствовать против Спасовича? Халдар: Если кто-нибудь решится сказать хоть одно злое слово об этом святом человеке, его душа никогда не вырвется на свободу из мирового круговорота. Мы в Индии поставили бы Спасовича в ряд великих Учителей Гуру. Первый судья: Халдар, сколько вас сейчас в бараке Халдар: Нас столько, сколько вы видите. С капитаном Спасовичем четверо. На прошлой неделе нас было 129. Первый судья: А где остальные? Халдар: Зачем вы смеетесь надо мной, господин судья? Одни с Христом, другие с Магометом, третьи с Брахмой, четвертые с Буддой. Первый судья: Достаточно, Халдар. Второй судья: А ты кто? Американец: Джон Петерсон, сержант–пехотинец. Второй судья: Ты заявил следователю, что в ту ночь Спасович приказал тебе петь американский гимн, а потом вместе с двумя товарищами пойти и убить полковника Адлера. Повтори свои показания перед Спасовичем. Петерсон: Никакой следователь меня ни о чем не спрашивал, и я не давал никаких показаний, а тем более таких. Это подлая ложь! Однако в этом нет ничего странного, ибо здесь весь воздух отравлен ложью, как и запахом человеческой крови. Гестаповец: Полегче, янки, ты не в Америке! Петерсон: Поистине, не в Америке, но в темнице, а лучше сказать, в аду. Второй судья: Значит, Петерсон, тебя никто не допрашивал о Спасовиче? Петерсон: Никто и никогда. Только по дороге в зал суда к нам троим подошел какой-то лощеный немецкий офицер и сказал, что нас расстреляют, если мы не признаем своими те слова, что нам будут прочитаны. Кто-то из зала: Неужели так и было?! Второй судья: А что ты думаешь о Спасовиче? |
| И действительно, вечером 14 июля 1977 года сигнал был выставлен, а на следующий день прочитан Мартой Петерсон, за которой велось постоянное наблюдение. Приближался кульминационный момент операции. 15 июля 1977 года около 8 часов вечера Марта Петерсон села в машину, припаркованную у ее дома, доехала до кинотеатра «Россия» и вышла, но уже в другой одежде и с другой прической. Затем Марта начала колесить по городу, меняя автобусы и троллейбусы. Сомнения отпали: дамочка явно пыталась отсечь возможный «хвост». К 23 часам Петерсон оказалась в Лужниках. В это время район был пустынным, и, казалось, ничто не мешало Марте осуществить задуманное. Правда, сценаристы фильма, видимо, пытаясь придать моменту больше остроты, придумали внезапное появление милицейских машин с мигалками. Это обстоятельство, естественно, насторожило американского шпиона, которого по сценарию фильма изображал советник по культуре американского посольства в Москве Лунс, и даже поставило на грань срыва всю операцию. В действительности же ничего подобного не было: Марта Петерсон уверенно подошла к мосту и поднялась вверх по лестнице, ведущей к железнодорожному полотну. Во время закладки контейнера сотрудницу ЦРУ и задержали оперативники из группы захвата. Эта сцена эффектно разыграна в фильме. С той лишь разницей, что американским дипломатом и по совместительству шпионом в фильме был мужчина (советник по культуре Лунс), а в реальности – дама. Кроме того, в фильме задержанный американский дипломат практически не оказал сопротивления. А в реальной истории Марта Петерсон так лихо махала руками и ногами и столь яростно материлась, что на секунду опешили даже видавшие виды оперативники из группы захвата. Задержанную дамочку доставили в приемную КГБ. По заведенному дипломатическому ритуалу через некоторое время туда прибыл американский консул в Москве Гросс. Он подтвердил ее личность, после чего в его присутствии был вскрыт шпионский контейнер, предназначавшийся для «Трианона». В нем находились микропленка с инструкциями, новые мини-фотоаппараты для пересъемки документов, копирка для нанесения тайнописи, деньги, золотые украшения и резервуар с ядом. |
| Третий слон посмотрел на двоих, уходивших вместе, фыркнул повернулся и пошёл собственным путём. Вероятно, он принадлежал какому-нибудь мелкому туземному правителю, жившему в пятидесяти, шестидесяти или в сотне миль от площадки. Через два часа, когда Петерсен сахиб сидел за своим первым завтраком, его слоны, на эту ночь привязанные двойными цепями, принялись трубить, и Пудмини, запачканная илом до самых плеч, а также и Кала Наг, у которого болели ноги, притащились в лагерь. Лицо Маленького Тумаи стало совсем серым, осунулось; в его пропитанных росой волосах запуталось множество листьев; тем не менее он попробовал поклониться Петерсен сахибу и слабым голосом закричал: — Пляски, пляски слонов! Я видел их и умираю… Кала Наг припал к земле, и мальчик в глубоком обмороке соскользнул с его шеи. Но у туземных детей такие нервы, что о них не стоит и говорить, а потому через два часа очень довольный Тумаи лежал в гамаке Петерсен сахиба; охотничье пальто Петерсена было под головой мальчика, а в его желудке был стакан горячего молока, немного водки и щепотка хинина. Старые волосатые, покрытые рубцами охотники джунглей в три ряда сидели перед ним, глядя на него, точно на духа. Он в нескольких словах, по-детски, рассказал им о своих приключениях и закончил словами: — Теперь, если я сказал хоть одно слово лжи, пошлите людей посмотреть на это место; они увидят, что слоновый народ увеличил площадку своей танцевальной комнаты; найдут также один десяток, другой, много десятков тропинок, ведущих к этому месту. Своими ногами они утрамбовали землю. Я видел это. Кала Наг взял меня, и я видел. И поэтому у Кала Нага очень устали ноги. Маленький Тумаи опять улёгся, заснул, проспал все долгие послеполуденные часы, проспал и сумерки; а в это время Петерсен сахиб и Мачуа Алла прошли по следам двух слонов, тянувшимся пятнадцать миль через горы. Восемнадцать лет Петерсен сахиб ловил слонов, но до этого дня только однажды видел место слоновых плясок. Мачуа Алла взглянул на площадку и тотчас же понял, что здесь происходило; он поковырял пальцем в плотной, утрамбованной земле и заметил: — Мальчик говорит правду. |
| – Нет, он ее нашел. Собственник ее неизвестен. Я теперь попрошу тебя видеть в этой вещи не старую выцветшую шляпу, а пробный камень для нашей дальновидности. Слушай, каким образом все это произошло. В первый день Рождества, около четырех часов утра Петерсон, – ты знаешь, он очень приличный человек, – возвращался из гостей домой, причем шел по улице Тоттенгам. Впереди него шел, как он рассмотрел при свете газовых фонарей, пошатываясь, высокий человек, несший на плече белого гуся. На углу улицы Гудж он вступил в ссору с двумя уличными мальчишками. Один из них сбил с него шляпу, после чего он поднял свою палку для защиты и при этом разбил магазинное окно. Петерсон поспешил к нему на помощь, но он, вероятно испугавшись бежавшего к нему комиссионера, форма которого похожа на полицейскую форму, бросил гуся и пустился бежать. Мальчишки последовали его примеру, так что на поле сражения остался один Петерсон, причем ему в добычу достался рождественский гусь и помятая старая шляпа. – Которую он, конечно, вернул собственнику? – Мой дорогой, вот в этом-то и загадка. Правда, к левой ноге гуся была прикреплена карточка, на которой было написано «Для м-ра Генри Бэйкера», и на подкладке шляпы стояли инициалы Г. Б., но так как в Лондоне несколько тысяч Бэйкеров, и несколько сотен Генри Бэйкеров, то нелегко найти собственника этих вещей. – Что же сделал Петерсон? – Он передал мне шляпу и гуся, так как он знает, что я интересуюсь самыми незначительными загадочными случаями. Гуся я сохранил до сегодняшнего утра, но заметил, что, несмотря на холод, он скоро начнет портиться. Поэтому я отдал его Петерсону, а шляпу оставил у себя. – Собственник ее не заявлял о себе? – Нет. – Каким путем можешь ты вывести заключение о его личности? – Вот моя лупа, посмотри-ка сам, что тебе скажет шляпа о личности человека, обладавшего ею. Я взял в руки старую измятую шляпу и начал ее рассматривать. Это была обыкновенная черная круглая шляпа на красной шелковой подкладке, теперь уже выцветшей. Фамилии фабриканта на ней не было, и, как совершенно верно заметил Гольмс, на ней нацарапаны были инициалы «Г. Б.». На борту было отверстие для резинового шнура, самый шнурок отсутствовал. Шляпа была покрыта пылью и запачкана в нескольких местах. При ближайшем рассмотрении оказывалось, что пятна старались скрыть, и что они были замазаны чернилами. |
| Разведчики, охотники и загонщики, служившие при кеддах и жившие в джунглях, круглый год сидели на спинах собственных слонов Петерсен сахиба или стояли, прислонясь к деревьям, держа ружья и смеясь над уезжавшими погонщиками; смеялись они также, когда вновь пойманные слоны разрывали цепь и убегали. Большой Тумаи подошёл к писцу вместе с Маленьким Тумаи, державшимся позади него, и при виде мальчика Мачуа Аппа, главный охотник, понизив голос сказал своему другу: — Вот хороший мальчишка. Жаль, что этот молодой петушок джунглей будет прозябать в долинах. Надо сказать, что у Петерсен сахиба был острый слух, как и подобает человеку, который привык прислушиваться к движению самого бесшумного из всех живых существ — к шагам дикого слона. Лёжа на спине Пудмини, он повернулся и сказал: — Что такое? Я не слышал, чтобы между карнаками долин был хоть один человек, который сумел бы опутать верёвкой хотя бы мёртвого слона. — Это не взрослый, а мальчик. В последний раз он вошёл в кеддах и бросил нашему Бармао конец верёвки, когда мы старались оттащить слонёнка с пятном на плече от его матери. Мачуа Аппа показал пальцем на Маленького Тумаи; Петерсен сахиб посмотрел на него, и Маленький Тумаи поклонился до земли. — Он кинул верёвку? Да ведь он ростом меньше колышка в лагерном загоне. Как тебя зовут, малыш? — спросил мальчика Петерсен сахиб. Маленький Тумаи так испугался, что не мог говорить, но позади него стоял Кала Наг; по знаку мальчика Чёрный Змей схватил его своим хоботом и поднял на один уровень со лбом Пудмини. Теперь Тумаи очутился против великого Петерсена сахиба и закрыл лицо руками, потому что, когда дело не касалось слонов, он был так же застенчив и пуглив, как и все другие дети. — Ого, — улыбаясь в усы, заметил Петерсен сахиб. — А зачем научил ты своего слона этому фокусу? Не для того ли, чтобы он помогал тебе красть зелёный хлеб с крыш домов, на которые раскладывают сушиться колосья? — Нет, не зелёный хлеб, Покровитель Бедных, а дыни, — ответил Маленький Тумаи, и сидевшие кругом громко расхохотались. |
| Отсутствие сочувствия у этого человека мы ещё могли понять: всё-таки после двадцати пяти лет работы, после сотен диагнозов аутизма, наверно, невозможно переживать за своих пациентов. Но даже если бы мы очень постарались, то не могли бы заставить себя шутить с ним. – Итак, если она больна аутизмом, что мы должны делать? Он сообщил нам, что прямо в Пэйн Уитни находились лечебные ясли. Он не знал, сможем ли мы попасть туда сразу, но сказал, что если мы поговорим с миссис Петерс, то она, пожалуй, возьмёт девочку следующей осенью. – Следующей осенью?! – наша с Марком реакция была одинаковой. Мы не интересовались следующей осенью, нас беспокоило то, что происходило сейчас. Как бы невежественны мы не были в отношении аутизма и его лечения, мы до сих пор верили в то, что надо было немедленно начать что-то делать с Анн-Мари. Ведь доктор Де-Карло посоветовала начать терапию, не дожидаясь окончательного заключения по поводу диагноза. А до следующей осени оставалось ещё девять месяцев. И чем конкретно они занимались в этих «лечебных яслях»? – Гм… кажется, у них есть несколько психологов и психиатров… а также социальный работник… За прогрессом детей тщательно наблюдают… Они регулярно оцениваются специалистами… Я спросила про лечение, а услышала про персонал. Кипы оцениваний, наблюдений и отчётов по улучшению. – Но что они делают? – повторила я, – в чём заключается суть «терапии»? И снова мы не получили однозначного ответа. Честно говоря, казалось, что доктор понятия не имел о том, что происходило в том отделении клиники. Он предложил нам поговорить с миссис Петерс, социальным работником, и как-нибудь посетить ясли. Я так и поступила. Я пришла туда с Анн-Мари, два дня спустя. Там меня приветствовали три женщины, одна из которых была воспитательницей в яслях, другая – психиатром, а третья была миссис Петерс. Они не много говорили, за исключением миссис Петерс, которая отвела меня в боковую комнату, где долго расспрашивала о наших проблемах. Психиатр стала наблюдать за Анн-Мари, которую воспитательница взяла за руку и повела по комнате, пытаясь поиграть с ней. |
| Наши депутаты-патриоты заявили, что предыдущие стандарты бессодержательны, нужно увеличить предметность… Но пусть объяснят, за счет чего? На самом деле при грамотном метапредметном подходе это губительно. Все это у нас уже было. А еще каждый высокий чиновник внес свой «вклад». – Например? – Например: у нас плохо с налогами. И школе говорят: давайте введем спецкурс, почему надо платить налоги. Плохо с мусором – давайте введем курс по мусору. Тут подключились издатели (это очень выгодно) и вышли две книги. «История мусора» – я сейчас перестану изучать русский, мы будем мусором заниматься. Или нам прислали потрясающий учебник Онищенко о «здоровом образе жизни». Но то, что он проповедует – вегетарианство – это нарушение пищевого режима. Ведь все продукты нужны ребенку. Однако эти книги уже в школе. Они оплачены государством. – Но это и есть бессмысленная перегрузка школьников: вместо математики – мусор, вместо русского – налоги. – Ну конечно! К тому же новый ФГОС – это животное с головой быка и туловищем овцы. Возьмем такой абстрактный предмет, как математика. Там фактически есть два учебника: традиционный – Марии Моро и основанный на развивающем обучении – Людмилы Петерсон. Два года назад последний был запрещен как непатриотический. – А что такое «патриотическая математика»? – Я не знаю. Учебник Петерсон сейчас вернули. Но школа имеет право закупать только один. И везде куплен Моро (у меня, правда, Петерсон остался). И в содержании образования соединены кусок из Моро и кусок из Петерсон. А это – разные подходы. Таков новый ФГОС. Если вы возьмете биологию, географию, то там все еще страшнее. – И что вы делаете в этой ситуации? – Мы в школе упорно продолжаем развивать идеи пока еще действующих ФГОСов. Например, одной из его задач было создание детско-взрослого родительского сообщества. Без этого нет общения родителей с детьми. Иначе дети уходят в плоские компьютерные сети, а там много опасностей. Но беда в том, что самих этих родителей (не говоря о бабушках и дедушках моего поколения) учили по-другому: пересказ, зубрежка… Буквально вчера я был на открытом уроке для родителей во втором классе. Урок был посвящен родной речи. Но там была заложена еще одна великая идея: метапредметность. |
|
|
